Текст книги "Никита Изотов"

Автор книги: Георгий Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Какой трест? – поинтересовался без лишних вопросов Изотов.

– Трест Боковантрацит, – пояснил нарком. – Ростовская область, близкая тебе, в депутаты там выдвигали. – Посерьезнел: – Выучку в академии горняки проходят не для того, чтобы тепленькие местечки занимать. Не подумай, не о тебе, конечно. Ты – труженик, все знают. Есть у нас людишки…

– Хорошо, что трест, – просто ответил Изотов. – С комбинатом бы не справился.

– Ладно, не прибедняйся. – Повеселевший Вахрушев обнял Изотова за плечи. – Справился, если бы партия потребовала.

– Хорошо, что трест, Василий Васильевич, – повторил Изотов. – У них что, долг велик?

Вахрушев махнул рукой:

– Все там у них. План годовой завалили, подготовительные работы в загоне, себестоимость тонны почти на два рубля выше плановой. Главное, что перешли на двухсменку, девятнадцать лав перешло. Казалось бы, ремонтная смена появилась, теперь качнут. А у них во всех забоях с прогрессивной организацией труда падение по добыче. Это же компрометация новых методов. Да сам понимаешь.

Война внесла свои жесткие коррективы в судьбу каждого человека. К августу 1941 года линия фронта приближалась к Донбассу. Государственный Комитет Обороны принял решение прикрыть «всесоюзную кочегарку» оборонительными рубежами. Так в составе Южного фронта появилась 8-я саперная армия. Намечалось построить заградительную линию от Азовского моря до реки Самары. Горняки стали бойцами, а заместитель наркома Дмитрий Григорьевич Оника возглавил эту необычную армию.

Изотов и Оника встретились в главном городе Донбасса, старые товарищи еще по Шахтам, и Изотов, волнуясь, пожаловался, что все его просьбы отправить на фронт остаются без ответа.

– Завтра жду тебя, – коротко бросил Оника. – Поможем.

Утром Изотов был в здании обкома партии, Оника сообщил: подписан приказ о его назначении заместителем командарма 8-й армии.

– Вот ты и мобилизован, – сказал Оника. – Будешь заниматься вопросами снабжения. – Уловив разочарование на лице Изотова, добавил поспешно: – Армия же, понял. Не шахта, не трест, ар-мия.

Триста тысяч шахтеров под руководством военных инженеров сооружали огневые точки, траншеи, эскарпы, устанавливали доты. Достаточно сказать, что к 1 октября линия обороны перед Донбассом протянулась на 500 километров, руками горняков, местными жителями поселков и городов построено свыше двадцати тысяч военно-инженерных сооружений.

Незаменимым помощником командующего армией оказался Изотов – его широкая известность помогала в условиях сложнейшего времени, когда уже шла эвакуация предприятий, обеспечивать саперную армию инструментом, механизмами, стройматериалами, обмундированием. А нужно было еще заботиться о продуктах для полевых кухонь, бесперебойном снабжении питьевой водой.

В один из этих сумасшедших дней вырвался-таки домой, но никого уже не застал. Сам же запиской просил эвакуироваться, звонил в горком партии, чтобы позаботились о семье. С трудом разузнал, что состав с эвакуированными семьями шахтеров застрял в Звереве, попросил лошадь и к утру добрался до станции. В дверь теплушки затарабанили, и Надежда Николаевна увидела своего Никишу – в телогрейке, через плечо автомат, у пояса гранаты. Повидались – ив путь, крикнул зычно, уже с лошади, чтобы о нем не волновалась, найдет семью. И точно, через неделю догнал состав, застревавший на запасных путях по нескольку суток, с горечью сообщил:

– Сдали фашистам Сталино…

Не знал он, что героический труд шахтеров высоко оценил ГКО. В боях под стенами шахтерской столицы гитлеровцы потеряли более 250 танков, почти полторы тысячи автомашин и тягачей с военными грузами и орудиями, не один десяток тысяч солдат и офицеров.

Не знал также Изотов, какая тяжкая роль выпала на долю Степаненко. Ему, парторгу ЦК, поручили взорвать «Кочегарку». Лучший запальщик шахты, изотовец Георгий Сидоренко закрыл глаза руками:

– Не могу, Сашко. Ищите кого другого.

– Фашистам не оставим. Надо, Жора, – с ледяным спокойствием сказал Степаненко, и Жора утер слезы.

В полдень грохнул первый взрыв, еще один, третий…

Горняки расходились молча.

Умолчал при разговоре с женой и о том, что когда пришел приказ оставить Горловку и Сталино, вновь попросился на фронт. В обкоме партии ему твердо сказали, что в условиях Сибири, куда переносится центр тяжести угледобычи, будет тот же фронт и он отвечает за быстрое налаживание очистных работ в новых условиях.

В Сибири в первые дни показалось тяжко: жить негде, шахты разбросаны по тайге. Казалось, края нет кипучей энергии Изотова: горняки строили бараки и столовые, организовали артели охотников и рыболовов добывать провиант, да картошкой местные власти здорово помогли. По шахтам приходилось ездить в дрожках – машина не проходит по лесным – просекам.

Здесь впервые Никита Алексеевич занемог – «хватало» сердце, темнело в глазах. Долго крепился, пока показался врачу.

– Гипертоническая да еще ишемическая болезни, – констатировал врач. – Климат надо менять…

Изотов весело, как прежде, рассмеялся:

– Ну, доктор, благодарность вам вынесу. Развеселили…

Условия в Сибири были необычны – мощные пласты с выходом на поверхность, иные системы отработки шахтных полей, крепления лав. Да и непогода, лютые морозы. Не все выдерживали. Изотов руководил трестами Полтаво-Бреды-уголь, затем Челябуголь, а позже заведовал шахтой № 8 в Черемхове, всюду внося живой огонек в соревнование, спускался в забои, помогал горнякам, что называется, своими руками.

Понимал, конечно, что это не самый лучший метод руководства – уголь самому кидать, но ведь и условия далеки от теории управления производством. А личный пример руководителя, да еще такого известного, увлекал людей, откуда только силы брались. И в наркомате, куда вызвали Изотова уже в 1943 году, он так и говорил, что отличаются все, что нет теперь деления среди шахтеров – все ударники, иначе и нельзя, время такое.

Вызывали Изотова в Москву по важному делу. В сентябре 1943 года советские войска выбили фашистов из Донбасса. Но какие же следы оставили они – шахты разрушены и затоплены, заводы взорваны. Государственный Комитет Обороны 26 октября 1943 года принял постановление «О первоочередных мероприятиях по восстановлению угольной промышленности Донецкого бассейна». Для этих целей выделялись большие средства, требовались и опытные люди.

Ставилась главная задача: восстановить 120 основных шахт Донбасса. Наркомуглю было разрешено возвратить тысячу руководящих и инженерно-технических работников из числа эвакуированных отсюда. Тех, кто трудился на восстановлении угольных предприятий, освобождали от мобилизации в Красную Армию, горнякам ввели повышенные расценки, обеспечивали двухразовым горячим питанием. 15 миллионов рублей правительство выделило Наркомуглю на индивидуальное жилищное строительство в виде льготных ссуд.

Изотов с радостью принял предложение вернуться в Донбасс, но попросил, чтобы дали участок поменьше, лучше всего – шахту, а там видно будет.

Он горячо взялся за восстановление шахты № 5 треста Несветайантрацит. В то время горняки откачивали воду из подземных выработок. Шутка ли – около 350 шахт оказались затопленными.

Через год Изотова выдвинули в заместители начальника комбината Ростовуголь, которым он некогда руководил. Но тянуло на передний край, туда, где добывают уголь. Возглавлял Хацапетовское шахтоуправление. Узнав, что в Горловке полностью восстановлена родная «Кочегарка», не выдержал, поехал туда. Как раз в это время, в 1946 году, «Кочегарка» перевыполнила годовой план, и коллективу было передано на вечное хранение Красное знамя. Все здесь, в Горловке, радовало Изотова – и быстро восстанавливаемый из руин город, и старые товарищи.

Вновь сидел в нарядной, обещал вернуться, вот только немножко еще, дайте срок – наладит дело в Енакиеве и приедет – куда же он без горловчан, друзей-товарищей. Ему верили, что вернется, иначе и быть не может, на то он и Изотов, чтобы слово держать.

Глава четырнадцатая
Нелегкое возрождение

В центре Енакиева – высоченные трубы металлургического завода. От него разбегаются во все стороны улицы и улочки, мощеные и утоптанные тысячами ног, прямые и горбатые. Только-только оседал ноздреватый снег, вязли ноги, липкая грязь с трудом отдиралась от сапог и шахтерских чуней. Уныло зябли на ветру домики за штакетником среди голых деревьев. И вдруг бурно, половодьем затопила донецкий городок весна, слизнула остатки снега, высушила дорожки и тропки, теплым дыханием распустила ветки сирени, в белый цвет одела яблони и вишни. Встряхнулся после зимней дремы город, плечи развернул, выгнал в палисадники и на огороды женщин.

В эту весну 1947 года назначили Изотова начальником шахтоуправления № 2 треста Орджоникидзеуголь. Поселилась семья Изотовых в доме на улице Микояна. Три окна на улицу с зелеными ставнями, высокое крыльцо, двор, огороженный редким штакетником. Все как у людей. И обстановка простая – комод, кровати с панцирными сетками, как водится, по три подушки на каждой – большая, поменьше и совсем маленькая – думка. Дочки Зинаида и Тамара – в школе, Надежда Николаевна – по хозяйству.

А Мария Павловна, мать Изотова, хоть и деревенская, а с понятием, неграмотная, а мудрая. Девочкам первая советчица. Те ее уважали. Ну а сам Изотов весь в работе. Утром пролетка подкатывает, а когда и пешочком на рудник. Так называл по привычке шахтоуправление.

Енакиево – городок с хорошей родословной. Вырос у реки Булавин на каменных углях в 1883 году. Петровский завод первые годы Советской власти считался одним из крупнейших в России. Его рабочие в 1905 году участвовали в Горловском вооруженном восстании, а в 17-м металлурги-красногвардейцы дрались за Донбасс. Но еще больше прогремел тем, что в 1921 году енакиевские металлурги выдали Владимиру Ильичу Ленину «коммунистический вексель» – прообраз сегодняшних социалистических обязательств: дать силами заводов Югостали десять миллионов пудов металла.

К началу 1944 года завод, разрушенный фашистскими оккупантами, уже дал первый чугун. Чуть позже горняки треста Орджоникидзеуголь, откачав воду из стволов и смонтировав подъемники, рапортовали о пуске шахт. Среди них было и шахтоуправление, которое принял Изотов. Трудностей немало – с перебоями подвозят крепежный лес, не хватает взрывчатки, машинисты врубовок вместе со слесарями вытачивают в мастерских зубки для режущих органов машин, потому что заводских дают по лимиту.

Камеронщицами у насосов, лебедчицами, плитовыми на откатке работали женщины. Зато в забоях штреков и лав с фронтовой напористостью добывали уголь, пробивали подземные коридоры вчерашние фронтовики.

За месяц излазил Изотов все выработки, высмотрел узкие места, наметил план организационной и технической перестройки. На то и Изотов, чтобы все углядеть, все понять, определить, кого куда направить и какую оценку дать бригаде или участку. Никого из итээровцев управляющий не распекал, не «драил с песочком», как на других шахтах – спрос за уголь был в масштабе страны крутой; больше советовал, помогал людьми, запчастями. Знали горняки, что к Изотову можно зайти в любое время и в кабинет, и домой. Выслушает, оценит обстановку.

Претензий, жалоб накапливалось за неделю много, причем были и мелкие, идущие от скверного характера горного мастера или бригадира, от упрямства. Начальники участков ругали взрывников, бригадиры до ора спорили с механиками и слесарями при малейшей неисправности, крепильщики чуть не с кулаками бросались на лесодоставщиков, когда те запаздывали с крепью. И на первом рабочем собрании Изотов, рассказав об обстановке на шахтах, перспективах их развития, призвал: «Давайте-ка не мелочиться в спорах, не капать друг на дружку, а помогать. Усилия наши по выданным на-гора тоннам в комбинате считают. Потому предлагаю лозунг: «От взаимных претензий – к взаимной помощи!»

Ему долго аплодировали, крутили вихрастыми головами: «Ну и придумал, Алексеич, прямо под дых стойкой. Молодец!..»

Рассказывал Изотов, как на «Кочегарке» в уступах крутого пласта родился у забойщиков устный договор «Делись огнем!». Ежели лампа гаснет, то в темноте ни обушком, ни отбойным молотком угля не дашь. Тогда на помощь сосед: «Давай мой огонек пополам». И приспособят так светильник, чтобы в два уступа свет бросал. Что же у нас, узы товарищества ослабли? В шахтерском братстве локоть товарища чувствовать надо. Тогда и увереннее, бойчее работать все станут, особенно новички.

По привычке приходил Изотов в кабинет рано, перед первым нарядом. И сразу же шел по нарядным. Высокий, плечистый, с открытым лицом, русой шапкой волос. Носил сапоги, гимнастерку без наград – ордена и медали надевал только в праздники, когда на трибуне приходилось стоять. Заходил, присаживался на истертую брезентовыми шахтерками скамью, просил у горного мастера эскиз лавы с прошлой смены, зорко вглядывался, вроде про себя приговаривал: «Качнули, ребятки. А теперь бы…» И следовал дельный совет.

В редкий выходной, усаживаясь со всеми за стол, жалобно говорил, что хорошо бы вареников с картошкой или капустой, да если их помаслить – эх, живи не хочу. Понимает, мол, трудности – хоть карточки на продукты и отменили, а прилавки в магазинах еще пустоваты. И словно ребенок радовался, когда Надежда Николаевна снимала с глиняного корчика полотенце, затем тарелку – и поплыл по горнице теплый вареничный дух.

– Ну, Надюша, ненаглядная моя, – вскакивал из-за стола, крутил жену в могучих руках. – Озолотить мало!..

– Ты, Никита, шалю ей купи, – встревала мать.

– Да что вы, Мария Павловна, – смущалась Надежда. – Не до шалей. Дочки выросли, обувка на них горит, платья по швам разлезаются.

– На всех, мамаша, хватит, – весело отзывался Изотов, сидя за столом и любовно глядя на большие, как пироги – любил такие, – вареники. – Все же в шахте працюю. – Десятилетия жизни на Украине не прошли даром: все больше появлялось в речи украинских словечек и оборотов.

Обедали долго, вспоминали злые сибирские морозы, московское довоенное житье-бытье, особенно елку.

Под Новый год тогда привез Никита Алексеевич два разлапистых зеленых ствола, увязал плотно, установил хвойную красавицу в самой большой комнате. А в новогодний вечер пригласил соседских ребятишек, больше оказалось девчонок, накручивал ручку патефона, без устали танцевал с детьми вокруг елки. Громадный такой в ребячьем хороводе, веселый. Потом шапку на лоб надвинул, ватную бороду привязал, стал подарки раздавать. Крик, смех, песни…

– Ты бы, Никиша, в шахту меньше лазил, – советовала жена. – Сибирь-то тебе не очень. Вон и доктора советуют сердце беречь. Раньше бы уехать.

– Дак война, мать моя, матушка! – удивился Изотов. – Хватит здоровья, не перегнусь, гляди вот, – он поднимал за край ножки тяжелый табурет. – А ты говоришь – «здоровье», – передразнивал по-доброму Надежду. – На то и доктора, чтобы людей болезнями пугать. Еще порубаем уголек…

Но Надюшу трудно было обмануть. Не раз замечала, как порой потирал широкой ладонью грудь, морщась при этом. Еще в Сибири врач сказал ей доверительно: «Не щадил себя Никита Алексеевич, вот и результат… Сердце беречь надо». Когда вернулись, умоляла Надежда Николаевна мужа показаться врачам, он только отшучивался, обещал: вот выведем шахту, так сразу к эскулапам в руки. И уже серьезно:

– Да здоров, здоров я, чувствую ведь. Врачи чуть что – в больницу уложат. Так, на всякий случай… Налей-ка лучше еще тарелочку борща. – Улыбался: – Больному есть, между прочим, неохота.

Любил по-прежнему украинский наваристый борщ, просил всегда косточку мозговую, с наслаждением расправлял широкую грудь, отставлял тарелку:

– Ну, Надюша, угодила. Поеду…

Перевели Изотова в Енакиево не случайно: хромало шахтоуправление № 2, что называется, на обе ноги. Сколько начальников и главных инженеров сменили – не счесть. А толку? С начала года «минусуют» все участки, долг уже за десять тысяч тонн перевалил. Изучив обстановку, Изотов поставил четкую задачу: к 30-й годовщине Октября рассчитаться с долгом и дать сверхплановую добычу. Раскрепил итээровцев по участкам, себе взял самый отстающий – подготовительные работы. Проходчики держали продвижение лав. Директорская смена – без начала и конца. Смена в кабинете, другая в шахте, потом совещание в тресте. Похудел, слегка запали щеки, но остался такой же общительный, веселый, открытый для всех. Одним словом, Изотов! И людей тормошил, не давал расслабляться. Предложил соревноваться забойщикам и проходчикам, заключить договора, сам вызвался быть арбитром. А итоги подводить каждую пятидневку.

В личном деле сохранилась характеристика, выданная Енакиевским горкомом партии Изотову 28 ноября 1947 года: «т. Изотов Н.А. добросовестно относится к обязанностям, работает над повышением идейно-политического уровня, активно участвует в общественно-политической работе и пользуется авторитетом среди ИТР и рабочих. Секретарь ГК ВКЛ(б)У Иванов».

Неизвестно, для чего понадобилась характеристика управлению кадров Минуглепрома СССР. Зато точно установлено, что шахтоуправление № 2 рапортовало 1 ноября о выполнении плана угледобычи за 10 месяцев на 106,9 процента и подготовительных работ – на 106 процентов. Дела пошли в гору, поднялось и настроение, даже недуги вроде бы отступили.

И вдруг неожиданная, а оттого еще более горестная весть – умер Вахрушев, угольный нарком, тот самый Василий Васильевич Вахрушев, с которым Изотов впервые близко познакомился в 1939 году, когда возглавлял комбинат Сталинуголь. В 1943 году Вахрушеву было присвоено звание Героя Социалистического Труда. И вот незадолго до 45-летия жизнь руководителя угольной промышленности, который для Изотова всегда оставался символом советского хозяйственника, оборвалась.

– Как могут такие люди уходить? – недоумевал он, откинувшись на спинку стула.

Надежда Николаевна молчала. Да и что могла сказать, зная, что такое настоящая мужская работа – шахтеров, металлургов. Поднялся Никита Алексеевич, ушел во дворик, даже не заметив тарелку любимого борща. Потом долго сидел на крыльце, держась правой рукой за карман гимнастерки.

В последний день января 1948 года Изотову позвонили из треста: «Никита Алексеевич, вам присвоено звание горного директора административной службы второго ранга. Поздравляем». Поздравить было с чем: звание высокое, если по армейскому считать – соответствовало генерал-лейтенанту. Положил телефонную трубку, улыбнулся широко, махнул небрежно рукой.

Спокойно относился он к званиям и чинам, не раз говаривал: «Не за орденами под землю спускаемся». Кому-кому, а шахтерам на невнимание было грех жаловаться. Не было года, чтобы на любой шахте передовиков, руководителей не награждали. Узнала Надежда Николаевна, попросила:

– Никиша, что хочу… Сфотографируйся в новой форме. На память дочкам хотя бы…

Долго отнекивался, ссылался на занятость, а тут приехали старые товарищи из Горловки, проведать.

– Тебя, Алексеич, на партийном собрании только что вспоминали, – рассказали ему горловчане.

С пласта «Соленый» новички сбегать начали, тут, говорят, только пот соленый на спине, а угля не добудешь. Вот коммунист Михаил Сечкин обратился к кадровым забойщикам: «Забыли, как Изотов молодых учил? То-то, что помните. Давайте возьмем учеников, поможем. Наблюдал я, крепить они при таких боковых породах не успевают». Участок № 27 не только вылез из долгов, но еще и стал инициатором применения металлического крепления. Не было счастья, так несчастье помогло. Неустойчивые породы вынудили искать новое, так и додумались – крепить уступы металлом, не деревом.

– Головастые, черти, – радовался Изотов.

Гости попросили для красного уголка «Кочегарки» фотографию. Тогда уж Никита Алексеевич облачился в тужурку с петлицами, фуражку форменную надел, руку за борт заложил. Получился он на фото парадный, непохожий на себя.

– Важный очень, – прокомментировал свое изображение Изотов.

– Мне нравится, – отозвалась жена. – Солидный такой, а не важный. Горный директор таким и должен быть.

Никита Алексеевич хмыкнул, убрал фотографию. А горловчане увеличили негатив, вывесили портрет в здании комбината, а когда построили Дворец культуры и открыли в нем музей истории «Кочегарки», то поместили его здесь.

26 мая 1950 года коллектив прославленной шахты выполнил первую послевоенную пятилетку – первым в комбинате Артемуголь. В это время прибыла на «Кочегарку» профсоюзная делегация шахтеров Бельгии и Голландии. Бытовой комбинат шахты буквально потряс гостей.

– У нас на шахте нет ни красных уголков, ни клуба, – заявил бельгиец Жан Шредер. – Сооружение такого великолепного здания у нас просто невозможно. Рабочему, приехавшему из капиталистической страны, все это кажется чудом.

На что Изотов, приглашенный парторгом «Кочегарки» Нерозиным на эту встречу из Енакиева, прогудел:

– Чудо и есть. Не комбинат, конечно, а наши люди. Вот ответьте мне, как у вас чествуют ударников? Ну, лучших горняков?

Гости переговаривались, пожимали плечами, наконец сказали, что хозяин платит за работу деньги и считает на этом все заботы о своих рабочих исчерпанными. Ни в Бельгии, ни в Голландии, ни в Англии, где они бывали, даже подумать странно о чем-либо, подобном Доскам почета или аллеям Героев Труда. Не знают и такого за рубежом, чтобы кого-либо из шахтеров наградили орденом за работу.

– Вот и я про то, – отозвался довольный тем, что его сразу поняли и ответили без хитрости, Изотов. – А видели бы вы этот чудо-дворец в сорок четвертом году, после того как фашистов прогнали. Одни развалины.

– На улице Изотова гитлеровцы все дома сожгли, – поддакнул Яков Иосифович.

– О, так вы есть богатый человек, – утвердительно произнес руководитель делегации, несколько удивленный этим фактом. – Сколько же сгорело ваших домов?

Раздался дружный хохот, у Изотова даже слезы выступили от смеха, ничего ответить не мог, только рукой отмахивался. Пришлось парторгу пояснить, что сгорели дома шахтеров, а улица еще до войны по решению городских властей была названа Изотовской, в честь вот этого самого забойщика, а ныне руководителя крупного шахтоуправления.

Последний раз гостем родной «Кочегарки» Изотов был на Октябрьские праздники. Стояли теплые осенние дни, в кумач оделась рабочая Горловка. Первыми в колонне демонстрантов шли горняки «Кочегарки». Им было чем гордиться – с начала года отправили Родине двадцать эшелонов сверхпланового топлива. Впереди шли ветераны в черных парадных тужурках, с завесью боевых и трудовых орденов.

Отказался от приглашения на трибуну Никита Алексеевич, шел вместе с колонной рядом с парторгом Не-розиным, в форме, при всех наградах, возвышаясь над головами соседей. Его издали узнавали, с тротуаров кричали: «Привет, Никита», а он поднимал сжатые ладони рук, улыбался знакомым и незнакомым. Все эти люди на улицах и в колонне демонстрантов были горловчане, а значит – родные, роднее некуда, потому что сплотила их работа под землей, субботники по благоустройству города. И вот он, красавец город, гордость Донбасса. Широкие улицы, добротные дома, скверы и парки. Эх, вот только годы уходят слишком быстро!..

На торжественном собрании огласили телеграмму от нового министра угольной промышленности А.Ф. Засядько, сменившего покойного Вахрушева. «Поздравляю коллектив «Кочегарки» трудовой победой. Желаю изотовской напористости, взаимовыручки делах…»

– Слышь, Никита, словно знал министр, что гостем у нас будешь, – сказал ему Нерозин.

– Ладно, Яша, не береди, – сказал Изотов. – Ей-богу, вытащим совсем шахтоуправление, подамся к вам.

Когда вернулся из Горловки, то рассказал Надюше об успехах «Кочегарки», о тех, с кем вновь повидался, и вроде бы отступили хвори. Повеселел, говорил громко в нарядных: «Други, звездочку-то мы зажгли на копре. Да это что – план выполнили, не более того. Ну чего-то там трошки сверху. Долг исполнили – вот и все. Негоже так, надо на верхние уступы карабкаться. Так?»

С ним соглашались: пора тряхнуть, и верили, что прогремят, да и как не верить, если сам Изотов говорит. Уж он-то найдет, как шахтоуправление вперед рвануть. В хвосте еще совсем недавно плелись, на всех селекторных совещаниях и просто перекличках склоняли, а теперь твердо на план вышли, хоть помаленьку, но наращивают добычу.

Решил Никита Алексеевич еще раз все забои лично оглядеть, пощупать пальцами – так сам говорил. И вновь пошла-поехала бессменная директорская вахта – с утра в кабинете и нарядных, допоздна в шахте. В последний день ноября привезли его домой на машине. Провожатые бережно поддерживали под руки, ввели на крыльцо. Не спавшая Надежда Николаевна распахнула дверь, только охнула, обняла за шею мужа, ласково зашептала: «Ничего, ничего, пройдет, выдюжишь, устал только…»

Главный инженер потихоньку шепнул, что плохо стало в клети, когда уже поднимался на-гора. Стволовой заметил, что вышел директор – его все так называли, хотя значился официально начальником шахтоуправления, но– уж больно не подходило к простому и общительному Изотову слово «начальник», – за грудь держится, и шатает его, тревогу поднял.

На диване в горнице лежал Изотов, вызывая недоумение своим беспомощным видом. Он, понимая это, оправдывался, что какая-то струнка или жилка вроде лопнула, ноги и руки вялые сделались, словно не он им хозяин, да ничего, все пройдет, полежит немного, отпустит… Не отпустило, и через день Изотова отправили самолетом в Москву.

Вернулся он в Енакиево под самый Новый год, обрадовался, увидев елку посреди комнаты, где недавно беспомощный лежал на диване, широко, иначе не умел, улыбнулся:

– Ну вот я, как новенький рубль.

Подремонтировали, мол, столичные врачи, гору лекарств извели: он же крупный, ему вдвойне лекарства давали, когда уезжал, то другим больным ничегошеньки не осталось. Слушала Надежда Николаевна его речь с прибауточками, веселела на глазах. Прижалась к своему Никите: а ведь правда, такого чтобы хворь одолела, еще пятидесяти нет, спасибо московским врачам, – поставили на ноги, может, и болеть больше вовсе не будет. Как и всякая любящая женщина, она верила в неведомые ей методы врачевания, тем более в столице, а еще больше верила в него, своего Никиту – богатырь ведь.

1 января 1951 года завтракали поздно. После чая Никита Алексеевич просматривал газеты, позвал:

– Надюша, взгляни.

На первой полосе «Правды» высилась величественная Спасская башня Кремля.

– Прошелся по Кремлю перед отъездом, у Мавзолея постоял, – тепло сказал Изотов. – Никому теперь уж нас не согнуть. Послушай, что Шолохов пишет в газете: «Будет ясная заря у всего человечества. Будет утро с ясным небосклоном… Проснется мать, проснется дитя в колыбели – и никто не вспомнит и не подумает о том, что когда-то были на свете маккартуры, Трумэны, Черчилли…» А, Надюша, здорово как! Мы победили, и мы больше всех хотим мира. Сама знаешь, сколь хлебнули люди. – Разволновался, заходил по комнате, большой, в растоптанных широченных валенках. – Помнишь, как в Сибири картошку все сажали. А к утру в бараках воду в ведрах топором прорубали.

– Все помню. Не ходи взад-вперед, посиди лучше.

– Какое там посиди! Ты глянь, что в стране делается. Скоро от разрухи военной и следа не останется. А мы что же, болеть будем? Никогда еще шахтеры на обочине не отсиживались…

Так начался январь, последний месяц в жизни Изотова. Он бодрился, внушал всем, кто приходил проведать, что здоров, вот только чуточку после лечения оклемается – ив шахту, в забои.

– Готовьтесь, строгий ревизор придет, дотошный, спуску никому, – грозил он тяжелой рукой, весело поблескивая глазами, предвкушая, как снова окунется в такие привычные будни, без которых и жизнь не мила.

И трестовское начальство, и рядовые шахтеры, и гости из Горловки верили: конечно, вернется, на то он и Изотов, никаким болезням его не уложить в кровать.

Только жена молчала во время таких встреч, пряталась, дочки видели платок в руке.

– Мам, ты чего?

– Да так… – отвечала неопределенно.

Видела она, видела, как мечется во сне Никиша, просыпается часто. И днем ему было не по себе, ищет себе место поудобнее. То на кровати в спальне полежит. Не, что-то не так, идет в горницу, где диван.

– Душно, Надюша, – просил, – постели на веранде.

– Холодно на веранде, простынешь, – пугалась жена.

– Ну ладно, – соглашался он. Надевал разбитые валенки, выходил во двор, трогал стылые ветви деревьев, брал снег, прикладывал к лицу. Ослабев, присаживался на стульчик – специально выносил его из дома.

Умер Изотов на рассвете 14 января 1951 года, на руках верной Надюши. Хоронили его в Енакиеве, понаехало много людей из городов Донбасса, старых друзей и таких, кто никогда не видел его. Торжественно пронесли на руках до кладбища… Были венки, траурные речи, общая боль за безвременно ушедшего большого и красивого душой человека, рабочего-шахтера, именем которого впервые в мире было названо целое движение – изотовское.

Во всей стране читали слова некролога в «Правде»: «ЦК ВКП(б) с глубокой скорбью извещает, что 14 января сего года после продолжительной болезни скончался тов. Изотов Никита Алексеевич, член Центральной Ревизионной Комиссии Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), рабочий-шахтер, один из зачинателей стахановского движения среди шахтеров Донбасса…»

Изотов все же вернулся в родную Горловку. Посреди городской площади он стоит на гранитном постаменте в рабочей одежде, с лампой в руках, словно только что вышел из забоя.

Никита Изотов навечно занесен в списки горняков «Кочегарки», добывающих «солнечный камень» из недр земли, камень, освещающий путь вперед.