Текст книги "Царский духовник"

Автор книги: Георгий Северцев-Полилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

XXXVIII

Остуда царя к своим недавним любимцам все возрастала.

Вернувшись с богомолья, расстроенный неожиданной смертью первенца-сына, Иоанн затосковал. Кипучая натура его искала какого-нибудь выхода от обуревавшего его горя, государственные заботы не утешали царя, ему нужна была оживленная бранная деятельность.

Окружающие его бояре замечали грустное настроение Иоанна, но боялись что-либо предложить ему, чтобы его рассеять.

– Великий государь, продерзок стал крымский хан, – сообщил царю Адашев, – грамоты, что подписал с тобою, не хочет уважать, немало русских он в полон себе в своих набегах забрал, тщетно отписывали мы ему, чтоб отпустил их на свободу… Молчит хан, не внемлет нашим указам. Как повелишь, великий государь?

Нахмурился Иоанн. Давно уж дерзость крымского хана была у всех на виду, не раз говорили об этом бояре, но царь из какого-то упорства старался не замечать их слов и на предложения идти походом на Крым отвечал отказом.

– Проучить пора бы басурман… – продолжал Адашев, замечая молчание царя.

– Замолчи, я знаю сам, что нужно делать, сперва должно Ливонию завоевать, она исконная наша данница, повоевал ее еще князь Юрий… А после вспомянем мы и о хане крымском.

– Как знаешь, государь, твоя царская воля, но мнится мне, что прежде с ханом должно бы нам прикончить, а уж потом с Ливонией зачать: ее всегда успеем мы повоевать.

Уверенный в согласии царя идти на хана, Адашев был смущен и оставил Иоанна, пораженный его нерешительностью.

– Что мы, отче, теперь делать будем, – обратился Адашев к Сильвестру, – сам видишь, что негоже нам с Ливониею воевать?

– Знаю, Алеша, знаю и скорблю об этом, пытаться буду отговорить царя, – сказал печально Сильвестр.

– Помогай тебе Творец, не должно христианскую державу разорять и убийства в ней чинить: наш враг исконный, татарва, возрадуется и новые помыслы против Руси святой держать будет.

– Эх, когда бы царь, как прежде, был с нами, уговорить его возможно было, – с сожалением заметил Сильвестр, – а все же попытаюсь!

Сильвестр направился к царю.

– И ты тоже, как и Алеша, советуешь мне не воевать Ливонию? – насмешливо сказал Иоанн. – Ан нет, на этот раз хочу своим умишком думать, хоть скуден он, а все же свой!

Царский духовник заметил, что влияние его на царя почти совсем исчезло и ему не удастся уговорить Иоанна отказаться от войны с Ливонией.

– Дозволь мне, государь, сказать тебе слово…

– Какое? Говори, я не прещу, но только упреждаю: о Ливонии оставь, моего решенья я не изменю.

– Из Крыма к нам идут плохие вести, кичится хан, нам должно скоро ждать его набегов.

– Вот вздумал чем ты нас пугать, отче Сильвестр, – презрительно возразил Иоанн, – не страшна нам хана похвальба, мы отразить его, как прежде, сумеем.

– Ты не подумал, государь. Коли полки свои пошлешь ты Ливонию воевать, ослабишь ты себя, а хану будет известна наша слабость.

– Молчи, отец, – грозно сдвинув брови, крикнул Иоанн, – ужель не вижу я, куда свою мысль ты правишь! Не отстоять тебе Ливонии, так решено, иду ее я воевать!

Сильвестр ничего не ответил царю, печально наклонил голову и вышел из опочивальни.

XXXIX

Начался утомительный Ливонский поход. Побережье Балтийское представлялось Иоанну важнее завоевания юга.

– Прежние дела должно все отложить, – сказал Адашев польскому послу Василию Тишкевичу, – и между государями нашими уладим дело доброе на избаву христиан, пусть будет вечный мир меж нами.

– Пусть царь вернет нам Смоленск, тогда мы вечный мир подпишем, – ответил Тишкевич.

– Никогда государь не отдаст Литве своей вотчины Смоленска, – возразил Адашев.

– Так будем мириться на шесть годов, – предложил Тишкевич, – и пусть ваш государь оставит воевать Ливонию.

Адашев пожал плечами.

– Не уговорить на это дело царя, он тверд в своем решении, а все же спрошу.

Рассердился Иоанн, когда Адашев передал ему предложение польского короля.

– Ливонцы из века дань нам слали, а тут возомнили себя свободными, поразорили церкви Божий, надругались над образами и нам в наших данях не исправились, за такие дела и примут от нас наказание, – сурово ответил Иоанн Адашеву. – Скажи послу, чтоб не совался он не в свое дело! Коли сумеют ливонцы перед Богом исправиться и своим челобитьем умолить наш гнев, тогда мы их пожалуем.

Спокойно выслушал посол ответ Иоанна.

– Ну, если так говорит ваш царь, то пусть ни мира, ни союза с Литвою он не ждет!

После отъезда посла в Москву пришла весть, что король Сигизмунд-Август заключил в Вильне договор: король обязался защищать Орденские владения от Москвы, за это архиепископ и магистр Ливонского ордена отдали ему под залог девять волостей, с условием, что если они захотят их после выкупить, то должны заплатить семьсот тысяч польских гульденов. Сигизмунд-Август обязался прежде всего отправить посла в Москву с требованием, чтобы царь не вступал в Ливонию, потому что она отдалась под покровительство королевское.

Посол его вновь прибыл в Москву с требованием, чтобы Иоанн отозвал свои войска из Ливонии.

Иоанн с достоинством ответил через посла королю польскому:

– Тебе хорошо известно, что Ливонская земля от предков наших по сие время не принадлежала никакому другому государству, кроме нашего, платила нам дань, а от римского государства избирала себе духовных мужей и магистров для своего закона по утвержденным грамотам наших прародителей. А если магистр и вся Ливонская земля, вопреки крестному целованию и утвержденным грамотам, к тебе приезжали и церкви наши русские разорили, то за эти их неправды огонь, меч и расхищение на них не перестанут, пока они не обратятся и не исправятся.

Дело грозило окончиться новою войною, но упрямство Иоанна побороть было невозможно.

Задумался Адашев: исхода никакого не было, а воевать одновременно с Ливониею и с Литвою было тяжело.

– Мне чуется, что и хан крымский прознал про нашу беду, пожалуй, и Казань от нас не оттягал бы, – сказал Адашев Сильвестру, – что посоветуешь ты, отче, как тут быть?

Прежнего Сильвестра теперь не было: исчезла уверенность, с которою он говорил с государем, да и не доверял ему теперь Иоанн.

Царский духовник сильно упал духом, нравственно одряхлел: он видел, что завистники его и Адашева преуспевали у Иоанна, нашептывали ему недоброе про них обоих…

– Для блага Руси попытаюсь я еще раз, Алеша, вразумить царя, – задумчиво сказал священник. – Коли пошлет Господь, так внемлет он нашему совету…

– А если нет?

Сильвестр глубоко вздохнул.

– Тогда да будет воля Божия, пути Его неисповедимы!

XL

Сурово встретил Иоанн вошедшего к нему Сильвестра: он, видимо, предчувствовал, зачем явился последний.

– По какому делу пожаловал ты ко мне, отче? – с легкой усмешкой спросил царь священника.

Сильвестр выдержал настойчивый взгляд своего духовного сына молча.

– Что ж ты молчишь? Сказывай, зачем пришел? – нетерпеливо повторил Иоанн.

– Просителем за сирую вдовицу, – тихо ответил Сильвестр, – правды и милости искать.

Складки на лбу царя разгладились.

– Какую? Зовут ее как? Изобидели ее мои люди али из бояр который польстился на ее достатки?

– Не один, а многие, по твоему приказу и решенью, государь!

– Толковей сказывай, я что-то не пойму, опрежде имя!

– Ливония ей имя, государь! Страждет она, бедная, от войск твоих…

Иоанн снова насупился, в глазах его блеснули недобрые огоньки: в нем просыпался прежний жестокий властитель.

– Вдовица сирая! – искривив губы, но не повышая голоса, возразил царь. – Хороша ее беспомощность! Побили ливонцы на шведском море гостей наших новгородских, твоих же земляков, а ты за разбойников этих стоишь горой! Когда б не выборгский герцог Иван, ему спасибо от меня я посылаю, так без отместки и ушли б они: он в оковы их заковал да в башню засадил! Вот каковы твои сирые люди, злом колыванцы к нам, русским, дышат!

Довольный, что ему удалось укорить своего духовника, Иоанн с той же усмешкой окинул глазами высокую фигуру стоявшего перед ним священника.

– Вина их вся лишь в том, что защищают они свою страну…

– И бьют гостей торговых! Грабят их товары и ладьи! – вскипел Иоанн. – Разбоем это я зову, а не защитой!

– Они лишь мстят за разоренья, которые чинят у них в стране твои полки, государь, не памятуя, что не с басурманами воюют, а с христианским людом.

– Лютеры они зловредные, – прошипел Иоанн, – Замолчи, поп!

Сильвестр точно сразу преобразился: его осенило какое-то вдохновенье.

– Молю тебя, государь, внемли моим прошениям, верни полки из Колыванской земли, мне сердце говорит, что горе немалое ждет тебя, коль это не исполнишь!

Иоанн вздрогнул при слове горе.

– Старик! Попомни, что не юноша безвольный я теперь, которого ты раньше пугал! Я государь, властитель всей Руси! Пусть замолчит продерзостный твой язык!

Но приказание царя не остановило смелого, уверенного в правоте своих слов Сильвестра.

– Опомнись, государь, кара Господня близка, меч Его гнева над тобою занесен! Ты сына-царевича, наследника уже потерял, смотри, чтобы потерю еще дороже и ближе сердцу твоему не послал бы тебе Творец Небесный! Еще есть время, опомнись, государь.

Царь, вне себя от гнева, поднялся и с силой ударил посохом об пол.

– Замолчишь ли ты! Велю тебя расстричь и в дальнюю обитель на Белом море сослать! – закричал Иоанн.

– Твоя воля, государь, я сам хотел просить… отпусти меня в обитель, иноческий сан давно стал мил моей душе…

Изумленный подобной просьбой, царь сразу переменился: ему стало ясно, что Сильвестр не ищет снова получить над ним влияния.

– С чего это задумал, отче? – дрогнувшим немного голосом спросил царь.

– С той поры, как призвал Господь к себе подругу мою, верную жену Пелагею, я в мыслях решил постричься… Тяжело нам, людям, терять любимых, близких нам существ! Как тяжела и грустна потеря супруги… вспомяни, государь, мои слова!

Иоанн ничего не ответил священнику, отвернулся от него и рукою отпустил его.

Непонятная тоска овладела молодым царем, предчувствие надвигающегося на него горя томило Иоанна, сердце против воли сжималось…

XLI

Враждебные царскому духовнику Захарьины были рады желанию Сильвестра удалиться в монастырь.

– Скорбит его душа о многих соделанных им неправдах против тебя, государь, и о вреде, что он нанес Руси, – нашептывал царю Захарьин, – великие грехи покою ему не дают, отпусти его, государь, с миром в обитель!

Но, несмотря на ухищрения враждебных Сильвестру бояр, Иоанн не сразу отпустил его: он точно боялся, что, расставшись с советником, так мудро помогавшим ему в течение многих лет управлять государством, он попадет под влияние дядей царицы, Захарьиных, и близких к ним бояр.

Только после вторичной просьбы своего духовника Иоанн скрепя сердце согласился отпустить его в монастырь.

Сильвестр благословил Анфима, уже женатого на дочери Якова Топоркова, и отправился в Кириллов монастырь на Белоозеро, где он постригся под именем Спиридона.

Несколько времени спустя скончалась молодая царица Анастасия. Недомогала она уже давно и медленно таяла.

Смерть ее произвела на Иоанна удручающее действие. Он невольно вспомнил о пророческих словах своего духовника и сказал Михаилу Захарьину, ставшему за последнее время близким к государю лицом:

– Улетела моя голубка чистая, Настенька милая! Какой злой человек позавидовал нашему с ней счастью, чует мое сердце, что позлобствовал тут поп Сильвестр…

– Да, нелюба была ему покойная царица, – поддакнул Захарьин.

– Ты знаешь, дядя, он и смерть ее мне напророчил.

На лице Захарьина показался притворный испуг.

– Да неужто, государь? Чует мое сердце, что извели племянницу.

Иоанн сосредоточенно слушал.

– Извели, ты полагаешь, дядя? Злого зелья дали?

Новый любимец царский не решился ответить, но только молча кивнул головой.

– Сыскать, коль так, сейчас же, не медля ни минуты, – грозно крикнул Иоанн, – и коль взаправду окажется, что извели мою голубку, придумаю я им такую казнь, что на Москве не слышали досель.

Начался строгий сыск.

Клеветники показали, что в смерти царицы виновны Сильвестр и Адашев.

– Никто, как они, – повторяли подкупленные партией Захарьиных люди, – ведь им одним нужна была смерть матушки царицы: раскрывала она царю все их хитрости и подвохи.

Адашев и Сильвестр, когда им объявили, в чем их обвиняют, просили, чтобы им дана была очная ставка с клеветниками.

Адашев написал письмо государю через владыку Макария.

"Не отрицаемся и смерти, если будем обличены, да будет суд явственный перед тобою и всею думою твоею…"

Задумался государь: просьба Адашева его поколебала, он хотел ее исполнить, тем более что Сильвестр из монастыря просил о том же.

– Негоже, государь, допускать их перед твоими очами: очаруют они тебя и детей твоих, народ и войско любит их больше, чем тебя, опять ты будешь под их властью, в их узде ходить, а теперь, когда ты отогнал их от себя, – льстиво проговорил Захарьин, – ты пришел в свой разум, отворил себе очи, смотришь свободно на свое царство и сам едино управляешь им.

Эти льстивые слова снова повернули внутренний мир Иоанна, и он отказал Сильвестру и Адашеву в их просьбе.

XLII

Для суда над обвиненными царь велел собрать собор из бояр и духовенства, одним из главных членов этого собора был игумен Вассиан и монах Михаил Сукин.

Митрополит Макарий скромно держался в стороне от других.

Несправедливые обвинения посыпались на отсутствующих Сильвестра и Адашева.

Возмутился владыка:

– Да разве можно судить людей и не дозволять им сказать ни слова в свое оправдание? Надо привести обвиненных сюда и выслушать, что они будут отвечать на обвинение.

– Владыка святой, невозможно этого сделать, – подобострастно заметил Михаил Сукин, – придут сюда волшебники великие, очаруют царя, а нас погубят.

– Ты прав, Михаил, не должно их приводить сюда: вина их явна, что еще их об ней спрашивать, – заметил Вассиан. – Судить мы их будем и без них самих.

Суд состоялся заочный.

Согласно его решению, Сильвестр был осужден "на остров, еже есть на Ледовитом море, на краю Карельского языка, в Лопи дикой".

"Адашева Алексея за все вины его отогнать от очей царских, в ливонский город Феллин назначить воеводой".

Так окончился суд над выдающимися людьми первой половины царствования Иоанна Грозного.

Иоанн, оправдывая себя перед Курбским, сообщал ему в письме:

"Для духовного совета и спасения души взял я попа Сильвестра… Он начал хорошо, и я ему для духовного совета повиновался, но потом он восхитился властью и начал совокупляться в дружбу, подобно мирским.

Подружился он с Адашевым, и начали они советоваться тайком от нас, считая нас слабоумными, не докладывали нам никакие дела, как будто нас и не было, наши мнения и разумные они отвергали, а их и дурные советы были хороши.

Пробую прекословить, и вот мне кричат, что и душа-то моя погибнет и царство разорится…"

Дальше Иоанн рассказывает в письме о воображаемых им винах Сильвестра и Адашева, заключает он свое письмо следующими словами:

"Пребывая в таких жестоких скорбях, не будучи в состоянии сносить такой тягости, превышающей силы человеческие, и сыскав измены собаки Алексея Адашева и всех его советников, мы наказали их милостиво: смертною казнию не казнили никого, но по разным местам разослали. Поп Сильвестр, видя своих советников в опале, ушел по своей воле, и мы его отпустили не потому, чтобы устыдили его, но потому, что не хотели судить его здесь: хочу судиться с ним в будущем веке перед Агнцем Божьим".

В летописях Соловецкой преподобных Зосимы и Савватия обители записано под датою: "От сотворения мира года 7087, марта третьего дня, представился ко Господу иеросхимонах Серапион, иже бе допрежь того духовником царя всей Руси Ивана IV Васильевича".

1911