Текст книги "Рыцари и львы (Рассказы и сказка)"

Автор книги: Герберт Кемоклидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Рыцари и львы

Однажды на уроке я обнаружил в своем дневнике сложенную вдвое бумажку. «Женя! Нужно тайно встретиться с тобой сегодня в шесть часов на третьей от входа скамейке в сквере Чайковского. Н.» Я прочитал записку еще раз и посмотрел по сторонам. Все были заняты решением задачи.

Одно я мог сказать точно – записку написал не Леня. Его почерк я знаю хорошо. Тогда кто же таинственный Н.? На эту букву в нашем классе начинались фамилии двоих – Николаева и Никитина. Была еще, правда, Нельская. Но ей-то зачем встречаться со мною, да еще тайно? А если «Н» – первая буква имени? Я перебрал в памяти все имена и даже все прозвища наших ребят, но ни одно не начиналось на «Н». Оставались два варианта. Или кто-то себя зашифровал наподобие капитана Немо, или – решили подшутить. Спрячутся где-нибудь за кустами и будут хихикать. А потом с гоготом выскочат, и смеху будет на всю школу.

Я решил не ходить в сквер. Пусть они останутся в дураках, а не я. Но кто «они»? И вдруг человек действительно нуждается в моей помощи, придет, будет ждать? Нехорошо. А, может, мне самому спрятаться в кустах и наблюдать, явится этот «Н» или нет? Но если я встречусь в кустах с теми, кто написал записку? Получится еще глупее. Нет, решил я, нужно идти к скамейке, а там будь что будет.

После уроков мы с Леней дошли до угла, где наши дороги расходились. Для отвода глаз я прошел еще немного вперед и быстро свернул к скверу. На третьей от входа скамейке сидела какая-то старушка и читала газету. И все. Я сел на другом краю скамейки и стал ждать. У меня возникли три версии. Первая: «они» сейчас выбегут из кустов. Но тогда уже пора бы выбегать. Вторая: старушка – связная от «Н». Что-то мало похоже! И, наконец, третья: «И» просто опаздывает. Я решил подождать еще немного.

Старушка дочитала газету и поднялась. Второй вариант отпал. Первый и третий тоже не сбывались. Я посидел еще немного и собрался уходить, но тут на дорожке появилась Галка Силантьева. И направилась прямо ко мне. «Уж не от нее ли записка?» – удивленно подумал я.

Галка пришла в наш класс посреди учебного года. Ее родители работали в цирке и переезжали из города в город. Ее мать была дрессировщицей настоящих львов. И отец тоже работал при этих Львах. Он смотрел за ними и кормил их мясом. Я думаю, такая работа не менее важная, чем дрессировка. Потому что если львов не кормить, они могут съесть дрессировщицу. Мы ходили всем классом смотреть, как выступает Галкина мать со львами. Львы были огромные и сильно рычали, но Галкину маму слушались хорошо. Они прыгали с тумбы на тумбу, сквозь горящее кольцо, качались на качелях и вообще делали все, что от них требовали. В конце программы львы укладывались один возле другого, образуя живой ковер. Оркестр замолкал, а Галкина мама ложилась на львиный ковер, поднимала кверху хлыст, и оркестр снова начинал играть что-то радостное.

– Привет, – сказала Галка, садясь возле меня. – Я не сомневалась, что ты придешь. Ты пока что сыроват, но если над тобой поработать, из тебя выйдет толк. Для начала тебе надо приучиться вставать, когда подходит повелительница.

Я вытаращил на нее глаза:

– Это ты о чем? Про какую повелительницу?

– Про себя, разумеется! – Она посмотрела на меня как-то странно – искоса и в то же время с улыбкой.

Галка ни с кем не дружила, держалась в стороне, и многие в классе считали ее воображалой. Но я-то понимал, почему она ни с кем не дружила. Ведь дружба – это как у нас с Леней, – на всю жизнь. А Галке все время приходится переезжать с места на место. Интересно, конечно, но для дружбы вредно. Только подружишься с кем-нибудь, пора расставаться. А это ужасно трудно. Поэтому Галка и старалась ни с кем не дружить. И я иногда смотрел на нее с сочувствием.

Но сейчас мне показалось, что она действительно воображает.

– Нашлась повелительница, – сказал я.

– Знаешь, почему я написала эту записку именно тебе? – продолжала она, не обращая внимания на мои слова. – Ты читаешь на уроках книги о рыцарях. Мне тоже страшно нравятся рыцари, и я согласна сделать тебя своим верным рыцарем.

– Так это и есть тайный разговор?

– Да. – Она повела рукой, как ее мама на арене, когда заиграет оркестр. – Ты, конечно, рад? Ведь я не раз замечала, как ты с любовью смотрел в мою сторону.

– Ты что, сдвинулась? – удивился я.

Она свела брови и вытянула губы:

– Как грубо! Как негалантно! Настоящий рыцарь не должен скрывать чувств к избраннице. Он должен всегда и всюду трубить о преданности даме своего сердца. Кроме того, ты должен защищать меня от всех угроз.

– А кто тебе угрожает? – поинтересовался я.

– Пока никто, но всякое может случиться. По утрам ты будешь ждать меня возле моего дома и нести до школы мой портфель.

– А мой кто будет нести? – спросил я.

– Странный вопрос! – Она пожала плечами. – Тоже ты.

– Что же это я буду тащиться с двумя портфелями, а ты рядом идти с пустыми руками? Хочешь, чтобы нас прозвали женихом и невестой?

– Какие пустяки! – воскликнула она. – Надо быть выше этого! Ведь за долгую и безупречную службу ты можешь получить награду!

– Какую же?

– Мой поцелуй, – ответила она и опять повела рукой.

– Чего? – удивился я. – Портфель твой таскай да еще потом и целуйся с тобой? Дурак я, что ли?

Галка так вся и вспыхнула:

– Ах, вот оно что? Я вижу, ты не достоин быть моим рыцарем! Как я в тебе ошиблась! – Она приложила ладонь ко лбу и покачала головой. – Я тебя больше не держу! Поди! Только верни мне сначала записку.

– Ты, по-моему, с приветом, – сказал я, возвращая ей записку, и отправился домой.

На следующий день я старался не смотреть в Галкину сторону, чтобы она еще что-нибудь не вообразила. Но на последнем уроке в моем дневнике снова очутилась записка. «Сегодня на том же месте у нас будет решающий разговор. Н.»

Я хотел не ходить на этот разговор, но потом все же решил пойти, раз уж он решающий. Снова мы с Леней распрощались на углу, опять я сделал крюк и пошел к скверу. И вдруг на третьей скамейке увидел… Леню Лукина! Он вертел головой и, приметив меня, радостно заулыбался, замахал рукой.

– Ты ведь домой пошел! – воскликнул я.

– Привет, ЭН! – шепотом ответил он и хлопнул меня по плечу. – Я так и подумал, что это твоя записка. Здорово ты почерк изменил! Во, даешь!

– Да я ничего не писал!

– Ладно, ладно притворяться! – подмигнул мне Леня. – Выкладывай свою тайну.

Я взял из его рук записку. Это была та самая, вчерашняя. Только слово «Женя» было замазано и заменено на «Леня». Даже поленилась переписать. Это меня почему-то обидело.

Не успел я объяснить Лёне, что к чему, как раздался голос Галки:

– Рыцари на этот раз стоят! Заметные успехи!

Я сразу сел. Леня остался стоять и, хлопая глазами, смотрел то на меня, то на Галку.

Плавным движением руки Галка показала Лёне на скамейку.

Леня послушно сел возле меня.

– Подвинься, – приказала она.

Леня с готовностью отодвинулся, и Галка села между нами.

– Так это ты, что ли, ЭН? – спросил Леня.

– Я, – ответила Галка.

– А почему ЭН?

– Незнакомка, – пояснила она.

– Кому незнакомка?

Галка снисходительно глянула на Леню и сказала:

– Мне понятна моя ошибка. Жене слишком легко досталась честь быть моим рыцарем. Он должен был ее заслужить в соперничестве. Поэтому сегодня я пригласила вас двоих. Соперничая между собою, вы определите достойнейшего.

– Нет, мне такая игра не нравится, – заявил Леня, поднимаясь.

Я тоже встал. Когда мы отошли от Галки метров на двадцать, Леня сказал:

– Ну и игра. Она ее сама придумала или где-нибудь вычитала?

Я оглянулся. Галка, понурившись, сидела на скамейке. Увидев, что я обернулся, она высоко вскинула голову.

– Ей, наверное, скучно, – сказал я, останавливаясь. – Ведь ни с кем не дружит. Может, пусть дружит с нами, если хочет?

Леня задумался.

– В цирк будет бесплатно нас водить, – добавил я для убедительности.

– Вообще-то можно, – согласился Леня.

Мы пошли обратно к скамейке. Увидев, что мы возвращаемся, Галка скрестила руки.

– Ну что, одумались? Я знала, что вы вернетесь!

– Слушай, – сказал я. – Если хочешь просто дружить с нами, то мы согласны. Хоть ты и девчонка.

– Больно надо! – фыркнула Галка. – Дайте лучше честное пионерское, что наш разговор останется тайной.

Мы дали слово и никому ничего не рассказали. А скоро Галка уехала в другой город. Недавно мы видели по телевизору ее маму со львами. Львы послушно делали все, что от них хотели. Один даже носил в зубах хлыст. Его было почему-то особенно жалко.

Гонимы вешними лучами

На уроке литературы нас с Леней вызвали к доске. После этого Анна Демидовна сказала:

– Материал вы оба знаете, но хороших отметок не заслужили. Пока вы отвечали литературу, я занималась арифметикой. Я подсчитала: Леня двадцать раз сказал «значит», а Женя двадцать четыре раза произнес «это». Оба слова полноправно живут в русском языке, и обойтись без них нельзя. Но когда их употребляют ни к селу ни к городу, они становятся словами-паразитами, уродующими язык. Вот у каждого из вас есть любимое стихотворение. Попробуйте вставить в него после каждого слова «значит» или «это». Сами убедитесь, какое получится убожество. Так убого выглядит и ваш язык.

Дома мы с Леней взяли из учебника два стихотворения и вслух прочитали их друг другу, вставляя слова-паразиты:

 
Мчатся, значит, тучи, вьются, значит, тучи;
Невидимкою, значит, луна
Освещает, значит, снег, значит, летучий;
Мутно, значит, небо, ночь, значит, мутна.
 

 
Гонимы, это, вешними, это, лучами,
С окрестных, это, гор уже, это, снега
Сбежали, это, мутными, это, ручьями
На, это, потопленные, это, луга.
 

– Гораздо хуже, чем было, – сказал Леня.

А мне вдруг пришла в голову мысль:

– Понятно, как пишутся гениальные стихи! Мы теперь сами сможем их писать! Пушкин, наверное, знаешь, как поступал? Брал четыре строчки слов-паразитов, а потом заменял их нормальными словами. И получалось гениальное стихотворение!

– Ты думаешь? – засомневался Леня.

– Как это я раньше не догадался! Представляешь, что теперь будет? Мы с тобой напишем стихи, которые поместят в учебнике!

– Ребята! – изобразил Леня голос Анны Демидовны. – Запишите домашнее задание! Выучить два стихотворения: «Зима» Лени Лукина и «Осень» Жени Репина.

– Ага! – Я радостно потер руки. – Все будут учить, а нам не надо, и так знаем – сами сочинили! Во жизнь будет, а? Давай скорей писать!

– Я пойду в другую комнату, а ты оставайся здесь, – заторопился Леня. – Чтобы друг другу не мешать. Минут через пятнадцать встречаемся.

Когда Леня убежал в другую комнату, я схватил листок и быстренько на нем написал:

 
Это это это – та,
Это это это – та,
Это это это – те,
Это это это – те.
 

Через некоторое время получились такие стихи:

 
Кошка плошка два кота
Ложка мошка три хвоста
Дети сети крокодил
Плети Пети проглотил.
 

Стихотворение получилось так себе. Я представил себе, как нашу отличницу Нельскую вызывают к доске, и она с выражением читает: «Кошка, плошка, два кота…» Нет, подумал я, надо переделать. А то и не поймешь: не то крокодил проглотил сети, не то плети. Да и при чем тут крокодил? А кошка с какой стати? Я долго мучился, подыскивая другие слова, и все поглядывал на дверь, откуда в любой момент мог появиться Леня с готовыми гениальными стихами. Но он не появлялся. Оттого, что я думал о Лене, он так и лез в мои строчки. «Леня, Леня, простота, купил лошадь без хвоста, ходит Леня по реке с балалайкою в руке». Я зачеркивал написанное, но новое оказывалось не лучше. И тут из другой комнаты вышел сияющий Леня. Всё! Ему удалось написать что-то гениальное.

– Давай читай, – сказал я мрачно.

Леня высоко задрал подбородок, вскинул руку и торжественно произнес:

 
Вот трамвайчик едет, дзинь-дзинь-дзинь,
В животе его урчит бензин.
Переехал с маху переход
И обратно двинул, задний ход.
 

Закончив чтение, Леня остался стоять с поднятой рукой, как боксер, одержавший победу.

– Чепуха какая-то, – сказал я. – Трамваи на бензине не ходят.

– А что – «Вот автобус едет дзинь-дзинь-дзинь» – лучше? Ты просто придираешься! – возмутился Леня. – Не все ли равно, что едет? Лишь бы стихотворение хорошее было!

– А вторая часть еще хуже, – продолжал я. – Чего ради твой трамвайчик двинул назад, если он уже с маху переехал переход? Или кого-то еще не успел задавить? Бессмыслица! Нет, таких стихов в учебник не поместят.

– Критиковать-то легко, – проворчал Леня. – А ты вот прочитай, что у тебя вышло.

– Да у меня тоже не очень, – сознался я. – Но все же получше, чем у тебя. Слушай:

 
В окна Лени Лукина
Светит желтая луна.
Ходит Леня по реке,
Носит двойки в дневнике.
 

Дослушав мое стихотворение, Леня заявил:

– Не только не очень, но гораздо хуже моего.

– Это чем же хуже? У тебя бессмыслица, а у меня со смыслом!

– Да где же тут смысл? Луна светит, а я по реке хожу. Лунатик я, что ли? И кто меня пустит ночью на реку? И дневник приплел. Кстати, у меня в этой четверти ни одной двойки. Ты про свою бы лучше написал.

– Подумаешь, обидчивый, – сказал я. – Преувеличить нельзя.

– А когда я с трамваем преувеличил, что ты меня искритиковал?

– Ладно, – сказал я. – Давай покажем наши стихи Анне Демидовне. Пусть прочитает их перед классом, а ребята решат, чьи лучше.

Леня так от меня и отшатнулся:

– Да ты что? Тогда и я тебя в свои стихи вместо трамвая вставлю.

Я представил, как будет выглядеть Лёнино стихотворение:

 
Женя Репин мчится, дзинь-дзинь-дзинь,
В животе его урчит бензин.
 

– Вообще-то, ты прав. Надо нам еще поработать над стихами, – сказал я. – Наверное, если нет слов-паразитов, это еще не всё.

С тех пор я написал еще несколько стихотворений. И все они пока хуже, чем «Гонимы вешними лучами…» Конечно, если бы Пушкин не сочинил своих стихов, то, может, могли бы войти в учебник и мои. Но разве представишь, чтобы не было этих строчек:

 
Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга.
 

Дружба на научной основе

На одном из отрядных сборов я предложил выпустить устную стенгазету.

– Как же это: стенную – и вдруг устную? – спросил Паша Сорокин.

– Выступающие будут говорить через репродуктор, висящий на стене, – предположила Лена Нельская.

– А если кто-то выступит плохо, от всех отскочит, как от стенки, – добавил Миша Балуев.

У нас всегда так: сначала насмеются, а потом принимают правильное решение. И на этот раз все в конце концов согласились, что нужно выпустить устную газету. Не стенгазету, а просто газету. Я так и предлагал, только оговорился.

– Пусть газета будет посвящена дружбе, – предложила Оля Ковалева и посмотрела на свою неразлучную подружку Машу Беляеву.

– Правильно! – закричали все. – Давайте! А докладчиком назначим Женю Репина!

– А Леню Лукина содокладчиком! – предложил Паша Сорокин.

– Каким еще содокладчиком? – удивился Леня. – Что это такое?

– Не знаю, – признался Паша. – Папа недавно поздно пришел с собрания и сказал, что кроме докладчика там был и содокладчик.

– Правильно! Пусть Лукин будет содокладчиком! – закричали все.

Узнав о нашем решении, Анна Демидовна сказала:

– Ну что ж, тема выбрана важная. И если после интересного доклада начнется живое обсуждение, это принесет пользу всем.

По дороге домой Леня сказал:

– Интересно как-то получается. Куда тебя избирают, туда и меня.

– Потому что все знают о нашей дружбе!

– Только вот все же, кто такой содокладчик? Может, это когда один делает доклад, а другой ему листочки переворачивает? Или тот, который с доклада убегает? Со доклада – чик! – и нету.

– Не важно, что это слово значит! – сказал я. – А мы с тобой давай сделаем так: выйдем вдвоем на трибуну и будем читать по очереди. Одно предложение – ты, а другое – я.

Лёне моя мысль не понравилась.

– Это же доклад, а не «Радионяня». Лучше давай половину прочитаешь ты, а другую – я.

Я согласился. Осталось придумать название доклада.

– «Откуда берется дружба», – предложил Леня.

– Интересное название. И, правда, откуда? Вот у нас, например, откуда она взялась?

– Не знаю. Как-то постепенно подружились.

– Так вот и надо узнать, как получается дружба, и рассказать об этом другим! Чтобы, если кто-то в классе ни с кем не дружит, стал бы дружить.

– А где узнать, откуда она берется? – спросил Леня.

– Проще простого! – успокоил его я. – У папы спрошу. Он диссертацию защищал по психологии – на какую-то похожую тему.

– Да? Тогда все в порядке! – обрадовался Леня.

Вечером, когда папа сидел за письменным столом и переписывал что-то из тонкой книжки в толстую тетрадь, я подошел к нему и попросил объяснить, откуда берется дружба.

Папа отодвинул книжку, снял очки и сказал:

– Наукой замечено, что крепкая дружба бывает чаще всего у людей с разными характерами. Когда один из них как бы дополняет другого. Вот взять тебя и твоего друга Леню. У вас даже внешность разная. Ты – худой, светловолосый, а он – такой крепыш, жгучий брюнет. У тебя характер холерический, а он – флегматик. Он сдерживает тебя от неразумных поступков, а ты его подбадриваешь, – и получается эдакое единство.

Именно по такому принципу подбираются, например, пары космонавтов.

– Ага! Все ясно! – воскликнул я и побежал звонить: – Леня! Все уже почти готово! Осталось только написать. Завтра, как проснешься, бегом ко мне! Во докладик будет! После него все мигом передружатся!

Наутро я рассказал Лене, что узнал от папы.

– От каких же неразумных поступков я тебя удержал? – спросил Леня.

– Не помню сейчас. Но что я тебя подбадриваю – это точно. Ты без меня спал бы на ходу.

– И ничего не спал бы. Я совершенно нормальный.

– Ладно, – сказал я. – Не будем спорить. Мой папа лучше разбирается в дружбе. Он диссертацию по ней защитил, а ты еще даже содоклада не сделал. Слушай, что я придумал.

Я развернул лист бумаги. На одной его половине было написано: «Неспокойные». И шли фамилии. Первым в списке стоял я. Другой список – «Спокойные» – открывался Леней Лукиным.

– Вот смотри, – сказал я. – Некоторые ребята у нас дружат неправильно. Спокойные – со спокойными, а неспокойные с неспокойными. Это очень Непрочно. Надо посоветовать им взять себе более надежных друзей. А тем, у кого друзей вообще нет, подыскать подходящих. Спокойных мы разделим на пять групп – почти спокойные, совершенно спокойные, слишком спокойные, ужасно спокойные и сверхспокойные. Так же и неспокойных – почти, совершенно, слишком, ужасно и сверх. И потом объединим почти спокойных с почти неспокойными, совершенно спокойных – с совершенно неспокойными и так дальше. Ну как?

– Давай попробуем, – согласился Леня.

Мы составляли пары, наверное, три часа. Из-за некоторых ребят приходилось подолгу спорить. Я говорил, что они спокойные, а Леня – что неспокойные. И вообще, неспокойных оказалось больше, чем спокойных. Пришлось объединить сверхспокойных с почти неспокойными. У нас в классе двадцать пять человек, поэтому одному пары не было. Его спокойствие нужно было уравновесить сверхспокойством сразу двоих. В общем, когда мы закончили составлять пары, то чуть не падали от усталости.

На другой день состоялась наша устная стенгазета. Из актового зала принесли настоящую трибуну, и я начал доклад.

Когда я объяснил, по какому принципу мы составляли пары будущих друзей, все слушали с большим интересом. Но вот я закончил свою половину доклада и передал слово Лёне.

– Возьмите ручки и запишите, кому с кем надо дружить, – заявил он.

Интерес к докладу усилился еще больше.

– Паша Сорокин и Миша Балуев дружат потому, что живут в одном доме, – начал Леня.

И тут пошло.

– Не потому! – закричал Паша.

– А почему?

– Не знаю, – замялся Паша, – но не потому!

– Ты не знаешь, а наука знает, – сказал Лёня. – Мише надо по его характеру срочно начать дружить с Володей Синицыным, а Паше – с Валей Соловьевым. Ведь Володя и Валя дружат друг с другом не по науке, а потому, что любят разговаривать на уроках.

– А мы, может, о дружбе разговариваем! – крикнул Володя Синицын. – И вообще, наше дело, с кем дружить! Тоже указчики нашлись.

Леня подождал, пока восстановится тишина, и продолжал:

– Алик Соколов и Ваня Черемисин тоже дружат не по науке – просто они вместе ходят в изобразительную студию. Этого для дружбы мало. Такая дружба недолговечна.

– Долговечна, – закричали Алик и Ваня. – Мы уже почти три года дружим!

– Три года – не век, – спокойно продолжал Леня. – Алику надо немедленно вступить в дружбу с Петей Савицким. Правда, Петя собирается воспитывать с Лешей Гулькиным собаку для пограничников, но он может воспитывать ее и с Аликом.

– Я собак боюсь! Они меня кусают! – возмутился Алик.

– Не укусит, если хорошо воспитаешь.

– А как же я? – жалобно спросил самый маленький в нашем классе Леша Гулькин.

Леня поводил пальцем по списку.

– Сейчас найду. Ага, вот. Ты срочно начинай дружить с Галей Винокуровой, которая не подходит по характеру Маше Савельевой. Не совпадают они.

– То есть как это не совпадают? – возмутилась Галя. – Это у вас там в докладе все не совпадает! Командиры какие!

Тут все ребята стали шуметь и топать ногами, а Слава Соснин, про которого Леня даже и не успел сказать, что он дружит с Володей Булатниковым всего лишь потому, что они болеют за одну футбольную команду, выскочил из-за парты и заявил:

– В знак протеста демонстративно покидаю помещение!

И кинулся из класса. Все сразу похватали свои портфели и двинулись вслед за Славой.

В классе остались только я и Леня.

– Зря мы, кажется, затеяли этот доклад, – сказал я. – Что же ты меня не остановил от неразумного поступка?

– Откуда я знал, что он неразумный? – проворчал Леня.

Мы посидели, помолчали, и тут у меня сверкнула отличная мысль.

– Леня! – воскликнул я. – Да что это мы! Ведь как дружно все убежали с нашего доклада! Выходит он сдружил сразу всех, а не попарно! Вот что значит наука!