Текст книги "Александр Гумбольдт"

Автор книги: Герберт Скурла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Из Кито в Лиму

Пройти от экватора до 12-го градуса южной широты и посетить столицу современного Перу Лиму – город, основанный в 1535 году Франсиско Писарро и им же окрещенный звучным именем Сьюдад-де-лос-Рейес, – Гумбольдт наметил еще в Кито. Надежды на приезд капитана Бодена развеялись, поездка же на Филиппины целиком за свой счет была бы слишком дорогой, да и не очень результативной из-за долгого пути. А здесь манила Амазонка с ее бесчисленными притоками, манили руины, оставшиеся от древней культуры инков.

Там же, в Кито, Гумбольдт начал изучать язык инков, на котором еще говорили жители больших городов.

В числе почитателей Гумбольдта был сын их тамошнего гостеприимного хозяина, маркиза да Сельва-Алегре – Карлос Монтуфар. Юноша был в совершенном восторге от далеко идущих планов Гумбольдта, от упорства и настойчивости, с которыми тот осуществлял их вместе со своим французским другом, и вообще питал глубочайшее почтение к талантливому немецкому ученому. Он предложил сопровождать друзей на их дальнейшем пути. Это предложение «симпатичного и жадного до знаний молодого человека» Гумбольдт принял довольно охотно: он уже успел заметить в Монтуфаре недюжинные способности и хотел надеяться, что тот в будущем сам станет одним из тех ученых, с кем Гумбольдт хотел бы впоследствии «открыть» богатые страны Южной Америки для всестороннего и фундаментального их изучения во благо населяющих их народов (но десять лет непрерывных войн в Европе и многие десятилетия кровавой борьбы за власть в странах Южной Америки не позволили ему осуществить свои смелые замыслы).

Монтуфар с радостью двинулся с ними в путь; он не только сопровождал Гумбольдта и Бонплана по Южной Америке, но и охотно отправился с ними в Мексику и на Кубу, а позднее – и в Париж. Судьбой ему был отпущен недолгий срок: как убежденный сторонник движения за независимость, он по возвращении на родину стал жертвой карательной экспедиции испанского генерала Морильо, который отдал приказ расстрелять его вместе с другими патриотами.

В том, что Гумбольдт продолжил свое путешествие дальше на юг континента, к Лиме, был и такой расчет: он хотел в географически и климатически удобных условиях наблюдать ожидавшееся в начале ноября 1802 года прохождение Меркурия перед Солнцем; это ему вполне удалось – в Кальяо 9 ноября, к его, надо сказать, глубочайшему удовлетворению.

Путешественники покинули плато, где расположен Кито, и двинулись на юг, в горы. В одном месте им пришлось пройти через перевал на высоте, равной Монблану (4800 метров); минуя Куэнку – городок на высоте 2580 метров, привольно раскинувшийся на плодородной высокогорной равнине, снабжаемый водой по искусно устроенной системе каналов, – они приблизились к бассейну Амазонки у верхнего Мараньона. Бонплану просто было некогда передохнуть: в здешних лесах встречалось множество сортов хинного дерева, а к ним он был особенно неравнодушен – ботанизировать вообще приходилось почти беспрерывно. Неудивительно, что по прибытии в Лиму, то есть после двух больших этапов их путешествия по Южной Америке, его коллекция ботанических описаний растений составляла уже 3374 единицы. Гумбольдт тем временем занимался выяснением того, как именно различные растения зависят от климата и почвенных условий, а также старался разобраться в системе рек бассейна Амазонки и что можно фиксировать на карте.

Этот спуск к равнинам верхней Амазонки, спуск в «неизвестный, богатый великолепными растениями мир» был тоже полон сложных и опасных моментов. Более двух десятков раз они переходили вброд – и это с дюжиной мулов! – часто петляющую речку Куанка-Бамба. Волейневолей пришлось им познакомиться и с раскачивающимися в воздухе канатными мостиками, сплетенными из корневых волокон агавы; довелось им увидеть и огромные лимонные деревья, чьи божественные плоды, созрев, падают на землю и гниют. Потом они пересекли плато, где расположился городок Кахамарка. Если под Куэнкой Гумбольдту интересно было взглянуть на серные разработки глазом геолога и экономиста, то здесь он не устоял, чтобы не посмотреть на серебряные рудники. А немного позднее, после того как они в четвертый раз пересекли величественную Кордильеру, наступил момент, по-своему волнующий для Гумбольдта: впервые в жизни он увидел перед собой Тихий океан. «В этой встрече было что-то торжественное для человека, который частью своего образования и многими интересами был обязан спутнику капитана Кука (Георгу Форстеру. – Г. Ш.)», – писал Гумбольдт.

Какой резкий контраст с пышными лесами у Мараньона, с заснеженными хребтами Анд и с бескрайней водой образовывала песчаная, почти лишенная растительности пустыня, тянущаяся вдоль побережья к югу! После того как была пройдена и она, путешественники вышли к Лиме, уютно разместившейся в плодородной долине и окруженной каймой предгорья Кордильеры.

Этот город у океанского побережья был тоже одним из оплотов испанско-католического владычества в Южной Америке. Там находилась резиденция одного из вице-королей, крупные францисканские и доминиканские монастыри, а также дворец «святой инквизиции». Различия в условиях жизни верхушки иноземных властителей и масс коренного населения были здесь такими же кричащими, как и везде: одни купались в роскоши, другие уныло влачили нищенское существование, и этот контраст бросался в глаза куда более назойливо, чем контрасты здешней природы.

В Латакунге, Амбато, Риобамбе и Кахамарке, лежавших на его пути из Кито в Лиму, Гумбольдт часто наталкивался на руины, оставшиеся от древнего государства инков. Путешественникам не раз, например, приходилось пересекать полуразрушенную дорогу древних инков, протянувшуюся вдоль вершины хребта. Потомки бывших подданных царя Атауальпы (числом около восьми тысяч), который из-за хитрости и вероломства испанцев потерял 1533 воина, а с ними и все свое царство, жили, рассеявшись по деревушкам на высокогорных равнинах. Эти люди обычно делились с путешествующими чужестранцами последними крохами со своего стола, поставляли им мулов, а зачастую и сами помогали переносить на себе их поклажу.

Среди руин дворца в Кахамарке, похожего на крепость, Гумбольдту и Бонплану показали помещение, в котором в 1532 году Атауалъпа провел пленником девять месяцев, отметину на стене – такой была груда золота, которым последний повелитель инков пытался откупиться от завоевателей. В часовне городской тюрьмы проводники-индейцы указали на темные пятна на плитах перед алтарем, считающиеся пятнами крови их замученного владыки (вероятно, это всего лишь тонированные минеральные включения в порфировой плите, отметил про себя Гумбольдт). Он набросал эскиз внутренних покоев дворца и срисовал надписи на стенных украшениях; глубоко тронутый нуждой потомков древних инков, он решил собирать все, что еще сохранилось от истории и сказаний этого легендарного народа.

По следам инков

Александр фон Гумбольдт – брату Вильгельму

Отрывок из письма от 25 ноября 1802 года

«В Риобамбе мы провели несколько недель у одного из братьев Карлоса Монтуфара, нового нашего спутника; он – персона довольно важная: имеет звание коррехидора, то есть члена королевского магистрата. По чистой случайности мы сделали одно в высшей степени любопытное открытие. До сих пор ничего ведь практически не известно о состоянии провинции Кито, до того как она была завоевана вождем инков Тупаюпанги. Мы же у индейского вождя Леандро Запла, живущего в Ликане, человека необычайной для индейца образованности, увидели рукописи, написанные одним из его предков в XVI веке на языке пуругвай. Этот язык был общепринятым в Кито; впоследствии он уступил место языкам инков и кечуа и сейчас напрочь забыт. К счастью, другой предок Заплы нашел удовольствие в том, чтобы перевести эти мемуары на испанский язык.

Из них мы почерпнули много ценных сведений, преимущественно об интереснейшей эпохе извержения так называемого Невадо дель Альтар – вулкана, который, как говорится в рукописи, был величайшей горой на всем свете, выше Чимборасо, и именовался у индейцев „Капаурку“ („главная гора“). В то время страной правил Уайния Абомата, последний независимый кочоканао (верховный вождь) в Ликане. Жрецы открыли ему зловещий смысл происшедшей катастрофы. „Земля, – предрекли они, – изменит свой облик; придут другие боги и изгонят наших богов. Так не будем же противиться велению судьбы!“ И что же – перуанцы вместо старой религии действительно ввели поклонение солнцу. Извержение вулкана продолжалось семь лет, и пепел в Ликане, по словам прадеда Заплы, сыпался так густо, что в течение семи лет там стояла непроглядная ночь. Когда на равнине у Тапии рассматриваешь наслоения вулканического материала вокруг огромной, тогда же обрушившейся горы (сейчас она выглядит как будто разорванной мощным взрывом, с двумя все еще очень высокими остроконечными зубцами) и помнишь, что Котопахи уже не один раз погружал Кито во тьму на 15–18 часов, то вполне можешь допустить, что преувеличение здесь не такое уж чрезмерное.

Эта рукопись и предания, которые я собирал в Париме, а также иероглифы, виденные мною в пустыне Касикьяре, где теперь людей нет и в помине, – все это вместе с рассказами Клавихеро о путешествиях мексиканцев в Южную Америку натолкнуло меня на кое-какие идеи о происхождении этих народов, которые я и собираюсь развить на досуге.

Я много занимался также языками Южной Америки и убедился, насколько не прав был Ла Кондамин, утверждавший, что они бедны и невыразительны. Возьмем, к примеру, язык карибов: в нем есть и богатство, и очарование, и сила, и нежность… Сейчас я налегаю на язык инков; на нем здесь говорят в обществе (в Кито, Лиме и других местах), он весьма гибок и настолько богат изящными оборотами, что молодые люди, желая сказать дамам что-нибудь очень приятное, обычно переходят на него, когда чувствуют, что все ресурсы кастильского ими исчерпаны. Только этих двух языков да нескольких других, не уступающих им в богатстве, достаточно, чтобы убедиться, что Америка некогда обладала гораздо более высокой культурой, чем та, которую нашли в 1492 году испанцы. У меня есть и другие доказательства этому. Не только в Мехико и Перу, но и при дворе царя в Боготе жрецы умели проводить линию меридиана и наблюдать момент солнцестояния, умели превращать лунный год в солнечный добавлением дополнительного дня; в моем багаже есть семиугольный камень, найденный в Санта-Фе, который был предназначен для вычисления этих добавочных дней. Более того. В Эриваро дикари верят в то, что на Луне живут люди, и знают по рассказам, передающимся из поколения в поколение, что свет свой она получает от Солнца.

От Риобамбы я двинулся через известный парамо Ассуай на Куэнку. Но перед этим я побывал на большом серном руднике в Тискане. Представь себе, бунтующие индейцы после землетрясения 1797 года порывались поджечь эту серную гору – жуткая идея, подсказанная отчаянием. Они надеялись таким способом спровоцировать извержение вулкана, который уничтожил бы всю провинцию Алаусси. На парамо Ассуай, на высоте 2300 туазов, сохранились руины великолепной дороги инков. Эта дорога идет до самого Куско, она вся вымощена хорошо обтесанными камнями и пряма, как стрела, – она весьма похожа на красивейшие дороги древних римлян. В той же местности находятся развалины дворца инков Тупаюпанги, описанного Ла Кондамином в его мемуарах, напечатанных Берлинской академией. Не знаю, рассказывает ли там Кондамин о так называемом бильярде инков. Это своего рода канапе, высеченное в скале, с причудливыми украшениями. Наши английские парки не могут похвастать ничем похожим. Безупречный вкус инков дает себя знать во всем. Сиденье расположено так, что оттуда открывается прекрасный вид. Невдалеке от него, в зарослях деревьев, можно найти округлое пятно желтоватого железа в песчанике. Перуанцы украшали площадку фигурками, так как они верили, что она изображает солнце».

Поездка вдоль побережья на север

5 декабря 1802 года, то есть через полтора месяца после прибытия в Лиму, Гумбольдт, Бонплан и Монтуфар погрузились в Кальяо на корабль и отправились вдоль побережья на север, держа путь в Мексику.

По выходе из гавани они увидели группу островков, населенных мириадами морских птиц. Птичий помет, откладывавшийся здесь веками, покрывал эти острова сплошной массой; его толщина, например, на островах Чинча (что в двухстах километрах южнее) достигала невероятной величины – от семи до тридцати метров. Климатические условия здешних мест благоприятствовали тому, что в толще помета образовались ценные азотсодержащие вещества; индейцы уже давно заметили, что гуано, как они его называли, очень эффективен в качестве удобрения. Гумбольдт, заинтересовавшись им, провел кое-какие предварительные химические анализы, несколько проб помета взял с собой в Европу и обратил внимание друзей-ученых на то, что огромные залежи этих удобрений могли бы принести большую пользу европейскому сельскому хозяйству, в то время переходившему к интенсивному использованию пахотных земель. Немецкие ученые, из них Юстус Либих в первую очередь, быстро убедились в ценности обнаруженного азотного удобрения; вывоз его из Перу и Чили начался в 1840 году и стал важной статьей экспорта этих государств, причем статьей настолько весомой, что истощение запасов помета и переход к изготовлению искусственных удобрений привел к тяжелому экономическому кризису в обеих странах.

Длившееся несколько недель морское путешествие предоставило Гумбольдту удобный случай заняться изучением холодного течения, идущего вдоль побережья и ощутимо влияющего на климат, состояние почвы и растительность на полосе земли между океаном и Кордильерами. Проведенные им исследования, став достоянием общественности, дали ей повод навсегда связать имя Гумбольдта с этим течением. Сам он против этого энергично возражал, особенно после заявления Карла Риттера, назвавшего Гумбольдта «первооткрывателем течения у берегов Перу». «Течение это, – писал он географу Генриху Бергхаусу, преисполненный решимости при любом удобном случае протестовать публично, – за триста лет до меня знал каждый начинающий рыбак от Чили до Пайты; моя же заслуга состоит только в том, что я первым измерил температуру воды в нем».

Еще почти полтора месяца – с 3 января по 15 февраля 1803 года – путешественникам пришлось провести в Гуаякиле в ожидании попутного судна в мексиканский порт Акапулько. Редкую оказию Гумбольдт ни за что не хотел упускать, а повод упустить ее был: появлялись все новые грозные предвестия того, что грядет мощное извержение вулкана Котопахи. Увидеть воочию столь грандиозное явление природы таило в себе для геолога огромный соблазн, но желание двигаться дальше все же перевешивало. И вот досада: стоило Гумбольдту отплыть, как вскоре действительно началось извержение, принесшее с собой страшные разрушения жителям тех мест. Но Гумбольдту не терпелось быстрее попасть в Мексику, а то и поскорее закончить затянувшееся путешествие: в то время у него появились опасения, что его инструменты изрядно поизносились и уже не так точны и надежны, как раньше, и что за эти почти четыре года он сам изрядно поотстал от уровня быстро развивающейся науки и техники.

Правда, эти опасения были вскоре забыты после приезда его в Акапулько 23 марта 1803 года.

Первый опыт современной географии

Если бы читателю пришлось и далее неотрывно сопровождать Гумбольдта, как это было на Ориноко или в Кордильерах, то путешествие немецкого ученого по королевству Новая Испания (так именовалась в те времена Мексика) ему показалось бы беспорядочным и несколько суетливым. Дело в том, что Гумбольдт двигался теперь не по двум-трем протяженным маршрутам, как в Южной Америке, а совершал частые вылазки на более короткие расстояния; за путешествием в столицу Мексики последовали бесчисленные большие и малые поездки в разные концы страны, в промежутках между которыми он много работал в самой столице. «Ходить по пятам» за Гумбольдтом по Мексике не стоило бы еще и потому, что здесь ученый ставил перед собой иную, более широкую задачу, чем во время путешествия по Южной Америке.

«Мой теперешний визит сюда я стремился использовать не только в естественнонаучных целях, но и чтобы составить себе точное представление о политическом состоянии этой весьма обширной и своеобразной страны», – говорит Гумбольдт в предисловии к своему пятитомному труду «О политическом состоянии королевства Новая Испания», немецкое издание которого начало выходить в 1809 году в Тюбингене (то есть еще до того, как развернулась борьба мексиканцев против испанского господства).

Слово «политический» в контексте этой работы Гумбольдта следует понимать не в современном его смысле, а в исконном и более широком, в каком оно пришло из греческого языка («политика» как учение о государстве); оно подразумевает здесь некую сумму практических знаний о государственном устройстве и одновременно развернутое страноведческое описание Мексики, этой наиболее экономически развитой испанской колонии, с учетом основных факторов, которые, по мнению автора, оказывали существенное влияние на общее положение дел в ней и уровень ее развития. Изыскания Гумбольдта были поэтому весьма и весьма разнообразны: он изучал физико-географические условия страны, измерял и подсчитывал ее площадь, составлял ее географическую карту, на основе многочисленных барометрических измерений создал первую карту почвенного рельефа страны от восточного до западного побережья. По церковным книгам он подсчитал население Мексики и его состав по четырем основным этническим группам (испанцы; лица испанского происхождения, родившиеся в Мексике; коренное индейское население и негры); собрал данные, характеризующие условия их жизни; обратившись к земледелию, по крупицам собрал цифры и факты, отражающие объем и продуктивность сельского хозяйства, выяснил происхождение и условия произрастания полезных растений, дал подробный анализ состояния горнорудного дела и добычи полезных ископаемых, а также собрал данные по экспорту металлов из страны с момента завоевания ее испанцами, данные о состоянии фабрик и их возможностях, об уровне развития ремесел, о государственных доходах, военных расходах и состоянии транспорта.

Этим исследованием был сделан огромный шаг вперед в деле всестороннего политико-географического изучения и описания страны. Достаточно сказать, что всего полвека назад священник Иоганн Петер Зюсмильх провел первые подсчеты количества жителей страны по спискам родившихся и умерших, что лишь полтора десятилетия до этого была проведена (в Соединенных Штатах Америки) первая методически удовлетворительная перепись населения, что число жителей Парижа еще и после возвращения Гумбольдта в Европу было известно очень приблизительно и находилось примерно между 500–800 тысячами человек. Проведенное Гумбольдтом исследование можно поэтому назвать первым обширным географическим трудом современного типа, положившем начало целой эпохе в развитии географии и страноведения.

Хотя Гумбольдт пользовался общепринятыми тогда (и очень несовершенными) приемами географического описания, его богатый цифровой материал вполне был пригоден для последующих широких сравнительных и аналитических исследований. Одна из особенностей его метода заключалась в том, что климат и почвенные условия он ставил в связь с ассортиментом возделываемых культур и рассматривал их как факторы, влияющие на общественное бытие народа. При этом он стремился также выяснить, в какой мере возможно реальное увеличение продуктивности производства в той или иной отрасли местной экономики. Так, собирая данные по производству сахарного тростника в Мексике, Гумбольдт подсчитал, сколько всего сахара можно реально произвести в конкретных климатических и почвенных условиях этой страны, и предлагал учитывать полученную цифру при определении вклада Мексики в дело обеспечения сахаром населения всей Земли.

Резкий контраст между экономически сравнительно освоенной Мексикой и первозданной нетронутостью изученных им регионов в Южной Америке побудил Гумбольдта, как он писал в предисловии к упомянутому сборнику географических и политико-экономических статей о Новой Испании, «разобраться в сути причин, которые так явно благоприятствовали прогрессу в сознании населения этой страны и росту его трудовой активности». На примере проведенного им исследования Гумбольдт хотел показать Томасу Роберту Мальтусу и его сторонникам, какие огромные возможности для повышения благосостояния человечества таились в этих бескрайних землях, пусть даже частично разграбленных испанцами, притом возможности вполне реальные, если только начать разумное освоение этих областей в соответствии с теми представлениями, которые выработало естествознание.

Борьба за власть в испанской и креольской верхушке, вспыхнувшая после отделения ряда испанских колоний от их европейской метрополии и героического выступления Симона Боливара, свела на нет обнаружившиеся ранее в войнах за независимость зачатки прогрессивного развития и помешала практическому использованию результатов огромного труда Гумбольдта и сформулированных им ценных выводов и предложений. И все же его идеи продолжали жить в прогрессивных кругах бывших колоний и приносили свои плоды. Многие дороги, например, были построены в Мексике на основе топографических измерений, проведенных Гумбольдтом. Он был первым, кто дал конкретные предложения по проведению канала от Карибского моря до Тихого океана. Когда двадцать лет спустя после смерти Гумбольдта приступили к строительству такого канала, то выбор пал именно на Панамский перешеек; это был один из девяти вариантов, еще три четверти века назад детально продуманных Гумбольдтом, на каждый из которых им была составлена подробная карта (все они вошли в его атлас Мексики).