Текст книги "Сестра Земли"

Автор книги: Георгий Мартынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Это напоминает термит, – сказал он. Термит!..

Белопольскому показалось, что его оглушили обухом по голове.

Огонь!..

В чаше горел огонь. Огонь был оставлен венерианам неизвестными звездоплавателями, и венериане потеряли его. Они не умели сами получить огонь, но память о нём сохранилась у них, и они просили зажечь его снова.

Так, именно так! Разгадка найдена.

– Чем можно зажечь его? – спросил он.

– Если это слой термита, – сказал Романов, – то он должен был давно выгореть. Термит горит быстро.

– Это вещество не земного происхождения. Возможно, что это совсем не термит. Но оно должно гореть.

– Термит поджигается магнием, – сказал Романов. – У нас его нет. Но у Второва он, конечно, есть.

– Это не термит, – повторил Белопольский, – нет ли у вас спичек?

– Конечно, нет. Но у нас есть аккумуляторы.

– Скорее! – нетерпеливо сказал Белопольский.

Аккумуляторы дают постоянный ток. При достаточно высоком напряжении получить с его помощью огонь проще простого. Для этого достаточно приблизить друг к другу два проводника, соединённые с полюсами аккумулятора. Между ними появится вольтова дуга. От неё легко зажечь щепку или бумагу.

– Осторожнее! – сказал Романов, когда в руках Белопольского жёлтым пламенем вспыхнул листок из блокнота. – Если это всё-таки термит, появится очень высокая температура.

Как только появилось пламя, венериане поспешно отошли от машины. Было ясно видно, что они испуганы. Тот, который держал в руках чашу, быстро поставил её на пол и отступил вместе со всеми.

– Они знают, что произойдёт, – сказал Романов. – Ради всего святого, осторожнее!

– У нас нет выбора! Белопольский поднёс горящую бумагу к чаше. Бросить её он не решился. Бумажка могла погаснуть, – а кто мог знать, что последует в случае неудачи!

Пламя бумаги коснулось внутренней поверхности чаши. Короткая вспышка!.. Облачко дыма взлетело и растаяло в воздухе.

Над каменной чашей высоко поднялось бледно-голубое пламя.

Такой огонь даёт тонкая плёнка горящего спирта.

Огонь был «холодным». Стоя рядом с чашей, Белопольский не чувствовал никакого тепла.

– Это не термит, – сказал Романов.

Венериане не отрываясь смотрели на чашу. Пламя не ослепляло их, оно было совсем слабым. Потом они стали медленно приближаться к ней.

Белопольский вошёл в машину.

Люди стали свидетелями языческого поклонения огню. Каждый венерианин дотрагивался головой и руками до чаши и «отходил» к стене. Эта церемония заняла много времени, – венериан было не меньше двухсот.

Но вот последний венерианин «поклонился» чаше. Возле неё остались пятеро. Один из них поднял чашу и понёс её к выходу. Все пошли за ним.

Казалось, они совсем забыли о людях.

«Комната» опустела. Люди остались одни.

– Стоило стараться! – сказал Белопольский, пожимая плечами.

Но не прошло и двух минут, как двое венериан вернулись. С ними было десять «черепах».

– Ну вот и всё! – сказал Романов. – Больше мы им не нужны, и они покончат с нами.

– Не думаю, – ответил Белопольский, выходя из машины.

Венериане подошли и упали перед ним на пол. Константин Евгеньевич не удивился, – он ожидал этого. Преклоняясь перед непонятным им пламенем, венериане должны были преклоняться и перед теми, которые зажгли его. Но почему они не делали этого раньше, если знали, что люди могут дать им огонь? Это было совсем не «по-человечески».

«Это не преклонение, а выражение благодарности», – подумал Белопольский.

Венериане поднялись. Они жестами попросили человека пройти с ними в комнату со столом.

Что им ещё нужно?

Белопольский исполнил их желание.

На «столе» остался недавно сделанный рисунок. Венерианин поставил возле «звездолёта» восемь кубиков. Это изображало восемь человек, оставшихся в нём. В контуре озера он поместил пять других кубиков.

Почему пять? Ведь пленников было трое.

Но тут же всё объяснилось. Венерианин указал на кубики и протянул руку к Белопольскому. Потом указал на себя и другого венерианина.

Пока что было достаточно ясно. Пять кубиков изображали трёх людей и двух венериан.

Что будет дальше?

Дальше произошло такое, что Белопольский никак не ожидал. Венерианин взял пять кубиков и перенёс их к звездолёту.

Сомнений не было! Венериане хотели посетить корабль!

Белопольский был изумлён. Выходило, что венериане нисколько не боялись корабля. Они даже хотели осмотреть его.

Но не только удивление почувствовал начальник экспедиции. Он окончательно запутался в вопросе, за кого считать венериан. Кто они? Высокоразумные существа или дикари, поклоняющиеся каменной чаше и горящему в ней огню, который им, очевидно, не нужен? Понятие о высоком развитии разума не вяжется с той картиной, которую люди наблюдали недавно. А желание посетить корабль совершенно не вязалось с представлениями о дикарях, которые должны бояться непонятного огромного предмета.

Простая и естественная мысль, что люди слишком мало знают о жителях Венеры, чтобы делать выводы, почему-то не приходила в голову Белопольского. Его раздражали эти загадки, встававшие одна за другой. Он был до предела измучен трёхдневным пленом и непрерывной тревогой. Он не мог рассуждать сейчас с обычной ясностью мысли. Но по той же причине он не додумался и до этого.

Что ответить венерианам? Разумеется, согласиться! Пусть посетят корабль, если им этого хочется.

У Белопольского мелькнула мысль, что хорошо бы захватить одного венерианина на Землю, но он тут же с негодованием отбросил её. Это было бы гнуснейшим насилием, недостойным советского человека. Как могла возникнуть подобная мысль?..

Он повторил движения венерианина, показывая этим, что согласился на просьбу.

Они вернулись к вездеходу.

– Чем они будут дышать на нашем корабле? – спросил Романов, когда Белопольский рассказал о намерении венериан.

– Это совсем просто, – ответил Константин Евгеньевич, – воздухом Венеры.

Белопольский вошёл в машину. Он пригласил обоих венериан последовать за собой, но они отказались.

Значило ли это, что они дойдут сами? Или Белопольский снова не понял их? И то и другое было возможно.

«Черепахи» подняли и понесли вездеход. Венериане пошли за ними.

«Город» по-прежнему казался пустым. Но люди уже знали, что это впечатление обманчиво.

«Жаль, что мы не видели, их жилищ, – подумал Белопольский. – Те дома, где мы были, явно не жилые. У них должны быть мастерские, где изготовляются, например, блюда».

Их пронесли мимо знакомого дома «тюрьмы». Белопольский и Романов тревожно подумали, что «черепахи» повёрнут к ней и оставят их на этот раз на верную смерть. Но они прошли мимо опасного места.

Вот, наконец, и розовый туннель.

Оба венерианина, сопровождавшие машину, повернули куда-то в сторону и исчезли. «Черепахи» вошли в воду.

Почти трое земных суток люди пробыли в плену у венериан, в подземном «городе». Что они видели за это время? Можно сказать, – ничего! Что узнали о венерианах? Очень мало!

Приключение, едва не стоившее им жизни, ни на шаг не продвинуло вперёд их знаний о жителях планеты. Загадок стало, пожалуй, ещё больше.

Вот и дно озера, освещённое слабым светом загадочных брёвен.

Лесная просека…

Снова появились венериане. Было совершенно очевидно, что они вышли из пещеры другим, наземным, выходом и обошли озеро по берегу. Значило ли это, что венериане не могли находиться под водой? Безусловно.

Берег реки…

И, наконец, в темноте ночи громадой возник перед людьми силуэт родного корабля.

Конец плена

Несколько минут восемь человек в каком-то оцепенении стояли перед светящимся экраном. Радость и горе, надежда и отчаяние – чувства, противоречившие друг другу, боролись в них, попеременно уступая место одно другому. Они боялись поверить своему зрению и страстно желали, чтобы всё это не оказалось сном.

То, что они видели, было слишком невероятно. Появление вездехода, который на глазах трёх членов экипажа был унесён в озеро, походило на сказку.

Всего несколько минут назад Мельников сказал: «Если они найдут нужным, то сами доставят тела наших погибших товарищей». И вот, словно ему в ответ, машина стоит у двери выходной камеры. В ней должны находиться три мёртвых тела.

Но приборы пульта решительно опровергали такой вывод. Фильтровальная установка работала. Никто, кроме Белопольского, Баландина или Романова, не мог пустить её в ход, не мог даже проникнуть в выходную камеру.

Но как могло случиться, что кто-то из них остался в живых, если кислород в резервуарах вездехода кончился ещё вчера? Под водой, без доступа наружного воздуха его нельзя экономить.

– Может быть, вернулся только один из них, – прошептал Мельников.

Это было единственным и, очевидно, правильным объяснением. На одного человека кислорода могло хватить на лишние сутки.

Кто же из трёх вернулся на звездолёт? Кого придётся оплакивать?..

Один из тех, кого они уже «похоронили», находился в выходной камере, совсем рядом. Но из восьми человек ни один не кинулся к ней. Они хорошо знали, что внутренняя дверь не откроется раньше чем через двадцать минут. Мучаясь неизвестностью, все оставались на месте, не спуская глаз с экрана.

И они увидели…

В состоянии растерянности никто не догадался включить прожектор и осветить вездеход. В полумраке ночи он казался неясной тенью. И вот рядом с ним появились другие, движущиеся, тени.

Их было три!

Но ведь кто-то, пусть даже один человек, находился в камере. Людей возле машины не могло быть больше чем двое.

Но теней было три.

Наклонившись к экрану, звездоплаватели напряжённо всматривались.

Одна из этих теней… Они узнали высокую фигуру Белопольского. Возле него смутно шевелилось что-то… два существа, тёмные силуэты которых имели странные, непривычные формы… Что это?..

– Зажгите свет! – приказал Мельников.

– Не надо! – вдруг закричал Князев. – Это венериане!

– Да, это они! – взволнованно подтвердил Коржёвский.

Новая, и ещё более поразительная неожиданность!

Неужели удалось найти общий язык с обитателями озера? Неужели венериане обладают развитой техникой и сумели снабдить людей кислородом для дыхания? Но как иначе могли остаться в живых оба звездоплавателя? В выходной камере, очевидно, находился Баландин. Белопольский почему-то оставался снаружи вместе с венерианами.

Из трёх человек двое были живы.

– Мы не ошиблись, – сказал Топорков. – Рация вездехода вышла из строя. А личных у них не было.

– Да, – со вздохом отозвался Мельников, – это ясно. И не менее ясно, что Василий Васильевич погиб. У него была личная рация.

Всё указывало на печальную истину. Если бы Романов был жив, связь была бы давно восстановлена. Но он погиб, в этом невозможно было сомневаться. Напрасная и бесполезная смерть – оба человека, из-за которых погиб Романов, были живы.

– О чём мы думаем? – сказал Игорь Дмитриевич. – Почему не включаем связь с камерой?

Даже об этом они все забыли…

– Но ведь Баландин и сам может вызвать центральный пульт. Почему же он этого не делает?

Топорков повернул ручку и нажал кнопку. Боковой экран вспыхнул, появилась внутренность выходной камеры.

Крик радости и испуга вырвался у всех.

В камере живой и, по-видимому, невредимый, стоял Василий Романов. На его руках было неподвижное человеческое тело, с бессильно повисшей головой. С ужасом они узнали в нём Баландина. Профессор казался мёртвым.

Геолог смотрел на приборы. На общий крик, который должен быть слышен в камере, он никак не реагировал.

Топорков пристально вгляделся и понял, в чём дело.

– У него нет рации, – сказал он, – она куда-то исчезла. Сквозь шлем он нас не слышит.

Вернулись все трое. Это было необъяснимо!

Как это произошло?.. Никто не хотел мучиться догадками. Пройдёт немного времени, и они всё узнают.

Они видели, как геолог осторожно положил тело Баландина на пол. Потом он снял с себя противогазовый костюм и начал раздевать профессора.

Так, значит, он жив! Никто бы не стал снимать костюм с мёртвого.

– Василий Васильевич! – тихо позвал Мельников.

Геолог вздрогнул и повернулся на голос. В выходной камере не было экрана, и он не мог видеть, кто с ним говорит.

– Я слушаю, – сказал он.

– Василий Васильевич, дорогой! Мы так рады! Что с Зиновием Серапионовичем? Почему Константин Евгеньевич не вошёл в камеру?

– Он остался с венерианами. Они пришли к нам в гости. Зиновий Серапионович очень плох. Пусть Степан Аркадьевич приготовится принять его.

Романов говорил «возмутительно» спокойно. Точно они трое вернулись из короткой поездки и ничего особенного с ними не произошло.

– Немного потерпите, – прибавил он, – мы вам всё расскажем. Константин Евгеньевич приказал, чтобы вы ни в коем случае не зажигали прожектор.

– Мы просто забыли о нём, – ответил Мельников.

– Очень хорошо. Глаза венериан не выносят света. Встретьте меня у двери камеры с носилками. Процесс окончится через десять минут. Да! Ещё надо – герметически закрыть все двери, кроме коридора, идущего от камеры к центральному пульту, самого пульта и обсерватории. Но сначала надо доставить Зиновия Серапионовича в госпиталь. И всюду уменьшить свет.

– Зачем это?

– Я же говорил, к нам в гости пришли венериане. Придётся пустить на корабль воздух Венеры. Иначе наши гости не смогут дышать.

– Но как вы остались живы?

– Об этом после.

Пришлось сдержать нетерпение. Геолог был достойным товарищем Белопольского. Было ясно, что он и не подумает удовлетворить их любопытство.

Семь человек отправились к камере. Мельников остался на пульте, чтобы выполнить приказ начальника экспедиции. Пустить в часть помещений звездолёта воздух Венеры было не страшно. Придётся только всем надеть противогазы. Потом, когда венериане покинут корабль, его можно быстро освободить от формальдегида и углекислого газа. Фильтровальные установки были достаточно мощны.

Внимательно следя за всем, что происходило внутри корабля и за его бортом, Мельников часто останавливался взглядом на высокой фигуре Константина Евгеньевича, который медленно и, казалось, совсем спокойно прохаживался возле вездехода. Там же виднелись трудно различимые в темноте небольшие фигурки венериан.

Кто бы мог подумать совсем недавно, что между людьми и жителями Венеры так быстро возникнут дружеские отношения? Всего несколько часов тому назад это казалось безнадёжно недостижимым.

Только что всё казалось потерянным, трое человек погибшими, цель экспедиции – недостигнутой. И вот, точно волшебством, всё изменилось. Начальник экспедиции и его спутники живы, венериане через несколько минут будут здесь, внутри корабля.

Бурная радость, которую Мельников испытывал, увидя живым учителя и друга, сменилась спокойным и ровным ощущением счастья. И только мысль о Баландине, который, по словам Романова, находился в тяжёлом состоянии, омрачала радость. Что с ним?..

Мельников видел на экране, как отворилась дверь выходной камеры, видел, как Второв и Князев приняли от Романова безжизненное тело Баландина и бережно уложили на носилки. Потам, сопровождаемые Андреевым и Коржёвским, они понесли профессора в госпитальный отсек. Пайчадзе, Топорков и Зайцев горячо обнимали молодого геолога.

А немного спустя Мельников и сам обнял чудом спасённого товарища.

– Надо торопиться! – оказал Романов. – В баллоне Константина Евгеньевича почти не осталось кислорода.

Мельников невольно взглянул на экран.

Белопольский всё так же медленно «прогуливался» возле машины. Было совсем не похоже, что этот человек знает, что промедление может стоить ему жизни. Но он, конечно, хорошо это знал.

– Что надо делать? Говорите скорей!

– Открыть обе двери выходной камеры.

Почему Белопольский не входит на корабль? Неужели нельзя оставить венериан одних на несколько минут?

Мельников действовал быстро. Закрыть все люки и двери – это заняло одну минуту. Баландина уже внесли в лазарет. Мельников предупредил Андреева, что он и Коржёвский вместе с больным будут отрезаны от остальных помещений на всё время пребывания на корабле венериан. Тревога за командира, находящегося в смертельной опасности, заставила его забыть обо всём, и он даже не спросил у врача о состоянии пострадавшего. Впрочем, Андреев всё равно не мог ещё ничего сказать.

– Одевайтесь! – приказал он всем остальным.

Не прошло и пяти минут, а все и он сам уже были в противогазовых костюмах.

Мельников протянул руки к нужным кнопкам.

Конструкторы звездолёта сделали всё, чтобы оградить корабль от проникновения в него воздуха другой планеты.

В космическом рейсе это было одной из важнейших задач. Совершенная автоматика, установки фильтров, взаимная блокировка дверей и окон обсерватории, термические выключатели дверных кнопок – всё подчинялось одной цели. Открыть обе двери выходной камеры случайно было совершенно невозможно. Чтобы сделать это, приходилось один за другим выключить шестнадцать автоматов.

Усилием воли Мельников подавил в себе невольно возникшее чувство протеста. Приказ командира звездолёта должен быть выполнен.

Погасла расположенная в центре пульта, на самом видном месте, ни разу с самого старта на Земле не потухавшая лампочка. Её зелёный свет сменился красным – грозным сигналом катастрофы. Спустились к нулю стрелки приборов автоматики. Корабль лишился защиты!

Мельникове положил пальцы на последние кнопки. Укоренившееся в четырёх космических рейсах, вошедшее в плоть и кровь звездоплавателя сознание, что этого нельзя делать, против воли удерживало его руку.

Понадобилось физическое усилие, чтобы нажать легко поддающиеся кнопки.

То, что, казалось бы, никогда не произойдёт, свершилось…

Белопольский терпеливо ждал. Он знал, что Мельников не будет медлить. Но он чувствовал, как всё труднее и труднее становится дышать. Кислород в баллоне кончался. Резервуары вездехода были уже пусты. Они вернулись к кораблю буквально в последний момент.

Может быть, ему следовало войти в камеру вместе с Романовым? Но как отнеслись бы к этому венериане? Они могли уйти, а Белопольский придавал огромное значение предстоящему посещению корабля жителями Венеры. Это было столь важно, что он не колеблясь решился впустить в звездолёт воздух планеты.

Оба венерианина стояли возле вездехода. «Черепахи», принёсшие машину, куда-то исчезли. Прозрачная темнота, чёрный контур близкого леса, почти невидимая река – всё это Белопольский видел впервые. Он знал, что сумерки уже окончились, что сейчас ночь. Её относительная «светлость» не удивляла астронома, – он ждал этого.

Полчаса показались ему бесконечно долгими.

Но вот с хорошо знакомым мелодичным звоном раскрылись двери выходной камеры. На Землю быстро спустились трое и подбежали к нему.

Белопольский с облегчением увидел в руках одного из них кислородный баллон.

Кто-то сильно сжал его в объятиях. Белопольский сумел разглядеть, что это Пайчадзе. Двое других возились за его спиной.

– Задержите дыхание! – раздался голос.

Белопольский вздрогнул, голос принадлежал Мельникову. Что это значит?..

Он почувствовал, что закрыли краник на шланге. Через несколько секунд свежая струя воздуха проникла в его грудь. Истощённый баллон заменили новым.

Белопольский резко обернулся.

– Что это значит, Борис? – спросил он ледяным тоном. – Как ты осмелился покинуть корабль, когда меня в нём нет?

Мельников исчез, как привидение. Рядом стоял только Романов.

Белопольский повернулся к Пайчадзе.

– Это и к тебе относится, Арсен, – сказал он.

Не так поспешно, но и Пайчадзе немедленно вернулся на корабль. И он и Мельников сгорали со стыда. Что бы ни случилось, они не имели права нарушить главнейший закон космических рейсов. Оба знали, что Белопольский долго не простит им.

Люди плохо видели в темноте ночи. Но они знали, что венериане видят отлично. Белопольский жестами пригласил обоих учёных Венеры пройти на корабль.

Он не сомневался, что они охотно примут приглашение. Ведь они сами просили об этом.

Но оба венерианина отступили на шаг. Это могло означать отказ.

Белопольский, а за ним Романов повторили свои жесты, которые должны быть понятны венерианам.

Тот же ответ.

– В чём дело? – недоуменно спросил Белопольский.

– Может быть, их смущает лестница?

– Нет, не думаю.

Один из венериан сделал шаг вперёд. Он протянул руку к Белопольскому, а другой указал назад, на лес.

– Ничего не понимаю! – сказал Константин Евгеньевич.

Из выходной камеры, находящейся над их головой, лился слабый свет притушенной лампочки. Чтобы лучше видеть, Белопольский перешёл на освещённое ею место. Оба венерианина пошли за ним. Он ещё раз пригласил их подняться наверх.

И снова венериане отступили на шаг.

Они указали на людей, потом на лес.

– Может быть, они требуют, чтобы мы вернулись к озеру? – предположил Романов.

Белопольский молчал. Он видел, что им не понять, чего хотят венериане. Выходило, что там, в пещере, снова произошла ошибка. Ему казалось тогда, что венериане хотят посетить корабль. Теперь становилось ясным, что они не думают об этом.

Их действия имеют другую цель; но как можно догадаться, какую именно? Из корабля быстро спустился Князев.

– Борис Николаевич спрашивает, почему вы не идёте, – сказал он.

– Я знаю это не лучше, чем он сам, – сквозь зубы ответил Белопольский.

– Степан Аркадьевич просит вас скорее прийти. Зиновию Серапионовичу очень плохо.

Белопольский понял, что надо принять какое-то решение.

Он сделал последнюю попытку. Но венериане, как и раньше, ответили отказом.

Все планы рушились. Если люди уйдут на корабль, оставив венериан одних, то как поймут это венериане? Не поведёт ли это к разрыву с таким трудом достигнутых отношений?

Что делать?

– Попробуем поднять их по лестнице на руках, – предложил Романов.

Может быть, действительно геолог прав, и венериане просто боятся подниматься по лестнице? Или не могут этого сделать?

– Попробуйте! – согласился Белопольский. – Только осторожно.

Романов подошёл к одному из венериан и, указав наверх, протянул руки, чтобы взять его.

Поймёт ли венерианин?

Он понял, это было очевидно. Но не менее очевидно было и то, что он не согласен. Венерианин отступил и поднял руку, указывая на дверь камеры. Другой рукой он сделал уже знакомый людям отталкивающий жест.

Ответ был совершенно ясен.

Зачем же они пришли сюда? Что они хотят от людей, отпущенных ими на волю? Долг благодарности требовал исполнить их желание, но как это сделать, если желания никак не понять?

Белопольский сделал единственное, что можно было сделать в столь затруднительном положении. Он постарался показать, что желание хозяев планеты не встречает возражений. Он не знал, в чём состоит это желание, но, так же как венериане, указал на лес и на себя. Потом он поставил ногу на нижнюю ступень лестницы, внимательно наблюдая за венерианами.

Они медленно наклонили головы, точно прощаясь. Это могло означать и другое – согласие. Оба отступили на шаг, ещё раз показывая, что не последуют за людьми.

Больше нельзя было медлить. С чувством досады, недоумения и разочарования Белопольский поднялся в камеру. Романов и Князев последовали за ним. Дверь закрылась.

Венериане остались снаружи. Что они думали о бегстве от них людей? Какие последствия будет иметь то, что люди не поняли хозяев планеты?..

Белопольский поспешно прошёл на пульт. Мельников встретил его сдержанно. Ему хотелось обнять Белопольекого, выразить ему всю свою радость, но он понимал, что командир звездолёта возмущён его недавним поведением. В глазах такого человека, как Белопольский, проступок Мельникова не мог иметь никаких оправданий.

Сухо кивнув головой, Константин Евгеньевич подошёл к экрану. Но венериан уже не было.

– Пустите в ход фильтровальные установки выходной камеры и обсерватории, – приказал он. – Надо как можно скорее очистить воздух.

Мельников молча повиновался.

Ему было грустно, что они встретились так сухо. Он заметил, что Белопольский обратился к нему на «вы». Неужели он не может понять? Нет, не поймёт… Ведь он сам никогда бы этого не сделал.

Белопольский соединился с лазаретом.

– Дело плохо, – доложил ему Андреев. – Вероятно, придётся ампутировать левую ногу.

– Сделайте всё возможное, чтобы избежать этого.

– Разумеется, Константин Евгеньевич!

Пайчадзе и Топорков, бывшие на пульте, вышли. Белопольский повернулся к Мельникову и молча посмотрел на него.

– Это было в первый и в последний раз, – сказал Борис Николаевич.

– Что ты предполагал делать?

– Закончить те работы, на которые могло хватить людей, и вернуться на Землю точно в срок. Но вы ещё не знаете этого, мы должны вылететь седьмого августа.

– Почему? – удивился Белопольский.

Мельников рассказал об аварии двигателей.

– Три из них восстановлены, но девять не могут работать, – закончил он.

Белопольский принял это известие, нарушавшее все планы, внешне спокойно.

– Ты получил мою записку? – спросил он.

Мельников вздрогнул. Сомнения быть не могло. В часах была записка.

Как же могло случиться, что ни он и никто из его товарищей не подумали о том, чтобы открыть их?

Вторично краска стыда залила его лицо.

– Я думал, вы поймёте, – сказал Белопольский.

– Мы считали вас мёртвыми. Мы думали, что венериане, неизвестно зачем, сняли хронометр с вашего тела. Мы поняли это как приглашение взять ваши тела у озера.

– И вы отправились туда? Вы встретились с венерианами и разбили каменную чашу?

Мельников с изумлением посмотрел на Белопольского. Откуда он знает эти подробности?

– И ты сам повёл вездеход? – безжалостно спросил академик.

Мельников вспыхнул в третий раз.

– Конечно, нет! – ответил он. – Как вы можете так думать?

– Приходится, – пожал плечами Белопольский. – Кто же и почему разбил чашу?

– Её разбил Второв. Вернее, она сама разбилась. Это произошло так…

– Подожди! – перебил его Белопольский. – Надо обо всём поговорить подробно. И вам и нам надо много рассказать друг другу. Отложим пока.

Процесс очистки воздуха, как оказалось, напрасно испорченного, продолжался больше полутора часов. Всё это время члены экипажа не снимали противогазовых костюмов и почти не разговаривали.

Наконец приборы показали, что никаких примесей не осталось в атмосфере звездолёта. Двери выходной камеры были закрыты, и автоматика введена в действие. Привычная зелёная лампочка вспыхнула на пульте.

Как только открылись двери, Белопольский ушёл в госпитальный отсек. Тревога за здоровье Баландина ни на минуту не покидала его.

Профессор был без сознания. Землисто-серый, с посиневшими губами, он лежал на койке, похожий на труп.

– Сердце плохо работает, – ответил Андреев на вопрос Белопольского, – положение угрожающее. Если бы он попал ко мне немного раньше…

– Какой выход?

– Немедленно произвести ампутацию ноги. Это единственная надежда.

– Но вы сами говорите, что сердце слабое.

– Если не ампутировать ногу, он не проживёт и часа.

Белопольский закрыл глаза рукой. Оплошность, в которой он и себя считал виновным, навеки вычёркивала профессора Баландина из рядов звездоплавателей. Константин Евгеньевич почувствовал, как к горлу подступил горячий комок.

– И ничего нельзя сделать?

– Ничего. Слишком поздно.

– Но операция спасёт его? Вы уверены в этом?

Андреев опустил голову.

– Мы надеемся на это, – чуть слышно ответил он.

Белопольский ничего не сказал. Он медленно повернулся и вышел.

Началась операция над бесчувственным, едва живым телом.

Весь экипаж звездолёта собрался у запертой двери госпитального отсека. Время тянулось для них нескончаемо. Никто не проронил ни слова.

И вот открылась дверь.

Коржёвский в белом халате появился на пороге. Он был смертельно бледен.

– Зиновий Серапионович скончался, – сказал он.