Текст книги "Сценарий фильма "Кин-дза-дза""

Автор книги: Георгий Данелия

Соавторы: Реваз Габриадзе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Ку-у, – нежно пропела девушка, остановившись перед землянами и грациозным движением дотронулась пальчиком до своей высокой прически.

– Ку, – сказал Гедеван и похлопал себя по голове. – Знакомьтесь, это Владимир Николаевич, -представил он Машкова.

– Здравствуйте, – Машков тоже пошлепал себя по макушке.

– Ку-у-у, – снова пропела девушка. Она взяла из пиалы шепотку песка, подняла руку, запрокинула голову и струйка песка полилась на ее лицо.

– Чего она говорит? – тихо спросил Машков Гедевана.

– Песок хвалит.

– Ку! – девушка откинула пиалу и закружилась в плюканском танце.

– Спроси: это ее ракета там стоит? – шепнул Машков.

Сейчас. Девушка, скажите, пожалуйста, – Гедеван пошел к танцовщице. И… прошел сквозь нее.

Машков оторопел.

Гедеван сиял.

– Видели, смотрите! – Гедеван провел рукой. Рука беспрепятственно пересекла девушку. -Это объемное видео! – крикнул он. – Переключите вниз. Там еще лучше программа идет! Машков нерешительно передвинул рычаг.

Музыка смолкла. Видео-чатланочка исчезла.

– Ы-ы-ы… – вывел трели сильный драматический тенор и в комнату стремительно вошел кучерявый мужчина в сиреневых галифе и куртке с ажурными резиновыми кружевами. За ним, на четвереньках, поспешал безволосый толстяк с колокольчиком между ноздрей.

Оба проскочили сквозь Гедевана и затормозили перед Машковым.

– Ку! – Кучерявый дотронулся до плеча Безволосого, показал ладонь Машкову, крикнул: «Ку!» и взял на самой высокой ноте: “Ы-ы-ы”.

– А этот, что хочет? – спросил Машков.

– Это не то! Дядя Вова, еще чуть ниже переключите! – попросил Гедеван.

Машков переключил.

Кучерявый с Безволосым исчезли.

– Ку! – раздался грозный окрик и в комнате появился нечесанный малый в брезентовом плаще.

– Эх! Это тоже не то! Дайте я сам. Тут такие девушки… Вах !

Гедеван хотел пройти сквозь малого, но наткнулся на него.

Малый оказался из плоти.

– Кю! – выругался Малый.

– Извините, пожалуйста!

– Ку! – Малый показал гостям, чтобы они убирались.

– Секундочку! Товарищ, это ваш пепелац там стоит? – спросил Машков.

– Ку! – Малый снова указал на дверь и поднял с пола железный прут.

– Спокойно! Не торопись, родной! Такое предложение! Мы пацаки с планеты Земля. У нас там кц – во! – Макшов провел ребром ладони по лбу. – Если ты доставишь нас на Землю, мы дадим тебе столько кц, сколько сможешь увезти. Идет?

– Детина опустил прут:

– Покажи кц, – попросил он.

– Нет с собой. Все дома осталось. Там! – Машков показал пальцем на потолок, – Вот только коробка от кц. На, смотри! – он достал коробок из-под спичек. – Видишь?

– Пойдем, – сказал Малый и вышел в коридор.

Они шли по тоннелю.

Извините, то что мы видели – это голография? – спрашивал Гедеван Малого.

– Нет. Это Пж, – ответил Малый и свернул в узкий коридор.

– Э… Гражданин! Господин чатлан! – позвал Гедеван.

– Чего?

– Извините, но пепелац там, – Гедеван показал в обратную сторону.

– Там чужой. Мой тут, – сказал Малый и нажал на кнопку. Стена раздвинулась, за ней оказалась пустыня.

Ворота в пустыне.

Малый показал, что надо выходить.

Гедеван ступил на песок. Машков задержался.

– Слушай, – сказал он. – Только учти, мы номер свой не знаем.

– Учту,– кивнул Малый. – Иди.

Машков повернулся. И тут получил сильный пинок под зад.

Он пробежал несколько шагов и упал в песок.

Ворота с лязгом сомкнулись.

– Так! Спокойно! – Машков вскочил, кинулся к воротам.

Хотел было раздвинуть их, но тут же отдернул руку.

– Дядя Вова! – крикнул Гедеван.

– Спокойно! Этот гад электричество включил!

– Железная дорога!

Железная дорога.

По пустыне по ржавым рельсам катила железнодорожная платформа. На платформе на четырех медных столбиках покачивался пластиковый гамак под навесом. Рядом стояла никелированная клетка, В клетке на подушечке сидела темнокожая девушка с колокольчиком в носу. Она прозрачной леской зашивала дыру в полосатой майке, похожей на морскую тельняшку. От клетки к гамаку тянулась веревка, на которой висели резиновые колготки и прочее из женского туалета.

– Стой! Стой! – Машков и Гедеван, звеня колокольчиками, бежали наперерез платформе. Платформа остановилась. Девушка вышла из клетки, закрутила маленькую изящную кофемолку, завиляла бедрами и запела:

– Ы-ы-ы-ы.,

– Не планета, а сплошная филармония, – задыхаясь, проворчал Машков. – Ку! – выдохнул он, подбежав. Присел и выпрямился. – Приседай! – велел он Гедавану.

– Зачем? Она тоже пацашка, – запротестовал Гедеван. – Или, вообще видео. Я же говорил: визатор надо купить! Девушка, извините, вы кто?

Девушка перестала петь и сказала низким грудным голосом:

– Два чатла плати за выступление.

– Извините, нету, – смутился Гедеван.

– Хамство, – вздохнула девушка и платформа поехала.

– Стой! Погоди! – Машков побежал за платформой.

Платформа затормозила.

– Что надо? – хмуро спросила актриса.

– Девушка, вы куда едете?

– А твое какое дело?

– Она не видео, – сказал Гедеван.

– Довези нас куда-нибудь, – попросил Машков.

– Чатл, – девушка протянула руку.

– На, часы!

– Пока.

Платформа снова двинулась.

Земляне побежали за ней.

– Девушка, возьми нас, а я отработаю! – кричал па ходу Машков.

– А что ты умеешь?

– Все! Я строитель! На бульдозере могу! На кране! Ну, там, ремонт… Профилактика!

– Это никому не надо.

– Возьми! Я платформу толкать буду!

– Зачем? Она сама едет. А ты что-нибудь умеешь? – крикнула она Гедевану.

– Я? Я английский знаю! Французский слабо! – перечислял Гедеван, бегущий. – По шахматам у меня первый разряд. По пингпонгу второй. Стихи пишу…

– А, ну вас в болото! – махнула рукой девушка. – Нашли дурочку!

Платформа прибавила скорость.

– Стой! – заорал Машков. – Деловое предложение!

Платформа остановилась.

– Мы выступать с тобой будем! Я петь, плясать. Скрипач на скрипке сыграет.

– Сыграй, – сказала девушка Гедевану.

Гедеван покраснел.

– Я не умею, – виновато сказал он.

– Я умею! – Машков вырвал футляр у Гедевана, вынул скрипку и смычок, футляр бросил на рельсы.

– Дядя Вова! Чужая скрипка!

– Спокойно, скрипач! И Машков зажал скрипку подбородком, нещадно фальшивя, запиликал нехитрую песенку, которую разучивают в начальных классах детских музыкальных школ.

– Тихо! – остановила его артистка. Взяла “кофемолку” и приказала: – Давай сначала.

Машков заиграл. Девушка крутанула ручку “кофемолки” и из невидимых динамиков полилась музыка, по отвратительности звучания сравниваемая лишь со звуком бритвы, проводимой по стеклу.

– И пой, – велела девушка.

– Сейчас! Как там? Ага, вот: – Машков запел, подыгрывая себе на скрипке:

Мама, мама, что я буду делать?

Мама, мама, как я буду жить?

У меня нет теплого пальтишки,

У меня нет теплого белья.

– Ы-ы-ы, – хрипло взяла девушка и затряслась.

Машков перестал играть.

– Сойдет? – робко спросил он.

– Ты садись, – сказала ему актриса. – А ты… – она посмотрела на Гедевана, задумалась.

Я барабанить могу, – пробурчал Гедеван и покраснел.

Железная дорога № 2.

Оранжевое солнце висело над горизонтом, косыми лучами освещая пурпурные пески Плюка. Платформа бесшумно, как во сне, катилась по рельсам. Девушка сидела в клетке на подушке, земляне, – перед ней на курточке Гедевана. Голову Гедевана украшала пилотка из газеты.

Машков мастерил вторую.

– Цан, а можно еще на скрипке, как на мандолине сыграть. – предложил Гедеван. Он взял скрипку, проверил пальцем строй, – Дядя Вова дайте спичку, пожалуйста.

Машков посмотрел на него.

– Извините, забыл, – вздохнул Гедевай. – Ничего, я ногтем.

Гедеван заиграл “Сулико”.

– Не надо. Отсебятина. Маму будем петь, – сказала Цан и улыбнулась Машкову.

Машков закончил шапку. Надел.

– Цан, посмотри, а вот Батуми, – Гедеван показал пальнем на фотографию на сгибе газетной пилотки Машкова. На фотографии был запечатлен колхозник на фоне чайной плантации. Бату-у-ума, – мягко повторила Цан, глядя в глаза Машкову.

– Нет, Батуми – это город. А это, – Гедеван похлопал Машкова по плечу, – Владимир Николаевич.

– Дядя Вова, – нежно сказала девушка.

– А меня зовут Гедеван, – сказал Гедеван.

– Ты говорил, скрипач, – напомнила Цан и подмигнула Машкову.

– Цан, у тебя воды не найдется? – спросил Машков.

– Найдется, – ласково ответила девушка.

– Угостишь?

– Угощу потом. После выступления.

– Ясно. – Машков открыл портфель, вынул пучок травы и нож. – Высушим, покурим. Не возражаешь? – спросил он Гедевана.

– Что вы?! Пожалуйста! – Цан, это грузинская трава киндза.

– Кин-дза-дза, – поправила Цан.

– Нет, Цан, – улыбнулся Гедеван. – Кин-дза-дза – это ваша галактика, а киндза – это наша трава. Вах! Как я раньше не додумал? Владимир Николаевич, а может это не совпадение, а? Может кто-то из наших когда-то в древности уже прилетал сюда и отсюда это название? А что? Почему нет?

– Из Батуми прилетал, – сказала Цан и снова подмигнула Машкову.

– Нет, почему обязательно из Батуми… Это ж так… Гипотеза…

Машков положил траву на футляр и стал нарезать ее на узкие полоски.

– Цан, извини, а вот такие, с хоботками, это кто? – спросил Гедеван.

– Никто. Фитюльки.

– В какой смысле?

– Во всех. Болтают, что они тут раньше до плюкан жили.

– Но это так… Треп.

– Цан, а еда у тебя есть? – спросил Машков.

– У меня все есть, дядя Вова, – многозначительно сказала Цан.

– Дядя Вова, шлюпка! – сказал Гедеван.

Впереди на песке полусгнившая шлюпка.

– Скоро будем выступать. – Цан прикрепила колокольчик к носу.

Машков и Гедеван последовали ее примеру.

– Цан, если тут раньше море было, почему ракушек нет? – спросил Гедеван.

– Из них луц сделали.

– Чем думали эти плюкане, когда все уничтожили. Как тут можно жить? – возмутился Гедеван.

– Лично я довольна, что меня сюда занесло, – сказала Цан.

В этой галактике Ки лучше, чем Плюк планеты нет.

– А что на твоей Зетте еще хуже было?

– Воздух.

– Воздуха не было?

– Был, Но не у всех.

– Как это? – поднял голову Машков.

– А так. У кого есть чатлы, тот покупает кусок воздуха.

– И это его воздух. А если я подышала его воздухом, то мне надо платить, – Цан выразительно посмотрела на Машкова. – Вот так-то.

– Катер! – воскликнул Гедеван.

– Впереди из-за бархана показался катер.

– А как определить, где чей воздух? – спросил Машков.

– Ну вот, смотри. Вот твой участок воздуха. Вот его. А между ними безвоздушное пространство. Элементарно.

– А у кого денег нет, тот чем дышит?

– А тот не дышит. Тот последний выдох в шарик выпускает.

– Ну ладно, приехали… Приготовились! – Цан взяла кофемолку, встала. – Играем, как репетировали.

– Буксир, – сказал Гедеван.

Машков аккуратно собрал нарезанную траву, спрятал ее в нагрудный карман и взял у Гедевана скрипку и смычок. Гедеван поднял футляр.

Катер.

Платформа остановилась у катера.

Это был ржавый большой буксир со свежевыкрашенной оранжевой рубкой. Поломанная мачта, упиралась в фальшборт, лежала клотиком на песке. К фальшборту был привязан большой серый шарик.

– Заходите, ребята, – позвала Цан, освобождая место в клетке.

– Цан, в клетке мы петь не будем. Это унизительно, – твердо сказал Гедеван. – И тебе не позволим! Выходи! Пусть попробует кто-нибудь что-то сказать. Я с ним поговорю!

– Кю! – раздался истеричный вопль и их рубки на палубу выскочил взъерошенный, небритый мужик, с лицом помятым, как привокзальный пирожок.

– Кю! Кю! Кю! – завизжал Пирожок, поглядев на артистов. Он двумя руками содрал привязанный к борту серый шар и сжал его руками. Шар с шумом лопнул. Пирожок бросил на палубу остатки и скрылвя в рубке.

– Чего он сказал? – спросил Машков.

– Говорит, чтобы мы не выступали. У него башка болит. Ребята, подтяните телегу, а то тут подъем, – попросила Цан.

Машков положил скрипку на платформу, соскочил на шпалы и приналег на платформу.

Та не двигалась с места.

– А шарик зачем он раздавал? – спросил Гедеван.

– Потом расскажу, Ты, скрипач, не филонь! Помоги дяде Вове, – сказала Цан. Гедеван спрыгнул, но не успел он прикоснуться к платформе, как та быстро покатилась.

– Привет, ребята! – крикнула Цан и выбросила на песок скрипку, портфель и футляр.

Платформа, развив скорость, мгновенно превратилась в точку в далекой перспективе рельс.

– Уехала, – удивился Гедеван.

– Такова жизнь, родной, – сказал Машков голосом Би и пошел за вещами.

– Кю! – из рубки выскочил Пирожок с тяжелой чугунной трубой в руках и провел невидимым лучом по рельсам. Рельсы запузырились и растеклись по песку.

– Кю! – Пирожок провел трубой у себя под ногами.

– Лазер, – шепнул Гедеван.

– Здоровайся! – в панике шепнул Машков Гедевану. – Присел, хлопнул себя по щекам и крикнул:

– Ку!

– Ку! – пустил петушка Гедеван и зашлепал себя по щекам нещадно.

Пирожок наконец обратил внимание на землян.

– А где еще одна штука? – спросил он, тяжело дыша.

– Уехала и нашу клетку увезла. Ку, дорогой! Ку! – Машков снова похлопал себя по липу и присел.

Пирожок вздохнул, положил трубу на борт и задумался, глядя на землян тяжелым свинцовым взглядом.

Помолчали.

Вдруг раздался скрип, скрежет и корма катера, развалившись, грохнулась на песок. Пирожок мельком взглянул на обломки и, вернувшись взглядом к землянам, начал бить по фальшборту пальцем и размеренно выговаривать:

– Идите и передайте Пж, что Кырр был вынужден трэнклюкировать шарик своего отца, чтобы его последний выдох не видел, как на Плюке пацаки перед стопроцентным чатланином без клетки хотели петь.

– Слушаюсь! – козырнул Машков. – За мной, скрипач! – и зашагал по рельсам.

– Есть! – крикнул Гедеван и побежал за Машковым.

– Стоять! – грозно крикнул Пирожок.

Земляне застыли.

– Передайте ему, что не для того мы его выбрали, чтобы он спокойно смотрел, как каждую ночь над моей головой висела и нахально светилась эта пацакская планета Зетта! – Пирожок показал на небо.

– Слушаюсь! – сказал Машков.

– Есть! – крикнул Гедеван.

– Стоять! И передайте этому клоуну, что если он не приступит к тренклюкации,. то я… Хотя нет! Я ему сам все скажу!

– Пирожок по трапу спустился о катера, взял трубку на плечо и зашагал по песку навстречу заходящему солнцу.

Шпалы.

Смеркалось. Машков и Гедеван топали по шпалам,

– Все должно развиваться в естественной гармонии, – говорил Гедеван. – Нет, дядя Вова?

– Да. Коли есть рельсы, то должен быть и вокзал.

– Нет, я о чем говорю… Лично я считаю, что техническая мысль не должна бежать впереди общественного сознания. Иначе плюкановский абсурд можно получить. Как вы думаете?

– Одного не могу понять, скрипач, хотел стать дипломатом, а пошел в текстильный. Ну, понимаю, в Иняз или педагогический. Почему?– помолчав, спросил Машков.

– В педагогический Алик не пустил.

– Алик кто? Брат?

– Папа.

– Мать жива?

– Нет. Меня Алик воспитал.

– Он текстильщик?

– Текстильщик дядя, Алик учитель.

– Язык преподает?

– Английский.

Помолчали.

– А я одним только иностранным овладел. Но зато в совершенстве, – сказал Машков. – Вот спроси меня, как по пацако-чатлански будет “Спокойно, скрипач. Если есть на этом Плюке где-нибудь гравипаппа, то мы ее достанем. Не такое доставали”. Спроси!

– Я и сам знаю. “Ку”.

Космическая свалка.

Желтое солнце наполовину спряталось за горизонт, а рядом взошло второе – огромное, лиловое…

И, слившись, лучи двух солнц осветили фиолетовым светом свалку проржавевших и истлевших пепелацов и космических кораблей самых причудливых форм и конструкций. Машков и Гедеван сидели на сопле ракеты типа Шатл. Машков курил самокрутку из прянной травы. Гедеван слушал наушники магнитофона.

Машков закашлялся.

– Отрава!. – он посмотрела на Гедевана и заметил, что по его щеке катится слеза. Дай послушать, – попросил Машков.

Гедеван снял наушники, протянул Машкову. Из наушников загремел панк-рок…

– А… Это я не люблю, – Машков вернул наушники.

Гедеван выключил магнитофон, поставил его на сопло, и лег, свернувшись калачиком. Вдалеке пролетел, сверкая мигалками, эцилоппский летательный аппарат.

Машков затушил окурок, вздохнул, надел наушники, включил магнитофон. Послушал, послушал земное. И тоже прослезился.

Ярославль.

Набережная. Заиндевевшие деревья. Длинные тени на свежем снегу. Гедеван в газетной пилотке, в желтых резиновых штанах, в желтых тапочках идет за представительным мужчиной в дубленке вдоль литой ограды.

Мужчина (на ходу): – Гедеван Александрович, я понимаю, когда речь идет о пропуске без уважительных причин одного или даже двух дней. Но шесть лет! Какой может быть разговор о восстановлении? Абсурд!

Гедеван (волнуясь): – Константин Борисович, мы с Владимиром Николаевичем получали два чатла за выступление. Вода и каша – полчатла в день. При самом строгом режиме экономии. Штрафы эцилоппам в среднем один чатл в три дня. А гравицаппа стоит пол-кц. Считаем. Пол-кц делим на десять, вычитаем переезды – получаем шесть лат. Раньше я никак не мог пернуться.

Мужчина: Милиграмм кц – это сколько в переводе на чатлы?

Гедеван: Двадцать тысяч!

Мужчина: Дороговато!

Гедеван: Дикие нравы. Константин Борисович. Лично я считаю, что все должно развиваться в гармонии. Иначе плюканский абсурд может получиться.

Мужчина: Все это хорошо. Гедеван Александрович. Но мне нужны не слова, а оправдательные документы. Справки, так сказать.

Гедеван достает из кармана керамический квадратик и гайку.

Гадеван: – Вот чатл. Вот цак. А гайку и песок я приложил к объяснительной записке и сдал в деканат Валентине Ивановне.

Мужчина: – Гедеван Александрович, вы же взрослый человек.

Проучились один семестр, исчезли на годы. Появились с каким-то кусочком глины, колокольчиком от донки и претендуете на функционирование. Тоже, вы меня извините, абсурд!

Гедеван: – У меня не только колокольчик. У меня еще вот.-Достает из портфеля шар со штырями, поворачивает его, шар гудит. Только это я не могу отдать. Это я вместе с песком должен отправить в Академию наук.

Мужчина (вздохнув): – И еще, если вы способны музицировать, почему вы никогда не принимали участия в институтской самодеятельности? Вы меня извините, скрипач, но это элементарное ку!

Гедеван: – Я не музицировал. Я только пел: Ы-ы-ы…

Космическая свалка.

Утро. Гедеван спал на песка возле ржавой ракеты. Он дергался во сне и мычал: Ы-ы-ы…

Машков сидел на сопле, брился заводной бритвой, думая свою горькую думу.

За ним простиралась свалка.

Машков выключил бритву, открыл бутылку чачи, намочил платок, стал протирать лицо. Застыл. Прислушался.

– Скрипач! – потеребил он Гедевана.

Гедеван замолк, открыл глаза, ошалело посмотрел на Машкова.

– Отчислили, – сообщил он.

– Тихо!

Из глубины свалки донеслось: Ы-ы-ы…

– Ы-ы-ы… – трясся на краю свалки в клетке Би.

– Ы-ы-ы… – вторил ему, подпрыгивая на одной ноге, потный Уэф и пинал партнера второй ногой.

Перед ними сидели два оборванца.

Окончив номер, Уэф плюнул на Би, и артисты застыли в эффектных позах.

– Кю! – выругался один из оборванцев и, зачерпнув рукой песок, швырнул его в лицо Уэфа.

– Кю! – с отвращением подтвердил другой, и они скрылись за останками пепелаца.

Би вышел из клетки, взялся за прутья с одной стороны, Уэф – с другой, они подняли ее и понесли.

– Привет, – из дыры в ржавой ракете вышли Машков и Гедеван. – Давно не виделись.

Инопланетяне вздрогнули, спустили клетку.

– Ну, что мы про вас думаем? Проникайте в сопоставление, родные, – ласково улыбнулся Машков.

– У-у-у! – завопил Уэф. Он упал на песок и стал в истерике лупить по нему кулаками. Би встал на колени и зарыдал в голос.

– Братцы! Ну что мы вам такого сделали? За что вы нас преследуете?! Мы несчастные, нищие, голодные актеры! Мы не можем вас бесплатно кормить! Небо видит, ты не должен нам руки-ноги выдирать!

– Небо видит, что играть надо уметь, родной! А ну в клетку! Живо! – Машков взял Би за шиворот и втолкнул в клетку.

Влез туда сам. За ним втиснулся Гедеван.

– Крути свою баранку! – приказал Машков Би, вынимая скрипку из футляра.

– Владимир Николаевич, не надо, родной! Побьют! – всхлипнул Би.

– Молчать! Раз, два, три! Крути! – скомандовал Машков и запиликал на скрипке.

Би нехотя закрутил кофемолку. Гедеван лихо забарабанил.

– Мама, мама, что я буду делать!

Мама, мама, как я буду жить! –

пропел уголком рта Машков, И частушка, усиленная мощным динамиками, понеслась над свалкой.

– Ияво, ияво! – вступил Гедеван, выводя гурийские трели.

И тут из пепелацев, из ракет, из космических кораблей вылезло около тридцати мужчин и женщин в отрепьях. Они окружили клетку и затряслись.

Уэф быстро поднялся, отряхнулся, запрыгал и вступил басом: -Ы-ы-ы…

– Заткнись! – рявкнул Машков, – У тебя слуха нет!

Уэф покорно замолчал.

Пропев еще куплет, земляне сделали зрителе “комплимент”.

– Ку! Ку! Ку! – одобрили плюкане и кинули на песок несколько монет.

– Владимир Николаевич, родной, они вас еще просят сыграть!– возбуждённо перевел Би.

– Эцилопп! – вдруг раздался истеричный крик.

Плюкане тотчас разбежались и исчезли. Как не было. Наступила тишина.

Из-за ржавой формы вылетел черный летательный аппарат с мигалками. Завис на некоторое время в воздухе и полетел дальше.

– Почему они убежали? – спросил Гедеван. – Они же чатлане. Нет?

– Они здесь пластик нелегально жрут, – вздохнул Би.

Уэф подскочил к Машкову, дотронулся до его плеча, поднял руку, как это делал видно кучерявый, и торжественно провозгласил:

– Дядя Вова! Я очень тебя полюбил! – объяснил Уэф.

– Я его еще больше полюбил! – воскликнул Би.

– А где пепелац? – спросил Гедеван, покрутив головой.

– Там, – Би махнул рукой в сторону горизонта. – Луц кончился, генацвале. Из-за тебя, зараза, – сердито сказал Уэф Машкову.

Ровная пустыня.

Солнце стояло в зените. По поверхности раскаленной, растрескавшейся пустыни тарахтел никем не ведомый тракторенок, (тот, который раньше висел в рубке на потолком), тросом тянул за собой пепелац, сзади межзвездный корабль толкал весь ансамбль.

– А у вас что на Земле в клетках никто не сидит? – тяжело дыша спрашивал Би.

– Бывает, – отвечал Машков.

– На Земле в клетках сидят только звери, в зоопарках, – соврал Гедеван.

– Вот. Значит звери у вас чатлане, – сказал Уэф.

– Звери сидят в клетках не потому, что они чатлане, а потому что они кусаются, – возразил Гедеван.

Машков опустил пепелац, сел, снял сапог.

– А лебедь? – спросил он.

Ракета остановилась.

– А лебедь когда в клетке сидит? Лебедь в парке куда хочет плавает, – возразил Гедеван.

– Вот. Значит лебедь у вас такой же пацак, как и вы, – сказал Би.

Тракторенок ревел, надрывался, колеса пробуксовывали.

– Кончай филонить, дядя Вова! – строго сказал Уэф.

Машков высыпал из сапогов песок, выкинул стельки, надел сапоги, уперся в корпус пепелаца и скомандовал:

– Раз!Два! Полетели, пацаки!

Бурлаки напряглись, налегли и пепелац, скрипя и покачиваясь, сдвинулся с места и покатился.

Луцеколонка.

Посреди безжизненной пустыни стояла высокая будка с зеркальными стенами и краном. От крана к пепелацу тянулся тонкий гофрированный шланг.

Перед пепелацем в клетке стояли запыленные, покрасневшие, с облупившимися носами пацаки – Машков, Гедеван и Би. Рядом на динамике еле держался чатланин Уэф.

Машков облизал потрескавшиеся губы и отсчитал:

– Раз, два, три,

– Бум! Бум! Бум! – старательно запел Уэф и затрясся.

Би закрутил кофемолку. Гедеван забарабанил по футляру.

Машков запиликал, и квартет заголосил:

Мама, мама, что я буду делать?

Допев песню, артисты сделали “комплимент” и застыли. Не слышу оваций, – Машков вытер рукавом пот со лба.

– Она не может овацировать. Служащим это запрещено, – сказал Би, кивнув на будку. – Дядя Вова, играй про “Сулико”.

– Когда про любовь – она больше скидку делает.

– Поехали, скрипач. Раз, два, три,..

И ансамбль запел на грузинском:

– Я могилку милой искал,

Сердце мне томила тоска…

– Ы-ы-ы! – вдруг высоко взял драматический тенор. Дверцы будки раздвинулись, и из нее выскочили Кучерявый и Безволосый на четвереньках.

Дверцы сомкнулись.

Кучерявый остановился перед клеткой, дотронулся до плеча Безволосого, поднял руку, крикнул “Ку!” и заголосил: Ы-ы-ы!

– Видео? – спросил Машков.

– Да, – вздохнул Би,

– Выруби!

– Ты что, совсем? ! – Уэф покрутил пальцем у виска. – За это пожизненный эцих с гвоздями дают!

Кучерявый достал из кармана пластиковый намордник, покрутил им, показывая, какой он мягкий, и натянул его на голову Безволосого.

– Ку! – в восторге завизжал Безволосый. Он лег и поставил себе на голову ногу Кучерявого и ворковал: – Ку, ку, ку…

– Ы-ы-ы! – взял Кучерявый на самой высокой ноте, и парочка растворилась. Как и не было.

– Что они сказали? – опросил Гедеван.

– Предвыборная речь балды Пж, – проворчал Уэф.

Он плюнул на Би, слез с динамика, достал из правого кармана деньги, из левого – часы Машкова и поплелся к будке, остановился, улыбнулся и нежно сказал:

– Ку-у!

– Чатл! – раздался металлический голос, из будки выскочил рычаг с керамическим ящичком. Уэф с подозрением посмотрел на будку, схватил ящичек двумя руками и заглянул одним глазом в отверстия. После чего плюнул на ящичек и отпустил. Щелчок. И ящичек скрылся в гнезде.

Уэф обессиленный опустился на бетонную площадку рядом с будкой и сокрушенно прохрипел:

– Эти плюкане женщину вынули – автомат засунули.

Ну давай возьмем на то, что есть. Хоть полдороги пролетим, – крикнул Машков, выходя из клетки.

– Луц по кусочкам не продают, пацак. Луц десять чатлов заряд, а у нас – семь, – не поднимая головы, сказал Уэф,

– А далеко до центра? – спросил Гедеван, держась за клетку.

– Двести километров, – поднялся Уэф и заковылял заводить трактор.

– Дядя Вова, – зыркнул глазами на Уэфа, доверительно зашептал Би. – У Уэфа еще чатлы есть.

– Не может быть.

– Он умный. Он знает, всегда темный день может наступить, – прошептал Би, показывая на свою правую калошу, а потом на ноги

– Куда уж темнее. Эй, чатлан! – позвал Машков.

– Чего? – оглянулся Уэф.

– Поди-ка сюда, – поманил пальчиком Машков.

– Зачем?

– Фокус покажу.

Уэф нехотя подошел.

Подними ножку.

Уэф посмотрел на Би.

– Негода! Негода! Надо летать! – он повернулся и хотел было пойти, но Машков обхватил его сзади и поднял.

– Скрипач, сними с этого гаденыша правую галошу!

Гедеван поймал правую ногу инопланетянина и сдернул в нее тапочку. Из тапочки на песок посыпались монеты.

Машков отпустил Уэфа, передал скрипку Би, нагнулся и стал собирать чатлы.

Уэф подбоченился и пронзил глазами Би.

– Кю, – с ненавистью процедил он.

– Повтори! – оказал Би, побледнев от бешенства.

– Кю!

Би отошел на шаг и о криком:

– Сам ты кю! – размахнулся, и скрипка с треском разбилась об лысину чатланина.

– Вах! – в ужасе закричал Гедеван. – Скрипка!

– Кю-юю-ю! – завизжал Уэф и повис на борода Би.

– Дядя Вова, как я теперь профессору…

– Тихо! Стоять! – командорским голосом закричал Машков.

Уэф, не выпуская бороды, обернулся к Машкову.

– Делаем так, – сказал Машков. – Поднимаем вот это! – он поднял гриф с остатком деки, – и вынимаем вот это!

Машков осторожно вытянул из-под грифа спичку. Белую! С головкой!

– Молоток твой алкаш профессор! – сказал он Гедевану. – Прилетим, я ремонт ему бесплатно сделаю.

– Вах! – закричал Уэф, отпустив обидчика и подбегая к Машкову. – Это мне быстро давать! Это моя голова нашла.

– Спокойно, – Машков отстранил Уэфа.

– Небо! Небо хотело, чтобы я скрипку в руки взял! – рухнув на колени, с пафосом воскликнул Би. – Дай мне, дядя Вова!

– Небо хочет, чтобы этот кц я хранил, родной, – он протянул руки Машкову.

– Что значит, небо хочет?!– закричал Гедеван. – Мало кто чего хочет! Скрипка наша! Ясно?!

– Нет! Извиняюсь! Скрипка не ваша! Скрипка профессора Рогозина! – запротестовал Би.

– Спокойно! Делаем так! – командирским голосом рявкнул Машков. Он снял с головы пилотку, спрятал в складку спичку и, посмотрел на часы. – Так… Пятница… К понедельнику может еще и успею на планерку. А ну гуси-лебеди, заправляйтесь! Быстро!

… И снова пепелац летел над песками.

Рубка.

Машков и Гедеван снова сидели на динамиках. А Би и Уэф – в своих креслах. Машков склеивал скрипку космическим клеем. Гедеван, смотрясь в зеркало, повязывал галстук. Би протирал лицо песком. Уэф – он был в кальсонах с биркой и майке Гедевана – водил по щекам медной пластинкой. Брился.

Гедеван говорил:

– Италию я сразу найду – это сапог. Летим направо. Там Черное море. Внизу Турция – такая коричневая… Чуть выше – Батуми. От Батуми прямо наверх…

– Дай-ка! – Уэф вырвал зеркальце из руки географа.

– Вах! Что за человек! Что у вас языка нет? Скажите нормально – я вам сам дам! – возмутился Гедеван.

Уэф, напевая “Кин-дза-дза, куда-дза-дза, летим-дза-дза, ы-ы-ы” , достал из “бардачка” два керамических шара, соединенных ремешком. Вытер шары о майку, закинул ремень за шею, подвигал шары так, что они симметрично висели у него на груди, и снова посмотрелся в зеркало.

– Это что? – заинтересовался Гедеван.

– Основа жизни… Ы-ы-ы.,.

– В каком смысле?

– Во всех.

– Продайте.

Уэф поднял руку, пощекотал себя под мышкой и противно захихикал: Хэ-хэ-хэ!

– Хорошо. Бери одну штуку,– даю зеркало и вот этот галстук.

– Хэ-хэ-хэ. Би, объясни этому пацачонку.

– Скрипач, родной, основа жизни поштучно не продается. Основа жизни – основа только в паре. А когда пары нет, то и жизни нет. Такова жизнь, родной, – печально сказал Би и глаза его увлажнились.

– Порядок! – Машков поднял скрипку, – Как новенькая.

– А вон лишний кусочек остался, – позлорадствовал Уэф.

Гедеван тяжело вздохнул.

Машков посмотрел на него, тоже вздохнул и стал разбирать скрипку. Склеенные куски легко отделялись.

– Вы извините меня, конечно, инопланетяне, но ваш клей -”кю” и больше ничего, – сказал Машков.

– Дядя Вова, даже фитюлька знает, что прежде чем клей клеить, надо обработать поверхность слюной, – сказал Би и поднял шторку переднего иллюминатора.

– Вах! – воскликнул Гедеван. – Это что?

– Центр, родной.

– А шар это дирижабль?

– Шар – это последний выдох Пж, балда! – встрял в разговор Уэф.

Корабль.

Над песком, натягивая мощные, уходящие в песок, канаты, покачивало гигантский полукилометровый шар.

Под ним, утонув в песке до ватерлинии, стояли развалины огромного корабля. С высокими башнями, пушками, ракетами…Над кораблем патрулировали эцилоппские пепелацы и пепелацики. По песку трактора тянули вагончики с песком в корабль и из корабля. Они казались совсем маленькими на фоне ржавой громады.

Кладбище у корабля.

Би запер дверь пепелаца и компания гуськом пошла между вялыми, пыльными шариками, которые колыхались, натягивая уходящие в песок лески.

– Дядя Вова! Помни! Про спичку не думай! – нервно шепнул Би. – Тут таможня поймет и сразу…

– Транклюкируют на хрен, – закончил фразу Машков.

– Ты про Люсеньку думай,. про Брюшкину думай, – подмигнул Машкову Уэф и пощелкал висящими у него на груди шарами.

– Да что вы прицепились с этой Брюшкиной? Нету ее. Замуж вышла, – отмахнулся Машков. – А мне про кого думать? – улыбнулся Гедеван.

– А ты вообще не нужен, скрипач! Ты в пепелаце сиди! – сказал Уэф.

– Господин Чатлан! – выкрикнул, сверкая глазами, Гедеван.

– Зарубите себе на носу! Я вам не скрипач! И не балда! Меня зовут Гедеван Алексидзе, ясно?!