Текст книги "Собрание сочинений в 15 томах. Том 8"

Автор книги: Герберт Джордж Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 39 страниц)

16. Поездка при луне

Так двадцать минут превратились в бесконечность. Оставим безнравственного Бичемела изрыгать фонтаны проклятий, – гнусное это существо достаточно загрязняло наши скромные, но правдивые страницы, – оставим оживленную группу собеседников в баре отеля «Викуна», оставим вообще Богнор, как мы оставили Чичестер, и Мидхерст, и Хэзлмир, и Гилдфорд, и Рипли, и Пугни, я последуем за милым нашим простаком Хупдрайвером и его Юной Леди в Сером по залитой луной дороге. Как они мчались! Как бились в унисон их сердца, как с шумом вылетало из их груди дыхание, как каждая тень внушала им подозрение, а малейший звук наводил на мысль о погоне! И тем не менее мистер Хупдрайвер пребывал в мире Романтики. Останови их сейчас полисмен за то, что они едут с потушенными фонарями, Хупдрайвер сшиб бы его с ног и поехал дальше, словно прирожденный герой. Возникни на их пути Бичемел с рапирами для дуэли, Хупдрайвер сразился бы с ним, как человек, для которого Азенкур был реальностью, а магазин тканей – сном. Тут речь шла о Спасении, о Бегстве, о Счастье! И она рядом с ним! Он видел лицо ее, и когда оно было в тени, и когда утреннее солнце золотило ее волосы; он видел ее лицо, благосклонно смотревшее на него в ярком свете дня; он видел ее в горе, когда глаза ее блестели от слез. Но может ли быть для девичьего лица освещение лучше, нежели мягкий свет летней луны!

Дорога сворачивала на север, огибая пригороды Богнора, и то вилась в кромешной тьме под густыми деревьями, то шла между вилл, лучившихся теплым светом ламп или объятых сном и белевших под луной, то снова пролегала между живых изгородей, за которыми серели поля, окутанные низко стелющимся туманом. Сначала они ехали, едва ли обращая внимание, куда едут, думая лишь о том, чтобы поскорее очутиться подальше, и только раз свернули на запад, когда из свежей ночи перед ними возник вдруг шпиль чичестерского собора, светлый, замысловатый и высокий. Они ехали, почти не разговаривая друг с другом, лишь изредка перекидываясь двумя-тремя словами, когда дорога вдруг поворачивала или когда вдруг раздавались чьи-то шаги или встречалась выбоина.

Она, казалось, была всецело поглощена мыслью о своем бегстве и не думала о том, кто ехал с ней рядом, а он, когда унялось волнение подвига и они уже не мчались во весь дух, а просто ехали по ночной дороге, вдруг осознал всю грандиозность того, что произошло. Ночь была теплая и светлая, кругом царила тишина, нарушаемая лишь стрекотом велосипедных передач. Он посмотрел на нее краешком глаза – она ехала рядом, грациозно крутя ногами педали. Вот дорога повернула на запад, и девушка превратилась в серый силуэт на фоне залитого луной небосвода; потом дорога пошла прямо на север, и бледный холодный отсвет лег на ее волосы, на щеки и на лоб.

Есть некое магическое свойство в лунном сиянии: оно подчеркивает все нежное и прекрасное, тогда как остальное тонет во тьме. Оно создает эльфов, которых убивает солнечный свет; стоит луне появиться – и в душе нашей оживает сказочный мир, звучат приглушенные голоса, нежные, тревожащие душу мелодии. При лунном свете каждый мужчина, каким бы тупицей и олухом ни был он днем, становится похож на Эндиомиона note 5, приобретает что-то от его вечной молодости и силы, видя в глазах своей дамы сердца серебристое отражение любимой богини. Прочный материальный мир, окружающий нас при свете дня, делается призрачным, обманчивым; далекие холмы колышутся, как сказочное море, все вокруг становится одухотворенным; духовное начало, заключенное в нас, выходит из темных глубин и, высвободившись из своей телесной оболочки, взмывает ввысь, к небесам. Дорога, покрытая утоптанной белой пылью, которая днем пышела жаром и слепила глаза, превратилась теперь в мягкую серую ленту, на серебряной поверхности которой то там, то здесь искрился какой-нибудь кристаллик. Над головой их величаво плыла по безбрежным синим просторам прародительница тишины, та, что одухотворяет мир, – совсем одна, сопутствуемая лишь двумя большими блестящими звездами. И в тишине, под ее благостным оком в благословенном свете ее лучей ехали, рядом два наших странника сквозь преображенную и преобразующую ночь.

Но нигде луна не сияла так ярко, как в голове мистера Хупдрайвера. На поворотах дороги он с необычайной быстротой принимал решения (причем совершенно наугад). «Направо», – говорил он. Или: «Налево», – тоном человека, который все знает. Вот каким образом через час они выехали на дорожку, которая спускалась прямо к морю. Серый берег тянулся вправо и влево от них, и маленький белый домик прикорнул у воды, где темнела на песке спящая рыбачья лодка.

– Вот мы и прибыли, – промолвил мистер Хупдрайвер sotto voce note 6.

Они соскочили с велосипедов. Низкорослые дубы и терновник вырисовывались в свете луны, как бы застрявшей в веточках живой изгороди, окаймлявшей дорогу.

– Вы в безопасности, – объявил мистер Хупдрайвер, срывая с головы кепи и галантно склоняясь перед девушкой.

– Где мы?

–  В безопасности.

– Но где?

– В Чичестерской гавани. – И он указал рукой на море, словно оно было местом их назначения.

– А как вы думаете, они погонятся за нами?

– Мы столько раз поворачивали!

Хупдрайверу почудилось, что она всхлипнула. Она стояла, придерживая свой велосипед, а он держал свой, и на расстоянии ему непонятно было, то ли она плачет, то ли просто тяжело дышит от усталости.

– Что же мы теперь будем делать? – спросил ее голос.

– Вы устали? – осведомился он.

– У меня хватит сил на все, что нужно.

В призрачном свете луны стояли две черные фигуры и молчали.

– Знаете, – заговорила она, – а я вовсе не боюсь вас. Я уверена, что у вас самые честные намерения. А ведь я даже не знаю вашего имени!

Ему вдруг стало стыдно неказистого имени своих предков.

– Имя у меня некрасивое, – сказал он. – Но вы правы, доверяя мне. Я для вас… я для вас что угодно сделаю… Это все ерунда.

Она закусила губку. Спрашивать у него, почему он готов ради нее на все, она не стала. Но по сравнению с Бичемелом!..

– Доверимся друг другу, – сказала она. – Вы хотите знать… что произошло со мной?

– Этот человек, – продолжала она, приняв его молчание за согласие, – обещал мне помощь и поддержку. Я была несчастна дома – неважно, почему. У меня мачеха… Жила я праздно, ничем не занятая, во всем встречая противодействие, запреты – этого, пожалуй, вам будет достаточно, чтобы составить картину. И вот в моей жизни появился он, стал говорить со мной об искусстве и литературе и зажег мою мысль. Мне захотелось выйти в широкий мир, стать человеком, а не кроликом в клетке. И он…

– Я понимаю, – сказал Хупдрайвер.

– И вот я здесь…

– Я для вас что угодно сделаю, – повторил Хупдрайвер.

Она подумала.

– Вы и представить себе не можете, какая у меня мачеха. Нет, я не могу ее описать…

– Я весь в вашем распоряжении. Я помогу вам всем, что в моих силах.

– Я рассталась с Иллюзией и нашла Странствующего Рыцаря.

Под Иллюзией она подразумевала Бичемела.

Мистер Хупдрайвер почувствовал себя польщенным. Но ответить ей в тон не умел.

– Я все думаю, – сказал он, горя желанием поскорее принять на себя обязанности защитника, – что же нам лучше всего предпринять. Вы устали, и не можем же мы плутать всю ночь, особенно после такого дня, какой выпал вам на долю.

– Мы ведь были близ Чичестера? – спросила она.

– Если бы, – задумчиво произнес он с легкой дрожью в голосе, – если бы вы согласились выдать меня за своего брата, мисс Бомонт.

– Ну и что же?

– Мы могли бы там остановиться…

Она медлила с ответом.

– Я сейчас зажгу фонари, – сказал Хупдрайвер.

Он склонился над своей машиной и чиркнул спичкой о подошву. При свете ее она увидела его лицо, серьезное и озабоченное. Неужели он казался ей пошлым и нелепым?

– Но сначала скажите мне, как вас зовут… братец, – попросила она.

– Мм… Каррингтон, – слегка замявшись, произнес Хупдрайвер. Кто бы на его месте признался в такую ночь, что он – Хупдрайвер?

– Ну, а имя?

– Имя? Моеимя? Видите ли… Крис. – Он зажег свой фонарь и выпрямился. – Подержите, пожалуйста, мою машину, и я зажгу ваш фонарик, – сказал он.

Она послушно подошла и взяла его велосипед – на мгновение они очутились лицом к лицу.

– А меня, братец Крис, – сказала она, – зовут Джесси.

Он посмотрел ей в глаза, и сердце у него замерло.

–  Джесси, – медленно повторил он.

Лицо его выражало такую силу чувств, что ею овладело вдруг непонятное смятение. Надо было что-то сказать.

– Имя ничем не примечательное, правда? – заметила она и рассмеялась, чтобы разрядить напряжение.

Он открыл было рот и снова закрыл, лицо его вдруг исказилось, он резко повернулся и, нагнувшись, принялся зажигать ее фонарь. Она смотрела на него, стоявшего перед ней почти на коленях, почему-то с одобрением. Как я уже говорил, была пора полнолуния.

Всю остальную часть той ночи мистер Хупдрайвер держался с прежней уверенностью в себе, а потому лишь благодаря удаче, а также тому обстоятельству, что пригородные дороги, как правило, ведут в город, им удалось достичь наконец Чичестера. Сначала у них было такое впечатление, что все обитатели его давно спят, но «Красная гостиница» еще светилась теплым желтоватым светом. Впервые в жизни мистер Хупдрайвер осмелился приобщиться тайн «первоклассного» отеля, но в эту ночь он осмелился бы еще и не на то.

– Значит, вы все-таки нашли свою даму, – заметил конюх в «Красной гостинице» – один из тех, к кому мистер Хупдрайвер утром обращался с расспросами.

– Какое-то вышло недоразумение, – с величайшей охотой пояснил Хупдрайвер. – Сестра моя отправилась в Богнор. Но я вернул ее. Очень мне здесь нравится. Да и луна – просто божест-вен-ная.

– Мы уже поужинали, благодарствуйте, и мы очень устали, – продолжал мистер Хупдрайвер. – Я полагаю, вы ничего не хотите, Джесси?

Какое счастье быть с нею, пусть даже в качестве брата, и называть ее просто так – Джесси! Но играл он свою роль великолепно, – этого, по его мнению, нельзя было отрицать.

– Спокойной ночи, сестренка, – сказал он, – приятных сновидений. А я еще посмотрю газету, прежде чем лечь.

«Вот это жизнь!» – подумал он.

Так доблестно вел себя мистер Хупдрайвер до самого конца этого Удивительнейшего из Дней. Читатель, очевидно, помнит, что начался он очень рано с бдения в маленькой лавчонке рядом с «Гостиницей ангела» в Мидхерсте. Но подумать только, сколько всего за это время произошло! Он поймал себя на середине зевка, вытащил часы, увидел, что уже половина двенадцатого, и с приятным сознанием собственного героизма отправился в постель.

17. Сэрбитонская интермедия

Тут, пользуясь столь чудесной способностью человека, как сон, мы вновь прерываем наш рассказ. Наши неразумные молодые герои спокойненько лежат в своих постелях, головы их забиты всякой пышной чепухой, и, уж конечно, в ближайшие восемь, а то и более часов они не внесут свежего вклада в развитие событий. Оба они спят, и – хотя это вас, возможно, удивит – спят крепким сном. Девушка (а до чего дойдут современные девушки, может сказать разве что миссис Линн Линтон) находится в обществе совершенно незнакомого ей человека низкого происхождения, с весьма неинтеллигентным выговором, никто ей не сопутствует, и она ничуть этим не смущена, – более того, она считает себя в полной безопасности и даже гордится своим вкладом во все эти перипетии. А этот ваш мистер Хупдрайвер, розовощекий идиот, незаконно присвоил себе украденный велосипед, украденную девушку и украденные имя и фамилию, обосновался со всем этим в гостинице, намного превышающей его средства, и чрезвычайно гордится – даже во сне – этими ни с чем не сравнимыми безумствами. Бывают случаи, когда романисту-морализатору остается лишь заломить руки и предоставить событиям идти своим чередом. Ведь Хупдрайвера завтра утром, не успеет он глаза продрать, могут посадить под замок за кражу велосипеда! Кроме того, в Богноре, не говоря уже о печальных останках Бичемела, с которым, благодарение богу, у нас нет больше никаких дел, имеется гостиница, где мистер Хупдрайвер заказал бифштекс, который давным-давно превратился в угли, а в номере остался мешок из американского брезента и его собственный велосипед, как залог, тщательно запертый на сеновале. Завтра Хупдрайвер станет там Тайной, и тело его будут искать по всему побережью. А мы до сих пор еще не удосужились заглянуть в безутешный дом в Сэрбитоне, известный вам, конечно, по иллюстрированным интервью, где несчастная мачеха…

Мачеха та, надо сказать, хорошо вам известна. Это небольшой сюрприз, который я приготовил для вас. Она – Томас Плантагенет, талантливый автор остроумной и смелой книги, именуемой «Высвобожденная душа», и женщина на свой манер превосходная. Только на очень своеобразный манер. Настоящая ее фамилия Милтон. Она вдова и притом очаровательная, всего на десять лет старше Джесси; самые смелые книги свои она неизменно посвящает «светлой памяти моего мужа», дабы показать, что в них, понимаете ли, нет ничего личного. Для дамы, пользующейся литературной славой, она имеет на редкость почтенную репутацию. У нее благопристойно обставленный дом, благопристойные туалеты, строгие понятия о том, с кем можно общаться и с кем нельзя, она ходит в церковь и даже иногда, следуя духу современной интеллектуальной моды, принимает причастие. И воспитанию Джесси она уделяла такое пристальное внимание, что никогда бы не позволила ей прочесть «Высвобожденную душу». Но Джесси, естественно, ее прочла, с чего и началось ее пристрастие к передовой литературе. Миссис Милтон не только уделяла пристальное внимание воспитанию Джесси, но и всячески тормозила ее развитие, так что в семнадцать лет она все еще была умненькой начитанной школьницей (как вы могли убедиться), хорошенькой, но еще совсем ребенком, обитавшим на задворках небольшого литературного кружка малозаметных знаменитостей, который украшала своим присутствием Томас Плантагенет. Миссис Милтон знала, что о Бичемеле ходит слава дурного человека, но порочные мужчины не то же, что порочные женщины, и она пускала его к себе в дом, чтобы показать, что не боится, – о Джесси она не подумала. Поэтому, когда она узнала о побеге, это было для нее двойным разочарованием, ибо инстинктивно она угадала тут его руку. И она поступила гак, как подобало. А подобало в данном случае, как вы понимаете, нанять, не считаясь с расходами, экипаж и, объезжая ближайших знакомых, рыдать и говорить, что вы просто не знаете, что делать. Будь даже Джесси ее родной дочерью, она не могла бы объездить больше народу и пролить больше слез – она выказала все надлежащие чувства. И не только выказала, но и на самом деле их испытала.

Миссис Милтон – преуспевающая, не слишком крупная писательница и еще более преуспевающая вдовушка тридцати двух лет («Томас Плантагенет – прелестная женщина», неизменно писали рецензенты, даже когда плохо отзывались о ней) – смотрела на Джесси, постепенно превращавшуюся в женщину, как на явную помеху, и охотно держала ее в тени; а Джесси, которая в четырнадцать лет встретила ее в штыки, принципиально возражая против любой мачехи, достаточно остро это чувствовала. Соперничество и вражда между ними все усиливались, так что в конце концов даже оброненная шпилька или книга, разрезанная острым ножом, вызывала бурный взрыв ненависти. В мире не так уж много намеренного зла. Правда, наш тупой эгоизм рождает порою зло, но с точки зрения нравственной это зло имеет совсем другую природу. И потому, когда случилась беда, миссис Милтон вполне искренне раскаялась в том, что допустила раскол в отношениях с падчерицей и сама сыграла в этом немалую роль.

Можете представить себе, как утешали ее знакомые и как жужжали об этом происшествии Западный Кенсингтон, и Ноттинг-хилл, и Хэмпстед, эти литературные предместья, ныне благопристойные обители былой богемы. Ее «почитатели», – а будучи прелестной литературной дамой, она, естественно, имела целую свиту, – пребывали в необычайном волнении и были преисполнены сочувствия, энергии и желания оказать помощь, подать совет, ринуться куда угодно по первому зову, – каждый сообразно своему характеру и представлению о том, что в данном случае требуется. «Есть какие-нибудь вести о Джесси?» – этим патетическим вопросом начиналось немало печальных, но весьма интересных бесед. При своих почитателях миссис Милтон, пожалуй, не проливала столько слез, как при своих приятельницах, но ее молчаливая скорбь трогала еще больше. Три дня – а именно: в среду, четверг и в пятницу – о беглецах не было ни слуху, ни духу. Было известно лишь, что Джесси, надев спортивный костюм с пристегивающейся юбкой, села на велосипед, снабженный безопасной рамой, шинами «Данлоп» и мягким, обтянутым люфою седлом, и отбыла рано утром, захватив с собой что-то около двух фунтов семи шиллингов и серый чемоданчик, и этим – если не считать краткой записки мачехе, в которой, судя по слухам, она объявляла о своей независимости и утверждала свое «я» с помощью обширных и весьма досадных цитат из «Высвобожденной души», но решительно ничего не сообщала о своих планах, – все сведения о Джесси исчерпывались. Записка эта показывалась немногим, и то под строжайшим секретом.

Но в пятницу поздно вечером прибыл, запыхавшись, один из почитателей, по фамилии Уиджери, с которым миссис Милтон переписывалась и который одним из первых узнал о случившейся беде. Он путешествовал по Сэссексу – рюкзак все еще был у него за плечами – и, скороговоркой сообщил он, в некоем местечке Мидхерст, в баре «Гостиницы ангела», слышал от буфетчицы о некоей Юной Леди в Сером, которую та очень ярко описала. Описание совпадало с приметами Джесси. Но кто же был человек в коричневом костюме?

– Бедное обманутое дитя! Я немедленно еду к ней! – воскликнула миссис Милтон, задыхаясь, и, встав, схватилась за сердце.

– Что вы, сегодня это уже невозможно. Нет никаких поездов. Я посмотрел расписание по пути сюда.

– Ничего не поделаешь – материнская любовь, – сказала она. – А я питаю к ней именно такие чувства.

– Я знаю, – произнес он с чувством, ибо никто так не восторгался его снимками с натуры, как миссис Милтон. – Она такой любви не заслуживает.

– Не говорите плохо о ней! Ее ввели в заблуждение.

Его приход говорил о том, что он ей настоящий друг. Он выразил сожаление, что на этом его сведения кончаются. Может быть, ему поехать за ними и привезти ее домой? Он примчался к миссис Милтон, потому что знал, как она беспокоится.

– Вы поступили очень хорошо, – сказала она и совершенно бессознательно взяла и пожала его руку. – Подумать только, бедная девушка, что-то она делает сейчас, вечером! Это ужасно! – Она посмотрела в огонь, который зажгла, когда он вошел; красноватый отблеск упал на ее лиловое платье, тогда как лицо ее тонуло в тени. Она казалась тоненьким, хрупким созданием, которому не под силу такие переживания. – Надо поехать за ней. – Ее решимость была просто великолепна. – Но у меня никого нет, кто бы отправился со мной.

– Он должен жениться на ней, – заявил гость.

– У нее нет друзей. Никого у нас нет. Две женщины – и все. И такие беспомощные.

И это маленькое белокурое существо было той самой женщиной, которую люди, судившие о ней лишь по ее книгам, считали смелой, даже порочной! А все потому, что она великодушна… интеллектуальна. Гость был потрясен до глубины души несказанным трагизмом ее положения.

– Миссис Милтон! – сказал он. – Хетти!

Она взглянула на него. Чувства его вот-вот готовы были перелиться через край.

– Не сейчас, – сказала она, – не сейчас. Сначала я должна найти ее.

– Конечно, – с чувством согласился он. (Он принадлежал к числу крупных полных мужчин, которые глубоко все чувствуют.) – Но разрешите мне помочь вам. Хотя бы разрешите мне помочь вам.

– А вы можете выбрать для этого время? – спросила она. – Потратить его для меня?

– Для вас…

– Но что же мне делать? Что намделать?

– Ехать в Мидхерст. Обнаружить ее. Выследить. Она была там в четверг вечером, то есть вчера вечером. Она выехала на велосипеде из города. Мужайтесь! – воскликнул он. – Мы еще спасем ее!

Она протянула руку и снова пожала его пальцы.

– Мужайтесь! – повторил он, видя, как хорошо действует на нее это слово.

Снаружи послышался какой-то шум и шаги. Миссис Милтон повернулась спиной к огню, а гость поспешил опуститься в большое кресло, как нельзя лучше соответствовавшее его размерам. Тут дверь отворилась, и горничная провела в комнату Дэнгла, с любопытством посмотревшего сначала на миссис Милтон, потом на ее гостя. Тут явно не обошлось без эмоций – он слышал, как скрипело кресло, да и миссис Милтон, раскрасневшаяся, с подозрительной живостью стала объяснять, что произошло.

– Вы ведь тоже один из моих добрых друзей, – сказала она. – Мы наконец получили вести о ней.

Все преимущества явно были на стороне Уиджери, но Дэнгл решил пустить в ход свою изобретательность. В конце концов он тоже был включен в число участников Мидхерстской экспедиции, к великому возмущению Уиджери, а до того, как все разошлись, был туда завербован и юный Фиппс, молчаливый, еще совсем зеленый юнец с безукоризненными воротничками и пылкой преданностью. Они втроем займутся обследованием местности. Миссис Милтон как будто немного ожила, но чувствовалось, что она глубоко тронута. Право же, она не понимает, чем она заслужила такую преданность своих друзей. Голос ее задрожал, и она направилась к двери; юный Фиппс, который предпочитал действие слову, бросился вперед и распахнул перед ней дверь – он был очень горд тем, что опередил остальных.

– Она глубоко огорчена, – сказал Дэнгл, обращаясь к Уиджери.

– Мы должны сделать для нее все, что в наших силах.

– Она удивительная женщина, – продолжал Дэнгл. – Такая тонкая, такая сложная, такая многогранная. И так остро все чувствует.

Юный Фиппс ничего не сказал, но тем пламеннее были его чувства.

А еще говорят, что время рыцарства отошло навсегда!

Но ведь это всего лишь интермедия, введенная в наш рассказ для того, чтобы у наших путешественников было время освежиться мирным сном. А потому мы не станем описывать отъезд Спасательной экспедиции, равно как и простое, но элегантное платье миссис Милтон, спортивную куртку и толстые башмаки здоровяка Уиджери, элегантность энергичного Дэнгла и брюки-гольф в пеструю клетку, в которые были облачены ноги Фиппса. Все это осталось позади. Но через некоторое время они вновь завладеют нашим вниманием. А пока можете в меру своего воображения представить себе, как Уиджери, Дэнгл и Фиппс старались переплюнуть друг друга, рыская по Мидхерсту, как умело вел расспросы Уиджери, какие умные догадки строил Дэнгл и как явно уступал им во всем Фиппс, – сознавая это, он большую часть дня проводил с миссис Милтон, надутый и мрачный, как это свойственно зеленым юнцам во всем мире. Миссис Милтон остановилась в «Гостинице ангела», была очень грустна, умна и прелестна, – счет ее оплатил Уиджери. В субботу после полудня они добрались до Чичестера. А к этому времени наши беглецы… но вы о них сейчас услышите.