Текст книги "Русское масонство в царствование Екатерины II"

Автор книги: Георгий Вернадский

«Мы здесь все находимся в тюрьме и ждем, пока не потребуют к суду», – говорил об этой добродетели Руф Степанов.

«Да, скоро, скоро и ударит решительный час смерти! – вещал своим слушателям 3. Карнеев. – Скоро спадет с нас сей бренный покров, скоро помчимся к оным высоким мистериям, где свет осветит нас во всей своей ясности».

«Смерть, единая смерть, есть начало жизни», – говорил в другой речи Карнеев.

Культ «любви к смерти» переходил, вероятно, иногда в острые и жуткие ощущения почти физической сладости ее присутствия. К смерти «утешительнице» и «возлюбленной» обращался впоследствии Лабзин.

Против этой сгущенной, почти плотской, вражды к материи, против любви к «натуральной смерти» восставал С. И. Гамалея в своей ясной и спокойной речи «О любви к смерти» в ложе Девкалиона 16 декабря 1782 года.

«Всяк из нас знает, что мы рождаемся в сей мир не по нашей воле, должны жить не по нашей воле; человек не может у себя отнять ничего из своих душевных дарований, потому что не от себя их имеет. Как дерзает он отнимать у себя свою временную жизнь, которая есть начало вечной его жизни и которую так же не от себя имеет?..

Итак, любезные братья, мы, яко ученики добродетели, постараемся умертвить все свойства недоброй нашей воли, дабы чрез то дать свободу возраста свойствам доброй воли. Возлюбим смерть недобрых наших свойств, недобрых прихотей, зная, что от сего зависит рост вечного нашего состояния».

Против материального понимания самости боролся и другой масонский мудрец – Краевич. «Есть три Божьих дара, – говорит Краевич, – телесное здравие, душевная чистота и духовное смирение». «Без этих даров ничего сделать нельзя».

Только после того, как укрощены и обузданы страсти, можно добиться спокойствия внутренней душевной жизни. Спокойствие это открывает возможность настоящего счастья; иного блаженства быть не может.

«Мы окружены здесь тленностию, – писал из Берлина Кутузов Радищеву в Сибирь (27 марта 1792 года), – все здесь мечта и сон. То, что мы называем счастием, есть не что иное, как кратковременное отсутствие горестей… Истинное счастье находится внутри нас и зависит от нас самих, оно есть поставление себя превыше всех случаев; сего-то счастия всегда я желал тебе, а ныне и еще жарчее желаю».

Подобные мысли высказывал Кутузов также в письмах к Плещеевой [239]239
  Анастасия Ивановна Плещеева (годы рождения и смерти неизвестны) – свояченица, приятельница и покровительница Н. М. Карамзина; ей и ее мужу А. А. Плещееву Карамзин посвятил свои «Письма русского путешественника».


[Закрыть]. 17 декабря 1790 года он писал: «Счастие и несчастие не составляет нашей сущности. Лазарь, ликующий среди богатств и изобилия, и Лазарь убогий, лежащий на гноище перед вратами первого, суть оба человеки, и кто может означить степень истинного их благополучия? Итак, говоря о должности приуготовить себя ко всем происшествиям, я требую, чтобы человек учился отделять себя от всякой случайности, и смотрел на сие последнее, как на совершенно ему постороннее, не умаляющее и не умножающее его сущности; я требую, чтобы он свергнул постыдные оковы и снискивал независимость, свободу».

Для этого нужно, чтобы желания человека не были развлечены в разные стороны во вне его, а все устремлены «к единой и единственной цели»: истинного «и ничем не нарушимого спокойствия», которое лежит в глубине его духа.

 
Когда, отвергнув мир, имеешь ты спокойство,
То Божие с тобой соединенно свойство, —
 

говорил Ангел Силезский:

 
И ад и небеса во сердце суть твоем;
Так что ты изберешь, во веки будешь с тем.
 

«Может быть, кто подумал, – поучал Гамалея в речи своей «О плате за работу», – когда же может человек в сем мире за свою работу получить такую плату, которою бы он был доволен? Тогда, любезные братья, когда внутреннее работающего рвение достигает намереваемой истинной последней цели, то есть когда все желания его не тревожатся, когда он не алчет и не жаждет чуждого, не досадует, не печалится, не сетует, не негодует».

Для достижения такого блаженного состояния нужно всецело сосредоточиться внутрь себя:

 
Постой! Куда бежишь? В тебе блаженства суть;
Коль Бога ищешь вне, неправеден твой путь.
 

«Господь по милосердию своему учредили масонство, дабы ввести человека внутрь себя», – говорил Руф Степанов.

«Внутренний мир родил внешний, – учило «Пастырское послание», – ищите внутреннего Царствия Божия и сопутницы его, правды… не имея внутри Царствия Божия, или паче, не будучи существенно оным побуждаему и обладаему, совсем невозможно приобрести ничего, ни великого, ни малого».

«Вся внешняя натура есть иероглиф внутреннего», – говорит «Речь новопринятому брату ученику».

«Мудрый всегда внутри себя скрывается. У него глаза отверзты, а рот заперт». Так 13 ноября 1786 года записал какой-то масон и обвел это место своей записной книжки чертою.

 
Покрыты мраком, развлеченны,
О чувства! миром ослепленны,
Сберитесь купно внутрь меня,
Мне нужно ныне знать себя.
 

3. Карнеев в одной из своих речей приводит слова Евангелия от Матвея: «Егда молишися, вниди в клеть твою», и толкует их так: «Вшествие в клеть или кабинет свой не что другое есть, как возвращение внутрь сердца нашего, возвращение разума, воли и чувства… Таковым возвращением во внутрь себя и не уступным на сей страже стоянием, стяжали мы способность привлечь духа истины, подражая вопиющему пророку отверзох уста моя и привлекох дух».

Сосредоточиваясь внутрь себя, истинный мудрец-розенкрейцер приближается к заветной своей цели – общению души своей с Божеством; общение это – «молитва» – тогда только истинно, когда душа достигла высшего спокойствия. Тогда спокойна и молитва. «Ревностное же моление наше есть по большей части самолюбивое, натурою движимое. Молиться должно с некоторым как бы хладнокровием, видя, что Бог непрестанно творит то, что угодно Ему. Было и со мною, что и я сильно кричал, просил и вопиял; но после увидел, что сему не так быть надлежало; натура обманчива» (Краевич).

При такой молитве исчезает все тленное, весь «внешний человек»; открывается – «внутренний человек» – бьет источник мистического познания в сердце. «Итак старайся быть собственным Бёмом: ибо каждый истинный брат должен быть таков. Без сего же будешь смотреть в чужие очки, и не будешь иметь живого света…» (Краевич)

5. «Внешняя натура»

Сосредоточие внутрь себя не было последним достижением мистического масонства. «Внутренний человек», выявляющийся в результате работы каменщиков над собою, мог уже вторично оказать существеннейшее влияние на всю внешнюю натуру. Человек есть малый мир («микрокосм»), в котором, как солнце в малой капле вод, отражается вся жизнь большого мира. «Человек, в рассуждении телесной его части, не токмо взят от единой сей земли; но купно и извлечение ее свойств и всех сил ее (экстракт) есть в нем», – учило «Пастырское послание».

 
Из мира целого Всевышним сокращенный,
Он сам во существе мир малый, совершенный;
Из тварей всех извлек чистейшее Господь
И вдунул дух живой в его небесну плоть;
Он точка средняя, он сердце всей природы
В нем воздух и земля, в нем твари, огнь и воды [240]240
  М.Херасков. «Владимир Возрожденный». М., 1785. Песнь VIII (с. 107).


[Закрыть]
 

Все «стихии» человеческой души соответствуют стихиям внешней натуры. «Вера, надежда и любовь, возлюбленные братья, – говорил, например, З.Я. Карнеев, – суть три начала, составляющие внутреннюю духовную жизнь человека так, как соль, меркурий и сера суть начала, составляющие вещественную жизнь всех физических существ». Благодаря такому соответствию мир и человек, временное и вечное, крепко связаны между собою. «Временность есть земля, – писал Кутузов Плещеевой, – человек – деятель, деяния – семена, а будущее – плоды. Я нахожу тесную связь между временностью и вечностью и думаю, что цепь Всецелого неразрывна».

Следствия из этой всеобщей неразрывной цепи Всецелого – огромны. Если человек микрокосм, это значит не только то, что его физические качества суть зачатки элементов вселенной; все духовные его качества – отражения тех же элементов; все это – символы, которые надо раскрыть.

И если обладать познанием основного символа, который все бы раскрывал в мире и человеке, – это значит получить необъятную власть над людьми и вселенной.

«Что происходит в микрокосме, то же самое творится и в макрокосме» [241]241
  «Аmог ргохіті» (розенкрейцерское сочинение XVIII в.).


[Закрыть]. Все сосредоточивая внутрь себя и познавая таким образом свою сущность, человек познает сущность всей натуры. Познавая же натуру, он познает и себя. Это две стороны одного процесса.

И если все внешнее нужно понимать, как иероглиф внутреннего, то ведь и обратно: внутреннее есть лишь символ внешнего, малый мир – символ большого; из познания внутреннего вытекает познание внешнего – от человека к Богу.

Отрешение от своей личности, сосредоточение внутрь – первая ступень; отсюда достигается вторая: человек исходит из себя и сливается с Божеством.

 
Чем больше смертный сам исходишь из себя,
Тем должен больше Бог вливаться сам в тебя [242]242
  Ангел Силезский.


[Закрыть].
 

«Натуральное познание» основных стихий, движущих миром и человеком, дает алхимия. Здесь и скрыта тайна ее обаяния.

«О, мой друг! – с увлечением писал Кутузов Трубецкому. – Натура богата, сколь великие сокровища в ней, и как сему быть иначе? Творец ее всемогущ».

Большое количество алхимических книг, вышедших из новиковских типографий – тайной и обозначавшейся именем Лопухина, – показывает, что многие члены московского розенкрейцерского кружка проникнуты были теми же чувствами, что и Кутузов.

Шрёдер, однако, жаловался в Берлин Вёльнеру, что москвичи любят теософию и мистические книги, но от химии их воротит. Эти слова относятся, вероятно, к «пиетистической» группе московских розенкрейцеров: Лопухину, Краевичу, Репнину.

Но даже эти пиетисты, остерегаясь, быть может, начинать какие-нибудь практические работы по алхимии, вполне признавали важное значение ее в теории: недаром они были все надзирателями «теоретического градуса». С другой стороны, они были поклонниками «Пастырского послания», проповедь которого основана была на алхимическом познании мира и его развития.

Начала алхимической премудрости розенкрейцеров заключены были в особой «инструкции» для «теоретических братьев».

«Теоретический градус» представлял такой же «экстракт» алхимических книг, как «Пастырское послание» пиетических. Здесь мы встречаем ссылки на Рецеля, Сендивогия, Гермеса Трисмегиста. Вероятно, что составитель также широко пользовался и сочинением Веллинга.

Захар Карнеев из «Теоретического градуса» сделал для себя и своих братьев еще «экстракт» (подобно тому, как существовал «экстракт» и «Пастырского послания»): опустив вовсе обрядовую сторону инструкции, один из братьев орловских собраний переписал основные пункты учения «Теоретического градуса», которые читались и толковались на собраниях.

На основании «Градуса» вся система мира рисуется так:

А) Три света:

1) Не созданный Божественный свет (или сам Бог).

2) Свет духовный (существо и жилище ангелов).

3) Свет чувственный (существо и жилище всех подлунных тварей).

Б) Царство тьмы – злые падшие духи и грешные человеки после смерти.

Сообразно с этим есть три вида «натуры»: «1-я натура есть Божия, Ему единому известная; 2-я натура – вечная, духовная, чрез которую открыл себя Бог духам или ангельским хорам; 3-я натура – временная».

Всеми видами натуры управляют духи. Их несколько классов.

А) Верхние духи:

1) I класс. Чины ангельские живут в небе.

2) II класс – звездные духи (огня).

Б) Нижние духи (воздуха, земли и воды), «но они не так сильны, как духи (огня). Все доброе в течении натуры происходит от добрых духов, а злое от злых отверженных духов» [243]243
  Алхимические знаки здесь, как и ниже, заменены словами.


[Закрыть].

«Стихии никогда не имеют тесного содружества между собою и удобно одна в другую переменяются. Земля в воду переменяется, когда чрез движущую теплоту из средоточия земли рвется и при своем пронзании оную в виде пара с собою несет…».

«Стихии, работающие в теле для произведения чего-либо нового, называются действующими, страждущие ж суть те, кои допускают оное в себе. Вода действует на огонь… огонь работает на воздух для возвышения его в свое достоинство, и сие делается дотоле, пока стихии чрез непрерывное действие приводятся в славное совершенство».

В основе всей изменчивости и многообразия натуры находятся три элемента:

Соль– «твердая существенность и первое начало вещей»;

Сера– «елейное и жирное первое начало, которое другие начала – сухое и влажное – вместе связывает, служа им средним узлом»;

Меркурий– «духовный жидкий и суптильный ликвор или жидкость».

«Каждый металл все другие духовным образом скрытые в себе имеет, поелику все они от одного корня, сиречь соли, серы и меркурия произошли».

«Золото есть совершенный металл, в коем все стихии в равенстве находятся. Но дабы сделать из него совершенное лекарство, должно оно ввергнуто быть в землю своей натуры, распущено и путем возрождения под первое свое состояние приведено. Ибо мертвое золото ни к чему не полезно, поелику живой металлический дух скрыт, сколь долго он в плотном и заключенном теле пленен лежит; но приведен будучи из могущества в действие, может размножаться, животному телу силу сообщать и ослабевшее здоровье восстановлять, подобно небесному солнцу, сообщающему ясность свою прочим стихиям. Поелику и возрожденное золото есть духовным учиненное Солнце. Для чего древние Солнце и Золото одним знаком, то есть целым циркулем с средоточием, означали, либо как одно, так и другое силу всего мира в себе заключает. И кто центральную силу золота может привести в окрестность, тот получает изряднейшее лекарство, заключающее в себе силы всех верхних и нижних вещей. Золото наружно твердо и внутри летуче.

Золото с меркурием имеет тесное сродство, ибо когда оба они очищены, ничего с золотом столь тесно не соединяется, как меркурий, поелику оба они совершенны, неразрушимы, и Гермес называет одно верхним, а другое нижним.

Круглость золота знаменует его совершенство, которое свои лучи из средоточия на крайнее начало мечет. Четыре равные качества в золоте представляют 4 прямоугольника, которые вместе один равносторонний 4-угольник составляют. Тайное познание находит в материи сего металла истинную квадратуру циркуля».

Отдельные положения «Теоретического градуса» развивал 3. Карнеев в своих речах или заставлял развивать «теоретических братьев».

Например, речь главного надзирателя орловских собраний о премудрости – лишь пояснение отдела «Градуса» о первых «стихиях» (элементах).

Небо, свет – есть мужеское начало, земля – женское начало. «Ни в каком роде животных не бывает рождение без соединения мужеского полу с женским, и от соединения сего не муж приемлет от жены, но жена от мужа… Небо теплотою света своего, постепенно сгущаясь в среднем пространстве, согревает хладность земли. Оно приводит землю в движение, движение приводит ее в теплоту, теплота разгорячает, а согрение производит воспаление, воспаление же дым, курение или жадность к приему семени в себя мужеского, от которого, зачинаясь в матке земли, новое рождение является очам нашим в неисчетном множестве плодов. Прилежно вникнувши в сие и распространяя познание оного, никто не усумнится в мужеском свойстве неба… Из страдания земли необходимо следует и женское ее свойство. Беспрестанная ее жадность небесных влияний, сухое и хладное ее существо, осязаемое даже и грубыми нашими руками, суть ясным тому доказательством. Она… беспрестанно рождает чад… Она есть всеобщая кормилица всех существ; в ней последний покой свой находит неутолимое небо».

Если человек есть экстракт стихий натуры, то из этого вытекает не только равенство законов жизни его и натуры, познаваемое при помощи алхимии, но также неразрывная и прямая связь между его судьбой и судьбой мира.

Возвышая и познавая себя, человек познает и возвышает всю натуру. Путь развития миров малого и большого только один.

Первоначально и натура и человек сотворены были светлыми и чистыми.

«Земля наша не в нынешнем своем состоянии вышла такова из руки Божией и не могла когда-либо в таковом выйти, но чрез развившееся проклятие соделась таковою, как она ныне есть».

Грехопадение Адама – микрокосма – послужило причиною падения всей натуры: одинаково «как его, Адама, так и мать его, землю, проклятие постигло. И так человек был виною или источником открывшегося проклятия, от которого по всему уже видимому творению распространилось».

Земля была «верная жена своему мужу небу, и ежели бы проклятие, навлеченное вероломством царя ее человека, не вселило чуждых и растленных ей вожделений, то никогда не производила бы она терниев и волчцев».

Если падение человека повлекло за собою падение всей натуры, то и обратно – спасение человека «совлечение ветхого Адама» и рождение Адама юного, истинного, – будет очищением мира.

«Натура только в руках возрожденных будет натурою: для всех же прочих отвергает свои законы…».

«Бог может вверять и вверяет кормило натуры только той твари, которая имеет одинакую с Ним цель, такие же намерения и одинакую чистоту воли и деятельности», – утверждало «Пастырское послание». «Ведая всю мрачность падшего нашего естества и недостоинство оскверненного человека», только «мудрое руководство св. Ордена может очистить и спасти человека…».

6. Внутренняя Церковь

Путь спасения человека и натуры раскрыт был в «Пастырском послании» – сочинении гр. Гаугвица, появившемся в 1785 году и тогда же переведенном на русский язык А. А. Петровым.

«Пастырское послание» имело очень большое значение в духовной жизни московских розенкрейцеров; оно лежало в основании всей их идеологии. Построенное на теософско-алхимических началах берлинского розенкрейцерства, «Послание» выдвигает на первый план пиетистскую сторону ордена, превращая его в мистическую христианскую секту.

Розенкрейцеры становятся у Гаугвица крестовыми братьями; орден – истинной, или внутренней, церковью Христовой; теософия и алхимия сливаются в мистическую проповедь о Христе – спасителе мира и ордене.

«Не та же ли главная священного ордена цель, какую имеет истинное христианство? – спрашивает Гаугвиц. – «Иисус есть Бог». Сии три слова составляют наше пастырское послание… Может быть, сердце ваше никогда еще не ощущало, что Богочеловек Иисус есть наш Спаситель, наш ходатай, наш един учитель; друг душ наших, Брат наш, купно и Господь и Мастер наш, однако ж, о мысль усладительная, притом и Жених наш, Возродитель, наше все во всем. Может быть, вы не уверились еще живо в том, что самый сей Богочеловек Иисус непосредственно есть глава святого ордена нашего… Все, происходившее во Христе внешно и внутренно, должно и в нас также ближайшим образом, следуя по нем, происходить духовно, душевно и телесно.

Поэтому называемся… как бы малыми Иисусами, живыми членами тела Его; поелику с ним нераздельно соединены уже бываем, подобно как виноградная ветвь со своею лозою совокупна; из него только получаем сок, пищу; и яко верные овцы Его токмо Его гласу внемлем, Его токмо любим, и Ему токмо последуем. И да последуем же!..

Иисус един токмо, и никто разве Его есть подпора Ордена, основание всех созиданий наших, начало, средина и конец всех орденских работ, пружина всех дел наших; от Него и для Него вся наша деятельность, ревность и тяжкий труд работы в приведении братий; прямо сказать: Он есть предмет, цель всего нашего могущества, всех сил наших телесных, духовных и душевных».

В плоти и крови Христовой – «вся полнота Божества обитает, она есть всеобщая тинктура жизни, оное (universalissimum) самый всеобщий состав, врачество, которое Иисус, сей богатый любовию Химик, в Себе и из Себя самого под тяжчайшим страданием на Крест приуготовил».

Но люди могут быть достойны Иисуса только тогда, «когда уже благодать Божия приуготовит их к сему… или, что то же, когда уже они посредством Духа, воды и крови Иисусовой, истинно родятся от Бога».

Приуготовить же новое человечество, достойное Иисуса, может только орден в лице верховных начальников своих, которые проникли уже во «внутреннее святилище»: «их избрал высочайший Химик каналами – посредствующими тинктурами, чрез кои он яко Глава невидимый своей Церкви, хочет и вам передать внутреннее Царство Света и восстановить оный златой век в избранных народа своего внутренно прежде, нежели он явится вне, чтобы и царство натуры освободить от проклятия и паки в солнечный пункт возвратиться».

То освещение ордена, которое придано ему было «Пастырским посланием», не расходилось и с понятиями непосредственного начальника московских розенкрейцеров Вёльнера.

По его словам, Розенкрейцерский орден – это «первая Апостольская церковь; так было приблизительно до третьего папы; первые священники около него составляли гаупт-директорию Ордена в христианской церкви; когда разделились греческая и римская церкви, первая была более правильной. Папа Лев изъял магические познания из церкви и вернул их в орден; после этого церковь стала Вавилоном, а так как в русской ветви ее менее всего изменился старый обряд, то он должен всего более соответствовать Ордену. Впрочем, ни в какой церкви уже нет таинства: оно отнято у церкви высшей магической властью и силой».

Русские розенкрейцеры всецело разделяли эту точку зрения на орден.

«Спаситель имел братство 1-е из 12-ти Апостолов, 2-е из 70-ти, – говорил Руф Степанов, – и апостолы также имели церкви, которые суть истинные братства. Это хотя и известная вещь, но попам и мирянам и на мысль не приходит».

Учение «Пастырского послания» о внутренней церквибыло развито И. В. Лопухиным в известной книге его, носящей именно такое заглавие. Попыткой осуществления внутренней церкви Гаугвица и Лопухина являются орловские «теоретические собрания», во главе которых стоял подчиненный (в ордене) Лопухину З.Я. Карнеев.

Роль «Пастырского послания» в речах Карнеева очевидна, так как в них встречаются прямые выписки из «Послания»; но можно думать, что в распоряжении Карнеева находилась и «Внутренняя церковь» Лопухина. Действительно, сочинение Лопухина написано было в 1789 году; очевидно, что в том же или следующем году Карнеев должен был получить рукопись книги.

Идеи «Пастырского послания» и «Внутренней церкви» Карнеев проповедовал орловским «теоретическим братьям». «Дух собратства есть дух любви или дух Божий вкупе, – говорит Карнеев. – Но каким образом есть сие, тако то изъясняет один мудрый муж, сказуя первое: что дух собратства есть единение духа братьев с духом первоначального или верховнейшего брата Иисуса Христа; второе, что дух собратства без сомнения получил имя свое от того, поелику он есть самый тот дух, который от Божественного первоначального брата Иисуса Христа чрез братьев одаренных духом сим сообщен был братьям оным в избранной церкви или обществе…

Учение св. Ордена, яко единое с учением Христовым, всегда было, есть и пребудет таинственным, – продолжал Карнеев ту же речь, – для чего так же и преподается оно под символами и гиероглифами, как и Христос свое проповедовал народу в притчах; но сколько Иисус тайны царствия Своего открывал одним избранным своим ученикам, так и св. Орден, яко верная академия Христова, сообщает избранным токмо братьям таинства Своя, состоящие в познании света натуры и благодати, в познании времени и вечности».

«Вникая далее в промысл Божий о человеке, – вторил ему Нелединский, – находим, что угодно было благости Его из числа сих равнодушных к спасению себя людей избрать и еще особый круг, которого б члены, составляя истинную церковь возлюбленного Сына его, были в мире деятельнейшими орудиями воли Его Святой и к которому удостоились и мы чрез введение в св. Орден причтены быть…

Как христианство осталось токмо в устах наших, а язычество овладело сердцем нашим, и как наружное богослужение наше не сильно было сокрушать идолов самолюбия и собственности, погружающих нас во все пороки и страсти темпераментов наших; то погибли бы мы в сем положении, ежели бы милосердствующая благодать Божия о нас не предоставила нам и еще третьего и последнего средства к избавлению нашему, сокровенного под непроницаемою в мире тайною св. Ордена».

«Внутренняя церковь» «теоретических братьев» находит завершение в обряде тайной вечери.

«Возрадуемся духом и возвеселимся сердцем в торжественный сей день воспоминания св. Его вечери, данной им избранным своим двенадцати ученикам, – говорил Карнеев в Страстной четверг 1790 года. – Се была тайная вечеря, которая от самых сих первоначальных столпов христианского основания предана за тайну и в потомство; почему как вообще церковь покланяется бескровной жертве сей с благоговением, так и наипаче мы, яко особенно обязавшиеся во Иисусе Христе служить вечному и всемогущему Иегове, должны ей всем нашим почтением, любовию и хвалою…

О, великий Боже, Спасителю и искупителю наш! Кто ж может уподобиться тебе, кто, кроме того, в котором вся собственная воля умерла, весь собственный разум замолк, и одно беспредельное повиновение Ордену, и – учению Твоему – живет, движет и действует?!»