Текст книги "Никита Изотов"

Автор книги: Георгий Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава седьмая
Словом и пером

Первый город на территории Донбасса – это Бахмут. В сохранившемся древнем документе сказано, что по обе стороны речки Бахмут построена «крепостца». Назначение нового поселения – отражать набеги кочевников с «дикого поля», охранять южные границы Московского государства. Но еще раньше, в XVI столетии, тянулись из этих мест по чумацким шляхам на Белгородщину, в Таганий Рог возы с солью. А в округе днем и ночью в погожее время курились солеварни.

Для нужд солеварения со временем стали брать неподалеку уголь из выходящих прямо наверх пластов. В XIX веке французские и бельгийские капиталисты вложили немалые средства в возведение шахт, кирпичных, алебастровых, стекольных предприятий, хищным носом почуяв колоссальные прибыли. А дальше, после Октябрьской революции, все, как в сказке, происходило. В 1919 году в Бахмуте формировались первые красногвардейские полки. Здесь и разместился штаб обороны Донбасса, возглавляемый известным революционером Ф.А. Сергеевым (Артемом).

Через год Бахмут объявляется губернским городом. Ну это понять можно: соль вошла в те годы в перечень первоочередных проблем. В 1921 году В.И. Ленин писал М.В. Фрунзе: «Теперь главный вопрос всей Советской власти, вопрос жизни и смерти для нас, – собрать со всей Украины 200–300 миллионов пудов хлеба.

Для этого главное – соль…»

Многие углекопы, в том числе и добровольцы из Горловки, восстанавливали разрушенные соляные копи, затем и работали в непривычных белых забоях.

В 1924 году Бахмут переименовали в Артемовск.

Именно в Артемовске, расположенном в центре Донбасса, разместилось объединение Донуголь. Сюда и прибыла в апреле 1932 года бригада газеты «Правда». Первая встреча – с заместителем управляющего Е. Т. Абакумовым. Вот как описывают ее журналисты: «Невысокого роста, коренастый человек с глубоко сидящими живыми глазами, светящимися иронией. Железное рукопожатие одубелыми пальцами. Низкий хрипловатый голос, временами мурлыкающий.

– Правдисты?! – сказал и хитро улыбнулся. – Будем громить? Будем вдар-рять?.. Перцу-горчицы запасли для нас?» Позже правдисты убедились, что Егор Трофимович на редкость душевный и заботливый человек, прекрасный организатор. Позже Абакумов возглавлял Метрострой, был заместителем наркома угольной промышленности.

Для иронии одного из руководителей Донугля основания были: Донбасс отставал. Квартальный план завален. Анализ показал, что треть механизмов в шахтах бездействует. Внутришахтный транспорт запущен. Велики междусменные простои. Отсюда и текучесть кадров.

– Если наглядно, – сказал Абакумов, – то два человека добывают меньше одной тонны угля в сутки. Такая вот реальность…

И порекомендовал побывать на горловской шахте № 1, где много ударников, есть среди них и известные по всему бассейну, скажем, Изотов и Артюхов. Но есть и лодыри, саботажники. Назвал завшахтой Хлопонина «угольным волком», сам усмехнулся такому нелепому прозвищу, добавил, что и волка ягнята обводят. Нет пока должной дисциплины в забоях, организованности, велика расхлябанность. Так один из правдистов попал на шахту № 1.

Подробности эти весьма важны, поскольку находятся в прямой связи с будущей громкой славой Изотова, началом целого движения в стране, впервые в мире названного по имени рядового рабочего-углекопа.

Горловка переживала вторую молодость. Благоустройство поселка началось еще в 20-е годы. В оперативной листовке, выпущенной в те годы совместно редакциями многотиражки «Механизированный забой» и городской газеты «Кочегарка» в помощь пропагандистам, говорилось:

«До революции шахта имела всего 390 домов, почти половина из них была таких, как сейчас брошенные под терриконом. В 1924 году построена новорудничная колония (143 дома в 286 квартир). В 1930 году построена еще одна колония – 95 домиков и 380 квартир. Выстроено 10 трехэтажных домов с 360 квартирами». Приводились эти факты с чувством большой гордости за свой поселок, который в 1932 году получил официальный статус города. И люди, главное люди, на глазах преображались. Вечерами под гармошку пели новые частушки участники художественной самодеятельности:

 
Молодеют старики,
Юные и бодрые,
Носят галстук горняки
И костюмы модные.
 

Или:

 
Мой миленок крепит лаву,
Я на приводе сижу.
Дорогой мой, крепи лучше,
Я в театр с тобой схожу.
 

Появился в Горловке и театр, и эстрадные площадки в парке, и многое другое, о чем рассказ впереди.

С начала 30-х годов сносились избы в «шанхаях», «нахаловках», «собачевках», строились новые кварталы домов, разбивались скверы. Омолаживалась и старая Корсуньская копь-шахта № 1. Начавшаяся здесь реконструкция предусматривала переход на электровозную откатку во всех основных подготовительных выработках, установку мощных компрессоров, применение на крутых пластах отбойных молотков. А пока Изотов делал по две и три крепи за смену. Сделать «одну крепь» означало вырубить три кубометра угля и закрепить выработанное пространство. Три кубометра – это пять тонн, или семь вагонеток. Так что за смену Изотов порой нагружал больше 20 вагонов, и Денисенко шутливо разводил руками в клети, когда поднимались на-гора, восхищался: «Хлопцы, чи это врубмашину затягнули в третий уступ? Так, значит, то Никита вместо врубовки працюет».

В честь кумачового Первомая ударники становились на трудовую вахту. Коммунисты-забойщики взяли обязательство выполнить по две нормы за смену. Парторг аккуратно в книжечку фамилии всех ударников-беспартийных записал, тоже на две нормы их уговорил.

– А мне четыре запиши, – попросил Изотов, поглаживая гладкую ручку обушка. – Веселое у меня что-то настроение.

– Чего – четыре? – переспросил Стрижаченко.

– Крепи, конечно.

– Так это же, парень, двадцать тонн! – вопросительно уперся в него взглядом парторг. – Веселое настроение, говоришь? Может, шутишь?

– Ну это ты зря, Игнатыч, – недовольно сказал Изотов, хмурясь и натягивая кепку на лоб. – Сказал – дам четыре, значит, будет четыре. Пиши!..

Утром в нарядной шахты появилась «молния»: «Товарищи шахтеры! Забойщик Н. Изотов нарубил за ударную смену 20 тонн угля, выполнив норму на 400 %. Равняйтесь на т. Изотова». В нарядной шумно, весело. «Ай да Никифор!.. Право слово – врубмашина… Ну и Никиша…» – раздавались возгласы. Крутит головой Изотов, не нравятся ему такие шуточки. Вроде бы и поздравляют, а с другой стороны, и насмешки чувствуются. Дергает он за широкий козырек кепки, недовольно бросает:

– Да при чем здесь сила?

– Как это – при чем?

– На Ваську Окунева гляньте, – не сдается Изотов. – Ему в цирке рельсы на груди гнуть надо. Ей-богу, сразу бы в люди вышел. Зато в забое одну крепь с натугой дает. Так? Чего ты, Давиденко, за дверь прячешься? Иди сюда, сними тужурку.

– Это еще зачем? – испуганно протянул широкогрудый забойщик, отодвигаясь на всякий случай к спасительному выходу.

– Мускулы свои покажи народу. Тебе впору с самим Иваном Поддубным схватиться, а ты не всегда норму даешь. Правильно я говорю, мужики?

– Правильно… Верно сказал… Лодыри они первущие… – раздались одобрительные выкрики. – Молодец, язви тебя в пятку, умыл их…

– То-то, понимать надо, что одной силой уголь не возьмешь, – удовлетворенно заключил Изотов. – Вот мой ученик, – продолжал он, обнимая за плечи стоявшего рядом с ним худощавого парня. – Из деревни приехал, неделю я его в уступе гоняю. Вдумайтесь, парень неделю на шахте, а уже сам крепь дает за смену.

– Не-е, не гоняешь ты меня, дядя Никифор, а показываешь, – отозвался смущенно парень. – С охотой и делаю…

– В умении все дело. А-а, ученых учить – только портить, сами все знаете.

– Знают, да не все, – вмешался в разговор вездесущий Стрижаченко. Где серьезный разговор – он тут как тут. – Неученых у нас хватает. Надо бы тебе, Изотов, выступить на рабочем собрании, раскрыть свои секреты.

– Нет никаких секретов. И говорить я не дюже обучен.

– В мастерстве всегда есть секреты, – не согласился парторг. – Это и приемы труда, и особенности рабочего места. Раньше свои секреты мастера только самым близким открывали, в роду хранили.

– Ну а теперь все мы в родстве состоим, – поддержал Денисенко. – Давай, Никита, не скромничай.

Но так случилось, что аудиторией забойщика Изотова стала вся страна. 11 мая 1932 года «Правда» напечатала письмо Н. Изотова «Как я работаю», в котором рядовой горняк горловской шахты № 1 по-государственному поставил вопросы о взаимопомощи и распространении передового опыта.

«Говорят: «Изотов – сильный, Изотов – крепкий, поэтому он так хорошо работает». Чепуха! Не в силе дело. Одной силой не возьмешь… Многие думают, что техникой надо овладевать, только работая на машине. Они делают ошибку… Скажу без хвастовства: я даю большую выработку потому, что овладел техникой дела…»

И далее подробно расписал технологию углевыемки на своем рабочем месте:

«Вот так я работаю. Никакого тут «секрета» нет. Каждый забойщик может достигнуть моих успехов. Стоит только научиться подходить к углю, а не рубить сплеча, как это делают многие. Еще одно хочу отметить: у нас 6-часовой рабочий день, но многие забойщики фактически только 3–4 часа работают в уступе. Я же сижу в забое в среднем 5 часов. На приход и уход с уступа я затрачиваю не больше часа. Когда я прихожу и вижу, что мне угрожает простой из-за нехватки леса, я лучше затрачу полчаса на то, чтобы пригнать к себе в уступ лес, чем потом час-два сидеть без леса и ругать на чем свет стоит лесогонов. Я стараюсь заполнить, уплотнить свой рабочий день, не растрачивая времени, дорогого и для меня и для государства. Если на нашей шахте и на всех шахтах каждый забойщик полностью использует свое рабочее время, он сделает намного больше, чем делает теперь, и наша страна получит дополнительные тысячи тонн угля».

В письме в редакцию ударник не только щедро делился своим профессиональным опытам, но и взволнованно обращался к трудовому народу с призывом помочь отстающим добиться общего подъема.

Смену на шахте называют «упряжкой». Не зря называют. Нет легкой работы под землей, и сколько бы ни было в забоях техники, за каждую тонну «солнечного камня» надо, что называется, попотеть. Четыре раза в сутки на шахте пересменка. Те, кому предстоит спускаться в забои, собираются в нарядных, десятник закончившейся смены рисует сменщику эскиз лавы, рассказывает, в каких уступах сколько «коньков» дали, как ведет себя кровля. Здесь же бригады получают задания на смену. Ну а те, кто выехал в широкой металлической клети на-гора, торопятся домой – хотя и построили на шахте баню, но немало горняков идет в спецовке, с перепачканным угольной пылью лицом домой, где ждет благоверная с ведрами кипятку. Ох, всласть поплескаться в широком корыте, потом досуха, чтобы коло горела, вытереться, сесть на крылечке, закурить «законную» папироску. Идут мимо люди, здороваются, лишних вопросов не задают, понимают: после шахты человеку отдохнуть надо, вот так у земли посидеть, закатным солнцем полюбоваться.

В тот погожий майский день многие забойщики, крепильщики, лесогоны собрались после смены в нарядной. Те собрались, у кого сердце жгло позором за отставание, за рогожное знамя, что продолжало висеть у ламповой. Шахту быстро облетела весть, что Изотов в «Правде» с критикой выступил. Вот это событие и потянуло людей в нарядную после упряжки. Одни уже прочитали газету, другие допытывались, о чем это Изотов написал.

– Да о чем? – сердито сказал забойщик Денисенко. – О работе нашей. Стыд не дым, а глаза мне, например, ест, жгет даже. Говорим больше, словами разбрасываемся. А лучше бы вместо каждого слова – тонну уголька. Глядишь, вышли бы из прорыва.

Шум, гомон привлекал все новых людей в нарядную участка. Были и такие, что недовольно кричали: «Чего он, самый умный? Вроде мы без него не знаем, как обушок в руках держать. Написать легче, чем уступ срубить».

– Ну уж это ты брешешь, – перебил говоруна Денисенко. – Никишу в этом не упрекнешь. Мой выученик, – гордо добавил он. – Да сейчас он сам выедет из шахты.

И точно, через несколько минут в дверях появилась широкая фигура Изотова. Он зорко оглядел всех, вслушиваясь в стихающий гул разговора, спросил с улыбкой:

– Что за шум, а драки нету?

– О твоей статье в «Правде» говорим, – повернулся к нему и, протягивая для пожатия руку, ответил Денисенко. – Мнения тут трошки разошлись, вот и ждем тебя прояснить кое-чего.

– Некогда мне сейчас, Гаврила Семенович, в столовой меня ждут. Забыл разве, что мы решили с нашим поваром договор на соревнование заключить. Мы – угля побольше, а он – борщ погуще.

В нарядной дружно рассмеялись.

– Нет, сынок, не упрямься, – не отставал Денисенко. – Ты тут многих старых шахтеров задел за живое. Мол, новички, неумехи рядом, а помочь им некому.

– Совсем не так сказано, – посерьезнел Изотов. – Если на то пошло, я могу по памяти пересказать.

– Прочитай-ка лучше сам свою статью, а мы ее туточки и обсудим, – неожиданно попросил Денисенко, – Кое-что пояснишь, если кто не так понял. Вот она, «Правда».

Делать нечего, сел Изотов на скамью, кашлянул, начал читать:

– Я работаю десять лет на одной из крупнейших шахт Донбасса – на Горловской шахте номер один. Несколько лет подряд я перевыполняю все планы и задания. Сейчас изо дня в день даю четыреста-пятьсот процентов нормы…

В нарядной стало тихо. Только когда дошел до слов: «Я работаю обушком, но мои товарищи по шахте в шутку зовут меня «врубовой машиной», раздался смех. Закончив читать, Изотов прогудел:

– В позорном прорыве мы, товарищи. Терпеть дальше мочи нет. Я и предлагаю всем вам: пускай каждый опытный забойщик возьмет на буксир новичка, поднимет его до себя. Так мы общего подъема добьемся. Вот к чему нас партия призывает.

Предложение обсуждали недолго, большинство сразу же поддержало Изотова. Правда, нашлись и такие, что поворчали: дескать, я семь потов пролил, пока научился обушок правильно держать, а тут только из деревни явился, еще навоз от рук не отмыл, а хочет сразу в дамки, чтобы вровень со мной, несправедливо, мол, это.

– Ты сам откуда родом? – перебил ворчуна Изотов.

– Местный я, все знают, – растерялся забойщик.

– Ага, местный, – согласно кивнул головой Изотов. – В землянке, поди, жил. Точно?

– Ну так што?

– Твоей семье шахта в первом доме новую квартиру дала. Верно?

– Ну верно…

– А кто дом строил, знаешь? После смены горняки подмогали и штукатурить, и полы стелить, и деревца под окошечком твоим сажали. И я в том числе помогал, а от квартиры в том доме тогда отказался, знал, что у тебя семья поболе. Подумай над этим. Нельзя по-старому жить, когда во все двери новое стучится.

– Дак я што, я не против, кому надо, пусть в уступ приходят, научу, – смешался забойщик.

– А я предлагаю самим по чужим уступам пролезть, да и не чужие они – все на нашей шахте свое, рабочее. Делить не стоит: мое – чужое. Я вот беру себе в ученики, – Изотов оглянулся вокруг, поманил пальцем вихрастого паренька, что жался в углу нарядной, – вот Золотарева беру, сделаю из него ударника.

Шахтпартком одобрил на своем заседании статью Н. Изотова в «Правде» и рекомендовал всем горнякам широко обмениваться опытом. А горловская газета «Кочегарка» напечатала обращение ударников шахты № 1 взять шефство над отстающими забойщиками и целыми участками. «Найти Изотовых на каждой шахте и в каждой профессии», – призывали заголовки в газете. «Кочегарка» взялась вести перекличку ударников, последовавших примеру Изотова.

Никифор Алексеевич на ближайшем партийном собрании все же поправил «Кочегарку»:

– Если уж мою фамилию газета в заголовок вынесла, то я хочу поделиться опытом. Обучил я Золотарева – он теперь полторы нормы дает. Дальше Гурова взял, сам с ним в уступе не один день провел. Теперь меня он перегнал, ну, не вообще, а в отдельные смены. В общем, не ищу я изотовцев, а беру ребят, кто попадется, да и делаю из них «изотовцев», – под общий смех заключил он.

«Нет, не только рекорд угледобычи установил богатырь-шахтер и не только к рекордам звал он своих последователей, – говорилось в обращении ударников ко всем горнякам. – Он своим обушком подрубил старую изгородь, сплетенную из косности и инерции». Эти слова многократно повторяли пропагандисты Горловской техстанции в общежитиях горняков, во время нарядов на шахтах, проводя по решению горкома партии громкую читку выступления Изотова в «Правде». На первой странице «Кочегарка» печатала отклики ударников, делившихся своим опытом.

Такое, например, пришло письмо из Криворожья:

«Уважаемый товарищ Изотов! Читая статью в газете «Правда» о том, что ты за 24 дня июня дал норму в 2000 %, наши горняки рудника «Большевик» Октябрьского рудоуправления взяли под сомнение правильность этих данных.

Просим подтвердить собственноручным письмом, так ли это в действительности. Если можно, то пришли нам свою фотографию для того, чтобы мы проверили, твой ли портрет был напечатан…

Пишем потому, что наш рудник самый большой по добыче руды в Криворожье, но выполняет план только на 46–47 %. Твой ответ поможет нам мобилизовать массы на основе твоего письма.

По поручению товарищей Н. Протасов».

Послал Изотов фотографию, в ответе посоветовал «хорошенько поискать, обнаружить причины, мешающие выполнить план, и ликвидировать эти причины – это первое условие победы».

«Я начал получать письма со всех концов нашей великой страны, – вспоминал то время Н. Изотов. – Мне писали шахтеры и металлурги, химики и колхозники. Приходили письма от горняков Кривбасса, Кузбасса, Подмосковного района. Были даже письма из далекой Караганды. Одни не верили, что я так работаю, а другие верили и приветствовали меня. Многие товарищи хотели узнать от меня лично, сколько лет я изучал пласты, какого я роста и прочее. На шахтах Донбасса возникли целые легенды обо мне как о забойщике невероятной физической силы. Я отвечал на эти легенды, что Изотов так же силен, как и другие забойщики, а высокую производительность даю потому, что овладел техникой своего дела… На все письма я немедленно отвечал».

Таковы были истоки движения, которое позже получило имя «изотовского». От индивидуального наставничества ударники переходили к коллективному, и характерно в этом плане выступление Изотова на Горловскои партийной городской конференции 25 июня 1932 года: «Мне просто неловко говорить вам о том, что свое задание я выполнил на две тысячи процентов. За это время у меня было четыре дня отдыха. За двадцать дней июня я заработал две тысячи рублей.

Стрижаченко с места дал справку, что «выпуск школы Изотова» составляет тридцать молодых горняков.

– Это новое пополнение рабочего класса, которое прошло обучение в забое и горит желанием применить полученные знания на практике, – говорил парторг. – Свое обязательство товарищ Изотов перевыполнил… Наверное, так и положено большевику.

«Товарищи! Почему же на других шахтах у нас недовыполнение? – продолжал Изотов. – Я думаю, что немалую роль, если не решающую, играет то, что новички не умеют выбирать уголь. Я хочу взять под свое руководство весь наш горняцкий молодняк, всех отстающих для того, чтобы передать им свое умение работать в забое. Молодые кадры забойщиков хотят и будут работать. Их только надо научить».

После конференции новый заведующий шахтой Юхман пригласил к себе Изотова, вежливо усадил на диван, сам вышел из-за стола и пристроился рядом, улыбнулся приветливо:

– Значит, в начальники участка захотел?

– Да подожди, подожди, не так меня понял, Иван Артемович, – возмутился Изотов, вскакивая с продавленного дивана и рубя воздух ладонью. – Да зачем мне в начальники? Мне ребят обучать охота, добровольцев.

– Если добровольцев, – перебил его Юхман, – то надо учить там, где потруднее. Пусть участок будет отстающий, чтобы не на готовенькое добровольцы пришли.

– Любой выделяйте, не пожалеете.

– Что ж, подбирай потихоньку молодняк, – согласился заведующий шахтой. – Рискнем.

Новый завшахтой Юхман слыл бывалым горняком. Сам начинал трудовую биографию ламповщиком на юзовской шахте еще в 1911 году. Кремень мужик, но с понятием. Его и бросили на прорыв, предупредив, что если за год не вытянет Первый рудник, то положит на стол партийный билет. Юхман спокойненько так ответил представителю обкома партии:

– Я не лошадь, чтобы вытягивать шахту. А людей постараюсь мобилизовать. Партийный билет мне собрание выписало. Понял? Коллективно выписало, проголосовав за меня. Доверие мне оказало. Оно только и сможет его назад отобрать. – И посоветовал, закуривая толстую самокрутку:

– Ты, товарищ, зря словами не бросайся.

Таков Юхман. Первые недели он спускался ежедневно на целую смену, побывал во всех забоях, знакомился с горняками, расспрашивал о делах и житье-бытье, ничего не записывал. Знал Юхман, что нигде так язык не развязывается, как на своем рабочем месте: здесь и гордость, здесь и боль. И каждый день после «упряжки» собирал командный состав, обрисовывал обстановку, каждому давал задание. Конкретное. И срок исполнения просил точно обозначить. Тут уж записывал. И пошло-поехало, как говорится…

Кого взять на шахте – не секрет, новички – вот они, как на ладони. Немного их только. Поехал Изотов в обком комсомола, рассказал о своем предложении, о том, что Горловский городской комитет партии поддерживает, а руководство шахты вроде бы и за, но как-то нерешительно соглашается. Вот он и просит обком направить ему на будущий участок комсомольцев из деревень, тех, кто решил уголек понюхать. Ему пообещали.

В декабре 1932 года многие шахтеры читали вывешенный в нарядной приказ № 114.

«Придавая огромное значение делу подготовки квалифицированных забойщиков, организовать с 1 января 1933 года в седьмой лаве горизонта 640 метров первую на шахте изотовскую школу.

1. Штат лавы укомплектовать из учеников-комсомольцев. После окончания учебы штат обновлять за счет новичков.

2. Назначить руководителем-инструктором участка № 7 Н.А. Изотова».

Никифор Алексеевич сам записывал в тетрадь фамилии добровольцев. В основном это были молодые парни, которые не вытягивали норму. У кого навыков не хватало, у кого условия попались трудные даже для опытных шахтеров. Никому не отказывал Изотов, всем одинаково говорил:

– Молодец, что пришел. Нам такие хлопцы нужны. Мы еще себя покажем.

Приехали парни с комсомольскими путевками. Так набралось человек сорок пять. За неделю до начала добычи Изотов провел собрание коллектива участка, серьезно так, деловито. Выбрали бригадиров, договорились о взаимопомощи – пришлось Изотову растолковывать, что это такое и как понимать крылатые слова «делись огнем!».

С Юхманом же чуть не поссорился.

– Зря вы меня в приказе назвали, – сердился он, – назвали бы просто участок комсомольским.

– А это для того, чтобы ты лучше ответственность почувствовал, – сказал ему завшахтой. – Ученики – одно, а участок – совсем другое. Тут надо не только рубить, но еще и умело организовать работу, все звенья увязать в единый трудовой процесс.

– Ладно, увяжем, – отозвался Изотов, – а если на мое образование намекаешь, так я полный институтский курс в забоях прошел, а учиться все равно еще буду. И диплом получу.

– Друг, не серчай, – попросил Юхман. – Я тоже диплом в забое получил. Верю в тебя и твою идею. По душе она мне, ей-право.

В устав новой школы Изотов вписал такие пункты: состав работающих сделать переменным, если новичок овладел профессией, переводить на любой участок по его желанию; любой отстающий рабочий шахты по заявлению может перейти в школу.

– Понимаю, что непросто все, – сказал Изотов десятнику седьмого участка. – Давай составим памятку, сколько на смену нужно вагонеток, леса, разобьем ребят по сменам, чтобы в каждой хоть по одному бывалому забойщику оказалось. А между нарядами я буду накоротке новичкам теорию преподавать. Объясним как-нибудь, что умение любую силу гнет.

Сам пролез по всем уступам, высвечивая лампой каждый угол, изучая боковые породы.

Выехал на-гора, когда уже темнело. Зашел к Стрижаченко. Тот неторопливо вел беседу с коногоном, подавшим заявление о приеме в кандидаты партии. Увидел Изотова, показал рукой на стул:

– Присаживайся, Никифор Алексеевич. Только из шахты? – отметил он, скользнув взглядом по влажным волосам Изотова. – Глядишь, так многие отвыкнут дома мыться. Душевые какие построили – выходить неохота. Говорят, вроде Сандуновских бань в Москве-матушке. Сам, правда, не бывал, но наслышан. О банях, конечно, в столице-то приходилось жить.

– Дома как-то привычнее, – поддержал Изотов. – Трудно отвыкать от привычного. Вроде и неудобно в корыте плескаться – и набрызгаешь, и детишки кругом, а многие упорно в душевые не заходят.

– Поймут со временем сами, неволить не станем, – протянул Стрижаченко. – Добровольно лучше. Такой у меня принцип. А ты как считаешь?

– Если ты, Игнатыч, насчет нового участка, то согласен. – Опустился осторожно на стул, скрипнувший под его тяжелым телом. – Трудный участок, мышь ему за пазуху.

– Чем надо поможем…

– Насчет привычного, товарищ, парторг, вы правильно подметили, – неожиданно заговорил коногон со смоляным чубом. – В августе, когда первый электровоз по штреку пустили, считай, вся шахта сбежалась смотреть…

– И что дальше? – заинтересовался Стрижаченко.

– Лошади ему больше по душе, – подсказал Изотов, улыбаясь. – Что, не так?

– Электровоз-то вроде хорош, тащит куда тебе, – присвистнул коногон. – Только составы часто бурятся…

– Пути надо под электровоз лучше закреплять, – бросил Стрижаченко. – А раз лошадей любишь, то как же тебе не жаль на них под землей смотреть? Они же обреченные.

– Да нет, я жалею, тут я согласен, – зачастил парень, уловив суть вопроса.

Изотов слушал, не вмешивался.