Текст книги "Царский духовник"

Автор книги: Георгий Северцев-Полилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

VI

Трудно было побороть власть Шуйских: крепко держали временщики в своих руках молодого князя. Немалый шум подняли они, когда узнали об освобождении князя Вельского.

– Ну уж поплатится мне владыка за то, что пошел против нас! – говорил озлобленный Иван Шуйский об отце Сильвестре, присутствие которого в покоях князя помогло Иоасафу склонить Иоанна к милости к Вельскому, о которой он не предполагал. Сильвестр был слишком незаметным человеком в то время, чтобы можно было его опасаться и обращать на него особое внимание.

Назначение в попы в Благовещенский собор не представлялось ничем особенным: кремлевские соборы были переполнены духовенством.

Вскоре по просьбам владыки и князя Ивана Вельского, мало-помалу начинавшего приобретать прежнее влияние на молодого князя, Иоанн освободил из темницы и князя Владимира Андреевича Старицкого, его отца, мать и жену, вернул им их поместья, бояр и детей боярских.

Умный Вельский, чтобы ослабить своих врагов, услал Ивана Шуйского приказом великого князя во Владимир оберегать восточные границы государства от набега казанских татар, но этим не предотвратил своей гибели.

В первых числах января 1542 года, тайно вернувшись из Владимира, Иван Шуйский без приказания великого князя с помощью своих единомышленников захватил Вельского и отправил в заточение на Белое озеро, где в мае его и убили посланные от Шуйских люди.

Митрополит Иоасаф, в келью которого тоже ворвались заговорщики, бежал в покои великого князя.

Иоанн крепко спал, когда к нему вбежал расстроенный митрополит.

– Спаси, государь, твоего верного молитвенника! – сказал перепуганный владыка, но прежде чем великий князь мог что-либо ему ответить, гнавшиеся по пятам Иоасафа заговорщики стали настойчиво стучать в опочивальню.

Не желая подвергать опасности великого князя, митрополит бежал на Троицкое подворье, где враги все же настигли его и чуть было не убили.

Только благодаря заступничеству троицкого игумена Алексея митрополита пощадили, но все-таки заточили в Кириллов монастырь.

Начались боярские смуты, государством управлял не юноша – великий князь, а князья Шуйские, зорко следившие, чтобы расположением Иоанна не овладел бы помимо них кто другой из приближенных к нему. Боярин Федор Воронцов, понравившийся Иоанну, недолго оставался при нем. Шуйские и их ближние бояре не постеснялись присутствия самого государя и митрополита, во время обеда у него они приказали схватить Воронцова и хотели убить. Соколиные брови Иоанна грозно сдвинулись: он готов был гневно обрушиться на дерзких, но понимал, что теперь еще бессилен… И принужден был просить Шуйских оставить жизнь своему любимцу.

Избранный митрополитом новгородский владыка Макарий присутствовал при переговорах, ему удалось уговорить торжествующих Шуйских.

Воронцова только выслали в Кострому.

– Спасибо тебе, владыка, – сказал Иоанн, – без твоего слова пропал бы Федор!

Несмотря на митрополичий сан, Макарий не имел никакого влияния, Шуйские упорно не давали ему возможность часто бывать у великого князя и беседовать с ним о делах государственных.

Чтобы окончательно завладеть Иоанном, всесильные князья Шуйские стали еще больше потакать разыгрывавшимся у юноши страстям. Они старались не развивать в нем хорошие наклонности и подавлять дурные, напротив того, все желания молодого князя, не имеющие отношения к власти, к государственным делам, исполнялись ими беспрекословно, они даже хвалили его поступки, которые подлежали несомненному порицанию.

Жестокость с животными не удовлетворяла больше молодого князя, он перенес свой буйный нрав на людей.

Собрав себе подростков из сыновей бояр, молодой князь мчался бешено верхом по московским улицам, топтал конем встречных, бил плетью, грабил их, точно настоящий разбойник.

– Да и молодец же у нас батюшка государь, – : льстиво повторяли Шуйские и их соумышленники, – никому из земских людишек спуску не дает, ясным соколом так и бьет их, подлых!

Подобные необычные похвалы льстили молодому правителю, хотя порой у него появлялось сознание, что поступки его дурные, внутренний голос предостерегал от них, но остановить Иоанна, указать на жестокость никто не решался. Даже владыка Макарий опасался что-либо сказать князю из-за всесильных Шуйских, зорко следивших за каждым его словом.

Иоанну пошел четырнадцатый год. Ему надоели жестокие потехи, пытливый ум подсказал юноше, что пора взять власть в свои руки, свергнуть с себя путы Шуйских, Кубенских, Темкина и других бояр, ведущих его на помочах и ненавистных народу.

29 декабря 1543 года, по приказу Иоанна, был заточен князь Андрей Шуйский и отдан псарям, которые его убили. За ним разослали в изгнание и остальных бояр. Не помиловал Иоанн и возвращенного из ссылки своего любимца Федора Воронцова, пытавшегося управлять государством самовластно, и его подвергнул опале, из которой он вышел только по просьбе владыки Макария.

VII

Только теперь вспомнил случайно Иоанн о забытом им в дворцовых неурядицах благовещенском попе Сильвестре. Митрополит еще раньше пытался напомнить о нем великому князю, но он уклонялся или забывал о словах владыки.

В мае 1546 года великий князь отправился с войском к Коломне, чтобы отразить крымского хана, который полчищами двигался на Москву.

Случайно встретил князь около города новгородских пищальников, когда он выехал на прогулку. Среди московской рати это был самый буйный, дерзкий люд.

– Дозволь, государь, принести тебе челобитьице, – обратился к нему один из них.

Не в духе был в этот день Иоанн, не стал он слушать их челобитье и даже рассердился на жалобщиков.

– Гоните их! – приказал он сопровождавшим его боярским детям.

– Посмейте только нас тронуть, мы вам покажем! – дерзко крикнули в ответ пищальники гнавшим их княжевым посланным и забросали их грязью.

– Ах вы, новгородская челядь! – огрызнулись дружинники.

Мало-помалу страсти разгорались все больше и больше, завязалась драка, а вслед за нею начался бой, нескольких убили. Иоанну с трудом удалось добраться до своего стана.

– Доискать, по чьей науке столь дерзостны стали новгородцы! – рассерженно крикнул он ближнему своему дьяку Василию Захарову.

Дознание, может быть и несправедливое, обнаружило в этом случае причастность к делу князя Кубенского и бояр Воронцовых. Рассвирепевший Иоанн сейчас же велел казнить этих бояр, а ближних к ним людей сослать в дальние города.

– Вот каковы твои новгородцы, владыка, – гневно обратился к митрополиту Иоанн, возвратившись из похода в Москву, – ослушники моей воли, продерзостно мнящие о своих больших заслугах государству!

Макарий, терпеливо выслушав слова Иоанна, дал первому гневу его улечься.

– Прости, государь, за мои слова… Почто не пожелал ты сам выслушать их челобитье?

Князь вспылил:

– Есть время слушать мне их вздорные речи!

– А коли речи эти на пользу государеву были?.. Иоанн задумался.

– Почто же тогда новгородцы не передали их моим посланным…

– Они хотели сказать тебе их самому, государь, а не приспешникам твоим!

Великий князь, видимо смущенный возражением, взглянул на митрополита.

– Ты за земляков своих стоишь горой, владыка!

– По правде, государь, коль есть в том вина, я первый осужу, а без вины зачем виновными их ставить!

Иоанн осознал ошибку и, видимо желая загладить свою резкость с митрополитом, пытался перевести разговор на другое.

– Да, кстати о новгородцах, зачал говорить… напомнил мне ты, святой владыка, о попе Сильвестре, что при владыке Иоасафе поставлен мною был в собор Благовещения… Он тоже новгородец…

– Со мною на Москву прибыл в те поры, как ставили владыкой Иоасафа! Ученый муж, ум зрелый, твердый духом, трудолюбив и земли родной печальник. Все это подтвердить могу я сам.

Иоанн заинтересовался Сильвестром, так долго незаслуженно остававшимся в тени.

– Повидать мне его бы надо…

– Вели позвать.

– Еще не время, но скоро оно доспеет, и тогда велю его к себе покликать, – закончил молодой князь свою беседу с митрополитом.

VIII

В течение своего семилетнего пребывания в Москве Сильвестр не покладал рук. Кипучая натура пытливого новгородца не могла оставаться в покое.

Он перевез сюда из Новгорода свою семью: жену Пелагею и сына Анфима и с их помощью принялся устраивать то, что с таким сожалением ему пришлось оставить в родном городе – школы.

В Москве народ не так охотно стремился к свету, как в Новгороде, где, благодаря постоянным сношениям с Западной Европой через ганзейских купцов и личные путешествия новгородцев в ганзейские города, польза просвещения познавалась ясно, но тем не менее охотников до «книжного научения» у отца Сильвестра было достаточно, точно так же не было заметно недостатка и в девушках, желавших научиться женским рукоделиям у матушки Пелагеи.

Как соборному священнику, отцу Сильвестру был дан просторный дом. Лучшую горницу он отвел для приходивших к нему учиться грамоте, тут же с левой стороны от икон, около окна, стояли пяльцы и прочие принадлежности женского рукоделия.

Матушка, чисто одетая, терпеливо указывала своим ученицам недостатки в их работе, объясняла, как сделать лучше, а в минуту отдыха беседовала с ними о домашнем хозяйстве, как порядок вести в доме на благоутешение мужа и родителей.

– Слушайте, девушки, – деловито говорила попадья, – помните, что пустые пересмешные разговоры со слугами, перетолки с торговками, женками бездельными, волхвами постыдны и вредны для каждой девушки или женщины, а паче всего не должно развлекать себя хмелем, пением, непотребными играми и плясками, коли вы все сие избегнете, будет на вас милость Божия, Пречистыя Богородицы и Великих Чудотворцев.

Девушки внимательно слушали слова Пелагеи и своим молчанием подтверждали согласие поступать по ее указаниям.

Довольная их вниманием, матушка продолжала:

– А делати что зачнете, то с молитвою и с доброю беседою или с молчанием, слово праздное или хульное, роптание, смехи, кощуны, песни, бесовские игры не должны быти, иначе Божия милость отступит, ангелы отыдут скорбны, и возрадуются нечестивые демоны.

Сильвестр, уже окончивший свои занятия с учениками, задумчиво слушал поучения Пелагеи, не желая ей мешать, но, когда она окончила, он подошел к рукодельницам и тоже преподал им несколько советов.

Садилось солнце, в горнице стало темнеть, осенний день короток. В те времена при огне работали очень редко, «чтобы не портить глаз», да времени и так хватало на все, в особенности для женщины, занятой преимущественно только рукоделием и хозяйством.

– На сегодня довольно, – ласково заметила девушкам хозяйка, – поработали всласть, ступайте, милые, по домам, наутро пораньше приходите!

Рукодельницы низко поклонились своей учительнице и чуть ли не в один голос промолвили:

– Спасибо, матушка, за ласку и что поучила нас сегодня!

Девушки ушли.

Пелагея вместе с работницей прибрала горницу и стала накрывать ужин.

Отец Сильвестр, прислонившись у оконного косяка, смотрел на умирающую осеннюю природу, много мыслей бродило в голове этого настойчивого в своем пути человека. Не мало ознакомился он за это время с тяжелым положением Руси, пытливый ум его искал выхода, как внести умиротворение в вечные раздоры бояр, губящих всякое доброе начинание, как помочь молодому князю оградить страну от вторжения татар, литвы и других врагов…

Он не заметил, как подошла к нему Пелагея и позвала ужинать:

– Отец, накрыла я, ступай, оладьи простынут.

– Анфим где? – спросил хозяин.

– Да ушел давеча к изографам в избу, с той поры и не вертался.

– Долго что-то, какая теперь работа, темно стало.

– Должно быть, зашел к кому.

– Э, вот он и сам, да, никак, с гостем?

В горницу вошел Анфим, сын Сильвестра, молодой человек, и с ним мужчина постарше его немного, Алексей Адашев.

IX

– Вот он с кем пришел! Здравствуй, Алексей Митрич, – приветливо проговорил хозяин, обращаясь к гостю. – Рад, что завернул ко мне. Садись, поужинай с нами, чем Бог послал.

Адашев сел на лавку около окна, напротив него поместился Сильвестр, с ним рядом Анфим, хозяйка же вместе со стряпкой хлопотали об угощении.

– Ну, сказывай, Алексей Митрич, что нового у вас в «верху»? – спросил хозяин гостя.

Адашев вскоре после знакомства с Сильвестром определился случайно в теремные дворяне и мало-помалу двигался вперед, его случайно заметил великий князь и стал давать ему кое-какие поручения.

– Что тебе скажу я, отче Сильвестр, гневается наш батюшка государь за мздоимство во многих государственных и земских делах, разослал близких бояр в ссылку и ча других косо поглядывает.

Задумчиво посмотрел на него хозяин.

– Сколь ни жаль мне их, а скажу, за свою неправду и вину достойную приняли! Велики были Шуйские князья, никто к ним и подступиться не решался, сколь много оскорбляли они государя, ослушались его приказаний, памяти его родителей не щадили, людей, ему ближних, умерщвляли… И что ж, где теперь Шуйские, где их гордость сатанинская? И следа не осталось. Тлен все и суета сует!

– Истинно так говоришь ты, отче, озлобили они сердце царево, трудно будет его теперь смягчить.

– Но тебя-то, Алексей Митрич, милует государь?

– Хранит Господь, не слыхал я от него слова бранного, грозного взора его не видывал.

– Смягчи, Господи, царево сердце на благо родной земли, – проговорил Сильвестр и молитвенно поднял глаза на икону Спасителя, висевшую в красном углу, – пошли ему, Господь, добрых советников.

– У него теперь добрый советник, владыка Макарий.

– Наш новгородский, с ним я сюда и в Москву прибыл, – заметил хозяин. – Владыка человек добрый, жаль, что ветх годами, сил нет, бороться с изветом бояр ему нелегко…

– Вот если б тебя к нему на помощь, отче, – прервал хозяина Адашев, – много полезного оказали бы вы и молодому князю, и Руси-матушке!

Он вопросительно посмотрел на Сильвестра, точно ожидая от него ответа.

– Не прочь бы я послужить на пользу родной стороне, – спокойно ответил священник, – да только как тут быть? Самому мне негоже предлагать себя владыке, а помимо-то кто же про меня ему напомнит!

У гостя загорелись глаза.

– Коль ты вправду согласен, отче, дозволь мне при случае слово о тебе замолвить?

– Просить буду, коль тебе не в докуку и меня ты за нужного человека считаешь.

– Нужного! – горячо воскликнул гость. – Да такого человека, как ты, обойди всю Москву – не сыщешь! Вот как раз и случай предстоит. Слухи идут, что государь закон принять хочет.

– Что ж, в добрый час, поди, ему ведь скоро семнадцать минет, пора избрать ему супругу, – деловито сказал хозяин.

– На этих днях он звал к себе владыку и объявил ему об этом. Митрополита ты повидай, явиться к нему можешь под предлогом, коим пожелаешь, с своей же стороны, и я ему о тебе напомню. Уверен, что рад будет святой владыка себе помощника такого, как ты, найти.

Приятели долго обсуждали план Адашева; совсем уже стемнело, попадья затеплила восковую свечу, поставила ее на стол, а они все сидели и беседовали.

– Помни, отче, совет мой, – сказал хозяину на прощанье Адашев, – ступай к владыке завтра поутру, а сам я не премину все ему объяснить.

X

Сообщение молодого человека оказалось правдой: действительно, 14 декабря 1546 года владыка Макарий отпел поутру молебен в Успенском соборе и, пригласив с собою всех бояр, отправился во дворец к великому князю.

– Созвал, нас князь, чтобы объявить нам о своей великой радости, – объяснил владыка боярам.

О намерении государя жениться было уже всем известно, но тем не менее многие были изумлены, пошли толки, пересуды, кое у кого из бояр, у которых были дочери на выданье, промелькнула надежда породниться с великим князем и, благодаря этому, стать первым при дворе.

В переполненную боярами Грановитую палату вышел Иоанн. Приняв благословение от митрополита, он зорким взглядом осмотрел собравшихся и твердым голосом проговорил:

– Милостию Творца Всемогущего и Пречистой Его Матери, молитвою и милостию великих московских чудотворцев Петра, Алексея, Ионы и Сергия, а равно и всех других российских чудотворцев, на коих положил я упование, и у тебя благословясь, святой владыка, помыслил я избрать себе супругу. Наперво думал я искать ее в чужих краях, у кесаря иль у какого круля, но, обсудив, я мысль сию отринул: негоже мне в чужих краях жениться, с супругою мы можем не сойтися в нраве, и мирного житья меж нами не случится. Вот почему прошу тебя, владыка, благословить меня избрать себе супругу здесь, в государстве нашем русском.

Такое решение поразило настолько митрополита и бояр, что они заплакали от радости.

– Годами молод он, а свой уж держит ум, – заметил князь Скопин-Шуйский боярину Челяднину.

Но этим изумление бояр на этот раз еще не окончилось, молодой князь обратился к ним с речью:

– По твоему, владыка, благословению и с вашего боярского совета, хочу прежде своей женитьбы поискать прародительских чинов, как наши прародители, цари и великие князья, и сродник наш великий князь Владимир Всеволодович Мономах на царство, на великое княжение садились, и я также этот чин хочу исполнить и на царство, на великое княжение сесть.

– Вот что он задумал, – изумленно сказал Скопин-Шуйский, – ни дед его, ни родитель не решались принять титул царский, а он дерзнул! Отважный будет царь и за Святую Русь постоит!

– Коль, государь, решил ты на царство сесть, то должен ты царское венчание принять, – объявил митрополит молодому князю.

– Так должно быть, такое же и мое желание, – уверенно ответил Иоанн.

Весть о том, что князь будет венчаться царем, быстро разошлась по Москве, народ радовался, хотя тоже отчасти дивился смелому намерению молодого правителя.

Престарелому митрополиту предстояло не мало хлопот, этим воспользовался Алексей Адашев, любимец владыки, чтобы напомнить ему о Сильвестре.

– Спасибо, Алеша, что вспомянул ты мне про него, и впрямь запамятовал я о нем напрасно: человек он нужный и для князя полезен будет.

– Так повелишь, владыка, позвать его к тебе?

– Скорее зови, скажи, что я велел ему явиться.

Сильвестр немедленно явился по зову митрополита, который сейчас же поручил ему пересмотреть греческие каноны, дабы обставить венчание на царство так, как оно совершалось в Византии. Смело глядел вперед сметливый новгородец, он знал, что достигнет своей цели, к которой стремился всеми помыслами, всеми думами: быть полезным родной стране.

XI

Венчание на царство было назначено на 16 января 1547 года, но еще раньше этого, в декабре, были разосланы по областям князьям, боярам, детям боярским и дворянским грамоты следующего содержания:

«Когда к вам эта наша грамота придет, и у которых будут из вас дочери девки, то вы бы с ними сейчас же ехали в город к нашим наместникам на смотр, а дочерей девок у себя ни под каким видом не таили бы. Кто же из вас дочь девку утаит и к наместникам нашим не повезет, тому от меня быть в великой опале и казни. Грамоту пересылайте между собою сами, не задерживая ни часу».

Выбор царя пал на дочь умершего окольничего Захария Кошкина, Анну, нарекли ей новое имя, «царское», Анастасии и поселили царевну-невесту в особом дворцовом терему, где она должна была проживать до самой свадьбы.

Настал день венчания на царство юноши-князя.

Москва ликовала, Успенский собор был переполнен, он весь горел свечами. Обряд венчания на царство совершался подобно венчанию Дмитрия, внука Ивана III.

Во время литургии, после большого выхода, молодого царя помазали елеем, возложили на него золотую цепь, в знак царского достоинства, и шапку Мономаха, как символ власти над землею Русской. Когда Иоанн встал на свое царское место, в руки ему подали державу, яблоко, осыпанное дорогими камнями, а меч острый перед царем держали ближние бояре, как перед вершителем народной правды.

При пении «Достойно есть» нового царя митрополит помазал святым миром, а причащение он принял сам, как духовный пастырь народа.

Гордый своим новым титулом, которым не посмели себя венчать ни отец его, ни дед, Иоанн вернулся во дворец и после долго длившейся торжественной трапезы всю ночь молился. Рядом с его опочивальней охранял покой царя Алексей Адашев, только что назначенный в царские постельничьи.

Молился и он эту долгую ночь, чтобы Господь вразумил молодого царя царить на пользу и славу Руси.

Одинокому, после последней разлуки с боярами, Иоанну пришелся по душе этот скромный слуга царский. Его степенная поступь, спокойная улыбка, преданность, которую читал молодой властитель в его глазах, расположили к нему Иоанна настолько, что, когда перед свадьбой царь мылся в бане, старшим мовником был назначен Адашев.

Не забыл Алексей о своем старом друге, Сильвестре, и не раз напоминал о нем царю.

– Больно ты его хвалишь, Алеша! – шутливо заметил Иоанн. – Уж коли он и впрямь так хорош, пусть будет царицыным духовником.

Новое назначение обрадовало Сильвестра. Через молодую царицу, которую так любил супруг, можно было влиять на последнего, внушать ему добрые мысли на пользу родной стране.

Целый месяц после свадьбы не отходил Иоанн от молодой супруги, даже государевы дела забросил, привязала она его своею ласкою, кротким нравом.

Не печалились об этом ни владыка митрополит, ни Адашев, ни Сильвестр…

– Пусть отдохнет, – говорил Макарий, – позабудется от боярских наветов и козней. Замучили его совсем, родимого.

Но не исправил Иоанна этот месяц покоя и мирной супружеской жизни, в нем опять проснулась жестокость, которую так старательно прививали ему князья Шуйские, недоверчивость, вкоренившаяся в нем с самых молодых лет, заставила его снова относиться с предубеждением и недоверием к приближенным боярам.

Широкой волной разлился снова замолкший, притаившийся на время разгул, опять пошли дикие пиры, грязные потехи, остановить царя было трудно, даже любимая им молодая супруга Анастасия только в слезах изливала свое горе, не смея перечить владыке-мужу.

Опять проснулась крамола, завелись боярские неурядицы, новая царская родня, Захарьины, недружелюбно стала глядеть на дядей царевых, князей Глинских.

Приуныли Адашев, владыка Макарий да и сам Сильвестр, убедились они, что трудно бороться с испорченным еще в молодые годы жестоким характером царя.

– А все же попытаться надо, – заметил решительно Сильвестр, – коли мы трое сами ничего не надумаем, станем молить царицу, пусть она на помощь к нам придет.

– Истинно так, – подтвердил митрополит, – ради родной страны и спасения молодого царя мы должны постараться.