Текст книги "Русское масонство в царствование Екатерины II"

Автор книги: Георгий Вернадский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Ритор шведской Провинциальной Ложи говорил на открытии ее в Москве (1780 год) в присутствии великого мастера кн. Гавриила Гагарина: «О, ежели дозволено делать уподобление смертного положения с бессмертным, тако Всевышний посылал некогда благовестителя своего Гавриила возвестить благоденствие роду человеческому: и человеческий род просветился! Да воссияет и здесь свет премудрости, Великим Архитектором нашему обществу завещанный и предсидящим в сем храме почтенным мужем нам принесенный, открываемый и видимый!»

Если Гавриил Гагарин уподоблялся архангелу Гавриилу, Павел Петрович, очевидно, мог уподобляться апостолу Павлу или даже, как будущий земной Царь и Мастер – божественному Мастеру и Царю. Библейскими образами и мыслями жил и сам Павел Петрович: недаром про царя Давида писал он Марии Федоровне, иносказательно выражаясь о собственной судьбе.

Читая с помощью Баженова «Краткое извлечение», Павел мог узнать, «что Бог изготовил для нас нечто лучшее, нежели сия мрачная несовершенная земля» [286]286
  Государство Екатерины?


[Закрыть]. Павел мог узнать, что грядущее правление истинного царя будет «весьма великим» и «весьма блаженным» царством, что будущий «царь сего великого и блаженного царства» – «такая особа, которая не имеет себе равного; она двух натур»: «Божеского начала» и «человеческого происхождения». Из «чуждой власти должна нас искупить сия богочеловеческая и земно-небесная особа», «из власти мощного злого ангела, который лестию, коварством и обманом, втянул нас в свою стихию и свое царство; когда он чрез грехи наши и уклонения от Божиих заповедей получил на нас право содержать нас во власти тьмы» [287]287
  «Злой ангел», содержащий все «во власти тьмы», может быть, – Потемкин.


[Закрыть].

Цесаревич узнал из слов апостола, что «доказать себя достойным избрания» он должен «чрез выдержание в известной мере проб страдания и веры»; он узнавал также из слов трактата, что ему надо только преодолеть «искушения ложных учителей и ненависть и презрение от всех… мыслящих инаково».

Так или примерно так можно пояснить смысл переговоров Баженова, передачи «Избранной библиотеки», милостивого принятия «Библиотеки» цесаревичем и ответа, испугавшего Новикова.

ОранжированнаяНовиковым копия бумагипошла гораздо далее Трубецкого, которому Новиков ее передал. «От князя Трубецкого услышал я после, – показывал Новиков, – что из этой Баженова бумаги сделана еще кратчайшая выписка о образе мыслей той особы и по переводе отдана барону Шрёдеру».

Эту выписку барон Шрёдер повез с собой в Берлин. Осенью 1785 года (в бытность свою в Берлине в 1785 и 1786 годах) Шрёдер написал особое «представление» розенкрейцерским начальникам – «о той особе, по выписке данной князем Трубецким с первой писанной Баженовым бумаги им сделанной» (курсив мой. – Г. В.).

Представление Шрёдера отразилось в беседах, которые он вел о великом князе Павле с Вёльнером. Вёльнер сказал, что великого князя можно будет принять в орден, не опасаясь за будущее; тогда же и по этому же поводу Шрёдер передал Вёльнеру какое-то письмо кн. Репнина; Вёльнер нашел, что «Репнин великолепно предрасположил великого князя».

На представление свое о цесаревиче Шрёдер получил ка-кой-то ответ от берлинских начальников; Новиков узнал о нем позже, лишь в начале 1787 года.

Направление розенкрейцерского кружка, искавшего себе опоры против Екатерины, усилило подозрительное отношение императрицы к масонству. Елагин счел тогда за лучшее временно закрыть свои ложи. А на московский кружок с 1785 года посыпались систематические гонения со стороны Екатерины. О всех этих гонениях московский розенкрейцерский кружок сообщал в Берлин.

«Мы хвалим оказанную вами при гонениях на вас скромность и порядочную осторожность, – писал Вёльнер в Москву, вероятно, в 1786 году. – А как мы ни малейшего сомнения не полагаем на ваши уведомления, то и должны вас уверить, что сие уведомление погрузило сердца наши в пучину страдания и в мучительное попечение».

Вёльнер советовал московским братьям держать не явные ложи, а тайные и немногочисленные. Действительно, в 1786 году, судя по показанию Новикова, явные ложи были закрыты. Вёльнер дополнял свой совет следующим замечанием: «А наипаче ныне сие рачительно исполнять должно, когда час настоит, в который князь тьмычрез неисчислимое множество сект господствует во всех местах и уже большую часть лож в страшное привел заблуждение и стремится совершенно уничтожить великую цель всего каменщичества. Ко исполнению оного находит он везде орудия, которые внутренно суть толико же злобны и черны, как он. При реченном гонении на вас употребил он в орудие некоего П. и других всеми мирозапутанных гонителей истины» (курсив мой. – Г. В.).

Буквой П., вероятно, отмечен был Потемкин, в России – презиравший цесаревича и им ненавидимый, в Пруссии – своим австрийским союзом спутавший всю дипломатическую игру.

Из прусской масонской среды ненавистников кн. Потемкина вышел в 1794 году известный «Pansalvin», памфлет, направленный против князя Потемкина (мимоходом задевающий и Екатерину). Книгу написали лейцигский литератор д-р Альбрехт, масон и, вероятно, розенкрейцер. Памфлет был переведен и на русский язык («Пансалвин, князь тьмы», М., 1809 год – без имени переводчика). Переводчиком явился В. А.Левшин – ученик по ордену и близкий друг Новикова, трудолюбивый работник Типографической Компании. Конечно, не случай или личная ненависть заставили его – много спустя после смерти Потемкина – бросить камень на потревоженную еще Павлом I могилу. Левшин был лишь выразителем чувств, общих всему новиковскому кружку; ненависть членов кружка к Потемкину была не личная, а партийная – ненависть гонимых к своему преследователю [288]288
  Князем Тьмы (Ftirst der Finstemisz) называл Потемкина также масон гр. Я. Е. Сивере.


[Закрыть].

В предупреждении против Потемкина Вёльнер писал: «Ах! только бы он между вас, сердцем любимые братья, под покровом агнчим не вкрался, и чтобы он, преисполнен злочестия, не притворился так, что вы его не приметите, дабы при первом случае вас уязвить, от истины ложными представлениями отвести и тако предать душеубийце».

Потемкин действительно некоторыми своими действиями давал повод говорить о своем «покрове агнчем». В 1787 году он завел у себя в армии (при начале второй турецкой войны) походную типографию под ведением Луки Сечкарева [289]289
  Л. Сечкарев уже в 1785 г. посвятил Потемкину свой перевод (с еллинского) «Разглагольствий Василия Великого о совершившемся в шесть дней сотворении сего мира».


[Закрыть]; в этой типографии напечатано несколько книг духовно-нравственного содержания, близко подходивших к новиковским изданиям. Так, в 1790 году в Яссах появились посвященные Потемкину «Исследования христианства» И.Арндта. В 1791 году в Кременчуге, в Екатеринославской губернской типографии был напечатан сочиненный Потемкиным «Канон вопиющия во грехах души, ко Спасителю Господу Иисусу» [290]290
  Если московские розенкрейцеры считали Потемкина «Князем Тьмы», им не могли не понравиться самообличения князя, нарисовавшего душу свою в Каноне весьма мрачными красками.


[Закрыть].

Не видно, однако, чтобы московские розенкрейцеры стремились использовать в своих целях настроение Потемкина. Вероятно, они твердо запомнили предостережения Вёльнера о «покрове агнчем». Без всяких комментариев, кратко и сухо, сообщил кн. Трубецкой Кутузову в письме 27 октября 1791 года о кончине Потемкина, «которая великую сенсацию над всеми сделала». Так же коротко откликнулся на это известие Кутузов. «Я думаю, теперь много у нас нового в отечестве, по причине смерти Потемкина», – загадочно писал он Лопухину 30 декабря 1791 года.

В кипящем котле международных осложнений, в тревожное время второй турецкой войны и польского четырехлетнего сейма протекло последнее пятилетие новиковского кружка. Московские розенкрейцеры с их мечтами о «внутренней жизни» попали в бурный водоворот внешней политики.

Их орденские начальники в Берлине и царственный их друг (если не брат) в Гатчине – цесаревич – все захвачены были этим водоворотом. Один из орденских начальников, Бишофсвердер, играл виднейшую роль в прусской внешней политике конца 1780-х – начала 1790-х годов. В феврале 1791 года он ездил с тайной миссией в Вену; в 1790–1792 годах он вел важные дипломатические переговоры (между прочим, о польских делах) с русским представителем М. М. Алопеусом. Другой видный розенкрейцер, автор «Пастырского послания» гр. Х.А. Гаугвиц, принял особенно деятельное участие в дипломатических делах с 1792 года. В этом году, именно вследствие своих розенкрейцерских связей с королем, он был назначен прусским представителем в Вену, где выделился своей «решительной манерой», которой он «побеждал все препятствия».

Непримиримым врагом берлинских дипломатов был кн. Потемкин, носившийся с своими особыми планами о соглашении России и Польши; эти планы, в случае проведения их в жизнь, могли свести на нет все усилия министров Фридриха-Вильгельма.

Приятелем берлинского двора был зато цесаревич Павел Петрович, который все время поддерживал связь с прусским представителем в Петербурге гр. Келлером. С русским послом в Берлине гр. В. Нессельроде Павел в 1788 году сносился через прусских курьеров. При берлинском дворе рассчитывали в этом году на смерть Екатерины и воцарение Павла. Тогда же приближенный Павлу адмирал Плещеев завязал отношения с авиньонским братством Нового Израиля, во главе которого стоял польский граф Грабянка.

В 1789 году цесаревич находился в постоянных переговорах с агентом прусского посла в Петербурге Гольца – Гюттлем, отчасти при посредстве Алопеуса. Через Гюттля цесаревич вел тайную переписку с Фридрихом-Вильгельмом.

В 1789 году русским дипломатическим агентом в Берлине сделался М. М. Алопеус, масон, интимный собеседник Бишофсвердера и доверенное лицо Павла Петровича. Алопеус все время вел двойную игру и – представитель правительства Екатерины – тайным образом работал на пользу Павла и «прусской ориентации».

В связи с напряженностью своей тайной дипломатической игры цесаревич стал подозрителен и нервен. Уже во время второй поездки Баженова к нему в 1787 году особа«с некоторым неудовольствием» говорила Баженову про пославших его, «что, может быть, ты не знаешь ничего худого за ними, а которые старее тебя, те знают и тебя самого обманывают». Когда зимою 1791–1792 годов Баженов был у цесаревича в третий раз с посылкой от московских розенкрейцеров, Павел принял его «с превеликим гневом»; вероятно, он боялся неловкости слишком усердных его приверженцев, тогда как все для него висело на волоске.

Между тем московские розенкрейцеры одновременно поддерживали сношения и с берлинским агентом Павла – Алопеусом. У него бывал Багрянский в бытность свою за границей; с ним и с его сыном видался в Берлине и Кутузов. Через «молодого Алопеуса» посылал Алексей Михайлович в 1790 году «письмо и малую посылочку» Трубецкому.

Сношения с цесаревичем и его берлинскими друзьями, конечно, и погубили Новикова, подвергнув разгрому весь кружок. Екатерина не могла без достаточных улик тронуть влиятельных закулисных столпов масонской партий, вроде кн. Репнина; как видно из записок Лопухина, она долго искала причину для ареста даже поручика Новикова. Эту причину императрица, вероятно, нашла в переписке московских розенкрейцеров с Кутузовым и Шрёдером; может быть, также она увидела из письма последнего, что благодаря наличию разногласий кружка с Новиковым, отставного поручика вполне возможно арестовать и без причины – никто не заступится. Официальным поводом ареста Новикова было подозрение в том, что он напечатал «Историю о страдальцах соловецких». На следствии, однако, вопрос об этом не поднимался. Наоборот, пункт о его сношениях с Павлом Петровичем (21-й) был выделен как особо важный. Пункту этому придавал чрезвычайную важность и сам Новиков, делая к своим объяснениям по этому пункту длинное предисловие: «Яко совершенный преступник в истинном и сердечном моем раскаянии и сокрушении, повергаю себя к стопам Ее Императорского Величества, яко недостойный никакого милосердия и помилования, но повинный всякому наказанию, которое воля Ее Императорского Величества мне определит».

Правда, в дальнейших словах Новиков представлял свои переговоры с Павлом в совершенно смягченном виде. Отчасти это можно приписать тому, что Новиков во время допроса сам был испуган тем широким политическим и даже международным значением, которое приняли его поступки. Но отчасти это сходится с общим тоном показаний Новикова. Новиков – как это и было вполне естественно в его положении – старался на следствии обесцветить и преуменьшить значение масонства и свое участие в нем [291]291
  Новиков старался, например, скрыть широкую организацию розенкрейцерства в России, исключая «теоретический градус» из ордена. Он показывал, что едва был знаком со Шрёдером, хотя писал ему подробные отчеты о своих душевных переживаниях и типографических делах.


[Закрыть].

«Нападение на масонство и Новикова имело тайную причину, – писал Д. П. Рунич, конечно хорошо осведомленный в этом деле (как знакомый Новикова, сын старого его друга и одно время – близкий к Лабзину). – …Баженов описывал стеснение, в котором наследник находится, – и сего достаточно было, чтобы заключить, что Новиков и общество злоумышляют заговор… Говорили, что не столько французская революция была причиною засады Новикова в крепость, сколько внушенная Екатерине мысль, что он и общество масонов желают возвести на престол России наследника, ее сына».

С попыткой Новикова найти «истинного царя» связывал его арест и ближайший виновник решительных мер против Новикова – московский главнокомандующий кн. Прозоровский. «Я слышал от князя Александра Николаевича Голицына, – записывал впоследствии Д. И. Попов, – что князь Прозоровский давал ему читать напечатанную в типографии Новикова книгу под титулом: Владыкам и Владычицам мира... которую князь Прозоровский почитал весьма опасною для правительства, и, вероятно, внушая Императрице свои подозрения, представил и ту книгу возмутительною» [292]292
  Речь идет, конечно, о «Новом начертании истинной теологии», во второй части которого напечатано было «письмо, приписанное всем Владыкам». Прозоровский на следствии действительно обратил внимание на эту книгу.


[Закрыть].

Этим же объясняется та чрезвычайная секретность, которая сопровождала арест Новикова и отсылку его в Шлиссельбург. В Авдотьино за Новиковыми был отправлен целый отряд гусар во главе с майором кн. Жеваховым. В Шлиссельбург преступника повезли с необычайными предосторожностями окольным путем, на Ярославль и Тихвин. Указ шлиссельбургскому коменданту от 18 мая повелевал принять арестанта, которого привезут от Прозоровского, – имя Новикова не было упомянуто. Политически вопрос о сношениях с цесаревичем был действительным нервом всего следствия по новиковскому делу. Но кроме этого и на следствии, и в указе о заключении Новикова в крепость выдвинут был вопрос о «любоначалии и корыстолюбии», «плутовстве и обольщении». Этот пункт о денежной недобросовестности Новикова, почерпнутый из письма бар. Шрёдера, был показным эффектом следствия. Играя на этой струне, Екатерина, несомненно, надеялась разъединить Новикова и прочих членов Компании. Именно поэтому и вся тяжесть наказания пала на одного Новикова (чего не мог понять Прозоровский). Для остальных Екатерина считала достаточной предупредительной мерой страх [293]293
  Кн. Н. Трубецкой «испугался и плачет» – доносил Прозоровский.


[Закрыть].

Кн. Трубецкой и Тургенев должны были лишь выехать в свои имения; Лопухин освобожден был и от этого. Кн. Репнин получил почетную ссылку – должность рижского генерал-губернатора.

Со смертью Екатерины изломанное императрицей русское масонство возродилось – если не сразу как прежняя организация, то, во всяком случае, как возвращение к политической жизни личных сил прежней оппозиции. Кн. Н. В. Репнин немедленно сделан был фельдмаршалом и поставлен во главе военных сил государства; кн. А. Б. Куракин получил место генерал-прокурора; кн. Г. П. Гагарин сыграл важную роль в централизации финансового ведомства; вместе с тем Н. И. Новиков выпущен был из Шлиссельбурга, И. П. Тургенев поставлен во главе Московского университета, И. В. Лопухин приближен ко двору. При условиях нового царствования масонство достигло власти в искаженном виде. Сквозь личные качества нового государя, сквозь гатчинские военные, аракчеевские навыки преломились, отражаясь в действительной жизни, теоретические идеи масонов о государстве и власти.

Несомненно, однако, что во всем «Павловском государстве» (которое, конечно, продолжало жить и при Александре под налетом первоначального либерализма) определенно сказались намеченные в русском масонстве XVIII века принципы духовно-политической жизни.

Идейные корни таких явлений в жизни этого государства, как зачатки крестьянской реформы (указ о трехдневной барщине), военно-чиновничий социализм (военные поселения), власть Святого Царя (Мальтийский орден) или Священный Союз, – кроются именно в тех кругах русского общества XVIII века, которые в свое время объединялись масонством.

Заключение

Политическая роль русского масонства не кончилась XVIII веком. Масонские организации пышно расцвели в александровское время. Но значение отдельных направлений масонства изменилось. Рационалистические либеральные организации, скудно и слабо представленные в XVIII веке (преимущественно первым Елагиным союзом), получили в первой четверти XIX решительное преобладание, особенно с 1815 года, когда возник союз Великой ложи Астреи. В ложах этого союза участвовали многие будущие декабристы.

Шведские и розенкрейцерские ложи, поскольку они продолжали жить в политическом смысле составили под руководством Поздеева и Бебера масонских «правых» александровской эпохи. Но этих эпигонов новиковского кружка нельзя назвать прямыми его продолжателями: то, что было прежде консервативной оппозицией, выродилось теперь в консервативную реакцию.

Сам патриарх екатерининского розенкрейцерства Новиков уединился вместе с Гамалеей в своем Авдотьине, чуждый всякой политической жизни, но продолжая упорно свою внутреннюю работу самопознания.

Эта внутренняя работа над совершенствованием дикого камня русской души оказалась наиболее прочной частью всей масонской деятельности. Ею масонство, несомненно, способствовало созданию того типа, который надолго получил значение в русском дворянском обществе.

Заложенные масонством XVIII века (особенно розенкрейцерством) психические основы внутреннего мира продолжали жить в душе русского человека много спустя после смерти Екатерины и даже после смерти Новикова.

Розенкрейцерство первой четверти XIX века; Виельгорский, Ланской, Лабзин; Батенков [294]294
  Гавриил Степанович Батеньков (Батенков) (1793–1863) – декабрист, писатель. Был приговорен к вечной каторге, но в 1827–1846 гг. содержался в одиночной камере Петропавловской крепости, откуда обращался с дерзкими и письмами к Николаю I и в прочие инстанции.


[Закрыть]с его изумительными созданием внутреннего мира в одиночном заключении; славянофильство; кн. В. Ф. Одоевский [295]295
  Владимир Федорович Одоевский (1803–1869) – князь, писатель, философ, общественный деятель, член-учредитель Русского географического общества.


[Закрыть]с его увлечением Пордечем и Сен-Мартеном; Киреевский [296]296
  Киреевский лично был связан с масонством с двух сторон: его отец был масоном; мать его, по второму браку Елагина, с детства дружна была с Батенковым.


[Закрыть]с его духовной целостностью; Аполлон Григорьев с его «почвенностью» и теориями органической критики [297]297
  А. Григорьев одно время был близок к масонству; под влиянием масонских песен сложились некоторые его стихотворения.


[Закрыть]– все это духовные дети Новикова.

Духовный рост «внутреннего человека» отражался на «внешнем мире», перерождение личности – на пересоздании общества. Особенно ярко это сказалось в деятельности новиковского кружка. «Сквозь… усиленную работу переводчиков, сочинителей, типографий, книжных лавок, книг, журналов и возбужденных ими толков, стало пробиваться то, с чем еще незнакомо было русское общество: это общественное мнение, – говорит Ключевский. – Я едва ли ошибусь, если отнесу его зарождение к годам московской деятельности Новикова, к этому новиковскому десятилетию (1779–1789)».

Процесс оказался гораздо многозначительнее и шире, чем непосредственные цели, которые ставила себе консервативная оппозиция при Екатерине; но именно в кругах этой оппозиции и под влиянием ее духовных нужд и запросов вырос новиковский кружок, а в нем сложилось русское общественное мнение. Сознательный интерес к своему обществу окреп в душе русского человека именно за время его пребывания в масонских ложах.

Алексей Кутузов так проповедовал в своей ложе Светоносного Треугольника (1784 год): «Ужели глас отечества, раздававшийся с толикою силой в собраниях греков и римлян, потерял между нами силу свою?.. Нет у нас публичных мест, в которых бы стекались граждане для советыванья о благе отечества; нет у нас ни Демосфенов, ни Цицеронов, которые бы возбуждали внимание наше ко гласу сему…» При этом, по словам Кутузова, «любовь к отечеству есть источник всех прочих гражданских добродетелей».

Никита Панин писал Репнину, утешая его в служебной неприятности: «Невозможно, мой друг, обращать все свое попечение на собственные наши выгоды или неприятности, когда благо отечества требует всего нашего усиливания к его ограждению… Где прямая служба отечеству пребывает, тут не должен быть слышен голос своих собственных нужд».

Показателем всей новизны, заключавшейся в подобного рода чувствах и воззрениях, служило то недоуменное и подозрительное отношение, которое вызывали к себе участники новиковского кружка у своих противников.

«Эти люди, – писал о последних Лопухин, – не могут никак себе представить, чтобы могли найтиться имеющие честные намерения, добродетели и услуги ближним; и потому-то те книги, которые мы издавали, помощи учащимся и проч., все кажется им затеями подозрительными… Привыкнув все делать, только имея в виду рубли, чины, ленты или из страха, не могут поверить, чтобы были люди, желающие бескорыстно удовлетворять должностям христианина, верного подданного, сына отечества и сочеловека».