Текст книги "Мы – русские! Суворов"

Автор книги: Георгий Гупало

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Суворов ежедневно ходил по десяти и более верст, и когда уставал, то бросался на траву и, валяясь несколько минут на траве, держал ноги кверху, приговаривая: «Это хорошо, чтобы кровь стекла!» То же приказывал делать и солдатам. Докторов, как мы выше уже говорили, он сильно недолюбливал, и когда его подчиненные просились в больницу, то он говорил им: «В богадельню эту не ходите. Первый день будет тебе постель мягкая и кушанье хорошее, а на третий день тут и гроб! Доктора тебя уморят. А лучше, если нездоров, выпей чарочку винца с перчиком, побегай, попрыгай, поваляйся – и здоров будешь».

А. Самсонов. Суворовский бросок

Когда Суворов захворал смертельно и когда сыпь и пузыри покрыли все его тело, то он слег в постель и велел отыскать аптеку блаженной памяти Екатерины: «Она мне надобна только на память».

Простота и воздержанность Суворова сроднили его с недугами, научили переносить их легко и без ропота. Суровая жизнь была хорошей боевой школой. Школа Суворова пряталась и под его причудами, только не сразу можно было добраться до смысла причуд.

Приучайся к неутомимой деятельности.

Граф Серюг говорил в своих записках, что «Суворов прикрывал блестящие достоинства странностями, желая избавить себя от преследования сильных завистников».

Рассказы о Суворове

Как-то Суворов, находясь на Кубанской линии, решил ее объехать. Слух об этом разнесся, и каждый начальник на своем месте ожидал его прибытия. Но Суворов не любил пышности, парадности, не любил, чтобы его ждали: являлся всегда неожиданно, внезапно. Ночью сел он в простые сани и приехал на первую станцию. Стоявший там капитан, старый служивый, никогда не видал Суворова и принял его как товарища, повел в свою комнату, поднес ему рюмку водки и посадил с собою ужинать. Суворов сказал, что «послан от Суворова заготовлять ему лошадей». Капитан шутил, судил обо всех генералах, хвалил Суворова. Суворов уехал, простившись с ним как с добрым приятелем. Утром получил капитан следующую записку: «Суворов проехал, благодарит капитана N. за ужин и просит о продолжении дружбы».

* * *

Во время своего пребывания в Финляндии в 1791 году для укрепления пограничной линии со Швецией граф Суворов беспрестанно занимал войска маневрами. Он приучал солдат к переходам, к нападению и обороне, а офицеров к искусному расположению войск, к военным хитростям и осторожности. Такие учения имели всегда великие последствия. Однажды на маневре случилось следующее: одна колонна была неверно подведена под скрытную батарею и поставлена между двух огней. Между тем резервная колонна стояла спокойно и не шла к ней на помощь. Граф, видя такую оплошность, прискакал к командовавшему подполковнику и закричал: «Чего вы, сударь, ждете? Колонна наша пропадает, а вы не сикурсируете». «Ваше сиятельство! – отвечал подполковник. – Я давно бы исполнил долг мой, но ожидаю повеления от генерала, командующего этой колонной». Этот генерал-майор находился тут же, в нескольких саженях. «Какого генерала? – спросил Суворов. – Он убит, давно убит! Посмотри (указывая на него), вон…и лошадь бегает! Поспешайте!» И сам поскакал прочь.

* * *

Во время славного Рымникского сражения (происходившего 11 сентября 1789 года) принц Кобургский, командовавший союзными нам австрийскими войсками, сказал Суворову: «Видите ли, какое множество турок против нас?» «То и хорошо, – отвечал Суворов. – Чем больше турок, тем больше и замешательства между ними и тем удобнее можно их перебить. Но все же их не столько, чтобы они нам солнце заслонили». Действительно, искусство восторжествовало над числом, и Суворов увенчался славою бессмертною.

* * *

Отменное уважение Суворова к достоинствам, военному искусству и храбрости генерала Голенищева-Кутузова известно во всей российской армии. Отряжая его куда-либо с частью войска, граф оставался спокоен: он был уверен, что все будет сделано, что только можно будет сделать. Некогда в приватной беседе зашел разговор о подначальных графу генералах: кто из них умнее и искуснее. Все отдавали это преимущество господину Кутузову. Суворов, вступив в этот разговор, подхватил: «Так, он умен! Очень умен!» Вполголоса: «Его сам Рибас не обманет». Покойный Рибас был также искусный и храбрый генерал, но муж тонкий и весьма хитрый.

* * *

Суворов был однажды на балу во дворце. Императрица по обыкновению изволила говорить с ним очень милостиво. Наконец он попросил водки. Императрица рассмеялась и в шутку спросила: не стыдно ли ему, что при прекрасных дамах от него будет пахнуть водкой? «Государыня! – отвечал Суворов. – Тогда они догадаются, что я солдат».

* * *

После взятия Милана граф Суворов въезжал в город следующим образом: он приказал своему письмоводителю и другу действительному статскому советнику Фуксу с другим генералом ехать впереди, а сам поехал за ними верхом в одной рубашке, по обыкновению положа шинель свою на шею лошади. «Я у вас буду ординарцем!» – сказал им Суворов. Народ наполнил все улицы и кричал: «Виват, Суворов!»

Но, не думая, что странно одетый старик мог быть великим полководцем, обращал свои восклицания к едущим впереди. Фукс вынужден был снять шляпу и кланяться на обе стороны. На другой день граф Суворов выразил в приказе похвалу Фуксу за то, что тот хорошо умеет раскланиваться.

* * *

После взятия Милана Суворову устроили триумф. Он был очень тронут и, взволнованный радостным чувством, умиленно воскликнул: «Бог помог! Слава Богу! Рад… Рад. Молитесь Богу больше».

Когда граф Суворов отправлялся из Вены к вверенной ему армии, Военный Совет требовал у него плана войны, которому он будет следовать. Суворов пообещал показать план. Он велел купить стопу белой бумаги, сел в дорожную кибитку и поехал в Военный Совет. Входит. Все ожидают плана. Он бросает на стол стопу белой бумаги и говорит: «Вот мои планы!» Затем выбегает вон, садится в кибитку и уезжает поражать врагов на вершинах альпийских, прославляя имя русское. Так Суворов доказал, что его гений есть самый лучший и надежный план!

* * *

Прибыв в Италию, граф сам объезжал рундом. Как-то он наехал на французский объезд. В происшедшей стычке объезд был весь изрублен, кроме двух французов, оставленных живыми. Граф приказал их отпустить и выпроводить, сказав им на французском языке: «Поезжайте, скажите своим, что Суворов прибыл. Вот он! Вот он! Не забудьте же, скажите».

* * *

В ту же войну найдена была у австрийского майора Тура переписка с французами, и когда он был приведен к графу, то Суворов, взглянув на него, сказал: «Я не виноват, не виноват! Сам пропал!» – и, не отсылая в Вену для суда, приказал расстрелять предателя из двенадцати ружей.

* * *

Как-то взят был в плен молодой, красивый, щеголевато одетый человек, который назывался свойственником нынешнему французскому императору. Граф Суворов, взглянув на него, сказал: «Хорош! Прекрасный молодец, однако… Поди к себе домой и не ходи сюда, не то русские зарежут. С Богом! Да не ворочайся, зарежут. Помни же: ступай, не оглядывайся».

* * *

Однажды, в весьма холодную ночь, граф Суворов с Фуксом ехали верхом. Фукс зашел в крестьянскую избу обогреться. Граф поехал дальше. Отъехав несколько, увидел он солдата, стоявшего на часах, и спросил: «Знаешь ли ты, сколько на небе звезд?» «Знаю, – отвечал солдат, – сейчас доложу вашему сиятельству». Потом начал очень тихо считать, глядя на звезды: раз… два… три… и т. д. Когда Суворов был в движении, то холод был ему не так чувствителен, но он очень озяб, стоя на одном месте. Наконец, не вытерпев, спросил про звание солдата, пустился в избу и, едва успев войти, закричал Фуксу: «Скорее такого-то в унтер-офицеры – он богатырь!»

* * *

Когда государь император Павел I благоволил надеть на графа большой крест св. Иоанна Иерусалимского, то Суворов сказал: «Господи! Спаси царя!» На это государь возразил: «Тебе спасать царей». «С тобой, государь, возможно», – произнес Суворов.

* * *

Когда Суворов перед отъездом в Италию появился в первый раз при дворе, то называл всех окружавших государя красавцами и заметил, что они все похорошели. Один из этих людей спросил у Суворова: для чего он всем одно говорит? Суворов ответил: «Вы красавцы, а я кокетка, смеюсь и не боюсь».

* * *

Перед отъездом в Вену граф Александр Васильевич во дворце на балу разговаривал с князем Ауерспергом, бывшим при эрцгерцоге Иосифе, и говорил ему следующее: «Оборонительная война не хороша, наступательная лучше. Французы на ногах, а вы на боку. Они бьют, а вы заряжаете. Взведи курок, прикладывайся, пали, а они rinfreski (по-итальянски: прохладительное. Так Суворов в шутку назвал штыки). Пропорция три против одного. Идите за мной, я вам докажу». После чего повел он князя Ауерсперга самыми скорыми шагами по комнатам, оставил его одного, а сам возвратился в зал.

* * *

Граф Федор Васильевич Ростопчин рассказывал, что граф Суворов накануне отъезда в Вену разговаривал с ним наедине о войне и о тогдашнем положении Европы. Граф Александр Васильевич начал сначала вычитать ошибки цесарских начальников, потом сообщил свои виды и намерения.

«Слова текли как река. Мысли все были человека чрезвычайного. Подобное от него красноречие, – рассказывал граф Федор Васильевич, – я слышал в первый раз. Но посреди этой реки, когда я весь был превращен в слух и внимание, Суворов сам вдруг из Цицерона и Юлия Цезаря обратился в птицу и запел громко петухом. Не укротив первого движения, я вскочил и спросил у Суворова с огорчением: как это возможно? А он взял меня за руку и, рассмеявшись, сказал: «Поживи с моё, закричишь и курицей».

* * *

Желая узнать мнение его, продолжает граф Ростопчин, о знаменитых воинах и о военных книгах, перечислял я всех известных полководцев и писателей. Но при каждом имени он крестился. Наконец сказал мне на ухо: «Юлий Цезарь, Ганнибал, Бонапарте, «Домашний лечебник», «Пригожая повариха», – и… заговорил о химии.

* * *

Он находил, что было только три самых смелых человека: Курций, князь Яков Федорович Долгорукий и староста Антон. Первый потому, что для спасения Рима бросился в пропасть, второй для блага России говорил правду Петру Великому и третий – что один ходил на медведя.

* * *

Граф Суворов спросил у генерала Милорадовича: «Знаешь ли ты трех сестер?» «Знаю», – отвечал генерал. «Так! – подхватил Суворов. – Ты русский, ты знаешь трех сестер: Веру, Любовь и Надежду. С ними слава и победа, с ними Бог». И потом, обратясь к войску, продолжал: «Штыки, быстрота, внезапность – суть вожди россиян. Неприятель думает, что ты за сто, за двести верст, а ты, удвоив, утроив шаг богатырский, нагрянь на него быстро, внезапно. Неприятель поет, гуляет, ждет тебя с чистого поля. А ты из-за гор крутых, из-за лесов дремучих налети на него как снег на голову, рази, стесни, опрокинь, бей, гони, не давай опомниться. Кто испуган, тот побежден наполовину, у страха глаза больше, один за десятерых покажется. Будь прозорлив, осторожен, имей цель определенную. Возьми себе образец героя древних времен, наблюдай его, иди за ним вслед, поравняйся, обгони, слава тебе! Я выбрал Цезаря. Альпийские горы за нами – Бог пред нами. Ура! Орлы русские облетели орлов римских!»

* * *

Страстно любя славу, он желал, чтобы каждый его подчиненный пылал к ней равным жаром и строго наблюдал честь русских воинов. Как-то при разводе, будучи недоволен своим Фанагорийским полком, призвал адъютанта и сказал ему: «Поди скажи Мандрыкину, чтобы он написал прошение и подал Курису (бывший письмоводитель Суворова), пусть переведет меня в другой полк. Не хочу с ними служить, они «немогузнайки». Весь полк приведен был в чрезвычайное уныние этими словами. В следующий раз развод был исправный. Суворов по обыкновению своему, начиная благодарность от полковника до рядового, закончил свою речь таким образом: «Я вам друг, вы мои друзья». Потом приказал адъютанту сказать Курису, чтобы он оставил его в том же полку, и продолжил: «Они добрые солдаты, они исправились. Они русские». На лицах всех солдат было заметно сердечное восхищение.

* * *

Суворов не любил «немогузнаек». Так называл он тех, которые отвечали ему: не знаю. Он требовал, чтобы ему отвечали решительно. А чтобы отвечать решительно, должно знать точно то, о чем спрашивается. Таким образом приучил Суворов безделками по наружности к прозорливости, быстроте и точности.

* * *

Русские никогда не забудут разительного наставления Суворова: «Шаг назад – смерть! Вперед два, три и десять шагов позволю». Даже и при многочисленном строе, когда случалось какому-нибудь рядовому вперед выдаваться, то никто не смел подвигать его назад, но целая тысяча и более по нему равнялась. По скромности, свойственной герою, Суворов никому не разглашал о своей тактике, но явно показал ее в делах.

* * *

Некогда вышел спор с союзными войсками о пушках, взятых у неприятеля. Союзники требовали, чтобы им отдали половину. Суворов решил это таким образом: «Отдать им все пушки, все отдать. Где им взять? А мы себе еще добудем».

* * *

После победы над Крупчицами неприятель ушел к Бресту Литовскому, чтобы там дождаться русских. Суворову доложили, что, наверное, нужно сушить сухари. Суворов ответил: «Ненадобно!» И, дав войску небольшой отдых, вышел на неприятеля, отнял у него пушки и сказал генералу, предсказывавшему о сушении сухарей: «Если бы мы остались сушить сухари, то пушек бы не отняли, а неприятель бы ушел».

Неизвестный художник. Суворов Василий Иванович (1705–1775), отец полководца

К. Штейбен.

А.В. Суворов. 1815 г.

Г. Шварц. Строевые учения русской армии в Гатчине при Павле I

К.И. Кеппен.

Спасение А.В. Суворова гренадером Степаном Новиковым в сражении при Кинбурне 1 октября 1787 года. 1855 г.

К. Шютц. Разгром турецкой армии у реки Рымник 11 сентября 1789 г.

Е.И. Данилевский, В.М. Сибирский. Штурм Измаила 11 декабря 1790 года. 1972 г.

1. Н.А. Шабунин. А.В. Суворов беседует с крестьянами в селе Кончанске. 1901 г.

2. А.И. Шарлемань. Торжественная встреча А.В. Суворова в Милане 18 апреля 1799 года. 1858 г.

3. С.П. Викторов. А.В. Суворов получает извещение о назначении его главнокомандующим союзными войсками. 1947 г.

А.Е. Коцебу. Сражение при Нови

А.Н. Попов. Переход Суворова через Альпы. 1903 г.

В.И. Суриков. Переход Суворова через Альпы в 1799 году. 1899 г.

Герб князя Италийского, пожалованный Суворову за победы в Северной Италии в 1799 году

Рядовой 16-го егерского полка

Инженерный офицер

Барабанщик гренадерской роты Новгородского мушкетерского полка

Полковые барабанщики

1. Обер-офицер и гренадеры Староингерманландского полка

2. Генерал Каргопольского и офицер Северского драгунского полков

3. Гренадер Московского мушкетерского полка

Неизвестный художник.

Суворова Наталья Александровна (1775–1844). Фрагмент

Г. Кюгельхен. А.А. Суворов

Д.Г. Левицкий. Портрет Александра Васильевича Суворова. 1786 г.

Неизвестный художник. Генерал-фельдмаршал Суворов

Н.А. Шабунин. А.В. Суворов

Неизвестный художник. А.В. Суворов

* * *

Всем служившим под начальством князя Италийского известно, что он любил в своих офицерах решимость и расторопность в ответах. Заминающихся, приходящих в смятение и не дающих ему скорого ответа – хотя бы и некстати, – нес живостью, называл он «немогузнайками». С этим намерением он нередко испытывал всех своих офицеров. Укрепляя границу со шведами, прогуливался он (всегда не случайно), и увидел офицера, надзиравшего за некоторой частью работ. Офицер мерил шагами место, на котором следовало производить работу следующего дня. Суворов подошел к нему и вдруг спросил: «Знаешь ли, сколько верст до Луны?» – «Знаю, ваше сиятельство!» – «А сколько же?» «Два солдатских перехода», – отвечал офицер без запинки. Суворов тотчас поворотился и пошел от него прочь. Сделав несколько шагов, остановился, посмотрел на офицера, еще отошел на несколько шагов, опять остановился и, поклонясь офицеру в пояс, сказал: «Прощайте, ваше благородие!.. Прошу почаще ко мне обедать».

* * *

Всем известно, что покойный князь Италийский издавна приучил тело свое к «сношению всех воздушных перемен»: он мог спать не только (как обыкновенно было) на соломе или сене, но и на голой земле, подложив под голову седло. В жестокие морозы обливался водою со льдом и зимой, кроме дороги, шубы не надевал. В бытность его в Санкт-Петербурге блаженной памяти императрица Екатерина II изволила заметить, что он разъезжает без шубы, и для того прислала ему шубу, стоившую великой цены, приказав с посланным сказать, чтобы «непременно шубу сию носил». «Как! – сказал Суворов. – Солдату шубы по штату не положено». И когда присланный подтвердил, что на это есть непременное соизволение ея величества, Суворов сказал: «Матушка меня балует! Быть так!» После чего принял шубу с благодарением, но никогда ее на себя не надевал, только когда ездил во дворец. Но и тогда сажал с собой слугу, который эту шубу держал на руках и при выходе Суворова из кареты надевал на него. В этом наряде он доходил до передних комнат.

* * *

Суворов в подчиненных своих офицерах не любил излишеств и щегольства, несогласного с порядком воинского убранства. Не терпел он также одобрительных и препоручительных писем о ком бы то ни было. Он требовал, чтобы офицера одобряли служба и поведение. Когда он препровождал с корпусом войск за Кубань татар, не пожелавших остаться в Крыму на прежних местах, прибыл к нему в корпус подполковник N. Он привез с собой несколько одобрительных писем от самых ближних к нему особ и явился к Суворову в щегольском наряде, облитый духами и в башмаках. Суворов, прочитав письма, принял его очень ласково. «Очень рад! – сказал он. – Вы знакомы со всеми моими ближними. Хорошо! Помилуй Бог, хорошо! Мы сами постараемся сблизиться». И немедленно предложил ему прогуляться с собою верхом. N, обрадованный таким приветствием своего главного начальника, просил о позволении переодеться. «Не надобно, не надобно! – сказал Суворов. – В службе не до переодевания, должно быть каждый час готовым». N вынужден был сесть на казачью лошадь и ехать доброй рысью вслед за своим начальником. Но между тем N очень ошибся, считая, что поездка эта составит небольшую прогулку. Они проездили двое суток по форпостам и редутам, так что у N от плохого казачьего седла не только не осталось чулок на икрах, но и ноги были все содраны. Таким образом ему было дано почувствовать, что придворный наряд для служащего в поле офицера не годится.

* * *

После одного форсированного марша в Италии солдаты, не имевшие притом и провианта в рюкзаках, на отдыхе сели на берегу речки, вынули ложки и начали хлебать оными воду. Неожиданно к ним пришел Суворов и сказал: «Здорово, ребята! Что вы делаете?» – «Хлебаем итальянский суп, ваше сиятельство!» «Помилуй Бог! Как хорошо!» – сказал он. Солдаты хотели из почтения встать, но он не велел им этого делать, сел между ними, взял у одного солдата ложку и сам начал хлебать из речки воду, приговаривая: «Славный суп!.. Помилуй Бог, славный!.. Ваш фельдмаршал теперь сыт. Но молчок, ребята! Французишки близко, один переход: у них много напечено и наварено, все будет наше!» Сказав это, встал и отошел. Таким-то образом великий муж умел ободрить своих подчиненных к перенесению нужд и трудов и снискать к себе их доверие.

* * *

Известно, что Суворов был не только великим полководцем, но и политиком, однако старался скрыть свои великие знания в политике. Желал, чтобы ошибались и не видели того, кем он являлся на самом деле. От этого и получилось, что его долго считали хоть и хорошим «партизаном», но странным чудаком. Таким изобразил его, возвратясь из армии ко двору, князь Потемкин самой императрице Екатерине II. Однако премудрая монархиня, зная о воинских успехах Суворова, желала сама его узнать поближе. И как только Суворов появился в Санкт-Петербурге, государыня пригласила его в кабинет и вошла с ним в подробный и самый трудный разговор. Она удивилась ответам, суждениям, сведениям, доводам и заключениям этого великого мужа. Он больше знал, больше провидел и доказывал в науках, чем профессор, а в политике – чем дипломат, упражнявшийся в ней целый век. При первом свидании государыня сказала Потемкину: «Ах, князь! Как вы ошиблись: как худо вы знаете Суворова!» – «Возможно ли, государыня! Я не смею, но кажется…» – «Конечно, вам кажется, когда вы не старались его узнать, когда рассматривали его поверхностно. Но я доставлю вам случай выйти из этого заблуждения».

Через некоторое время императрица призвала Суворова в свой кабинет, а князю Потемкину приказала стать в примыкающем к оному коридоре, в таком месте, где он весь разговор явственно мог слышать. Монархиня завела разговор с обыкновенной своей мудростью и требовала его советов в рассуждении тогдашних политических отношений Европы. Реки красноречия, основательные истины и тончайшая политика проистекли тогда из уст Суворова. Князь Потемкин, долго и с изумлением слушая, не вытерпел. «Ах, Александр Васильевич, – сказал он, входя в кабинет, – служа так долго с вами, я до сего времени не знал вас». Суворов заговорил вздор и немедленно ушел вон. Однако с того времени Потемкин возымел к Суворову отменное уважение.

* * *

Один храбрый и весьма достойный офицер нажил нескромностью своею много врагов в армии. Однажды Суворов призвал его к себе в кабинет и выразил ему сердечное сожаление, что он имеет одного сильного злодея, который ему много вредит.

Офицер начал спрашивать, не такой ли NN?

– Нет, – отвечал Суворов.

– Не такой ли граф Б.?

Суворов отвечал отрицательно. Наконец, как бы опасаясь, чтобы никто не подслушал, Суворов запер дверь на ключ и сказал ему тихонько: «Высунь язык!» И когда офицер это исполнил, Суворов таинственно ему сказал: «Вот твой враг!»

* * *

Однажды Суворов, разговаривая о самом себе, спросил всех, у него бывших: «Хотите ли меня знать? Я вам себя раскрою – меня хвалили цари, любили солдаты, друзья мне удивлялись, ненавистники меня поносили, при дворе надо мною смеялись. Я бывал при дворе, но не придворным, а Эзопом, Лафонтеном: шутками и звериным языком говорил правду, подобно шуту Балакиреву, который был при Петре Великом и благодетельствовал России, кривлялся я и корчился. Я пел петухом, пробуждал сонливых, угомонял буйных врагов отечества. Если бы я был Цезарь, то старался бы иметь всю благородную гордость его души, но всегда чуждался бы его пороков!»

* * *

Кто-то заметил при Суворове про одного русского вельможу, что он не умеет писать по-русски.

– Стыдно, – сказал Суворов, – но пусть он пишет по-французски, лишь бы думал по-русски.

* * *

При торжественном вступлении наших войск в Варшаву Суворов отдал такой приказ: «У генерала N взять позлащенную его карету, в которой въедет Суворов в город. Хозяину сидеть насупротив, смотреть вправо и молчать, ибо Суворов будет в размышлении». Надобно заметить, что хозяин кареты был большой говорун и отличался тщеславием, так что в походах его сопровождала карета.

* * *

Суворов любил все русское. «Горжусь, что я россиянин!» – нередко повторял он. Не нравилось ему, если кто тщательно старался подражать французам. Подобного франта он обыкновенно спрашивал: «Давно ли изволили получать письмо из Парижа от родных?»

Еще в бытность Суворова в Финляндии один возвратившийся из путешествия штаб-офицер привез из Парижа башмаки с красными каблуками и явился в них на бал. Суворов не отходил от него и любовался башмаками, сказав ему: «Пожалуй, пришли мне башмаки для образца вместе с вновь изданным в Париже военным сочинением Гюберта».

Чем, однако, этот штаб-офицер запастись не подумал и вынужден был, чтобы избежать насмешек Суворова, удалиться с бала.

* * *

Однажды какой-то иностранный генерал за обедом у Суворова без умолку восхвалял его, так что надоел и ему, и присутствующим. Подали прежалкий подгоревший пирог, от которого все отказались, только Суворов взял себе кусок. «Знаете ли, господа, – сказал он, – что ремесло льстеца не так легко. Лесть походит на этот пирог: надобно умеючи испечь, всем нужным начинить в меру, не пересолить и не перепечь. Люблю моего Мишку-повара: он худой льстец».

* * *

Когда императрица Екатерина II была в Херсоне, то ее сопровождал Суворов. Здесь неожиданно подошел к нему какой-то австрийский офицер без всяких знаков различия. Это был император Иосиф. Суворов говорил с ним, притворяясь, будто вовсе не знает, с кем говорит, и с улыбкою отвечал на вопрос его: «Знаете ли вы меня?» «Не смею сказать, что знаю, – и прибавил шепотом, – говорят, будто вы император Римский!» «Я доверчивее вас, – отвечал Иосиф, – и верю, что говорю с русским фельдмаршалом – как мне сказали».

* * *

Когда в Полтаве императрица Екатерина II, довольная маневрами войск, спросила Суворова: «Чем мне наградить вас?» – он ответил: «Ничего не надобно, матушка, давай тем, кто просит. Ведь у тебя таких попрошаек, чай, много?» Императрица настояла. «Если так, матушка, спаси и помилуй: прикажи отдать за квартиру моему хозяину, покою не дает, а заплатить нечем!» «А разве много?» – спросила Екатерина. «Много, матушка, – три рубля с полтиной!» – важно произнес Суворов. Впоследствии он, рассказывая об уплате за него долгов императрицею, прибавлял: «Промотался! Хорошо, что матушка за меня платила, а то бы беда…»

* * *

Встретившись в Киеве в 1787 году с французским полковником Ламетом, Суворов подошел к нему, уставил на него глаза и спросил отрывисто: «Кто вы? Какого звания? Как ваше имя?» Ламет так же поспешно ответил ему: «Француз, полковник, Александр Ламет». «Хорошо!» – сказал Суворов. Немного оскорбленный допросом Ламет так же быстро переспросил: «Кто вы? Какого звания? Как ваше имя?» «Русский, генерал, Суворов». «Хорошо!» – заключил Ламет. Затем они оба расхохотались и расстались приятелями.

* * *

Как-то Суворов был во дворце. К нему подошел один из не очень искусных генералов, который считал себя знатоком военного дела, и спросил: «Александр Васильевич, о вас говорят, что вы не знаете тактики». «Так – отвечал Суворов, – я не знаю тактики, но тактика меня знает. А вы не знаете ни тактики, ни практики».

* * *

Князь Н.В. Репнин отправил к Суворову с поздравлением своего любимца, майора. Суворов принял его чрезвычайно вежливо, но всячески старался уловить в немогузнайстве, да никак не мог. На вопросы: «сколько на небе звезд? сколько в реке рыб?» майор сыпал – «миллионы». Наконец Суворов спросил его: «Какая разница между князем Николаем Васильевичем и мною?» Несмотря на затруднительный ответ, майор ответил: «Разница та, что князь Николай Васильевич Репнин желал бы произвести меня в полковники, но не может, а вашему сиятельству стоит лишь захотеть». Это Суворову понравилось, и он поздравил майора с этим чином.

* * *

В польскую кампанию военные чиновники проиграли значительную сумму казенных денег. Когда Суворов о том узнал, то шумел, бросался из угла в угол, кричал: «Караул! Караул! Воры!» Потом надел мундир, пошел на гауптвахту и, отдавая караульному офицеру свою шпагу, сказал: «Суворов арестован за похищение казенного интереса». Потом написал в Петербург, чтобы все его имение продать и деньги внести в казну, потому что он виноват и должен отвечать за мальчиков, за которыми худо смотрел. Но Екатерина велела тотчас все пополнить и написала Суворову: «Казна в сохранности». И он опять возложил на себя шпагу.

* * *

Как-то граф Кутайсов, бывший брадобрей императора Павла, шел по коридору Зимнего дворца с Суворовым, который, увидя истопника, остановился и стал кланяться ему в пояс. «Что вы делаете, князь, – спросил Кутайсов, – это истопник». «Помилуй Бог, – сказал Суворов, – ты граф, а я князь. При милости царской не узнаешь, что это будет за вельможа, так надобно его задобрить».

* * *

Один генерал как-то заметил, что надлежало бы уменьшить число музыкантов и умножить ими ряды.

«Нет, – отвечал Суворов, – музыка нужна и полезна, и надобно, чтобы она была самая громкая. Она веселит сердце воина, равняет шаг, с ней мы танцуем и на самом сражении. Старик с большею бодростью бросается на смерть. Молокосос, стирая со рта молоко маменьки, бежит за ним. Музыка удваивает, утраивает армию. С крестом в руке священника, с распущенными знаменами и с громогласной музыкой взял я Измаил!»

* * *

Суворов, как мы знаем, несмотря на то, что любил простоту в одежде, являлся всегда во всех своих орденах. Раз так он был в церкви. По окончании службы одна великосветская барыня, желая над ним подшутить, заметила: «Ах, Александр Васильевич! Вы так слабы, а на вашей груди столько навешано… Я думаю, что вам тяжело». «Помилуй Бог, тяжело! Ох, как тяжело, вашим мужьям не сносить!» – заметил полководец.

* * *

Однажды к Суворову пришел важный гость. Суворов выбежал к нему навстречу, кланялся ему чуть не в ноги и бегал по комнате, крича: «Куда мне посадить такого великого и знатного человека! Прошка! стул, другой, третий». И при помощи Прошки Суворов ставил стулья один на другой и просил садиться выше. «Туда, туда, батюшка, а уже свалишься – не моя вина».

* * *

Однажды к Суворову во время его приезда в Петербург (после опалы) приехал в мундирах и орденах какой-то выслужившийся царедворец. Суворов спросил его имя, получив ответ, покачал головой и произнес: «Не слыхивал, не слыхивал… Да за что вас так пожаловали?» – спросил он весьма важно. Смущенный царедворец не смел произнести слова «заслуга», бормотал что-то о «милости и угождении». «Прошка, – закричал Суворов своему камердинеру, – поди сюда, дурак, поди, учись мне угождать. Я тебя пожалую: видишь, как награждают тех, кто угождать умеет».

* * *

Еще с юного возраста Суворов любил выражаться коротко и ясно. В бытность свою рядовым солдатом он писал отцу: «Я здоров, служу и учусь. Суворов».

* * *

Суворов терпеть не мог такие бумаги, в которых беспрестанно встречались ненавистные ему слова «предполагается», «может быть», «кажется» и пр. Однажды, получив такую бумагу, Суворов не мог дождаться, чтоб секретарь кончил чтение ее, вырвал ее и, бросив, сказал: «Знаешь ли, что это значит? Это школьники с учителем своим делают и повторяют опыты над гальванизмом. Все им «кажется», все они «предполагают», все для них «может быть». А гальванизма не знают и никогда не узнают. Нет, я не намерен такими гипотезами жертвовать жизнью храброй армии!» Затем, выбежав в другую комнату, он велел одному офицеру прочитать десять заповедей, который и исполнил это, не запинаясь. «Видишь ли, – сказал Суворов, обратясь к секретарю, – как премудры, кратки, ясны небесные Божия веления!»

* * *

Неизвестно по каким причинам Суворов не был однажды внесен в список действующих генералов. Это его весьма огорчило. Он приехал в Петербург, явился к императрице, бросился к ее ногам и лежал неподвижно. Императрица подает руку, чтобы его поднять. Он тотчас вспрыгнул, поцеловал ее десницу и воскликнул: «Кто теперь против меня? Сама монархиня меня восстанавливает!»