Текст книги "Под парусом в Антарктиду"

Автор книги: Георгий Карпенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава 5. Острова в океане

Петр Ротарь в этот раз не предложил нам кофе, и это означало, что пора переключаться на его зама. Вкладыши, как мы поняли, никто не смотрел, и вопрос откладывался на завтра. С дизтопливом тоже были проблемы, так как нужно было оформлять разрешение на проход яхты в ту часть порта, где была заправка у «Интерфлота». Зам не брался решать это, и я вернулся в кабинет Ротаря. Петр вызвал зама, его первые слова и жесты были резки и решительны, но после двух-трех ответных фраз он сник, и я понял, что дела наши плохи. Но все-таки он сказал, что завтра этим вопросом займется агент по имени Антонио.

Сюда на «Интерфлот» пришел факс от Валеры с информацией по гидравлике, который содержал подробнейшие наставления на нескольких листах от Димы Рысина. Из окон «Интерфлота» было видно, как в 300 метрах швартуется «Крузенштерн».

Мы пришли к «Крузенштерну» в разгар пограничных и таможенных проверок и стали прохаживаться по пирсу, к которому привалилась эта черно-белая махина с лесом мачт и снастей. Геннадий Васильевич Коломенский, как все нормальные капитаны, по прибытии в порт находился в приподнятом настроении. Дел у него было много, но он повел нас с Димой к себе в каюту для разговора-знакомства. К капитану постоянно несли на подпись бумаги, связанные с приходом корабля, Геннадий Васильевич, не теряя нити разговора, подписывал их, отдавал распоряжения. «Крузенштерна» тоже зацепил шторм, в который попала «Урания-2». Капитан в разговоре не приуменьшил его силу, и мы с Димой это оценили. Старпом и второй помощник на «Крузенштерне», наслышанные о нашей экспедиции, открыто начали восторгаться идеей, я же заметил, что между идеей и ее реализацией большое пространство. Они это понимали, но, тем не менее, по их оценке, это было смелое решение. Два года назад «Крузенштерн» прошел вокруг света, и они имели представление о Южном Океане, знали, что от мыса Горн на запад можно идти только двумя путями – 30-й широтой, по цепочке тропических островов, или же южнее 60-й широты, вплотную к Антарктиде. Второй путь на яхте еще никто не прошел.

На следующий день, попарившись всей командой в сауне «Крузенштерна», мы на трезвую голову (всего-то две бутылки сухого вина) обсуждали с Геннадием Васильевичем возможность прохода «Крузенштерна» по Севморпути, и глаза капитана излучали решимость воплотить в жизнь эту красивую идею, как говорили при Петре Великом – «на благо Отечества». Мы хорошо, душевно беседовали, потому что, как говорят у нас, были слеплены из одного теста. Валера, возвращаясь на «Уранию-2», восклицал: «Разве я мог мечтать, что попаду на «Крузенштерн» и буду сидеть рядом с капитаном?!» Да, похоже, все экстремальщики и чокнутые встречаются не в городах России, а на трассах планеты. На «Урании-2» в Лиссабоне за две недели до меня побывал Федор Конюхов. Потом Владимир Лысенко, о котором я много слышал, а встретился – на своей яхте, и его компаньон по путешествию Виталий.

Виталий интересный художник, с массой картин и состоявшихся выставок в других странах, но сидит в кают-компании «Урании-2» в рваных джинсах и выцветшей футболке и рассказывает Валере о своих похождениях пятилетней давности на валерином же Дальнем Востоке, где, оказывается, они в одно и то же время шли на разных яхтах по одному и тому же Охотскому морю, а встретились почему-то в Лиссабоне на другой яхте!

В тот же день газета Лас-Паль-маса опубликовала две статьи: одну о нашей экспедиции, другую о приходе «Крузенштерна» на Канарские острова.

Паспорта все еще не пришли, по вкладышам «Интерфлот» дал свой определенный и категорический отказ, вопрос с соляркой сполз на любимую в России полулегальную основу, в соответствии с которой мы должны были подойти к нашему бункеровщику, стоящему на рейде у входа в порт, и прямо там, откровенно и уверенно, заправиться диз-топливом.

Иван и Валера полчаса изучали инструкцию по гидравлике, которую передал Дима Рысин, и потом полезли с гаечными ключами в ахтерпик. Ничего существенного не сделав, но открутив и закрутив достаточное количество соединений, они так и не нашли явной причины отказа рулевого управления. Одно было хорошо – теперь про свою гидравлику мы знали почти все.

Иван, давно мечтавший сделать хорошую антенну, использовав 24-метровую высоту грот-мачты и 18-метровую – бизани, наконец-то преодолел мои пессимистические на этот счет настроения. Радист осуществил свою мечту на Канарах: Дима полдня висел сначала на грот, а потом на бизань-мачтах. Иван хлопотно бегал по палубе, отправляя Диме кабели и инструмент, потея от волнения. В итоге между мачтами, и так достаточно опутанными такелажем, возникла дополнительная сетка из тросов и кабелей, выглядевшая достаточно внушительно. Впоследствии хватило одного выхода в море, чтобы на качке перетерлись резинки, создающие натяжение всей конструкции. Остатки антенны повисли двумя кусками с мачт… Иван не сдавался, у него уже был план абсолютно жесткой конструкции крепления антенны, и он готовился осуществить его в самое ближайшее время.

Юра передал из Москвы, что «Апостол Андрей», не пройдя Севморпуть, зазимовал в Тикси. Это была хорошая весть, особенно под кружку пива. Но я не позволял себе мечтать о том, как мы лихо можем их обставить, зная, что все еще десять раз изменится.

Сразу же приходили нерадостные мысли о редукторе, неработающем заднем ходе, о парусах, которым не выжить на 25 тысячах миль, деньгах, которые потребует Новая Зеландия, Австралия и в особенности Владивостокское пароходство за разрешение прохода по Севморпути, о людях, которые к Петропавловску-Камчатскому будут измотаны. Но все равно я попросил нашего московского радиста Володю Бонешевского, чтобы он выяснил возможность аренды Инмарсата на четыре летних месяца Севморпути, и все чаще задумывался над тем, кто пойдет туда механиком. Кроме того, нужно договориться с Ингосстрахом о продлении страховки и, глубоко вдохнув, чтобы запала хватило на четыре месяца, начать северную часть пути. Но это была перспектива следующего года, а сейчас нужно было сделать все, чтобы не опоздать в Антарктиду.

Здесь, во время вынужденной стоянки на Канарских островах, я думал о том, что самое важное сейчас – это движение по маршруту. Любые заходы в порты уводили нас от цели. Я хотел сократить число портов, но это трудно было сделать, не испортив отношений с командой. Можно было бы сократить время стоянок, что, разумеется, человечнее, чем идти non-stop, но длительность стоянок во многом зависела от объема ремонтных работ, и тут ничего нельзя было поделать.

Наш скудный бюджет стонал от невозможности покрыть все расходы. В связи с заходом в порт я, как автомат, извлекал все новые и новые купюры. Но губительность этого почувствовал, когда Боцман объявил, что за четыре дня израсходовано на камбузе пять литров керосина и подошли к концу запасы бобовых, сгущенки и мясных консервов. Сложилось так, что в любое время на камбузе можно было отведать три блюда, из трех больших кастрюль и двух внушительных сковородок. Все это варилось и жарилось Леной, по-моему, из расчета не менее чем на двадцать человек.

Возможно, рулевое управление могло клинить из-за того, что лопнули сварные швы тех усилений, которые мы сделали в доке Питера перед самым выходом экспедиции. Это могло произойти в шторме перед Канарами из-за динамики тяжелого пера руля, в результате чего подпятник, поддерживающий перо снизу, мог сдвинуться вниз, что грозило, в худшем случае, потерей пера руля, в лучшем – его заклинивание. Я надел ласты и маску и нырнул под яхту. Днище оказалось таким же чистым, как тогда в доке, после того как мы его покрыли «необростайкой». Сварные швы выглядели мощно, без признаков трещин. Зеленая слизь на корпусе яхты была лишь в районе ватерлинии.

Женя попала в график шахматных соревнований Лас-Пальмаса, и родители почти каждый вечер водили ее на эти состязания. Соревнования, как правило, проходили у моря, на больших верандах, где были установлены столы, за которыми парами сидели шахматисты, числом иногда до пятидесяти человек, а болельщики располагались в пластиковых креслах по периферии веранды – у них было время, чтобы пройти к столу, налить кофе и взять легкую закуску. Маленькая Евгения играла со взрослыми и иногда выигрывала, а часто сводила партию к ничьей, хотя ее соперники были не случайные на этих верандах люди.

Мы же отдавали дань кофе, шанежкам, активно болели за Женьку и были готовы идти дальше, как только придут паспорта. Дима играл в волейбол на пляжных площадках, расположенных напротив стоянки «Урании-2», Иван с Валерой пропадали в городе, Боцман, закупив продукты, перебирал свое боцманское хозяйство и что-то пописывал в своем блокноте. Аркадий «долбил» на машинке тексты романтической прозы, а также по несколько часов в день, занимался подготовкой фотовыставки: подрезал фотографии, вставлял в рамки, делал крепления.

Мы ходили в гости на соседние яхты, где у меня была возможность пустить в ход свой английский, но всякий раз собеседники ускользали из моих рук, предпочитая разговаривать с Димой или Боцманом. Лодки, стоящие на якорях вокруг «Урании-2», в большинстве своем – путешествующие по океанам яхты. Их команда, как правило, – супружеская пара, иногда семьи с детьми. Они досконально знали, как, куда, когда можно идти, где хорошие стоянки, где дешевле продукты и так далее. Проведя пару вечеров в кокпите небольшой яхты Ирвина, мы прослушали серию лекций о рыбалке в Атлантике, о стоянках и рыбалке на Кабо-Верде (острова Зеленого Мыса), получили много практических советов по хождению в этом районе Атлантики. При этом из каюты доносилось то стройное пение его маленьких детей, то смех, иногда на несколько минут наступала полная тишина.

Погода на Канарах была теплая и спокойная. К концу нашего пребывания пошли фронты из грозовых туч, которые несколько раз пролились дождем.

Сначала мы разъезжали на нашей шлюпке под мотором, а когда кончился бензин, стали двигаться с помощью весел. Ко мне вдруг вернулись ощущения, которые я испытал маленьким мальчиком, когда первый раз увидел плавающую лодку, а немногим позже мог почувствовать вязкое сопротивление весла, прибой, в котором лодка пляшет и надо оттолкнуть ее от берега и успеть заскочить в нее, чтобы быстро-быстро отойти на веслах. Ничего не забылось, все осталось таким, как было в первый раз на Иртыше, почти тридцать лет назад: и босые ноги в мокром песке, и замоченные водой закатанные штанины, и запах воздуха после ливня, и доступность рыбы, лежащей на дне лодки, и пришедшая уже навсегда свобода.

Наша экспедиция была прикована к берегу банальной причиной – отсутствием бразильских виз. Колумба эта проблема вряд ли волновала, и мы могли ему только позавидовать. Наконец, перед тем как мы всерьез принялись искать фирму, занимающуюся пересылкой ценных бумаг, пришли паспорта. Нас более ничего не держало на острове, осталось единственное – зарулить в яхт-клуб и заправиться пресной водой под завязку. Следующая заправка могла быть только по ту сторону Атлантики, в Бразилии. Пока в баки заливалась вода, посчитав, какой час сейчас в Москве, позвонил Люде на работу. Удивительно, я сразу же дозвонился и попал именно на нее.

– Когда ты приедешь? – в ее вопросе было столько нежной настойчивости, что это заставило меня пережить одно из счастливых и трогательных мгновений. Боже мой! Она смотрела на это так, как будто я вышел в булочную и вот-вот вернусь. Я повесил на себя еще одну, но приятную в этот раз задачу: вернуться как можно быстрее. И неважно, что я совершенно не знал, как это сделать.

Мы не исправили наш дизель-генератор 44 в Лиссабоне и отложили ремонт до Канарских островов, где получили еще более худшую ситуацию по запчастям. И с трудом решили вопрос заправки яхты дизтопливом. Не надеясь на 44, мы все-таки купили в Лиссабоне мощный, но достаточно легкий и дешевый яхтенный водяной насос американской фирмы, отказавшись от целого блока тяжеловесной советской техники, рассчитанной на 380(!) вольт, с большим и тяжелым дизель-генератором на основе двигателя 4Ч-а. У нас был маленький, 4-киловаттный японский дизель-генератор весом 35 килограмм, спонсорский подарок, который вырабатывал 220 вольт и легко «набивал» все наши аккумуляторы и мог в паре с новым насосом заменить весь наш старый ненадежный агрегат весом около двух тонн. Японское изделие работало четко и надежно и потребляло удивительно низкое количество топлива. Мы решили больше не переживать по этому вопросу.

На следующий день, распрощавшись с новыми друзьями, подняв якорь, вышли из гавани и легли курсом на острова Зеленого Мыса.

Взглянув на обтянутые ветром паруса, настырный ход яхты, я опять задаю себе вопрос: что в этой экспедиции возьмет верх? Страх? Отсутствие сил? Денег? Или вечная, неодолимая тяга к путешествиям, этот знакомый до боли, желанный бег в пространстве? Я смотрю на мужиков, работающих на палубе, и успокаиваюсь. Хотя я не взялся бы пока говорить о наших перспективах определенно, слишком много здесь солнца и тепла – время покажет…

Из десяти нас осталось восемь. В Рио-де-Жанейро к нам должны прилететь ребята из Тольятти – Артур Чубаркин и Сергей Швагирев, а Лене с Женей предстоит перелететь в Новую Зеландию и ждать там нашего прихода.

Непривычно спокойное море напомнило о рыбалке. Все стали вытаскивать свои заначки, крючки и лески. Иван Иванович, долго мечтавший дома о настоящей рыбалке, извлек на свет крючок неимоверных размеров, сваренный из арматурной стали периодического профиля. Привязав к нему разноцветные нитки от капронового каната, он насадил на крючки свиные уши, которые шли как бесплатное добавление к суповому набору, купленному Леной на рынке в Лае-Пальмасе. Эту дикую снасть, мимо которой было опасно проходить по палубе, на толстой бечеве, заканчивающейся проволокой, Иван выбросил с кормы. Рядом положил «выключатель» – киянку 5 килограммов, и рыбалка началась.

Главный рыбак Дима, порыбачивший до этого на всем Дальнем Востоке, очень обстоятельно и терпеливо готовил свои снасти. Это были настоящие блесны и лески, которые рекомендовал Ирвин и на которые Дима «ухнул» в Лае-Пальмасе кучу денег. Он знал, что если бы он поймал сейчас большую рыбу, которой могла полакомиться команда, то из растратчика мигом превратился бы в героя. Народ «ставил» на Диму и далеко от него не отходил, подгоняя его, но Дима растянул подготовку на полдня. Наконец блесны были заброшены, они тащились за кормой на пятидесятиметровых капроновых бечевках. Море было спокойным, хода были небольшие, но рыба не клевала. Через несколько дней мы уже привыкли к тому, что, вытаскивая блесны, Дима показывал нам разогнутые крючки и глубокие борозды на теле блесны от зубов сошедшей с крючка добычи. Но вот однажды тишина раннего утра огласилась истошными криками: «Есть!!!» Выскочив на палубу, я увидел, как Дима, напрягаясь всеми мышцами, держал бечеву, а за кормой, в пятидесяти метрах, из синих с белой проседью волн вылетал на поверхность большой тунец. Он свечой взмывал метра на три-четыре в небо и возвращался в океан. «Смотри, как борет-

ся! Смотри, как борется!» – кричал Дима. Я бросился к парусам и растравил грот и стакселя, яхта сбавила ход, и мы стали помаленечку выбирать бечеву. Тунец не хотел мириться со своим положением. Он был сильный, но семидесятитонная стальная махина неумолимо тащила его за собой, и он с каждой минутой терял силы. Проблем поднять тунца на палубу не возникло, благодаря все тем же домашним заготовкам Ивана Ивановича. Мы имели опорный крюк, которым и подцепили рыбину за жабры, подняв на корму. Ажиотаж вокруг поимки тунца длился почти день, пока его чистили, потрошили, а потом жарили и варили уху, вспоминая, как он доблестно бился, желая спастись. Яхта тем временем с настроенными парусами делала по 6–7 узлов, сокращая расстояние до островов Зеленого Мыса.

Считая, что долгое хождение на крейсерской яхте в силу малоподвижного образа жизни является губительным для физического здоровья, были выделены 25 долларов и в Лиссабоне куплен велосипед-тренажер. Установили его на корме, позади спасплотов, и теперь, когда пришли погожие дни, я заставлял себя подходить к этому снаряду и крутить педали в течение 5–6 минут, затем шел на бак и прыгал через скакалку сто раз без перерыва. Потом отжимался на руках от палубы. Этим же, не изменяя своим спортивным пристрастиям, занимался и Дима, реже Валера. Боцман если и садился в седло, так только с сигаретой в зубах и, задумчиво глядя вдаль, уезжал в своих мыслях, казалось, очень далеко. Лена, распевая английские песенки, могла долго крутить педали. Иван и Аркадий вообще обходили это место стороной. Прокрутив пять минут педали, отжавшись три подхода по 25 раз и перепрыгнув сто раз через скакалку, ленивый по натуре, я считал задачу дня выполненной. Покончив с этим мучительным для себя делом, я переключался на другие, более интересные дела, например настройку парусов. Для меня это стало любимым занятием на яхте и отдушиной от экспедиционных проблем. Было приятно работать с каждым парусом, настраивая его на максимальную тягу.

У Ивана была своя страсть. Дело не в том, что он был мастером спорта по радиосвязи. Это был настоящий спорт и самая преданная любовь к радиопередатчику, с которым он не расставался целый день, и если не работал в данный момент в эфире, то ходил вокруг него и мечтал, как он его включит и погрузится в это не сравнимое ни с чем, почти наркотическое, состояние работы в эфире.

Меня часто злило, что при обилии дел на яхте Иван не мог прожить без радиопередатчика и двух часов, и всякий раз ухитрялся возвратиться к нему и трещал ключом в эфире. Его клиентами были радиолюбители-радисты со всего мира. Из Южной Америки он доставал Землю Франца Иосифа и вел теплый дружеский разговор с радистом по кличке «Пидерсия» – общим знакомым по прошлым экспедициям в Арктике, а из середины Атлантики общался с Японией, где, по статистике, таких же, как он, радиолюбителей-радистов насчитывается аж полтора миллиона. Успешным радиосвязям способствовал мощный усилитель, сделанный в Россоши самим Иваном.

По части приема погоды до Канар все обстояло прекрасно. Каждый день мы имели прогноз от англичан и немцев, а при хорошем прохождении – от кого-нибудь еще. Но после Канар как отрезало, началась южная зона, здесь должны были работать другие станции, со своими позывными. Иван метался в эфире и не мог найти нужные станции, их частоты и время передач, или радиосигнал был слабый и не оставлял на компьютере рисунка и описания. Но, собственно, в этих водах прогноз не особенно требовался. Хорошо по этому поводу сказал радист проходящего мимо корабля: «10 градусов до и 10 градусов после экватора прогноз погоды просто не нужен. Будет жара и штиль». Действительно, море, в котором лежит «Урания-2», спокойно, как вода в ванне. Чуть угадывается волна. Ветерок, как и все вокруг, еле живой. Ему трудно даже приподнять легкий колдунчик, сделанный из красного Анькиного бантика. Включаем двигатель – хватит, надоело стояние, поехали! Хотя бы час.

Хорошо делать по восемь узлов в спокойной воде. Тепло. Солнце. Поверхность моря почти зеркальная – и скорость. Свиные уши за кормой начинают глиссировать, путая рыбу.

А ночью тишина. Поскрипывание блоков на верхушках мачт похоже на крик гусей, прорывающийся через шелест моря…

Во сне мы с отцом после вечерней зари на озере устраиваемся на ночлег в копешке, а по верху тянут и тянут стаи… Я проснулся с хорошим настроением и увидел, что Аркадий рулит рядом. Больше думает, чем рулит, – такие пошли погоды. Увидев, что я проснулся, говорит, что хорошо бы ему освободиться от «колеса», если в Рио приедут Артур и Сергей. Правильные мысли. Художник должен быть, как минимум, свободен.

Как-то незаметно ушла в воду Большая Медведица. Пришел ноябрь, но стало теплее. Со стороны Африки идет мгла и рыжей пылью ложится на паруса. Объявился сверчок и поет, как в родном Пушкино, а днем прячется в кокпитном рундуке. Ночью луна со звездами такие, что можно читать. На вахтах распеваем песни да пьем чай с конфетками. «Урания-2» тихо идет в спокойном океане, мерно переваливаясь с борта на борт, летучие рыбки стайками вспархивают из-под носа яхты, дребезжа своими прозрачными крылышками.

Как-то нужно приспосабливаться к этой почти безликой жизни, когда сутками ничего не происходит. Это похоже на ожидание не приходящих событий, и от этого возникает нервное напряжение – нормальная реакция организма на пустоту. Для спасения нужен наркотик. Красное сухое вино возвращает к жизни и заполняет вакуум, но это всего лишь на полчаса-час. Мимолетное спасение для нашей команды (вот вчера выпили за пересечение северного тропика), а в истории мореплавания жизненно необходимая традиция: ром, бренди – вот что гоняло кровь по жилам и поднимало на Олимп или хотя бы до уровня нормальной жизни. Действительно, наши высокие дела на самом деле до смешного обыденны, и каждая их минута проста, как денежная монета.

Погода прекрасная. Солнце. Тепло. Подошли дельфины и маленькие дельфинята, наверное, несколько сотен. Идут вдоль бортов яхты пластами, пластами и выпрыгивают из воды. Но центр притяжения их внимания – то место, где нос яхты режет воду. Они даже стали в очередь, чтобы проскочить перед носом у яхты. Все не вмещаются и поэтому идут ярусами, и при этом нужно всплывать, чтобы вдохнуть воздух. Получается некоторая сутолока. Ходят они в основном парами, в обнимку, на большой скорости делают синхронные повороты, продолжая касаться друг друга плавниками. Маленькие их дети идут с такой же большой скоростью и тоже умеют делать синхронные повороты. Иногда кто-то из них как бы свистнет – команда и дельфины разом исчезают, и бесполезно всматриваться в пустынное море, сегодня их больше не будет.

У берегов Африки появилось много чаек, в том числе черных, пузатых, не похожих на чаек, но с их повадками. Были и длиннохвостые, как наши сороки, и тяжелые, длинношеие, как гуси. Они ныряли с высоты в воду и хватали мелкую, 8—10 сантиметров, рыбешку. Прошел стороной строгий черный плавник, самый кончик. Интересно, как животные контролируют высоту этого перископа, постоянную даже при волне.

Африку мы так и не увидели, даже подойдя к ней на 15 миль. В той стороне висела дымка, да и берега Западной Сахары должны быть низкими. От невидимой земли летели птички, размером чуть больше нашего воробья, некоторые присаживались на яхту и отдыхали. Где-то в этих водах потерял яхту Калахен… начав свой 75-дневный дрейф на крошечном спасплоту через Атлантику, фактически без воды и пищи.

Утром Дима выпросил кусочек Анькиного бантика для очередных своих рыбацких приманок, говорил, что теперь знает, какую снасть делать, обещает наверстать упущенное. Вообще ему явно не везет с рыбалкой. За все время, как мы вышли с Канар, всего несколько раз его снасть атаковывалась рыбой. О размерах ее можно было сулить по тому, какой крючок она разогнула и какие шрамы оставила на теле блесны, оказавшейся твердой и причинившей ей боль. Это было на прибрежных Африке банках, куда нас загнал ветер, а потом мы отошли в море на большие глубины, и атаки прекратились.

Проходят дни за днями в ожидании благоприятного ветра, когда можно много пройти за сутки. Это, пожалуй, один из немногих смыслов нашей вялотекущей экспедиционной жизни. И когда действительно приходит ветер, ты спешишь окрылить яхту парусами и видишь, как она пошла, и ты вновь уверен, что жизнь твоя складывается удачливо.

Каждое утро заставляю себя идти крутить велосипед и отжиматься.

А сегодня, после велосипеда, искупался, прыгнув с бушприта в воду Атлантики. Прохладно. Плыл вдоль борта, который обрушивался с волны на расстоянии вытянутой руки. Я вспомнил об акульем плавнике и наддал вдоль ватерлинии. Вылез с кормы и был встречен как герой.

При утреннем обходе обнаружилась внушительная потертость на нижней шкаторине генуи, там, где она встречалась с металлическим обушком на реллинге. Геную сбросили, и Сашка занялся ее ремонтом. Вообще, у меня не было пока проблем с командой, особенно с Сашкой. Он лежал на бушприте на груде парусины и занимался шитьем. Вокруг были разложены нитки, материя, сигареты, спички. Я вслух заметил ему, что здесь не хватает гитары и гармошки. «И парочки кирпичей», – добавил Боцман с мечтательной улыбкой. Иван с Валерой в рубке ремонтировали радиостанцию и углубили ремонт до такой степени, что превратили ее в большое число не связанных между собой запчастей. Глядя на эту кучу, я понимал, что больше мы не услышим голос Банишевского. Но тут я жестоко ошибался, недооценив изощренность Ивана, – вечером мы услышали, как Банишевский мечется в эфире, вызывая R3AM. «Сейчас я его успокою, – сказал Иван, пуская дымок с кончика паяльника – еще один транзистор осталось». И действительно, через минуту он рассказывал Банишевскому про наши погоды, координаты…

В эти спокойные, с ровным ветром дни хорошо было лежать на площадке бушприта, видеть выгнутый ветром стаксель и слышать, как форштевень в метре под тобой разрезает волну, разваливая ее, словно плуг, на две стекловидные составляющие. Отсюда хорошо видна вся яхта, и особенно динамика ее движения. Она, как большая рыба с заостренным носом и широким телом, идет по волне, покачиваясь из стороны в сторону. Принадлежа океану только корпусом, она уходит мачтами в небо, где парусами соединяется с ветром. И, лежа на бушприте, ты видишь это гармоничное соединение двух стихий в яхте, одновременно летящей по небу и морю.

Слева по борту Мавритания и, судя по постоянно висящей в той стороне дымке, еще продолжается Западная Сахара. Тысячи тонн мелкой пыли, сдуваемой с материка, постоянно висят в атмосфере, и если провести рукой по веревкам, парусам, то на ладони остается рыжеватый след. Раскаленные воздушные потоки поднимают вместе с песком на десятки километров бабочек и даже тяжелых сверчков. Сверчки обжили яхту, стрекочут по ночам и высасывают влагу из летучих рыб, попадающих на палубу, а бабочки порхают над океаном радостно и беззаботно и, нечаянно коснувшись волны, уже не могут вернуться обратно.

Мы держим курс на северо-восточный остров Сал, группы островов Зеленого Мыса. На самом деле Зеленый Мыс – это мыс Африки, далеко уходящий в Атлантический океан и как бы указывающий направление на острова в океане, названные его именем. Они лежат на одной широте с Дакаром, в трехстах милях западнее его. Экзюпери открыл нам это место… Почему-то вспомнилось его знаменитое: «В окопах не бывает атеистов!»

Прошло лишь немного времени, а я с ужасом увидел, как быстро изнашиваются веревки и паруса. Гардероб яхты, состоящий из двух комплектов парусов, имел 3—4-летний возраст, а новых запасов у нас почти не было. Гика и бизань-шкоты были уже такими лохматыми, что ворс от них прилетал в открытый входной люк, покрывал пайолы в рубке, что само по себе было недопустимым на боевом корабле.

Занятия в начальной школе шли полным ходом, это заставляло Диму скитаться и бомжевать по лодке. Его можно было найти спящим и в рубке, и в кают-компании, и в парусной. Из люка его каюты доносились в это время наступательные реплики учительницы и обидчивые, со слезами в голосе, ученицы. Похрапывая на баке, папа набирался сил, чтобы по пробуждении обрушить на ребенка мощь математики.

Четвертое ноября. Все в предчувствии Земли. После завтрака начали наводить порядок на палубе и внутренних помещениях яхты. Женька, освобожденная особым капитанским указом от занятий в школе, радостно подметает наши ковролины в кают-компании, Иван Иванович наводит порядок в рубке, Боцман сметает все лишнее с камбуза в шкафы и под пайолы, Аркадий, демонстрируя редкое терпение, аккуратно, виток к витку, сматывает в бухты концы шкотов и фалов, Валера на баке готовит брашпиль к отдаче носового якоря, Дима убирает рыболовные снасти. Все при деле, только капитан сачкует за рулем, наслаждаясь милой сердцу картиной уборки.

Вскоре показался и сам остров, гористый, светло-коричневый, без признаков зелени. Мы прошли справа от мыса, за которым открылся большой залив Мадейра. Завернули в него и в северо-западной части в бинокль увидели два крестика мачт. Сам остров являл сиротливое зрелище пустынных холмов и скал коричневого камня, вполне пригодных для съемок марсианского пейзажа, если только в кадры не попадет белая ломаная линия прибоя, рожденного сильным ветром от берега, вспахивающего медленную зыбь, беспрепятственно приходящую сюда из просторов Атлантики.

Ребята самостоятельно «срубили» геную, бизань, а потом и грот. Капитану только однажды пришлось открыть рот, когда забыли взять гик на топенант. В трехстах метрах от берега, на глубине восьми метров, в абсолютно прозрачной воде отдали якорь. Но зверский ветер, слетая с раскаленной сковородки безжизненных пространств, потащил нас назад, на что было хладнокровно отдано еще 15 метров цепи, чтобы заглушить ее тяжестью всякое движение. Последняя фраза, сказанная на этот счет, была следующей: «Поползет, отдадим еще 15».

Мгновенно одеты маска и ласты, и вот я уже плыву вдоль якорной цепи, вижу ее и дно в прозрачной воде. Я удивился, что она так полого шла вниз (такой силы был ветер), а потом еще и по дну. И наконец увидел сам якорь. Увидел то, что мы никогда не видели на дне – как тяжелая стальная цепь заканчивается цепкой массой металла. Якорь лежал на боку на глубине около семи метров, зацепившись за камень только левым плугом, и еле терпел. Раньше я бы в панике погреб назад, к яхте, и все закрутилось бы там на палубе… Но что-то изменилось в сознании в череде нескончаемых задач, мероприятий и дел.

Я проплыл вдоль цепи над якорем и, не замедляя ход, направился в сторону берега – на первую в своей жизни подводную охоту. Мое умение «крошить» уток на озерах и болотах Омской области и выбивать из стаи дуплетом по несколько штук кончилось в 25 лет твердым решением: не убивать больше птиц и зверей, не проливать ничью кровь, совершая убийство, и я до сих пор держу этот зарок. В заливе я подумал над этим и решил, что на рыб это не распространяется.

Пройдя ближе к берегу, я вдруг очутился в мире, где совсем рядом, не спеша, могла проплыть серо-буро-малиновая с желтыми боками метровой длины рыба. Какие-то рыбоподобные существа шныряли около самого дна, вдруг замирая между камней. Это был большой красивый аквариум с бесчисленным разнообразием рыб. Я сразу же выбрал группу, на вид отличавшуюся особой мясистостью, и стал на них охотиться. Сделав несколько десятков бесполезных выстрелов, я спросил себя, мастера спорта по стендовой стрельбе, – в чем дело, Гера? И уже зарекался: вот эту добуду – и домой! Но следовал очередной промах, гарпун ружья сплющился о камни, после каждого промаха как по команде, ногу сводила судорога. Так продолжалось около трех часов, когда я понял, что сейчас начну тонуть, потому что тепла и сил в теле не осталось. Я вынырнул, волны перекатывались через меня, устремляясь на берег. Заметно стемнело. Мелькнули далекие мачты и темный корпус «Урании-2». Но ближе ко мне от берега отходила наша лодка, и я поплыл наперерез, надеясь перехватить ее. При этом молотил ластами, однако почти не продвигался – шел мощный навал из Атлантики. Я закричал и поднял над водой руку с ружьем. Дима каким-то образом услышал мой крик.