Текст книги "Роль в сказке для взрослых или "Таланты и Полковники""

Автор книги: Георгий Полонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Георгий Полонский
Роль в сказке для взрослых или «Таланты и Полковники»

Драматическая повесть для экрана

Как смертью веки сведены, как смертью веки

Так все живем на свете мы в двадцатом веке.

Не зря грозой ревет Господь в глухие уши:

– Бросайте все. Пусть гибнет плоть. Спасайте души.

Борис Чичибабин

1.

Выехали на практически пустое шоссе N 7. Этот легионер за рулем (легионер, точно, все они оттуда!) довел скорость до 90 и заодно удостоил пассажира вниманием:

– Что, сомлели?

– Почему? Нет… – Филипп сел потверже. Сомлеть в первые же полчаса, еще по дороге – ну нет, не собирался он так их радовать…

Водитель этот (про себя Филипп обозвал его "добрым громилой") сказал:

– Рот запекся, я ж вижу. Вы расслабьтесь… А питье справа от вас.

Предлагалось, видимо, нажать серебряную кнопку, которая неспроста имеет очертания бутылочки. Почему бы и нет? Нажал – и автобар открылся, чтобы нацедить ему стакан апельсиновой газировки. Ледяной, вот главное диво, запотевший от холода! Как понять эти неправдоподобные условия доставки?

Принимая питье из кронштейна-подстаканника, Филипп вслух ограничился кратким "благодарю", а все-таки добрый громила видел, мог видеть невзрослое восхищение, которое светло выказалось на лице Филиппа против его воли. Невзрослое или хуже того: рабское! В следующую минуту он подумал, что с ним играют. Почему-то по правилам его профессии: он кто, сказочник? Вот и правила эти, и обстоятельства должны быть сказочными…

Он утолял жажду неспешно, смакуя. И мелькало воспоминание о том издевательстве, которое еще на той неделе называлось у него дома водой, водоснабжением: все эти месяцы текла бурая, чахлая, ржавая струйка… Часами можно было пережидать так называемый застой в трубах, надеясь, что вода очистится и наберет силу, – нет, краны сочились все той же мутью, а лицо Лины, сестры, каменело от ненависти, а жена стучала по крану кулаком и плакала: "Подонки… подонки!…"

– Понравилось, знаете, – сказал он водителю довольно развязно. И возвратил в кронштейн пустой стакан. Громила заговорил о другом:

– Зря так шумела эта женщина… Жена?

– Сестра. Я тоже считаю, что зря. Темперамент, знаете…

– И другая зря плакала. Вот она – супруга, да? Вы одеваться стали, а она – за стенкой, тихим звуком… Вот лишь бы сырость разводить… О чем плакать-то?

Громила считает, что за апельсиновую газировку Филипп будет обсуждать с ним своих женщин?

– Я ж понятно сказал: не "забирают", а приглашают… Есть разница? – амбал улыбался и недоумевал.

Филипп возразил в надежде на здравый смысл:

– Обычно, когда вас приглашают, известно, кто, и известно, куда. А главное, у вас есть право не ехать…

– Зря, – подумав, опять не одобрил водитель. – Когда меня по-хорошему везут, я говорю: почему бы и нет? И еду. Из одного интереса… При чем тут права?

– Вот и я решился – исключительно из любопытства, – сказал Филипп иронически и глянул назад: мирные увещевания громилы плохо соотносились с наличием в кабине телефона и селектора за разделительным стеклом. А метрах в сорока от них появился вдруг легионер-мотоциклист… Или он с самого начала сопровождал их?

– Приглашают, говорите… Но доставочка-то полицейская?

– Э-э, вы совсем не разбираетесь… Машина из гаража президента, – устраивает?

2.

Перед Филиппом открылась дверца президентского автомобиля, и еще один громила, тоже выдрессированный в духе учтивости, провел его в комендатуру. Молча. Там двое сидели за окошечками и еще двое – по ту сторону барьера – играли в нарды.

Все – в темных костюмах с одинаковыми серебристыми галстуками, никогда не мнущимися, словно сделанными из листовой стали. Бог с ней, с атрибутикой, главное – что все это молодые парни! Раньше Филипп думал, что молодежь предпочитает разные галстуки, что каждому парню желателен свой; так нет же, свобода выбора – обременительная вещь! Легион надежности лучше знает, какой галстук к лицу его рыцарям…

– Добро пожаловать… Удостоверение личности при вас? – спрошено было из-за окошечка.

– Вот, театральное. Только оно, к сожалению, просрочено… (Можно подумать, что он был здесь просителем, что сам домогался приема!)

– Здесь мы, кому надо, продлеваем, – заверили его с ленивой улыбкой. – А ваш амулет надежности? Не, снимать не надо – только предъявить…

Слишком суетливо – и за это злясь на себя – он развязал кашне и достал из-за пазухи "амулет собаки".

– Песик?

– Да. Вчера только вручили… в окружном отделении Легиона…

– Ясно. А была "черепашка"?

– Нет. Хуже.

– Что, с "кобры" сразу на два разряда вверх? Так нечасто делается, поздравляю.

– Спасибо.

Этот понятный любому каливернийцу разговор нам пока придется воспринять почти как иностранный текст – в терпеливом ожидании перевода…

– А теперь придется обеспокоить вас: небольшой личный досмотр. Такие правила.

Встали те двое, что играли в нарды, и показали, куда пройти. Через две минуты в специальной комнате Филипп стоял в носках, в брюках с висящими наружу мешочками опустошенных карманов, один легионер развинчивал его авторучку (неужто допускал всерьез, что она заряжена смертоносной иглой или ядом?), другой прощупывал подкладку вельветового пиджака. Вдумчиво смотрел на эту комедию президент с небольшого портрета. На президенте тоже был "стальной" галстук Легиона.

3.

– Так вот он какой, наш театральный волшебник… – с этими словами, с такой газированной радостью шел к Филиппу лысоватый коротенький человечек, смахивающий издали на Луи де Фюнеса. Это было в зале, где в обшивке стен господствовал мельхиор. И еще бросалось в глаза множество первоклассных детских игрушек. Филипп опять почувствовал: играют по правилам его профессии… пытаются, по крайней мере…

Господин, который увенчал Филиппа таким изысканным титулом, поднял с ковра резинового гнома и, помахивая им, приблизился.

– Милости просим. Я – Вич, Максимилиан Вич, имею приятное поручение занять вас до начала главной аудиенции. Прошу… – он усадил Филиппа в низкое, слишком барственное кресло, а сам остался на ногах, хотя напротив стояло такое же.

– Знаете, на сцене я ваших сказок не видел, а это, оказывается, нельзя: попадаешь в неловкое положение, одни жалеют тебя, другие стыдят… Так что пришлось срочно прочесть парочку, буквально вчера. Слов – нет! Нокаутировали! Воображаю, как это было в декорациях да с хорошей игрой… Вы ведь сами и постановщиком были?

– Часто был сам, да. Ревновал их, знаете, к чужой режиссуре.

– Ну да, ну да: кому же и выводить своих деток в люди, как не кровному отцу?

Слишком сладок он, этот Вич. Галстук, разумеется, тот же… а костюм светлый, в отличие от униформы тех парней. В целом облик стареющего жокея или спортивного врача…

– Это все дела давние, – бегло улыбнулся Филипп.

– То есть? Не понял…

– Ну, не работаю я сейчас в искусстве, строго говоря. У меня впечатление, что мои вещи как-то не ко времени… Простите, вы сказали: "до начала главной аудиенции". Это с кем же?

Вместо ответа Вич подкатил к его креслу сервировочный столик с напитками, сладостями, орешками…

– Угощайтесь. Вы разве не бывали здесь?

– Я? Здесь? Когда же? – Филипп огляделся с улыбкой, потом потеребил свое ухо, потом встал нахмурясь – а этот коротенький весело следил за его замешательством, весело и зорко. – Позвольте… Ехали мы по шоссе N 7 – так? Здесь не Институт раньше был? Каливернийский филологический?

– Был, был. И вас тут, в этом Мельхиоровом зале, чествовали, помнится… Сам бывший вице-президент что-то такое прицеплял к вашему лацкану – верно? Ибо еще прежде, чем к политике, он прицепился к филологии, к старым романтикам, и слыл у вас тут большим ученым – так?

– У кого "у нас"? – спросил Филипп, напрягаясь: словеса этого коротышки были, конечно, если не силками, умело расставленными, то – щупальцами…

– Ну среди интеллектуалов, скажем так. Бьюсь об заклад, он вербовал в свою партию всех классиков, натравливал их против нас! А с кем это не выходило, тот – не классик! – Вич прыснул и заколыхался. – Что такое для политикана, для демагога великий поэт? Такая вот кукла! – резиновый гном пискнул в его руке. – Оч-чень, думаю, было желательно ему, чтобы и вы поточней определились в ваших сказочках? А? В том же смысле!

Филипп позволил себе выбраться из слишком мягкого кресла, стоя осматриваться, трогать игрушки и молчать – благо, трудные вопросы про покойного вице-президента можно было расценить как риторические, ответа пока не требующие. Но коротышка скоро поднажал…

– Вот тут прямо-таки видно, как он вас подзуживает! И как наш милый сказочник уже близок к грехопадению! Нет? Я рад был бы ошибиться…

Вич раскладывал большого формата фотографии на диванчике, на пуфиках. (…Факир балаганный! – когда и откуда он извлек их? Какого черта во всем такая готовность чувствуется?).

На каждом снимке были вице-президент и Филипп. Не везде только вдвоем, но и на групповых снимках обнаруживались непременно они оба.

– Половину этих фотографий я в первый раз вижу… – сказал Филипп, чувствуя, как влажнеет его лоб.

– Зато другую половину имеете с его дарственными надписями? – уточнил Вич.

Душно делалось от этих уточнений. Филипп что-то промычал.

– Напрасно он застрелился, честное слово, – произнес Вич укоризненно. – После нескольких лет исправительных работ мог бы вернуться к жизни, в той же филологии копошиться… – Разве мы запретили бы? Если бы, конечно, покаялся, признал ошибки… Или вы считаете, что он пал, как герой?

– Я? Нет… я никак не считаю, – Филипп еле вытолкнул эту жалкую фразу из своего удушья. – Только я оставил бы право за каждым сойти со сцены, когда роль или кончится, или опротивеет ему, или…

Тут раздался звонок очень мягкого тембра – звонил, похоже, стенд с игрушками. Да, телефонный аппарат, сам стилизованный под игрушку, стоял среди персонажей Диснея, арабских и японских сказок… Впечатляющее число этих дивных игрушек еще и умножали зеркала. Коротышка взял трубку.

– Здесь майор Вич, – сказал он.

4.

Звонили из бассейна. Звонила девочка. Было ей лет 14 на вид, и по фигурке нельзя было зачислить ее в «акселератки». Плескалась она нагишом; некого было ей стесняться, пугаться… Телефонный аппарат стоял перед ней на надувном матрасе. И вот что еще: появись тут кто-нибудь посторонний (вряд ли он смог бы, но предположим условно, теоретически: возник некто) – он не сразу, не вдруг открыл бы для себя, что средних размеров дельфин, который составлял компанию девочке, – не надувной, не из той коллекции, а самый что ни на есть живой.

– Ну и где же мой гость, майор Вич? – с вызовом спросила девочка, лежа на животе и шлепая по голубой воде ногами.

– Моя бесподобная хочет, чтобы я проводил его прямо в бассейн? – осведомился в трубке голос коротышки.

– С ума сошли? Он что – приехал уже? Почему же мне не сказали?! Где Кармела с моим платьем? А я вам скажу, где! Ваши молодчики ловят ее во всех закоулках и тискают! Из-за этого она, как последняя дурочка, все забывает! Да не преувеличиваю я! Преуменьшаю! В общем, срочно мне Кармелу, поняли?!

Она швырнула трубку. И бассейн огласился ее воплем, обращенным к дельфину:

– Дрим, он приехал! При-е-хал! Это уже один – ноль!

5.

Вич тем временем так аттестовал гостю эту русалочку:

– Очаровательное создание, уж поверьте. Не потому я так говорю, что она дочь главы государства, единственная и обожаемая. Нет, она сама по себе личность, вы увидите. И, представьте, имеет виды на вас…

У Филиппа поднялись брови, но майор Вич не объяснил, а, наоборот, отвлекся:

– Простите. – Набрал одну цифру на телефонном диске. – Капрал, вы? Найдите горничную Кармелу: сеньориту надлежит одеть, пусть поторопится.

– Имеет на меня виды? – переспросил Филипп, когда трубка вернулась на стенд.

– Да, вы удивитесь… возможно, захлопаете крыльями. Так вот, спокойнее. Отличительное свойство нашей любимицы – нетерпение, поэтому мой первый совет: терпимость, терпимость и еще раз терпимость. Ведите себя с ней просто, непринужденно, с юмором, а главное, бережно… заодно и себя побережете. Да, кстати: что с вашим последним детищем? Оно уже принято?

– С каким детищем?

– Ну с последней из ваших так называемых "сказок для взрослых"?

Филипп засмеялся:

– "Принято"? Куда? Кем? Кому она сейчас нужна? Я говорил уже: сейчас я вне игры. В репертуаре не осталось ни одного моего названия; подрабатываю я на почте – клею конверты…

– Да-да-да, что-то слышал. Бред! Кажется, пять пеньолей за тысячу конвертов? Считайте, что сон это был, плохой сон, вся эта пачкотня кончилась! Так что же со сказкой?

– Да ничего… Разве что товарищам, актерам я хотел прочесть ее… Это было всего неделю назад…

6.

…Неделю назад на служебном входе в театр… Здесь некая стремительная яркая брюнетка показала легионеру свой пропуск, не забыв улыбнуться: «Добрый день, сержант», – она прошла через турникет и задержалась у доски объявлений.

Тогда и появился Филипп. Шел он в театр в этом же вельветовом костюме. Раньше-то у него были еще два английских, один любимый твидовый… Проданы: на премьерах и в гостях теперь не надо щеголять, ни премьер, ни дружеских приемов не бывает, а есть надо каждый день… Итак, тот же костюм плюс берет и темные очки. В руке была папка.

– Вера, – окликнул он брюнетку. Та вгляделась и сдавленным голосом сказала:

– Филипп? Привет…

– Привет, привет. Но ты же видела меня там, снаружи… А сделала вид…

– Я не видела! Клянусь!

– Ладно, допустим. Слушай, зачем этот дурацкий турникет? Зачем ввели пропуск нового образца? Театр у вас тут или авиационный завод?

– Спроси что-нибудь полегче. А что ты хотел?

– Ну, для начала – оказаться внутри… поцеловать твою щечку… узнать, отчего у тебя бегают глаза… А как это сделать? Сержант – он педант, а у меня устаревший, оказывается, пропуск…

– Сержант, – сказала Вера, – это наш маэстро, наш автор, он руководил этим театром лет двенадцать…

– Одиннадцать, – поправил Филипп и дотронулся до плеча цербера. – Но этого хватит, не правда ли, чтобы всего лишь зайти к старым товарищам…

Легионер сказал скучающе:

– Не надо касаться меня. Я не пропущу.

– Вы – скала, да? Утес! – Филипп рассмеялся и сильно крутанул турникет. И тогда легионер пошел на него, вытесняя вон из проходной:

– Не сметь ничего крутить здесь… "Руководил" он театром! И поэтому я сейчас инструкции нарушу? Бляха с "коброй" для меня орденом сделается? А ну, пошел! Тогда какие только гниды не руководили…

Вот и все. Тогда его амулетом надежности была "кобра" – а он то и дело забывал о решающем значении амулетов этих… Мог забывать, ибо редко выходил на люди… Вот Вера смотрела на эту сценку не только не потрясенно, но всем видом своим говоря: "Глупый, по-другому же и быть не могло". И еще одно поразило: лицо легионера само по себе не было ни гориллообразным, ни ублюдочным – нет, такое лицо могло быть и у физика, и у кюре, и у врача…

7.

– Я и ушел со своей папкой домой… Проходит еще день или два – и почти ночью звонок директора: просит, чтобы не позднее 10-ти утра я принес пьесу, он сам меня будет встречать у этого проклятого турникета! А теперь вы спрашиваете: «уже принято»? Как это все понять?

Вич нацедил себе воды из сифона, бросил две льдинки и ответил с оттенком торжественности:

– Легион надежности признал свою ошибку, так и понять. Не за что вам больше вешать "кобру" – явный был перегиб. Теперь у вас другой амулет? – Филипп кивнул. – И он отбрасывает совсем другой свет на вашу папочку, на все ваши дела… Ибо теперь это в общем-то знак доверия… мне поручено подчеркнуть это!

Филиппом сейчас более всего владело любопытство:

– Послушайте, майор, у меня что-то проясняется: инициатор всех этих перемен в моей жизни – она? Эта самая дочка…

Вича отвлекли звуки, уже долетавшие сюда раз-другой, а теперь усилившиеся: они походили на пружинящие глухие удары о металлическую сетку и на ответную струнную дрожь этой сетки. Вич невнятно выругался, вклеив в свое проклятье слово "цирк".

После этого он резко повернулся к Филиппу:

– Ай-яй-яй… как неаккуратно! "Дочка диктатора", вы сказали? Я был уверен, что снимая с себя тот дрянной амулет, вы расстались и с этими дрянными словечками… Ай-яй-яй…

– Но я не говорил "диктатора"! – возмутился Филипп.

– Неужели? Откуда ж до меня долетело?

– Да вам послышалось, уверяю вас! "Инициатор" – это я сказал, да. Я вообще избегаю, знаете, острой политической терминологии!

– Да? Ну пардон, пардон… А это еще зачем?

В зал вплывала старуха лет под девяносто, негнущаяся, со слепым выражением голубеньких фаянсовых глаз, в косматом облаке седины. Она прижимала к себе яркую коробку с леденцами.

– Вашего Гуго здесь нет, госпожа Изабелла! – обратился к ней Вич громко.

– Так везде говорят. А где он?

– Понятия не имею. Здесь он не проходил даже.

Помолчали.

– Я заснула в оранжерее, это опасно. Никогда не спите среди цветов. У меня такое чувство, что и Гуго мог там задремать. И что тогда?

– Надо сказать садовнику, пусть поищет.

– Да, правильно. Пусть поищет, а я побуду здесь немножко.

Она сама нащупала свободное кресло и уселась, и достала из коробки леденец. Вич сокрушенно и досадливо оглянулся на Филиппа.

– Но ему же надо сказать? Садовнику? – громко напомнил он.

– Он сам знает. Он очень сведущий человек. Ему даже присылают семена из Голландии… – проскрипела старуха и, кажется, "отключилась".

Вич объяснил ее Филиппу так:

– Мать так называемого "диктатора". Сама доброта.

– Верю… но я не произносил этого слова! Странно…

– Значит, я от нее заразился галлюцинациями, от госпожи Изабеллы! Или снял это не сказанное словечко с кончика вашего языка, это мы тоже умеем, ха-ха… Вот вы сказали: "Не люблю острой политической терминологии". А я – люблю? Но без нее мы аморфны и никчемны в такое жесткое время… По-моему, это те же дорожные знаки: избежать их можно, только не выходя из дому.

– Гуго не приходил? – спросила бабушка.

– Нет-нет, моя ласковая, отдыхайте…

– Мы там играли в слова с мальчиком садовника, – сообщила она, не подозревая, конечно, что здесь идет тоже игра в слова, но не забавная ничуть и опасная. – В коротенькие… на последнюю букву и чтобы только про еду. Я сказала "кекс", а мальчик – "сыр". Тогда Гуго говорит "ром". А дальше я плохо придумала, не такое коротенькое: "маслина". И они меня исключили. А я больше не знаю. "Мандарины"? Тоже не подойдут… "Макароны"? Нет. Ума не приложу.

– Восемьдесят восемь лет, – счел нужным объяснить Вич.

– Может быть, "мед", сеньора? Или "мак"? – предположил Филипп.

Вич был восхищен:

– Браво! Вы в своей компании!

– Спасибо, чудесно, – у бабушки Изабеллы отчего-то потекла слеза. – "Мед" и "мак"! Только не забыть, пока Гуго там ходит… неизвестно где… Очень большое помещение… Вы правы: "мед" или "мак", "мед" и "мак"… Как я не догадалась?

8.

С обожанием глядел на девочку еще один принадлежащий ей зверь – мощный дог мраморной черно-белой масти; его звали Вергилий. Сама девочка придирчиво рассматривала себя в зеркалах, между тем, как Кармела завершала работу с ее прической.

Но полно, девочка ли это? Это принцесса! На ней было вечернее платье, наверняка сделанное одной из самых почтенных фирм континента. И наверняка в одном экземпляре! Знаток понял бы сразу: кутюрье и портнихи отнеслись к этому каливернийскому заказу в духе чрезвычайной ответственности; к счастью, она не сковала их фантазию… Президент, будь он даже капризнейшим сутягой, расплывется в довольстве! Жаловаться не на что: платье выглядело достойным обрамлением юной прелести его дочурки, его единственной и ненаглядной…

Принцесса сказала довольно сурово:

– Вот есть выражение: "на волоске держится". Это про тебя!

– Почему? – не столько языком, сколько бровями спросила Кармела: во рту у нее была заколка с бриллиантом.

– Ты держишься на моих волосах. Только! Если б не эти твои способности парикмахерские, – ты пасла бы коз за тыщу миль отсюда! В таком особом месте – уж я постаралась бы! – где нету совсем молодых козлов в брюках, где ими даже не пахнет!

Кармела промолчала, лицо ее осталось невозмутимым.

– Ладно, я не злюсь уже… мне в такой день грешно! – и девочка запела:

Падре,

я скажу вам все, как было…

Падре,

я учителя любила…

Вергилий встал и бдительно уставился на дверь – за несколько секунд до того, как с той стороны постучали.

– Ну, кто еще?

– Это я, необычайная, всего лишь я, – в зеркале отразился Вич. И отступил, словно громом пораженный… – Мой бог… Брависсимо! Колдунья… Наш мини-Шекспир – вот увидите! – получит нокаут уже в первом раунде!

– Слушайте, майор Вич! – резко обернулась к нему девочка и нехорошо оскалилась. – Ну ведь ничего же вы не смыслите в театре! Откуда вам знать, кто "мини" там, а кто "макси"?!

– Молчу, молчу! Он титан. Гений!

– Нет, и этого от вас не требуется. Вот я же не лезу в ваш спорт и в вашу политику! Зачем вы оставили его? С кем?

– Ваша бабуля развлекает его.

– Что?! Вы издеваетесь или как?

– Бабуля, как известно, неуправляема. Пришла и села. Так что я за вами, – других авторитетов для нее нет… Они сейчас играют в "коротенькие слова" с вашим сказочником.

– В какие еще… коротенькие?! О, Боже… Вергилий, за мной!