Текст книги "Наско-Почемучка"
Автор книги: Георгий Струмский
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
Данчо изо всех сил дует в серебристый пионерский горн, и дали отвечают ему многоголосым эхом.
Я сижу на ящике с походной радиостанцией, а на ладони у меня лежит компас. Он безошибочно показывает дорогу во время интересных и опасных путешествий в горах. Его стрелка покачивается, как живая, ни на минуту не успокаиваясь.
Наско кидает новые письма в карман, туда, где уже лежит письмо про черепаху и письмо от Главного конструктора. Он положил руку на моё плечо и смотрит вперёд.
Осогово растёт и уже обнимает нас со всех сторон. Кусты расцветают первыми робкими цветочками. Деревья прислушиваются к песням своих жизнерадостных обитателей, ловят вершинами солнечные лучи, не хотят позволить солнышку уходить на запад. Слышится приглушённое постукивание дятла. Руен прячет свою голову в белых облаках.
В голове у Наско роятся новые вопросы и спешат сорваться с губ.
Почему дым поднимается клубами?
Почему облака не падают на землю?
Почему осины дрожат даже тогда, когда нет ветра?
Почему у водопада пена белая?
Почему листья плоские и тонкие?
Почему в густом лесу деревья более тонкие и прямые?
Где рождается эхо?
Что находится по ту сторону горизонта?
А я вглядываюсь в приближающиеся таинственные горы, гляжу на Наско и, замирая, думаю о наших будущих приключениях.
Я знаю, что мой друг, так же как и я, любит спорить и играть в шахматы до потери сознания. Но в отличие от меня он не любит откладывать сегодняшние дела на завтра.
И сегодняшние вопросы тоже.
Мы уже четвероклассники.
Перед нами – огромное бесконечное лето.
А сколько вопросов задают те, кому уже исполнилось двенадцать? Может быть, ещё больше нас. И нам скоро будет двенадцать. Наско-Почемучка глубоко вдыхает свежий воздух, морщит лоб, пригибается, чтобы не так хлестал в лицо встречный ветер, и глядит на тонкий дымок, который вьётся над каким-то далёким домиком и, извиваясь, превращается в вопросительный знак.
Тысяча и один Иван
Из блокнота писателя
Почему мы живём на Земле и даже не догадываемся, что она вертится?
Из вопросов Наско-Почемучки
Этим летом оказался я в пионерском лагере «Три бука» в Осоговских горах. На краю большой поляны расположились белые домики. Они глядели на восток глазами-окошечками.
Мы шутили, что два домика, те, что повыше других, – точно два статных и высоких брата, а хижинка, что пониже, – точно хрупкая «Ёлочка-сестричка», как об этом поётся в песне.
Вокруг домиков бесконечным хороводом кружились зелёные горные вершины, окутанные тенью и прохладой. Они прислушивались к таинственной песне гор, звучащей с незапамятных времён.
Сосновые ветки с любопытством заглядывали в окна наших светлых комнат. Иногда бродячее облачко садилось отдохнуть на красную крышу одного из домиков, прежде чем пуститься в далёкий путь, в сторону равнины, которая словно бы покачивалась, как огромная пёстрая колыбель, привязанная к вершинам Осогова и Рила.
Я люблю свежий горный воздух, упоительно пахнущий цветами и травами, поэтому и попросил, чтобы для меня здесь поставили палатку, которую я тут же загромоздил своими пожитками, состоявшими из раскладушки, двух грубо сколоченных стульев, портативной пишущей машинки, стопки чистой бумаги и коричневых томиков Аркадия Гайдара.
Работа спорилась. Я надеялся, что дней за десять я сумею выполнить заказ одной из софийских редакций и отправлюсь восвояси.
Тёплым июльским вечером приехал грузовик из села Струмского. До меня доносились детские голоса, ребята разгружали свой багаж, шумно устраивались на новом месте, но я не вышел наружу. Не хотелось оставлять приютную прохладу моей палатки.
– Милчо, осторожнее с радиостанцией! – кричал кто-то.
– Данчо, дай мне руку, я никак не слезу! – пищал тоненький голосок. – Только сначала возьми альбом и смотри, чтобы листки не рассыпались.
– Товарищ Николов, можно, мы с Наско будем жить вон там, наверху? Оттуда видно вершину Руен.
Потом голоса отдалились и стихли.
Я перестал думать о новых обитателях лагеря и опять взялся в сотый раз переписывать абзац, который никак не получался и мучил меня с самого утра.
Близился вечер.
Насторожило меня какое-то неясное и продолжительное шушуканье.
Кто-то то ли полз, то ли крался мимо палатки.
Через проём я увидел, как чья-то тень метнулась по земле и скрылась. Вроде бы ползли двое. Кто-то ойкнул, другой шикнул на него.
Я встал, неслышно подошёл к палаточному окошку. Придав своему лицу самое свирепое выражение, я стал у окна и начал ждать. Ойканье повторилось. Из-за брезентовой стенки показалась чья-то тень, качнулась и двинулась в сторону палатки. Сначала появился тёмный ёжик чьих-то волос, следом – вспотевший лоб. Сверкнули стёкла очков, которые едва держались на курносом веснушчатом носишке.
Увидев страшную мину, которую я постарался изобразить, хозяин очков замер. Я не мигая глядел через свои толстые, в пять диоптрий, стёкла. А на меня смотрели глаза, наоборот, часто мигающие от смущения и неловкости.
Тень возле стенки снова качнулась, и придушенный голос спросил:
– Наско, что ты там видишь?
Вопрос был явно обращен к возникшей перед моим окном голове. Но голова так и оставалась неподвижной и безмолвствовала. Только хитроватые глаза часто-часто моргали.
– Ну, Наско, видно, что ли? – простонал голос. – Мне тяжело тебя держать.
Я снял очки и подмигнул.
Тогда две поцарапанные и замурзанные руки протянулись к оконной раме.
Палатка качнулась.
Виновато улыбаясь, обладатель любопытной головы спросил:
– Почему вы не зажгли лампу? Ведь уже смеркается.
– У меня нет лампы.
– Хотите, мы протянем провод и поставим электрическую лампочку?
Я не успел ответить, потому что слабеющий «подземный» голос простонал:
– Эй, Наско, ты мне хребет сломаешь!
И голова скрылась. Тень вздрогнула, распалась на две половинки, и кто-то за окном тяжело шлёпнулся на землю.
Так я познакомился с Наско-Почемучкой и с Ванкой.
Через минуту оба вошли ко мне в палатку, на этот раз через дверь. Стряхнули землю и налипшие травинки со своих коротких штанишек и белых рубах и протянули мне руки. И, оглядев мою обстановку, тут же принялись за дело.
Через час в моей палатке горело электричество. Наско и Ванка представили мне Цветанку и Латинку – «самые симпатичные девчонки в нашем отряде, даже мальчишки соглашаются с ними дружить», – сообщил Наско торжественно, а Цветанка и Латинка прямо засияли от такой похвалы. Познакомили меня с центром нападения школьной сборной: «Это Данчо, он никак не верит, что Земля круглая».
Самый маленький – Милчо Техника – представился мне самостоятельно.
А через несколько дней они сумели сделать меня участником почти всех своих планов и игр. Говорю «почти», потому что не было никакой возможности вникнуть во все планы и принять участие во всех играх при неистощимом воображении Наско-Почемучки и при неисчерпаемой энергии ребят из Струмского.
Однажды мы целый час искали в лесу Милчо Технику, который потерялся во время игры в пряталки. Мы обнаружили его, когда он стал громко кричать от страха. Оказывается, он увидал лошадь и его испугала эта неожиданная встреча.
Мы совершили поход к вершине Руен. Впереди с компасом в руках шествовал Наско. Но он и без компаса прекрасно ориентировался в горах и в долинах и в переплетённых, точно джунгли, зарослях. Очень точно определял направление по мху и лишайникам, покрывающим камни, по корням деревьев, а ночью – по крупным летним звёздам, которые знал, как свои пять пальцев.
– Да это же совсем просто, – объяснял он. – Крона дерева гуще с южной стороны. Муравьи возводят муравейники тоже с южной стороны ствола или валуна. В жару с южной стороны на деревьях выступает больше смолы, чем с северной.
При помощи радиостанции, смонтированной наверху, в комнате двух приятелей мы по радио связались с Софией и разговаривали с Васко, двоюродным братом Наско, учеником школы имени Юрия Гагарина.
Николов, симпатичный и всегда улыбающийся учитель из села Струмского, открыл в лагере первую выставку произведений Латинки.
На открытии не было прославленных искусствоведов – вероятно, их задержали в Софии неотложные дела. Отсутствовали, разумеется, и корреспонденты центральных газет. Но Милчо Техника, который к тому времени ещё не потерял свой фотоаппарат, сделал хорошие снимки. На групповом портрете я нахожусь слева от Николова, но меня видно только до носа, остальное у Милчо не поместилось в кадр. Экспозиция была устроена с теневой стороны «Ёлочки-сестрички». Рисунки были прикреплены к стенке кнопками.
Гордая и взволнованная Латинка в новом платье цвета морской волны смущённо сутулилась возле соснового ствола. Я ей рассказал, что когда-то подобную выставку устроил сам Владимир Димитров-Мастер. Его выставка в селе Шишковцы была развешена среди его двора между грушевых деревьев и яблонь. Картины были прикреплены прищепками к бельевым верёвкам. В «выставочный зал» в молчании прибывали зрители. Крестьяне и крестьянки, дети, старики – все шли, чтобы взглянуть на ослепительно белое солнце на холсте, на яблоки и крупные гроздья винограда, на нежные профили мадонн, на золотые снопы, которые несли крепкие и здоровые жнецы. Зрители шли, чтобы узнать самих себя на холстах, написанных жаркими и вечно не стареющими красками… И там, говорил я Латинке, тоже не было фоторепортёров, и критики не попали в эту картинную галерею: погрузившись в столичные развлечения, они проглядели столицу настоящего искусства. И всё же вряд ли в то время была на свете выставка прекраснее той.
На одной картине Наско-Почемучка и Ванка (которого неизвестно почему иногда называют странным именем Иввик) были изображены среди поляны, где они ищут невидимых кузнечиков.
На другой картине Цветанка раскладывает свою матрёшку и кормит с ложечки самую маленькую.
Была и ещё одна очень пёстрая и весёлая картина, изображавшая три стройных домика, рядом с которыми приютилась и моя палатка.
С самого первого дня нашего знакомства Наско-Почемучка засыпал меня вопросами. Доверчиво просил меня ответить, почему клубится дым и почему осины шумят даже без ветра, а потом я уже просто не мог от него отделаться.
«Скажите, товарищ Асенов, почему облака не падают на землю?»
«А почему пена у быстрого потока белая?»
«Почему листья плоские? А почему в густом лесу деревья тонкие?»
«Где зарождается эхо?»
«Как может аист спать на одной ноге?»
«Растут ли деревья зимой?»
«А что там, за горизонтом?»
Невозможно запомнить все его вопросы. Я начал было их записывать, но тут же понял, что мне не хватит той пачки бумаги, которую я с собой привёз. Наско научился стучать на моей машинке. И первым делом написал с десяток вопросов. Их он отправил в журнал «Космос», потому что я так и не сумел ответить ни на один из них.
Наско поглядел на меня с иронией и разочарованием, а Ванка удивился:
– Значит, и писатели не всё знают, товарищ Асенов?
Пришлось признаться, что и писатели не всё знают и они спрашивают и расспрашивают о многих вещах. И они ищут ответа на тысячи вопросов. И вопросов у них, пожалуй, намного больше, чем имеется на свете ответов.
И вот тут, в пионерском лагере «Три бука» в Осоговских горах, на восьмой или девятый день с начала смены, точно я уже не помню, начинается история, которую мы назвали «Тысяча и один Иван, или Новые приключения Наско-Почемучки».
Эту книгу я написал вместе с Наско и Ванкой. Точнее – это они всё пережили и рассказали мне.
Мы решили, что начнёт рассказывать Ванка, а Наско-Почемучка продолжит.
Эта история так увлекла нас, что мы все забыли о срочном заказе софийской редакции. Могу себе представить, какую физиономию состроит главный редактор, когда меня увидит! Уж конечно, она будет пострашнее моей в тот вечер, когда голова Наско «вознеслась» и замерла против моего палаточного окошка.
Рассказывает Ванка
Никогда мне и в голову не приходило, что я, Ванка Ковачев, сяду сочинять повесть.
Читать я люблю, это верно. Люблю читать про приключения и научную фантастику, но больше, чем книги, я люблю технику. О какой-нибудь машине я могу вам рассказывать часами.
Но история, которая произошла со мной и с Наско-Почемучкой так интересна и необычайна, что я не успокоюсь, пока не поделюсь ею с кем-нибудь. Если бы кто-нибудь другой рассказал, я бы с трудом поверил.
Как вы уже поняли из заглавия, наш рассказ пойдёт об Иване, но сначала я скажу несколько слов о самом себе. Не то чтобы я был какой-нибудь важной персоной. Вовсе нет. Ну просто я должен толком представиться. Я из села Струмского. Учусь в четвёртом классе. А точнее, перешёл в пятый. Мой отец – агроном, а мама – учительница. Когда мне поручают что-нибудь сделать, папа обычно говорит:
«Давай-ка ступай один, ты не маленький, тебе уже одиннадцать».
Тогда в разговор вмешивается мама: «Как это – один? Ребёнку всего одиннадцать!»
Этот конфликт, тяжёлые будни мои, начался сразу же после того, как я появился на свет. Отец хотел назвать меня Иваном – в честь деда. А мама придумала более современное имя – Виктор.
Папа говорил – Иван. Мама возражала – Виктор. И ни один не хотел уступать. Меня, конечно, никто и не спрашивал. Так мне и дали два имени: Иван – Виктор. А сокращённо – Иввик. Пишется через два «в».
И каждому, кто, естественно, удивляется, услышав такое имя, мне приходится объяснять. Не знаю, как вы считаете, но я думаю – лучше всего дать человеку немного подрасти и пусть он тогда сам выбирает себе имя. Разве это не было бы справедливо? Может быть, кому-нибудь захочется, чтобы его звали Страхил или Чавдар, а ему говорят – у тебя уж есть имя и живи с ним, пожалуйста.
Нет, я всё-таки никогда не подозревал, что сяду сочинять повесть. Сейчас я вижу, как это трудно. Разве так надо писать? Есть у меня описание природы? Нету! Портретов героев тоже нет. Пока только рассказывал про своё имя.
Как бы мне отделаться от ненужных подробностей и перейти к главному? О чём сперва рассказать?
Пожалуй, приступить к рассказу надо с фотографии, с неё всё и пошло.
Да. Вся эта история, о которой я собираюсь вам рассказать, началась в летнем пионерском лагере «Три бука». Началась она с одной фотографии. Обыкновенной чёрно-белой, помещённой в газете «Септемврийче». Там был изображён трактор. Один из самых небольших советских тракторов, всего в сорок пять лошадиных сил. Гусеничный, как и полагается.
На тракторе стоял смуглый темноволосый парень. Одну руку он держал на рычаге, а другую, сжатую в кулак, поднял вверх. Этот незнакомый парень точно глядел мне прямо в глаза и словно вот-вот собирался сообщить что-то очень важное.
Трактор был в точности такой, как у нас в сельхозкооперативе, а парень был похож на дядю Кольо, бригадира трактористов. Мы в четвёртом классе уже знакомились с такими машинами, этой весной у нас даже была практика, и нам объясняли, как ими управлять.
Дядя Кольо всегда меня пытает:
– А ты, Иввик, кем хочешь стать?
– Не знаю ещё. Мама говорит – инженером, а папа настаивает, чтоб – агрономом.
– А сам-то ты что решил? Душа-то у тебя к чему лежит?
– Может быть, и трактористом стану, – замечаю я нерешительно.
– А почему бы и нет? – отвечает дядя Кольо. – Лучшая профессия для настоящего мужчины. Вот придёте вечером с Наско на наше собрание, увидите одного очень интересного человека – тракториста из трактористов.
Я не смог пойти и не видел этого тракториста из трактористов, как выразился дядя Кольо, но мой друг Наско на собрании побывал… Ну вот, опять я отклонился и начал рассказывать о другом. Так вот, вся эта история началась со снимка в газете. Большое дело, подумаете вы. Обыкновенный снимок! В каком это кооперативном хозяйстве нет советского трактора? И не по одному, а много и различных марок. И трактористов тоже полно.
Думаете, это обыкновенный снимок?
Нет! Этот снимок был сделан в 1940 году. Представляете себе – в 1940 году! Меня тогда и на свете не было. И Наско и всех моих товарищей не было. На этом снимке – первый советский трактор, отправленный за границу, первый советский трактор, прибывший в Болгарию.
На тракторе стоит темноволосый парень, левая рука – на рычаге, а правая сжата в кулак и поднята вверх, и он глядит мне прямо в глаза, вот-вот заговорит.
Я нагнулся к газете и стал читать заметку под снимком.
Вырезка из газеты
«Посетите выставку сельскохозяйственной техники. Машины из Германии, Англии, Франции, Швеции». Так гласила афиша у входа в выставочный зал недалеко от Варны.
В просторном помещении были установлены различные машины: тракторы, комбайны, молотилки. Больше всего народу толпилось в дальнем полутёмном углу.
Некоторые задерживались там надолго, другие вставали на цыпочки, заглядывали поверх их голов и испуганно отходили.
Советский трактор!
Худенький темноволосый парнишка не сводил с него глаз. Сорок пять лошадиных сил, пятикорпусный плуг, а сталь какая – чудо!
– Вот как он заводится, – объяснял ему советский специалист. – Понимаешь? – добавлял он уже по-русски.
– Да, да, понимаю, – кивал парнишка, неуверенно трогая рычаги, прикладывая ухо к обшивке, прислушиваясь к голосу мотора, поглаживая блестящую сталь. Он ласково гладил каждую часть трактора, а в шуме мотора ему слышалась музыка.
Уже часа три парнишка вертелся возле трактора – изучал его, заглядывал в кабину, заглядывал под гусеницы и не мог оторвать взгляда от слов, выгравированных на плуге – завод имени Октябрьской революции.
– Эй, парень, давай-ка отсюда. Экспонаты трогать воспрещается, – пихнул его в плечо мрачный сторож.
– А почему воспрещается? – выпрямился паренёк.
– Что ты всё крутишься возле этого трактора? – сказал сторож, краснея от злости. – Что, других машин, что ли, нет? Вон целый зал полон тракторов.
– А если меня интересует именно этот? – огрызнулся паренёк.
Сторож побледнел. Его тонкие чёрные усы дрогнули.
– Ясно, чего ты тут столько времени вертишься, ты и не которые другие твои приятели из Велинова, но…
Из-за трактора опять появился советский специалист и, видимо услышав, о чём идёт речь, резко повернувшись к сторожу, сказал по-русски:
– Здесь – советская территория.
– Что, что? – процедил сквозь зубы сторож. Глаза паренька вспыхнули.
– Он говорит, что тут, где находится трактор, – считается советская территория. И ты сейчас стоишь на советской земле. Переводить тебе надо, да? – сказал парень, подбодрённый советским специалистом.
Сторож отскочил и пошёл прочь, что-то бормоча себе под нос. Темноволосый парень и русский рассмеялись. Выяснилось, что они оба – Иваны.
– Погляди-ка, вон идёт твой товарищ – бай Владо!
Иван обернулся.
От входа двигались бай Владо, молодой сотрудник советского посольства и ещё один незнакомый человек.
Как обстоят дела? Состоялась ли наконец покупка? Ведь всё шло так негладко! Неужели на этот раз штатские генералы акционерного общества «Трактор» и финансовые власти не измыслили новых препятствий? Ну, что же бай Владо идёт так медленно?
Паренёк пытался прочесть ответы на мучившие его вопросы по лицу своего друга и односельчанина. Владо жестикулировал, сдвинув кепку на затылок, морщинки на его широком лице разгладились, он улыбался. Значит, был доволен? Но почему же все трое идут так медленно?
Иван сделал несколько нетерпеливых шагов навстречу.
Владо увидел его и поманил к себе пальцем.
– А этот сокол будет у нас трактористом. Видали такого, а?
– Он молодец, – подтвердил советский специалист и сердечно пожал ему руку. – Поздравляю. Видишь, напрасно ты опасался.
– Не прикажете ли сфотографировать? – спросил незнакомый мужчина.
– Да я тебя за этим и привёл. Снимай! – сказал бай Владо. Фотограф снял аппарат с плеча и расстегнул футляр.
– Иван, стань там, возле кабины, – сказал Владо.
– Подождите, подождите. Минутку.
Паренёк засуетился, схватил с ближайшего стула какой-то узелок и скрылся за трактором.
– Стойте секундочку, я сейчас, – выглянул он оттуда и опять исчез.
Бай Владо вытер рукавом вспотевший лоб: ну, вот и ладно, все документы теперь в порядке. Этот красавец теперь наш будет. Фотограф поморщился:
– Освещение плохое.
– А ты подойди поближе, оттуда и снимай. – И тихо добавил: – Столько света отпустили господа советскому трактору, да и того им жаль.
Иван вышел из-за трактора. Он успел переодеться. Даже бай Владо изумился, увидев его таким нарядным и торжественным, в белоснежной рубашке.
В углу продолжал ворчать сторож:
– Ещё и фотографируют, только зевак собирают!
Но подойти ближе не решился.
Набралось много народу. Фотограф приседал, выбирая удобное место. А паренёк стоял в своей белой рубахе там, на тракторе, на советской территории. Схватившись за рычаг, Иван видел перед собой не душный торговый зал, а широкое, бескрайнее поле, такое, о котором читал в книгах, такое, которое жило в его мечтах.
Он улыбнулся своему видению и, сжав мозолистую ладонь в кулак, поднял руку и послал ему приветствие.
– Готово, господин. Вот квитанция, – сказал фотограф, распрямляясь. – Как я сказал уже, завтра получите снимок. В студии Выжарова изготовляются фотографии высокого качества…
(Продолжение следует)