Текст книги "Манипуляторы сознанием"

Автор книги: Герберт Шиллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

В каком бы направлении ни действовали ответственные за принятие важнейших государственных решений деятели в том или другом конкретном случае, главным остается тот факт, что контроль над информацией стал неотъемлемой частью национальной политики. Методы программирования способности формирования и восприятия идей превратились в инструменты манипулирования народной поддержкой (или по крайней мере безразличием) действий правительства.

Сказанное может в значительной степени объяснить, очевидно, парадоксальные условия, которых не достигло ни одно другое государство (за исключением, возможно, некоторых западноевропейских стран): высокий информационный уровень, если мерить количеством радиои телеприемников, находящихся в частном владении, и в то же время, как сказал сенатор Стюарт Симингтон, «общественность в нашей стране зачастую знает значительно меньше, чем остальной мир» [42].

По сути не будет преувеличением сказать, что намечается новое направление в информационной деятельности внутри страны. Редактор информационного отдела «Сатердей ревью» указывает на «приближение эпохи монополии на новости» и пишет, что «нам по меньшей мере пора вывешивать сигнальные флаги, пока ураган фашизма, монополии, единоличного правления и ограничения свободы печати не поглотил нашу демократию»[43]. Откровенно коммерческие, принимающие как должное поддержку социально-индустриального строя средства информации и вспомогательные информационные службы открыто следуют по пути манипуляции. Рост рабочей силы индустрии знания приводит к тому, что заправилы средствами массовой информации еще больше внимания уделяют расширению контроля над информационной и культурной средой. В то же время чрезвычайно взрывоопасные социальные и политические проблемы создают ежедневную атмосферу кризиса, и если средства информации пусть даже туманно отражают эту действительность, то страсти разгораются еще больше и могущественные хранители статус-кво, включая президента, приходят в ярость и прибегают к запугиванию. Усилия правительства, направленные на воспрещение публикации документов Пентагона («Пентагон пейперз»), служат ярким доказательством подобных тенденций.

Соответственно влиятельные правительственные круги предпринимают попытки перейти от манипуляции к строгой цензуре, обезвредить основные каналы информации. Клей Т. Уайтхед, директор Управления по политике в области телекоммуникаций и «царь телевещания в Белом доме» [44], сразу же после переизбрания президента Никсона предложил, чтобы местные телестанции, известные своими консервативными взглядами, контролировали и, если необходимо, отказывались от поставляемых телесетями новостей, документальных фильмов и развлекательных программ, входящих, согласно формулировке Уайтхеда, в категорию «идеологически невыдержанных».

Фред Френдли, бывший однажды президентом «Сиби-эс ньюс», охарактеризовал это предложение как «наиболее реакционное за пятидесятилетнюю историю телеи радиовещания» [45]. «Нью-Йорк таймс» писала в передовице: «Указание Белого дома американским телестанциям звучит громче и отчетливее с каждым днем. В содержании его не приходится сомневаться: держитесь подальше от противоречивых проблем... Если телевещание не возьмет на себя функции Информационного агентства Соединенных Штатов внутри страны, то мы вынуждены будем прислушаться к мнению конгресса и общественности» [46].

Еще более зловеще звучит помещенное в «Нью-Йорк таймс» в конце 1970 г. на первый взгляд ничем не примечательное сообщение о том, что президент уже назначил «главного цензора страны, который вступит в должность в случае объявления чрезвычайного положения». Согласно «малоизвестному», но существующему уже несколько лет плану, пишет «Тайм», президент может объявить чрезвычайное положение и ввести цензуру печати без согласия конгресса[47].

В действительности главный цензор не был назначен, но все необходимые меры для введения цензуры военного времени (теперь это называется «информационная безопасность военного времени» [48]) в случае возникновения ситуации, требующей объявления чрезвычайного положения, уже приняты.

Член палаты представителей Уильям Морхед, председатель подкомиссии конгресса по вопросам информационной политики и практики правительства США, предостерегал нас относительно направления и темпов действий главы исполнительной власти. В октябре 1972 г. он заявил в конгрессе: «Изучая данные под присягой показания свидетелей из Управления чрезвычайной готовности, согласно которым план цензуры и сбора информации будет осуществлен только в случае ядерного нападения на Соединенные Штаты, я обнаружил, что они готовы ввести в США цензуру даже в случае вовлечения страны в такой конфликт, как война во Вьетнаме...

В части 1 четвертой главы плана национальной цензуры разъясняется, в каких случаях будет осуществлена система цензуры: непредвиденных случаев, которые будут рассматриваться в рамках чрезвычайного планирования федерального правительства, много, и они могут быть разнообразными по характеру. При планировании национальной цензуры необходимо учитывать только те непредвиденные случаи и ситуации, при которых введение такой цензуры объясняется требованиями национальной безопасности. В общих чертах к таким случаям относятся: а) общая война; б) война локального характера или конфликты местного значения, возникающие в различных районах мира на земле, на море или в воздухе, в которых участвуют вооруженные силы США.

Официальный план правительства предусматривает введение цензуры не только в случае общей, ядерной войны, но и в случае возникновения локальных конфликтов, в которые нас может вовлечь президент. Некоторые детали этой цензуры, очевидно, разрабатывались агентом службы политической безопасности, который был уличен в шпионаже в пользу республиканской партии против демократической партии» [49].

Пока еще рано предсказывать, увенчается ли успехом эта растущая сфера деятельности правительства. В стране действуют и некоторые уравновешивающие силы. Существуют и альтернативные каналы информации, правда значительно более слабые и с меньшей аудиторией. К сожалению, эти каналы достигают лишь весьма ограниченного слоя населения – молодежи, выпускников университетов и, как правило, выходцев из обеспеченных слоев общества. Таким образом, в американском обществе углубляется раскол в информационной сфере, как, впрочем, и раскол между поколениями, а также в профессиональной, расовой и политической областях.

Глава 8
ИНФОРМАЦИОННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ КАК ДЕМОКРАТИЗИРУЮЩАЯ СИЛА?

 В современной Америке условия, при которых поставляется информация, контролируются концентрированной частной экономической мощью. Пресса, радиои телевещательные сети смыкаются с конгломератами «знания». Финансовую основу этих, главным образом частных, информационных комплексов составляют средства, отпускаемые на рекламу суперкорпорациями страны. Отдельно, но ни в коем случае не независимо от этих мощных группировок существует национальная правительственная бюрократия, вырабатывающая массу информационных данных, большая часть которых никогда не становится достоянием общественности.

Именно в таком контексте вступают Соединенные Штаты в очередную «новую эру» так называемого избытка информации. Еще в 1965 г. Гарольд Лассуэлл писал о «политических проблемах богатого информацией общества» [1].

Одно поразительное открытие в области массовых коммуникаций следовало за другим. В последние несколько лет развивалось телевидение, спутники связи, электронно-вычислительные машины, кабельное и кассетное телевидение, появилась последняя «информационная новинка» – приспособление, связавшее с помощью кабельного телевидения ЭВМ с домашними приемниками. Вполне понятно, новая техника вызвала значительный энтузиазм и немало некритических пророчеств относительно неограниченных социальных благ. Правда, не последнюю роль в этих оптимистических оценках играли прибыли, которые намеревалась извлечь рыночная экономика из производства новой электронной техники. И все же еще важнее, особенно на этой стадии дезориентации, явилось возрождение мифа о непрерывном техническом прогрессе. Новая техника, говорят нам, позволит одновременно обеспечить количество, качество и незамедлительность информации. Вновь подняты на щит обещания и восторг, который сопутствовал рождению информационных новинок прошлого. Спутники связи, как утверждается, приблизят нас к далеким странам и уменьшат подозрения и враждебность, чего не смогли сделать; трансокеанские кабели. Спутники, говорят нам, позволят бедным и угнетенным странам совершить скачок в современность и дадут возможность с помощью прямой трансляции передавать для их неграмотных народов разнообразные учебные программы.

Можно было предположить, что основные преимущества от использования новой техники выпадут на долю нашего собственного, и без того находящегося в привилегированном положении населения. Вот яркий пример подобных эйфорических настроений:

«Хотя первый этап этой новой эры массовых коммуникаций вызовет некоторое замешательство в существующих средствах информации, он также приведет к образованию достаточного числа новых каналов массовой информации, которые позволят снять угрозу монополизации печати. При наличии стольких каналов, отвечающих всем вкусам и плюралистическим взглядам общества, свободные страны получат новую возможность установления «либертарной» системы печати. Авторитарные общества, конечно же, постараются использовать новую технику для пополнения своего арсенала контроля» [2].

Аналогичные оптимистические прогнозы говорят, что новая информационная техника, проникнув в дом, обеспечит полное участие общественности в процессе принятия решений правительством[3]. Некоторые технические условия организации подобной системы участия рассматриваются в исследовательском проекте «Минерва», осуществляемом Центром политических исследований[4]. Вкратце предложения проекта предусматривают создание технических возможностей для организации двустороннего потока информации между теми, от кого исходит информация, и теми, кому она адресована за счет увеличения емкости каналов. (Кабельное телевидение уже сегодня позволяет пользоваться 40 каналами, и по мере дальнейшего развития техники предполагается значительно увеличить их число.) Меньше внимания уделяется возможности установления сетей типа стимул – реакция, но к этому вопросу мы вернемся несколько позже.

Радужные надежды, возлагаемые на технические решения социальных кризисов, всегда были свойственны Соединенным Штатам. Анализируя опыт прошлого в очерке, озаглавленном «История будущего», два исследователя пишут, что идеология ориентирующихся на технику футуристов «может служить образцом... «лжесознания», ухода от важных проблем современности». Далее они пишут: «Несмотря на неспособность техники решить жгучие социальные проблемы за последние сто лет, современные интеллектуалы продолжают усматривать революционный потенциал в последних технических новшествах, которые представляются как некая сила, действующая вне истории и политики». Они приходят к следующему выводу: ««Третья информационная революция» содержит те же семена неудачи, что и новшества коммуникационной техники прошлого. Современная техника не создает «нового будущего», а скорее предлагает общественности принять участие в ритуале контроля, в котором за колдовскими чарами техники скрываются лежащие в его основе факторы политики и власти» [5].

Предположение, что изобилующее информацией общество, опирающееся на электронную технику, уничтожит существующее социальное зло, жестоко и вероломно по своей природе. Жестоко предполагать, что дети гетто преодолеют лишения благодаря чудодействию электронных утешителей. Вероломно маскировать электронной техникой и методами институциональные основы, на которых по-прежнему лежит ответственность за использование этого нового оборудования.

В центре проблемы остается старый вопрос: в чьих интересах будет использоваться новая информационная техника и кому она будет подчинена? Как уже отмечалось, большая часть мощной электронной техники обязана своим рождением вооруженным силам, которые разрабатывали ее для выполнения поставленной перед ними задачи защиты и расширения в глобальном масштабе американской корпоративной империи. Гарольд Сэкмэн затрагивает эту проблему в своем обзоре, посвященном «гуманистическому кризису обслуживаемых ЭВМ обществ». «Основным содержанием связи человека с компьютером в мире вычислительной техники является то, что интересы общественности учитываются в последнюю очередь и что человек-потребитель по-прежнему остается на последнем месте». Он усматривает «иронию судьбы» в том, что первые электронные системы финансировались из государственных фондов министерства обороны, позволив, таким образом, частным фирмам перескочить через самый опасный и дорогостоящий период пробных ошибок и в конце концов извлечь из этого прибыли. Сэкмэн приходит к следующему выводу: «Социальные ставки слишком высоки, чтобы информационная революция рассматривалась просто как очередная экономическая возможность, оставленная на усмотрение свободных предпринимателей» [6].

И все-таки нет никакой «иронии» или случайности в том, что в основе создания новой информационной техники лежат военные и частные коммерческие интересы. Это полностью соответствует процессам и механике функционирования концентрированной частной экономической структуры Америки. Отклонения от этой модели действительно заслуживали бы удивление. Сэкмэн лишь подчеркивает, в какой степени «изобилующее информацией» общество оказалось зажатым в институциональных тисках, против которых пыталось бороться предшествовавшее ему «бедное» в информационном отношении общество.

Все еще находящееся в зачаточном состоянии кабельное телевидение уже следует по тому же пути свободного предпринимательства, который привел радио и телевидение к его теперешнему печальному положению. «Вераети» пишет, что «кабельное телевидение обещает быть не менее капиталистическим и конкурирующим, чем радио и телевидение» [7].

В условиях отсутствия единой национальной политики никакие специальные местные муниципальные меры по регулированию внедрения многоканальной системы не в состоянии защитить интересы общественности и образовательно-культурные потребности людей. Кроме того, старые монополистические гиганты вещания делают все от них зависящее, чтобы воспрепятствовать развитию всего, что представляет угрозу их прибылям. Автор книги «Уайэд нейшн» Ли Смит пишет по этому поводу, что, «столкнувшись с новой техникой, наши институты, похоже, не в состоянии обеспечить удовлетворение никаких общественных интересов, за исключением интересов экономики». Вследствие этого «многочисленные услуги, которые могли бы оказать кабельные системы городским властям, системам городских школ, бедной, находящейся в невыгодном положении части населения наших городов, вклад, который они могли бы внести в дело возрождения чувства общности путем создания местных и общинных сетей вещания, роль, которую они могли бы сыграть для облегчения ощущения глубокой немоты с помощью создания изобилия каналов и открытого доступа к высказыванию всех взглядов,—все это приносится в жертву экономическим интересам малочисленных, но мощных групп» [8].

Не только информационные сети, но данные, необходимые для проникновения в закрытую систему привилегий, находятся в цепких руках корпораций. Основную информацию относительно владения корпорациями (скрытие личностей владельцев акций), данные о качестве продукции («профессиональные секреты»), статистические данные о прибылях корпораций, информацию о стоимости и ценах, за редким исключением, получить практически невозможно.

По-прежнему чрезвычайно трудно добыть хоть сколько-нибудь значимую информацию (правительственную или частную) относительно того, в чьих руках в действительности находится контроль над экономикой. Сенатор Ли Меткалф, выступая перед подкомиссией по делам монополий Комиссии сената по делам мелких предпринимателей, отметил, что «данных о финансовой концентрации настолько мало, что правительство выглядит смешным в своих попытках установить факты и проводить в жизнь законы и распоряжения. Так, например, в мае 1972 г., когда Федеральная комиссия связи ослабила правила, ограничивавшие право банков на владение вещательными компаниями, она признала, что банки нарушали старые правила и что комиссия не знала о размерах нарушений, так как не располагала необходимой информацией...» Меткалф отмечал также, что незадолго до этого, в том же 1972 г., Комиссия по делам ценных бумаг и биржи «не могла представить списка тридцати крупнейших держателей акций нескольких основных промышленных корпораций» [9].

В какой мере правительство поддерживает намерение корпоративной структуры воспрепятствовать допуску к информации, становится ясно из письма в газету «Вашингтон пост» председателя подкомиссии по делам монополий Комиссии сената по делам мелких предпринимателей сенатора Гейлорда Нельсона: «...секретность правительственной информации помогает сохранять секретность корпоративной информации. Приведем один пример. Гигантские корпорации сумели добиться в нашей стране проведения такой политики, при которой приравниваются не только яблоки и апельсины, но и планеты и апельсины. В этих невероятных, но реально существующих сегодня условиях отдельные капиталовложения и прибыли, получаемые в любом из глобальных конгломератов, приравниваются во всех отношениях к капиталовложениям и прибылям, получаемым в ближайшей аптеке-закусочной: и те и другие охраняются законом о «частной информации». Более того, создав и укрепив миф о том, что любой политик, требующий сегодня ознакомления общественности с информацией о массовом производстве конгломератов, завтра потребует оглашения данных об аптеке-закусочной; крупный капитал заручился поддержкой многих мелких предпринимателей в деле защиты недискриминированной политики охраны «тайны деловых предприятий». Таким образом, информация, необходимая для эффективной конкуренции или эффективного управления, отдана законом в монопольное владение нескольких корпоративных и правительственных организаций» [10].

Охране секретности корпоративной информации способствует также давление представителей деловых кругов, пользующихся влиянием в среде федеральной бюрократии. Одной из таких ассоциаций является, например, как пишет Томас Де Даджо, «группа руководителей крупного капитала, консультирующая Административное и бюджетное управление и с помощью подгрупп торпедирующая информационные запросы правительства»[11].

Такой способ оказания давления, конечно, устарел. Давление группы руководителей корпораций, как бы ни были они осторожны в своих контактах и связях, всетаки можно выявить и опознать как средство манипуляции.

Созданная сегодня информационная система делает этот процесс безликим, причем не обязательно из стремления скрыть рычаги манипуляции, а просто потому, что это эффективно, доступно и полезно для тех, кто сегодня принимает решения, а следовательно, создает новые трудности в определении точек сосредоточения контроля.

Контроль над дефинициями – возможность устанавливать правила игры, рамки соперничества и пределы вызова – заложен в повой информационной технике в силу интересов, которые, безусловно, далеки от подлинных национальных или общественных нужд. Конечно, так не должно быть, но превалирующее распределение власти в обществе неизбежно приводит к этому. Вот каким образом описывается процесс, лежащий в основе такой модели: «В крупномасштабной модели, основанной на использовании электронной техники системы, власть в значительной степени принадлежит: (1) клиенту, поскольку он может детально указать, какие именно решения хотелось бы ему видеть проводимыми в жизнь его бюрократией при любом возможном наборе обстоятельств, или (2) конструктору системы и программисту, который может обеспечить принятие того или иного решения в каждом из случаев независимо от того, насколько точно была предопределена ситуация, и (3) изготовителю электронной техники, от которого зависит, какую именно информацию может воспринимать и обрабатывать его ЭВМ, воспроизводящее оборудование и другие приборы системы» [12].

Совершенно очевидно, что при такой последовательности принятия решения может возникнуть определенный детерминизм. Клиентом, хотя бы из чисто экономических соображений, должна быть крупная корпорация, один из главных правительственных органов или имеющий солидную финансовую поддержку университет. Программистами и конструкторами, как правило, являются технократы, которых общественный процесс интересует настолько, насколько он в своем нынешнем состоянии может быть приведен в соответствие с техническими потребностями. Изготовителями электронной техники являются электронные супергиганты, которые, конечно, не слишком стараются создать информационные системы, способные поставить под сомнение их господство.

Хотя с исторической точки зрения информационная техника все еще находится в стадии формирования, ее природа уже обрела вполне определенный характер. В выводах одного из исследований говорится: «До сегодняшнего дня перед информационной техникой ставилась лишь задача решения проблем, возникающих перед построенными по принципу иерархии институтами, такими, как министерство обороны, НАСА и Комиссия по атомной энергии... Нетрудно заметить, что дальнейшее развитие подобной информационной техники может привести к созданию формы организационной структуры, в основе которой будут лежать в высшей степени структурированные действия. Концепция такого рода лежит в основе стилей управления почти всех наших институтов, т. е. национальные банки информации и национальные вычислительные центры – все ориентированы на строго иерархические организационные формы» [13].

Несмотря на то что в течение последних лет настоятельно высказывалась необходимость решения стоящих перед обществом трудностей и вовлечения масс в процесс принятия решений, новые электронные системы обслуживают еще более недоступные, функционирующие по принципу «сверху вниз» информационные каналы. Нельзя не согласиться с выводом Роберта Богуслава: «...эрозия демократического процесса происходит независимо от того, по какой причине массам воспрещен доступ к тем, кто принимает решения, будь то проявление деспотизма, бюрократического лавирования или просто технической неосведомленности. Люди, наиболее подверженные влиянию решений, будут лишены возможности участвовать в их принятии или реагировать на уже принятые решения. Спектр ценностей, представленных в новом порядке принятия решений, может быть ограничен, и практически всегда ограничен, приказами, замаскированными под техническую необходимость. Чрезвычайно важные проблемы, возникшие в связи с разработкой наших новых электронных утопий, носят не технический характер – это проблемы ценностей и власти, с помощью которой ценности проводятся в жизнь» [14].

Важно отметить, что не отсутствие или наличие «фактов» делает этот процесс особенно опасным. Факты сами по себе могут быть выданы трудолюбивыми ЭВМ в неограниченном количестве. Речь идет о структуре, в рамках которой можно получить эти «факты». Кто задал вопросы, на которые «факты» могут дать ответ? Нужно ли отвечать на эти вопросы или задавать их вообще? Джеймс Кэри и Джон Куэрк объясняют это следующим образом:

«Когда мы говорим, скажем, о монополии церкви на религиозные знания, то мы не имеем в виду контроль над частицами информации. Мы скорее всего подразумеваем контроль над всей системой мышления или парадигмой, определяющей, что есть фактически религиозная информация, каковы критерии оценки правдивости любого толкования этих фактов, что есть знание. Современные сторонники ЭВМ могут охотно предоставить информацию любому, кто ею заинтересуется. Однако они весьма неохотно расстаются с секретами всего технократического мировоззрения, которое определяет, что входит в понятие приемлемой или ценной информации. Они монополизировали не сами информационные данные, а одобренный, проверенный, официально санкционированный тип мышления» [15].

Кто в таком случае может дать критическую оценку, которая могла бы обусловить иной набор возможностей для новой техники? Где следует искать независимую оценку и определение, а также технический опыт? Это главная проблема. Эдвин Паркер из Стэнфордского университета пишет: «Учитывая большие экономические стимулы, капиталовложения и институциональную власть, которой у сторонников (новой) техники гораздо больше, чем у экспертов, было бы удивительно, если бы более слабый институт превалировал над более сильным». Короче, независимые эксперты стоят в стороне от процесса принятия решений. Решения будут приниматься независимо от их критических оценок.

Паркер приходит к следующему выводу: «Если оцениваемые институты занимают господствующее положение в обществе, то как же могут неизбежно более слабые, но производящие оценку институты располагать достаточной экономической и политической властью для осуществления изменений?» [16] Паркер, как, впрочем, и большинство из нас, ненамного продвинулся в решении этой проблемы, но его утверждение о том, что «сосредоточением всех проблем является институциональная структура общества», представляет собой признание того факта, что сама по себе информационная техника не решает никаких социальных проблем нашей эпохи и даже может еще больше усугубить их.

И все же, с точки зрения технократов, каждая проблема имеет свое техническое решение. Такая проблема, как иерархическая структура (в сравнении с массовым участием), при таком подходе вряд ли представляет серьезную преграду. В качестве новейшего средства окончательного решения всех проблем предлагается новое информационное приспособление – комбинированное устройство, состоящее из ЭВМ и кабельного телевидения. Сторонники его утверждают, что с помощью этого устройства можно создать такие программы участия, которые позволят зрителю (реципиенту) реагировать и даже влиять на информационный контекст. При обсуждении этого явления основное внимание сосредоточивается на так называемом массовом опросе и голосовании. В этих условиях зритель, не выходя из дома, может с помощью двусторонней кабельной связи регистрировать свой выбор.

Может ли эта уже разработанная техника обеспечить хотя бы минимальное массовое участие? Смогут ли мгновенное голосование и частые опросы преодолеть состояние атрофии, свойственное демократическим процессам в Соединенных Штатах? Для ответа на эти вопросы следует вновь прибегнуть к критериям, уже не раз применявшимся в этой книге. В чьих руках будет находиться контроль над вопросами, которые будут закладываться в это информационное приспособление? Как и в чьих интересах будут использоваться полученные ответы? Известно, что предпосылок для оптимистических перспектив у нас, к сожалению, нет.

Нет причин сомневаться в выводе Паркера о том, что «в основном полученная с помощью компьютеров информация будет использована так же, как и информация, полученная с помощью существующих обычных методов опроса, а именно для решения коммерческих или рыночных проблем». Что же касается политического опроса, то и здесь рисуемая Паркером перспектива не слишком оптимистична: «Совершенно очевидно, что созванное с помощью электронной техники собрание избирателей для принятия решений по городским делам не отдаст власть в руки народа. Оно лишь усилит власть тех, кто стоит у пульта управления исходящей информацией, и тех, кто формулирует вопросы. Изначальное распределение политической власти к моменту проведения опроса таково, что те, кому принадлежат организация и ресурсы для проведения опроса, имеют значительно больше политической власти, чем отдельные неорганизованные респонденты... Не следует удивляться, что получающие информацию люди выигрывают больше, чем те, кто ее дает» [17].

Похоже, электронная техника способствует разрешению назревших проблем ничуть не больше, чем предшествовавшие чудо-новинки. Скорее она может лишь еще больше поколебать и без того хрупкие демократические основы нашего общества. Например, Комитет по кабельному телевидению Иллинойского отделения Американского союза гражданских свобод обращает внимание на следующие, далеко не столь привлекательные возможности кабельного телевидения: «К вашему кабелю могут подключиться, и вы об этом даже не узнаете... Организация, подключившаяся к вашему кабелю, может легко узнать, какие именно программы вы смотрите, регистрировать ваши деловые операции с банками или магазинами и даже перехватывать разговоры, ведущиеся вами с помощью телеустановки... Если вы воспользуетесь каналом для связи с библиотекой, то ФБР может установить, к какой именно информации у вас есть доступ, какие подпольные газеты вы читаете или с кем вступаете в контакты» [18].

С появлением новых методов создания массового информационного потока появляются и новые, необычные методы контроля над информацией. Несмотря на то что секретность и воспрещение доступа к информации попрежнему остаются важными способами сохранения и отправления власти, последнее время используются и менее известные приемы. Даже сам по себе объем создаваемой информации может использоваться в качестве метода контроля. Например, широко рекламировавшаяся (и потому нетипичная для Америки) публикация в 1971 г. «Документов Пентагона» мало что дала для просвещения рядовых граждан. Возможно, материал этот представляет собой золотую жилу для исследователей и социологов, но для переваривания рядовыми гражданами такого количества информации (4 тыс. страниц) требуется принципиально отличающаяся от ныне существующей информационная система. Конечно, большинство документов не пользуются таким вниманием, как эти свидетельства двуличности правительства во вьетнамской войне.

Наглядным примером движения информации (с помощью компьютеров и без них) служит приводящееся ниже сообщение о слушаниях по вопросам современной рекламной практики, проводившихся в Федеральной торговой комиссии в конце 1971 г. Событие это представляет интерес уже потому, что реклама составляет львиную долю финансовой поддержки американской информационной системы. Без доходов от рекламы большинство американских каналов информации прекратили бы свое существование. Более того, как уже отмечалось, именно коммерческие сообщения (обеспечивающие сбыт продукции и усиливающие поддержку системы в целом) занимают господствующее положение в культуре страны. Вот почему очень поучительно проследить, как информационная сеть подает материал о расследовании деятельности этой чрезвычайно важной коммерческой и культурной индустрии. Еженедельный журнал рекламной индустрии поместил на своих страницах следующее подробное сообщение: «В Федеральной торговой комиссии закончились слушания по вопросам современной рекламной практики, но вопреки опасениям кассандр на Мэдисонавеню не видно линчующей толпы. Тому можно найти множество объяснений. Может быть, потому, что слуги рекламы представили такой убедительный отчет о своей деятельности? Может быть, потому, что комиссия критиковала их лишь для проформы? Или потому, что общественность ничего не знала о проходящих слушаниях? (Отметим, что, согласно репортажу из «Эдвертайзинг эйдж», появление линчующей толпы было бы вполне оправданно, если бы общественность сумела разобраться в деятельности индустрии рекламы.) ...Суд линча не состоялся лишь потому, что общественность не узнала ничего, что побудило бы ее взяться за веревку. Роберт Р. Маллен, чиновник службы по связям с общественностью, представлявший на слушаниях Ассоциацию рекламы, объясняет благоприятное освещение роли индустрии в центральной прессе: «Мы завалили газеты материалами, и наши свидетели превалировали на слушаниях, сообщения носили чрезвычайно благоприятный характер для представителей рекламы». Но, как отмечает репортер, за всем этим кроется нечто большее. Значительная часть общественности не была в курсе происходящих событий. У г-на Маллена имеется 1121 газетная вырезка о слушаниях в комиссии. Но все они, как правило, представляют собой идентичные сообщения телеграфных агентств, отправленные до начала слушаний.