Текст книги "Собрание сочинений в 15 томах. Том 8"

Автор книги: Герберт Джордж Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 39 страниц)

Замечу кстати, что сидела она в плетеном кресле с подушками – единственном удобном кресле во всей комнате, а мы на невероятно жестких, набитых конским волосом стульях, с салфеточками, привязанными к спинкам при помощи лимонно-желтых бантов. Это было как-то не совсем похоже на приятные беседы в Сэрбитоне. Миссис Милтон сидела лицом к открытому окну (ночь была такая спокойная и теплая) и удивительно хорошо выглядела в полумраке, так как мы не зажигали лампы. По голосу ее чувствовалось, что она устала, и, казалось, она даже склонна была винить себя за «Высвобожденную душу». Такой вечер вполне можно было бы запечатлеть в дружеских мемуарах, но тогда он казался довольно скучным.

– Я чувствую, – говорила миссис Милтон, – что это я во всем виновата. Я ушла вперед в своем развитии. Моя первая книга – учтите, я не намерена отказываться ни от одного слова, написанного в ней, – эта книга была неправильно понята и неправильно истолкована.

– Вот именно, – поддакнул Уиджери, стараясь выразить столь горячее сочувствие, чтобы оно было заметно даже в темноте. – Умышленно неправильно истолкована.

– Не говорите так! – взмолилась леди. – Не умышленно. Я стараюсь думать, что критики – люди честные, по-своему, конечно. Но сейчас я имела в виду не критиков. Я хотела сказать, что она… – И миссис Милтон выжидающе умолкла.

– Вполне возможно, – сказал Дэнтл, рассматривая свой пластырь.

– Я пишу книгу и излагаю свои мысли. Я хочу, чтобы люди думалитак, как я советую, а вовсе не поступали. Это и значит учить. Только я свое учение преподношу в форме рассказа. Я хочу учить новым Идеям, новым Истинам, распространять новые Взгляды. Затем, когда Взгляды распространятся, тогда и в жизни начнутся изменения. А сейчас – безумие бросать вызов существующему порядку. Бернард Шоу, как вам известно, объяснял это применительно к социализму. Все мы знаем, что надо своим трудом зарабатывать то, что потребляешь, – это правильно, а вот жить на проценты с капитала – неправильно. Но пока нас еще слишком мало, чтобы начать такую жизнь. Это должны сделать Те, Другие…

– Совершенно верно, – сказал Уиджери. – Те, Другие… Они должны начать первыми.

– А пока вы должны заниматься своим банком…

– Если я не буду, то будет кто-нибудь другой.

– Ну, а я живу на деньги, которые приносит лосьон мистера Милтона, и тем временем стараюсь завоевать себе место в литературе.

–  Стараетесь! – воскликнул Фиппс. – Вы уже завоевалиего.

– А это немало, – добавил Дэнгл.

– Вы так добры ко мне. Но в данном случае… Конечно, Джорджина Гриффитс в моей книге живет одна в Париже и учится жизни, и у нее в гостях бывают мужчины, но ведь ей уже больше двадцати одного года.

– А Джесси только восемнадцать, и к тому же она еще совсем дитя, – сказал Дэнгл.

– Ну, конечно, тут все иначе. Такой ребенок! Это совсем не то, что взрослая женщина. И Джорджина Гриффитс никогда не рисовалась своей свободой – она же не разъезжала на велосипеде по городам и деревням. Да еще в нашей стране! Где все так придирчивы! Только вообразите себе – спатьвне дома. Это же ужасно. Если это станет известно, она погибла.

– Погибла, – сказал Уиджери.

– Никто не женится на такой девушке, – сказал Фиппс.

– Это надо скрыть, – сказал Дэнгл.

– Я всегда считала, что каждый человек, каждая жизнь – это особый случай. И людей надо судить в связи с теми обстоятельствами, в которых они находятся. Не может быть общих правил…

– Я часто убеждался в том, как это верно, – сказал Уиджери.

– Таково правило, которого я придерживаюсь. Конечно, мои книги…

– Это – другое дело, совсем другое дело, – сказал Дэнгл. – В романе речь идет о типичных случаях.

– А жизнь не типична, – чрезвычайно глубокомысленно изрек Уиджери.

Тут Фиппс неожиданно для себя вдруг зевнул, и сам больше всех был этим шокирован и потрясен. Слабость эта оказалась заразительной, и собравшиеся, как вы легко можете понять, разговаривали уже вяло и вскоре под разными предлогами разошлись. Но не для того, чтобы тотчас лечь спать. Дэнгл, оставшись один, начал с безграничным отвращением рассматривать свой потемневший глаз, потому что, несмотря на свою энергию, он был большой любитель порядка. Вся эта история – уже приближавшаяся к развязке – оказалась ужасно хлопотной. А возвращение в Фархэм сулило новые неприятности. Фиппс некоторое время сидел на кровати, с не меньшим отвращением изучая воротничок, который еще сутки назад он считал бы совершенно неприличным надеть в воскресенье. Миссис Милтон размышляла о том, что и крупные, толстые люди с по-собачьи преданными глазами тоже смертны, а Уиджери чувствовал себя несчастным, потому что был так груб с нею на станции и особенно потому, что до сих пор не был уверен в своей победе над Дэнглом. И все четверо, будучи склонны придавать большое значение внешним обстоятельствам, терзались мыслью о завтрашней встрече с язвительным и недоверчивым Ботли, а потом с насмешливым Лондоном и строящим разные догадки Сэрбитоном. В самом ли деле они вели себя нелепо? Если нет, то откуда у них у всех это чувство досады и стыда?

22. Мистер Хупдрайвер – странствующий рыцарь

Как сказал мистер Дэнгл, он оставил беглецов на обочине дороги примерно в двух милях от Ботли. До появления мистера Дэнтла мистер Хупдрайвер с превеликим интересом узнал, что у простых придорожных цветов есть названия – лютики, незабудки, иван-чай, иван-да-марья – причем, порою презабавные. Но, к счастью, фантазия выручила его и тут.

– В Южной Африке, знаете ли, цветы совсем другие, – сказал он, объясняя свое невежество.

Тут вдруг раздался цокот копыт и скрежет колес, и, нарушая тишину летнего вечера, с громом и грохотом возник Дэнгл. Раскачиваясь из стороны в сторону и отчаянно жестикулируя позади огромной черной лошади, он несся прямо на них, по пути окликнул Джесси, неизвестно почему свернул к живой изгороди и скрылся, мчась навстречу уготованной ему от сотворения мира судьбе. Джесси и Хупдрайвер едва успели вскочить и схватить свои машины, как громоподобное видение – еще сильнее, чем мистер Хупдрайвер, петляя по всей дороге, – исчезло за поворотом.

– Он знает мое имя, – проговорила Джесси. – Ну конечно… Это был мистер Дэнгл.

– А все наши велосипеды, – участливо, но без особого беспокойства сказал меж тем мистер Хупдрайвер. – Надеюсь, он не расшибется.

– Это был мистер Дэнгл, – повторила Джесси, и мистер Хупдрайвер на этот раз услышал ее и вздрогнул. Его брови приподнялись.

– Как! Вы его знаете?

– Да.

– Господи!

– Он ищет меня, – сказала Джесси. – Это ясно. Он окликнул меня еще прежде, чем лошадь бросилась в сторону. Его послала моя мачеха.

Мистер Хупдрайвер опять пожалел, что не вернул велосипеда владельцу, ибо он все еще не очень представлял себе, какие отношения существуют между Бичемелом и миссис Милтон. Все-таки честность, считал он, лучшая политика – во всяком случае, как правило. Он посмотрел в одну сторону, в другую. Вид у него был деловой и встревоженный.

– Значит, он ехал за нами, да? Тогда он вернется. Но только он покатил вниз под гору и не скоро остановится, это уж точно.

Между тем Джесси вывела на дорогу велосипед и стала садиться. Не отрывая глаз от поворота, за которым исчез Дэнгл, Хупдрайвер последовал ее примеру. Так на закате солнца они снова двинулись в путь – теперь в направлении Бишопс-Уолэм, причем мистер Хупдрайвер занял наиболее опасный пост, в арьергарде, и ехал, поминутно озираясь и петляя. Джесси из-за этого приходилось то и дело сбавлять скорость. Мистер Хупдрайвер тяжело дышал и ненавидел себя за то, что не может ехать с закрытым ртом. После часа безостановочной езды они очутились, целые и невредимые, в Винчестере. На улице, тускло освещенной желтыми фонарями, они не обнаружили ни следов Дэнгла, ни какой-либо другой опасности. Однако мили за две до Винчестера, хотя летучие мыши уже начали порхать над живыми изгородями, а в небе зажглась вечерняя звезда, мистер Хупдрайвер указал своей спутнице, сколь чревата опасностями остановка в таком населенном месте, и вежливо, но твердо настоял на том, чтобы заправить фонари и продолжать путь к Солсбери. От Винчестера дороги шли во всех направлениях, и, чтобы избавиться от погони, проще всего было круто повернуть, например, на запад. Увидев полную, желтую луну, всходившую сквозь дымку на горизонте, мистер Хупдрайвер подумал, что ему предстоит вновь пережить то, что он пережил, когда они ехали из Богнора, но почему-то, хотя луна и все атмосферные условия были те же, ощущения его были иными. Миновав окраины Винчестера, они поехали медленно, в полном молчании. Оба были совершенно измучены – ровная дорога казалась бесконечной, а самый маленький холмик представлялся препятствием, – вот почему в деревне Уолленсток они были вынуждены остановиться и попросить ночлега в деревенской гостинице, у владельцев которой – сразу видно было – дела шли исключительно хорошо. И хозяйка гостиницы, женщина соответствующей наружности, приняла их, ничем не посрамив своего заведения.

Но когда они проходили в комнату, где им приготовлен был ужин, мистер Хупдрайвер мельком увидел в щели приоткрытой двери сквозь завесу табачного дыма три с половиной лица (ибо дверной косяк разрезал одно из них пополам) и накрытый суровой скатертью стол, где стояло несколько стаканов и большая пивная кружка. А «роме того, он услышал одну реплику. За секунду до этого мистер Хупдрайвер был горд и счастлив, он чувствовал себя наследником баронета, путешествующим инкогнито. С бесконечным достоинством, непринужденно передал он велосипеды слуге и с поклоном распахнул дверь перед Джесси. Он представил себе, как люди станут спрашивать друг у друга: „Кто это такие?“ И кто-нибудь окажет: „Какие-то богачи, судя по велосипедам“. После чего воображаемые наблюдатели начнут обстоятельный разговор о том, что велосипед вошел в моду, что и судьи, и биржевые маклеры, и актрисы – в общем, все сливки общества – ездят теперь на велосипедах и что великие мира сего, презрев большие отели и низкопоклонство городской толпы, часто оригинальности ради отправляются инкогнито в деревню вкусить прелестей тамошней жизни. Заметят они, наверно, и тот непередаваемый аристократизм, который сквозит во всем облике дамы, только что переступившей порог гостиницы, и красивого светлоусого, голубоглазого кавалера, сопровождающего ее, и переглянутся. „А я скажу, кто это, – тихим внушительным голосом промолвит один из деревенских стариков и, выражая общее мнение, как обычно пишут в романах, добавит: – Это, должно быть, какие-то баронеты решили поразвлечься, а может, кто и повыше…“

Таковы были туманные и приятные мысли мистера Хупдрайвера до того, как он услышал слова того человека. А слова эти заставили его опуститься на землю. Мы не намерены воспроизводить здесь их в точности. Просто это было какое-то замечание сатирического характера в духе Стрефона. Если вас, дорогая леди, заинтересует оно, наденьте современный велосипедный костюм, возьмите в спутники одного из самых хилых своих знакомых и отправляйтесь в следующую субботу в какой-нибудь трактир, где собираются здоровые, простые люди. Тогда вы услышите сколько угодно того, что услышал мистер Хупдрайвер, возможно, даже больше, чем вам захочется.

Надо добавить, что слова эти касались мистера Хупдрайвера. Они указывали на полное неверие в его высокое социальное положение. В один миг они разрушили великолепный замок, созданный его фантазией и доставлявший ему столько радости. Все его глупое счастье исчезло, как сон. И нечего было сказать в ответ, как вообще нечего бывает сказать в ответ на любую издевку. Возможно, человек, сказавший это, получил какое-то удовлетворение, думая, что осадил самодовольного болвана, но, возможно, он и не знал, насколько прямо в цель попал его случайный выстрел. Он бросил свою насмешку наугад, как мальчишка бросает, не целясь, камень в птицу, и не только разрушил глупое самодовольство, но и ранил. Слова эти в самой грубой форме задевали Джесси.

Она не слышала их, как мистер Хупдрайвер понял по ее дальнейшему поведению, но во время ужина, который им подали в маленькой отдельной столовой, он все думал об этом, хотя она оживленно болтала. Неясные звуки голосов и смех проникали из общей залы сквозь герани, стоявшие на открытом окне. Хупдрайвер чувствовал, что разговор идет все о том же – прохаживаются на его и на ее счет. И потому он отвечал Джесси невпопад. Она сказала, что устала, и вскоре ушла к себе. Мистер Хупдрайвер любезно распахнул дверь и с поклоном пропустил Джесси вперед. Он стоял, прислушиваясь, боясь новых оскорблений, пока она шла наверх и огибала выступ, где под птичьими чучелами висел барометр. Затем он вернулся в комнату и остановился на коврике перед камином. «Негодяи!» – в ярости прошептал он, услышав новый взрыв смеха. Все время за ужином он сочинял язвительную отповедь, блестящую, остроумную обличительную речь, которую он должен произнести. Он распечет их, как подобает дворянину. «Вы называете себя англичанами – и оскорбляете женщину!» – скажет он; возможно, запишет их имена и адреса, пригрозит пожаловаться местному лорду, пообещает, что они еще о нем услышат, и выйдет, оставив всех в оцепенении. Это в самом деле следовало бы сделать.

– Надо проучить их как следует, – свирепо сказал он и больно дернул себя за ус. Как они там говорили? Для разжигания собственной ярости он оживил в памяти неприятные слова и затем повторил основные положения своей речи.

Он откашлялся, сделал три шага к двери, потом остановился и вернулся на коврик. Нет, пожалуй, лучше не ходить… Но разве он не Странствующий Рыцарь? Может ли баронет, путешествующий инкогнито, не отчитать и не обуздать таких людей? Великодушие? Посмотреть на это так? Грубияны не заслуживают даже презрения? Нет, это просто трусливая отговорка. Надо все-таки пойти.

Он снова направился к двери, но внутренний голос по-прежнему твердил ему, что он ведет себя, как вспыльчивый осел. Однако он только еще решительнее шагнул вперед. Он прошел через холл, мимо бара и вошел в комнату, из которой донеслись те слова. Резко распахнул дверь и остановился на пороге, мрачно глядя на сидевших там людей. «Ты только сделаешь хуже», – заметил скептический голос внутри него. В комнате было пятеро: толстяк с несколькими подбородками, сидевший с длинной трубкой в кресле у огня и очень приветливо пожелавший мистеру Хупдрайверу доброго вечера; молодой человек, куривший пенковую трубку, вытянув скрещенные ноги в гетрах; маленький человечек с бородой и беззубой улыбкой; спокойный человек средних лет, с живыми глазами, в вельветовой куртке, и щеголеватый молодой блондин в желтовато-коричневом готовом костюме и белом галстуке.

– Хм, – мрачно кашлянул мистер Хупдрайвер. И затем угрожающим тоном человека, не терпящего вольностей, произнес: – Добрый вечер!

– Очень хорошие в этих местах дороги, – сказал молодой блондин в белом галстуке.

– Оч-чень, – с расстановкой произнес мистер Хупдрайвер, решительно придвинул к камину коричневое кресло и сел. С чего же это должен он начать свою речь?

– Очень хорошие в этих местах дороги, – сказал молодой блондин в белом галстуке.

– Очень! – поддержал мистер Хупдрайвер, мрачно глядя на него. (Надо же было с чего-то начать). – Дороги здесь хорошие и погода хорошая, но я пришел сказать вам вот что: чертовски неприятная здесь публика, чертовски неприятная!

– Ого! – произнес молодой человек в гетрах и, судя по всему, мысленно пересчитал перламутровые пуговицы на них. – Откуда вы это взяли?

Мистер Хупдрайвер положил руки на колени, выставив вперед острые локти. В душе он злился на себя за идиотское безрассудство, с каким полез дразнить этих львов, ибо это действительно были львы, – но теперь надо было доводить дело до конца. Господи, только бы голос не сорвался! Он остановил взгляд на лице толстяка с многоэтажным подбородком и заговорил тихим выразительным голосом.

– Я приехал сюда, сэр, – сказал мистер Хупдрайвер и сделал паузу, чтобы набрать воздуху, – я приехал сюда с дамой.

– С очень красивой дамой, – сказал молодой человек в гетрах и склонил голову набок, любуясь перламутровой пуговицей на изгибе своей икры. – В самом деле очень красивой.

– Я приехал сюда, – повторил мистер Хупдрайвер, – с дамой!

– О господи, мы все это видели, – сказал толстяк с многоэтажным подбородком каким-то удивительно хриплым голосом. – Что ж тут особенного? Можно подумать, что у нас нет глаз.

Мистер Хупдрайвер откашлялся.

– Я приехал сюда, сэр…

– Мы это уже слышали! – раздраженно сказал человечек с бородой и хихикнул. – Мы уже выучили это наизусть, – добавил он.

Мистер Хупдрайвер потерял нить мысли. Он возмущенно посмотрел на человечка с бородой, пытаясь вспомнить свою речь. Наступила пауза.

– Так вы говорили, – очень вежливо напомнил ему молодой блондин в белом галстуке, – что приехали сюда с дамой.

– С дамой, – задумчиво произнес тот, что любовался пуговицами на гетрах.

Человек в вельветовой куртке, молча смотревший своими живыми, проницательными Глазами то на одного собеседника, то на другого, рассмеялся, как будто выиграл очко, и, остановив на мистере Хупдрайвере выжидающий взгляд, побудил его высказаться.

– Какой-то хам, – сказал мистер Хупдрайвер, уловив наконец нить своей речи и внезапно рассвирепев, – произнес тут что-то, когда мы проходили мимо двери.

– Потише! Будьте любезны не обзывать нас.

– Одну минуту! – прервал его мистер Хупдрайвер. – Не я начал первый. («А кто же?» – спросил человек с многоэтажным подбородком.) Я не называю вас хамами. Пусть у вас не будет такого впечатления. Но кто-то в этой комнате произнес слова, показывающие, что он не заслуживает даже того, чтобы отхлестать его по физиономии, и со всем уважением к тем джентльменам, которые в самом деле джентльмены (мистер Хупдрайвер огляделся, ища моральной поддержки), я хотел бы знать, кто это.

– Зачем? – спросил молодой блондин в белом галстуке.

– Затем, что я собираюсь сейчас же отхлестать его по физиономии, – сказал мистер Хупдрайвер, снова свирепея и в то же время сознавая, что у него и в мыслях до этого не было применять силу. Он сказал так потому, что не мог придумать ничего другого, и угрожающе выставил локти, чтобы скрыть собственный испуг. Просто удивительно, как обстоятельства подчиняют нас себе.

– Эге, Чарли! – сказал человечек с бородой.

– Ну и ну! – воскликнул обладатель тройного подбородка.

– Вы собираетесь отхлестать его по физиономии? – спросил молодой блондин с легким удивлением.

– Да, – решительно сказал мистер Хупдрайвер и в упор посмотрел на молодого человека.

– Совершенно справедливо и разумно, – сказал человек в вельветовой куртке, – если только вам это удастся.

Интерес присутствующих, казалось, целиком сосредоточился на молодом человеке в белом галстуке.

– Но если вы не сможете обнаружить, кто это был, вы, видимо, намерены, не скупясь, отхлестать по физиономии всех, кто находится в этой комнате? – заметил молодой человек все тем же безразличным тоном. – Этот джентльмен – чемпион в легком весе…

– Признайся уж, Чарли, – сказал молодой человек в гетрах, на мгновение подняв глаза. – И не втягивай в это дело своих ближних. Что справедливо, то справедливо. А тебе от этого не уйти.

– Значит, этот… джентльмен? – начал мистер Хупдрайвер.

– Видите ли, – сказал молодой человек в белом галстуке, – раз вы говорите о том, чтоб отхлестать по физиономии…

– Не только говорю, но так и сделаю! – сказал мистер Хупдрайвер.

Он оглядел присутствующих. Это были уже не противники, а зрители. Теперь ему придется довести дело до конца. Но поскольку он говорил так негодующе только об обидчике, обстановка в комнате несколько изменилась, и Хупдрайвер уже не был один contra mundum note 8. По-видимому, предстоит драка. Ограничится ли дело подбитым глазом, или его основательно поколотят? Господи, только бы не этот здоровый парень в гетрах! Что же, теперь он должен встать и начать бой? Что она подумает, если он явится утром к завтраку с синяком под глазом?

– Это и есть тот человек? – спросил мистер Хупдрайвер деловито спокойным тоном и еще больше выставил локти.

– Ату его! – воскликнул маленький человечек с бородой. – Съешьте его с потрохами…

– Постойте! – остановил его молодой человек в белом галстуке. – Подождите минуту. Если я случайно сказал…

– Так это вы сказали? – спросил мистер Хупдрайвер.

– Отступаешь, Чарли? – заметил молодой человек в гетрах.

– И не думаю, – сказал Чарли. – В конце концов, имеем же мы право пошутить…

– Я научу вас держать свои шутки при себе, – сказал мистер Хупдрайвер.

– Бра-во! – воскликнул обладатель стада подбородков.

– Чарли иной раз заходит слишком далеко в своих шутках, – сказал человечек с бородой.

– Это совершенно омерзительно, – сказал Хупдрайвер, возвращаясь к сочиненной им речи. – Стоит даме поехать на велосипеде за город или одеться не совсем обычно, как всякая мразь считает своим долгом оскорблять ее…

– Я не думал, что молодая леди услышит то, что я сказал, – возразил Чарли. – Может же человек болтать с друзьями! Откуда я знал, что дверь была открыта…

Хупдрайвер начал подозревать, что его противник, если только это возможно, еще больше него встревожен перспективой драки, и приободрился. Этих молодцов надо как следует проучить.

–  Конечно, вы знали, что дверь была открыта, – негодующим тоном заявил он. – Конечно, вы рассчитывали, что мы услышим ваши слова. Не лгите. Нечего говорить ерунду. Вы хотели поразвлечься и развлеклись. А я хочу наказать вас в назидание другим, сэр.

– Имбирное пиво, – доверительно сказал человечек с бородой человеку в вельветовой куртке, – так и бродит в жару. Бутылки повсюду сами рвутся.

– Что толку препираться в трактире? – сказал Чарли, обращаясь ко всей честной компании. – Если драться, так драться, чтоб никто не мешал, раз уж джентльмену так хочется.

Он был явно ужасно напуган. Мистер Хупдрайвер почувствовал прилив ярости.

– В любом месте, – сказал мистер Хупдрайвер, – где вам будет угодно.

– Ты оскорбил джентльмена, – сказал человек в вельветовой куртке.

– Не будь трусом, Чарли, – сказал человек в гетрах. – Да ты на целый пуд тяжелей его.

– А я вот что скажу, – заявил джентльмен с избытком подбородков, усиленно стуча по ручкам кресла, чтобы обратить на себя внимание. – Если Чарли что-то сказал, пусть отвечает. Вот так-то. Пусть говорит, что хочет, – я не против, но тогда пусть и отвечает за свои слова.

– И отвечу, не беспокойтесь, – сказал Чарли, язвительно упирая на «отвечу». – Если джентльмен согласен встретиться во вторник на той неделе…

– Ерунда! – отрезал Хупдрайвер. – Сейчас.

– Слушайте, слушайте! – сказал обладатель подбородков.

– Никогда не откладывай на завтра того, что можно сделать сегодня, Чарли, – сказал человек в вельветовой куртке.

– Придется пойти на это, Чарли, – сказал человек в гетрах. – Не отвертеться.

– Послушайте, – сказал Чарли, обращаясь ко всем, кроме Хупдрайвера. – Завтра вечером я должен подавать обед у ее милости. Хорош я буду с синяком под глазом? А как я буду выглядеть на запятках с рассеченной губой?

– Если ты не желаешь ходить с побитой физиономией, зачем же рот разеваешь? – сказала личность в гетрах.

– Вот именно! – чрезвычайно свирепо поддакнул мистер Хупдрайвер. – Заткните-ка лучше свой гнусный рот!

– Это может стоить мне места, – взмолился Чарли.

– Надо было раньше об этом думать, – сказал Хупдрайвер.

– Горячиться-то так не из-за чего. Я просто пошутил, – сказал Чарли. – Как джентльмен джентльмену говорю вам, что очень сожалею, если огорчил джентльмена…

Все разом заговорили. Мистер Хупдрайвер принялся подкручивать усы. Чарли назвал его джентльменом, и мистеру Хупдрайверу казалось, что это в какой-то мере искупает обиду. Но он уже вошел в роль и считал необходимым покрепче придавить к земле поверженного врага. И, стараясь перекрыть шум, он выкрикнул еще что-то оскорбительное.

– Ты настоящий трус, – говорил тем временем человек в гетрах, обращаясь к Чарли.

Шум стал еще сильнее.

– Только не думайте, что я боюсь, – уж во всяком случае не этого тонконожку! – закричал Чарли. – Его я совсем не боюсь.

«Положение меняется, – подумал Хупдрайвер, слегка вздрогнув. – Что-то будет?»

– Не сиди и не отругивайся, – сказал человек в вельветовой куртке. – Он сказал, что побьет тебя, и, будь я на его месте, я бы уже давно так и сделал.

– Ну ладно, – сказал Чарли, внезапно переходя из обороны в наступление и вскакивая на ноги. – Если надо, так надо. Ладно!

Тут Хупдрайвер, игрушка в руках Судьбы, тоже поднялся, с ужасом сознавая, что его внутренний советчик был прав. Все перевернулось. Он все испортил, и теперь ему, как видно, остается только ударить этого человека. Они с Чарли стояли в шести футах друг от друга, разделенные столом, оба разгоряченные, тяжело дыша. Вульгарная трактирная драка, да еще – теперь уже это ясно – с лакеем! Великий боже! Вот к чему привела его язвительная, полная достоинства отповедь! Как, в сущности, все это произошло? Теперь, наверно, надо обойти стол и ринуться на него. Но, прежде чем драка началась, вмешался человек в гетрах.

– Не здесь, – сказал он, становясь между противниками.

Все поднялись с мест.

– Чарли – он ловкий малый, – сказал человечек с бородой.

– Пошли на двор к Буллеру, – сказал человек в гетрах, беря на себя руководство с готовностью и охотой знатока. – Если джентльмен ничего не имеет против. – Двор Буллера был, по-видимому, вполне подходящим местом. – Там все можно будет сделать по правилам, как положено.

И прежде чем Хупдрайвер успел осознать, что происходит, он уже шагал по задворкам гостиницы, направляясь на первый и единственный в его жизни кулачный бой, которым ему суждено было гордиться.

Внешне, насколько можно судить при луне, мистер Хупдрайвер был спокоен и готов к драке. Но внутри у него царило полное смятение. Просто удивительно, как все произошло. Одна реплика так быстро следовала за другой, что ему было крайне трудно уловить развитие событий. Он отчетливо помнил, как прошел из одной комнаты в другую, полный достоинства, даже аристократизма, тщательно продумавший свою убедительную речь и жаждущий лишь отчитать несчастного деревенщину за неумение вести себя. Слово за слово – и вот он шагает по освещенному луной проулку, худая черная тень среди теней покрупнее, идет спокойно и деловито навстречу чему-то неизвестному и нелепому, что ждет его на дворе у Буллера. Драка на кулаках! Странно! Ужасно! Впереди смутно виднелась фигура Чарльза, и он видел, что человек в гетрах доброжелательно, но крепко держит его под руку.

– Чертовски глупо, – говорил Чарльз, – устраивать драку из-за такой ерунды. Ему-то хорошо. У него отпуск, и ему не надо завтра вечером подавать этот проклятый обед. И перестань держать меня под руку, слышишь?

Они вошли во двор к Буллеру через калитку. Во дворе стояли сараи – таинственные сараи, едва различимые в лунном свете, – пахло коровами и отчетливо виднелся насос, бросавший черную тень на побеленную стену. Вот здесь ему расквасят физиономию в лепешку. Он понимал, что это совершеннейшее безумие – стоять тут под ударами, но выхода из положения не видел. Однако что же будет дальше? Сможет ли он снова показаться ей на глаза? Он одернул свою спортивную куртку и стал спиной к воротам. Как принимают оборонительное положение? Так, что ли? А что, если повернуться сейчас, броситься бегом в гостиницу и запереться у себя в спальне? Оттуда они не заставят его выйти – ни за что. А попробуют – так он может подать на них в суд за нападение. А как, интересно, подают в суд? Тут он увидел перед собой Чарльза, мертвенно-бледного в лунном свете.

Первый удар был нанесен ему в плечо, и он отступил. Чарльз теснил его. С силой отчаяния он двинул правой. Это был удар его собственного изобретения – экспромт, но он случайно совпал с существующим по правилам боковым ударом в голову. В восторге он понял, что попал кулаком Чарльзу в челюсть. Это был единственный миг удовольствия, которое испытал Хупдрайвер за время драки, и был этот миг быстролетен. Не успел он снова приблизиться к Чарльзу, как получил удар в грудь и отлетел назад. Он еле удержался на ногах. У него было такое чувство, точно ему сплющили сердце.

– Черт возьми! – произнес кто-то, прыгавший позади него.

Когда мистер Хупдрайвер зашатался, Чарльз издал громкий воинственный крик. Он словно вырос над Хупдрайвером в лунном свете. Кулаки его мелькали в воздухе. Это был конец – не иначе. Мистер Хупдрайвер, очевидно, присел, вывернулся, ударил и промахнулся. Чарльз пронесся мимо, левее него и тоже промахнулся. Удар скользнул по левому уху мистера Хупдрайвера, – боковой маневр был завершен. Следующий удар уже пришелся сзади. Небо и земля неистово завертелись вокруг мистера Хупдрайвера, и тут он вдруг увидел фигуру в светлом костюме, стремительно промчавшуюся к раскрытой калитке и исчезнувшую в ночи. Человек в гетрах ринулся куда-то мимо мистера Хупдрайвера, но слишком поздно: беглеца перехватить уже не удалось. Послышались крики, смех, и мистер Хупдрайвер, все еще стоявший в оборонительной позиции, понял тут великую и чудесную правду: Чарли бежал. Он, Хупдрайвер, дрался и победил по всем правилам войны.

– Здорово вы ему дали в челюсть, – с неожиданным дружелюбием сказал беззубый человечек с бородой.

– Дело в том, – говорил мистер Хупдрайвер, сидя у обочины дороги, ведущей в Солсбери, и прислушиваясь к далекому колокольному звону, – я должен был проучить этого малого, просто должен…

– Как ужасно, что приходится драться с людьми! – заметила Джесси.

– Эти грубияны стали совершенно невыносимы, – сказал мистер Хупдрайвер. – Если время от времени не ставить их на место, то даме-велосипедистке скоро невозможно будет показаться на дороге.

– Я думаю, любая женщина отступила бы перед необходимостью применить силу, – сказала Джесси. – Видимо, мужчины в чем-то храбрее женщин. По-моему… я просто не представляю себе, как человек может войти в комнату, полную грубиянов, выбрать самого сильного и дать ему для острастки взбучку. Я при одной этой мысли содрогаюсь. Мне казалось, что только гвардейцы в книгах Уйды способны на такие вещи.

– Это был всего лишь мой долг джентльмена, – сказал мистер Хупдрайвер.

– Но идти прямо навстречу опасности!

– Привычка, – скромно сказал мистер Хупдрайвер, стряхивая с колена пепел от сигареты.