Текст книги "Под парусом в Антарктиду"

Автор книги: Георгий Карпенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава 7. Южная Америка справа по борту

 
«В наш век лихой нам нужно так немного,
Улыбку друга, ветер над травой.
Дай Бог, друзья, нам дальнюю дорогу,
Зеленую звезду над головой».
Вл. Турьянский
 

Итак, мы в Бразилии. Накачиваем воздухом надувнушку и чуть ли не все плывем к берегу. Проходим портовые ангары и сразу же попадаем к рынку. Нас окружает толпа продавцов, и каждый из них начинает причитать на непонятном нам языке, приглашая купить что-то у него. Мы блуждаем взглядами по лицам, не отдавая никому предпочтения, нас устраивает эта односторонняя связь, где можно смотреть на этих детей природы и наслаждаться их активной реакцией. Но они не так просты, как это кажется с первого взгляда, и мы, уже подпружиненные толпой голосящих по-своему бразильцев, входим в ряды, на которых горами лежат дары ИХ природы. Это самый настоящий сельскохозяйственный рынок, только вместо картошки, морковки, свеклы и соленых огурцов здесь лежат фрукты Южной Америки. Малую часть всего этого мы могли видеть на российских рынках. Спрашиваем названия, стараемся запомнить и набираем всего понемногу, но нести тяжело. К Ивану постоянно пристают женщины, а нас с Димой будто не видят. Отвезли фрукты на яхту, где Лена осталась готовить праздничный обед, основу которого должны были составить четыре купленных курицы, обилие экзотических фруктов и «гуси» свежего сухого вина. Потом поехали с лодочником за водой на его длинной и легкой лодке. Пока плыли вдоль илистого берега, видели очень черных и очень худых мужчин неопределенного возраста, которые, стоя по колено в воде, ловко забрасывали на глубину сеть, она летела, раскрываясь еще в воздухе, и падала в воду уже растянутой. Рыбак тянул за веревку и вытягивал сеть на берег. Чаще она возвращалась пустой, но иногда в грязи ила подпрыгивала рыбка величиной с детскую ладошку, и рыбак очень радовался этому. Мы набрали в свои канистры 300 литров пресной воды, но на обратном пути деревянная лодка дала течь, и мы чуть не затонули в ста метрах от «Урании-2», когда рядом прошла моторка и волна от нее заполнила нашу лодку. Я схватил банку и начал вычерпывать воду, а черный лодочник, как только появился борт яхты, буквально взвился ввысь и оказался на высоком борту «Урании-2». Тут-то я и вспомнил о местных пиратах, о которых нас предупреждали еще на Канарах.

На берегу напротив нашей стоянки было большое летнее кафе, куда мы с Иваном отправились в душ, а потом присели за столик, любуясь на «Уранию-2». Не торопясь, принялись пить пиво (первое пиво после того, как пересекли Атлантику). Недалеко от «Урании-2» стояли борт к борту три спортивные английские макси-яхты, также пришедшие накануне, причем стояли на одном якоре, отданном с крайней яхты. Поддувало. Смотрим, троица пошла. На их палубах ни души. Мы с Иваном напружинились и нервно пьем пиво. Смотрим, и наша «Уранюшка» подалась следом. У нас пиво, а она пошла! Быстро допиваем, не сводя глаз с уходящей яхты, бежим через кафе и прыгаем в лодку, гребем наперерез. На нашей палубе ни души (что же там делать в такую жару), потом появился Валера и, судя по тому, что следом повыскакивали остальные, увидел, что «Уранию-2» сорвало с якоря. Видим, что наши отдали еще цепь, и яхта встала. Не останавливаемся и гребем к английским яхтам. Догоняем их одновременно с подлетевшей от берега моторкой, полной англичан. Летят в воду якоря с крайних яхт, и вся троица останавливается. Знакомимся. Яхты находятся в кругосветке, но с претензией на заход в Антарктиду. Вся программа рассчитана на три года, узловой момент – встреча 2000 года на Таити. Капитана одной из яхт зовут Крис. Он обещает завтра утром устроить медицинскую консультацию нашему боцману в яхт-клубе, расположенном в двух километрах в глубине губы – их кругосветка имеет там спонсорскую поддержку, в том числе и медицинское обеспечение.

Утром, в назначенное время, Крис с двумя девицами подъехали на моторке к «Урании-2». Крис поднялся на борт, чтобы посмотреть на больного перед тем, как везти его в яхт-клуб. Он напористо и быстро прошел в каюту и увидел стоящего во всей красе Боцмана. Англичанин непроизвольно сделал два прыжка назад, не скрывая своего впечатления от увиденного.

Мы погрузились в лодку и поехали в яхт-клуб. Навстречу нам попадались яхты и моторки, наверное, они удивлялись, когда видели картинку со стоящим в шлюпке Цезарем, обернутым белой простыней от пят до шеи, с могучим, в обрамлении светлых кудрей, лбом. Вокруг Цезаря сидели как бы его ученики, и он опирался на их плечи. В большом медицинском кабинете яхт-клуба, напичканном никелированной аппаратурой, Сашку попросили скинуть его белые одежды – это произвело впечатление даже на дежурных врачей, они сказали нам, что сами делать ничего не будут, вызовут карету «скорой помощи» и отвезут его в госпиталь. Минут через пятнадцать пришла машина, взяли Боцмана и одного сопровождающего. Поехал Дима, знающий английский язык.

Но уже через два часа Сашка вернулся весь упакованный в бинты и прикрытый красивой, в картинках, новой госпитальной простыней. В госпитале ему сказали, что пять дней нужно находиться под наблюдением врачей и ходить на перевязки. У Боцмана начался новый интересный период, что-то вроде путешествия в мир Бразилии с медицинским уклоном. Утомленному долгим одиночным бом-жеванием в Лиссабоне, а потом большим морским переходом, Боцману, я думаю, было соблазнительно на недельку нырнуть в тишину палаты, охлажденной кондиционером, и остановить этот бешеный поток впечатлений, стрессов и не менее губительный всплеск удачи, когда душа даже не успевает насладиться событием. Было странно, что они ничего Сашке так и не сделали, просто обмотали его сухими бинтами и все. А вечером приехала одна из подружек Криса, организовывающая береговые мероприятия их экспедиции, очень энергичная португалка по имени Александра, и сообщила, что русскому Александру нужно наблюдаться здесь не менее десяти дней. Это сообщение меняло все, и я долго не мог заснуть, обмозговывая ситуацию, в которую мы попали. Ночью дуло, и я каждые полчаса вставал и шел смотреть, как держит якорь. Был бы здесь Чубаркин, вылечил бы он Боцмана моментально! Но Артур появится только в Рио.

Утром Лена повезла Боцмана в госпиталь, а мы занялись подготовкой яхты к дальнейшему плаванию. Наконец-то Иван поговорил с Бони-шевским, и тот сообщил нам еще одну неприятную вещь – его продвинули в звании, теперь он полковник, работы прибавилось, она не позволит ему работать с нами в эфире. Потом Иван полчаса рассыпал морзянку с кем-то другим, и все улыбался, потом объяснил: «Уважаю радистов, которые понимают с полуслова!»

На штурманский стол, освещенный солнцем, какой-то юморист положил наш термометр, и он показывает 42 градуса. Приехала Лена и сообщила, что у Боцмана подозрение на заражение и его положили в госпиталь. Поехали с Димой в госпиталь. Боцман лежал в отдельной просторной палате, в которой, кроме его кровати и холодильника, был еще и диванчик для посетителей. У правой его руки находились пульты, с помощью которых он уже уверенно управлял кондиционером, телевизором и жалюзи на окне. Прикасаясь к маленьким рычагам, он продемонстрировал нам, как может трансформироваться кровать, на которой он лежит, в кресло, например, или приподнять только головную часть, или ноги – пожалуйста. Видно было, что Боцману страшно нравилось здесь лежать. Пришла сестра и предложила ему совсем уж бред – женщину для успокоения. Мы с Димой смотрели на все это раскрыв рты, и Дима клянется, что не ошибся в переводе. Боцман притворился, что не понимает еще португальский в такой степени, и попросил сестру повторить свое предложение на английском. Сестра по-английски знала только «NO», оказалась настойчивой и в других интерпретациях дважды повторила свой вопрос, от которого Боцман, наверное, дважды вспотел в своих бинтах. Как выяснилось из диагноза, у Сашки было поражено 25 процентов кожи ожогом первой, второй и третьей степени.

С утра «добил» рассказ для «Вокруг Света», распечатал, отдал в печать фотопленки, отснятые на Кабо-Верде, позвонил Юре. Валера зашил стаксель, Аркадий очистил корпус от водорослей в районе ватерлинии. Иван совершенно случайно связался с антарктической станцией «Беллинсгаузен». Случайно, но, по моему глубочайшему убеждению – совершенно закономерно! Будто бы появился второй человек, который впрягся вместе со мною в лямки, которые, надрываясь в одиночку, я тянул. Теперь призыв идти в Антарктиду будет исходить не только от меня, теперь с той стороны будут тянуть нас к себе, на остров Кинг Джорж. Подпольными разговорами о том, чтобы не идти в Антарктиду, а юркнуть в Магелланов пролив и уйти на Пасху, а потом пройти по экзотическим островам, уже пропитан воздух «Урании-2»! Договорились о времени связи, частоте. Ребята с «Беллинсгаузена» заинтригованы – к ним идет их, российская яхта!!! Сыплются вопросы, и нам радостно отвечать.

На следующий день Александра прислала за нами лодку, и мы с Димой поехали в яхт-клуб. Она не узнала нас тотчас, и это рассердило даже ее поклонника Диму. Потом мы втроем поехали к Сашке в госпиталь. Накануне ему сделали операцию по пересадке кожи с ягодиц на икры. Когда он пробирался от своей суперкровати к окну покурить, было видно, что ему очень больно проделывать этот путь. Нам повезло, что в этом же госпитале лежал австралиец из команды Криса, который по приходу в Ресифи неудачно нырнул в бассейн яхт-клуба, так что сломал шейный позвонок. Теперь австралиец, одетый в могучий гипсовый шейный корсет и насобачившись водить глазами на 180 градусов, лежал в том же госпитале, что и Боцман. Александра развернула кипучую деятельность по излечению двух мужиков, свалившихся на ее плечи, и была готова вывернуть наизнанку весь госпиталь, чтобы улучшить ситуацию. Боцман хоть и шутил, но явно не походил на человека, способного в ближайшее время продолжить плавание на яхте. Александра привела в палату лечащего врача, и мы хорошо поговорили. Врач сказал, что Сашу будут держать здесь еще пять дней, делая ему серьезную терапию, а потом он может выписаться, но оставаться непременно поблизости под присмотром врачей и приходить на перевязки. Александра, обращаясь только ко мне (наверно, у меня было написано на лбу, что яхта должна срочно уходить), сказала, что попробует договориться с яхт-клубом на предмет проживания там нашего Боцмана в течение 5–7 дней. Я тут же высказываю всем свою идею, что яхта идет в Рио-де-Жанейро, ходу ей туда около десяти суток, Боцман за это время полностью излечивается и прилетает к нам в Рио. Я втянул голову в плечи, ожидая камнепад упреков в своей душевной черствости и заботе только о своей экспедиции, которая всех уже достала постоянной гонкой, но Дима молчал, а врач и Александра одобрительно закивали. Оставалось теперь договориться с яхт-клубом.

На яхту возвращались в большом городском автобусе, который летел по узким, забитым машинами улицам с такой бешеной скоростью, что я все время ожидал удара. Но эта летящая махина буквально в последний момент с зазором в несколько сантиметров разъезжалась со столбами, встречными машинами, повозками, пешеходами. Водитель, отгороженный от пассажиров грубо сваренной металлической решеткой, сопровождал свою езду победными криками и не заботился о том, что не закрыл двери. С ним работал мальчик-напарник, который за 100 метров перед остановкой высовывался из двери и начинал голосить на всю округу, зазывая народ в автобус. Резкие дикие крики в твое ухо были характерной деталью бразильской экзотики. Дима был счастлив, а я, как дикая, но европейская корова, шарахался в сторону и ругался по-русски.

Здесь, как, впрочем, и в портовой Европе, было много небольших кабачков, где могли найти приют капитаны, только что приведшие свой корабль в этот грязный, но представляющий земную твердь порт, и, набравшись в море опыта и устав, могли выпить здесь крепко и пофилософствовать, говорить или, наоборот, молчать, думая. Матросы знали, где искать своих капитанов, они приходили за ними и пробуждали их от этого сна, и капитаны возвращались к своим кораблям. А потом уходили в море и очищались там от земли.

В Ресифи очень медленно тянулось время. Его скорость была равна скорости зарастания ран на Сашкиной заднице, ногах и плечах. Александра легко договорилась с яхт-клубом насчет жилья, и мало того, к Боцману прикрепили менеджера клуба для преодоления возможных проблем, связанных с долечиванием и перелетом в Рио-де-Жанейро. Мы оставили Сашке деньги на проживание и перелет и сами были готовы выходить.

Ночью, с 27 на 28 ноября, отпраздновали день рождения Димы, и мне казалось, что я провалился в сон всего на полчаса, и уже Валера будит меня, и мы, пачкая серой глиной белое пентафталевое покрытие своей палубы, выбираем якорную цепь, а потом на двигателе, поднимая один за другим паруса, проходим волноломы порта и ложимся курсом на Рио-де-Жанейро.

Уходить от берегов всегда приятно именно потому, что только так осуществляется то, что является для тебя главным. Это особо ощутимо, когда ты, сматывая концы, которыми только что был связан с землей, и поливая палубу из ведра, время от времени посматриваешь на берег и видишь, как между ним и яхтой растет пространство океана, и в какой-то момент ты не находишь берега там, где он был еще недавно, с этого момента начинается твоя жизнь в открытом море.

Димин день рождения уронил боеспособность экипажа, и теперь я сижу четвертый час за баранкой и каждую минуту в ужасе просыпаюсь. Но яхта цепко идет по курсу, это понимается мгновенно, и я опять падаю в сон. Команда спит мертвым сном и, соответственно, с каждым часом улучшает свое состояние' – это единственная утешительная мысль, поддерживающая мои силы, когда я стукаюсь лбом о нержавеющую сталь штурвала. Жара нестерпимая, хотя еще не наступил полдень. Наверняка это будет один из самых жарких дней, проведенных нами на экваторе.

Я вспоминаю стол в кают-компании, когда мы только что за него сели и наполнили фужеры красным вином. Это было непросто сделать из-за возвышавшихся над столом гор из фруктов, дынь, дуриана, коко, колючих ананасов и могучей, фаршированной рисом коричневой индейки на большом блюде посередине стола. Мы чувствовали себя одной семьей, когда сидели за столом. Единственное, что было ненормальным, так это то, что мы не говорили об Антарктиде, эту тему никто не тронул, хотя она витала в воздухе. Я тоже молчал, хотя это было непросто, что-то удерживало слова, готовые в любой момент сорваться с языка. Вообще по жизни я везучий человек, и мне опять очень сильно повезло: Иван совершенно случайно связался с «Беллинсгаузеном», и нам, хочешь не хочешь, придется туда идти – это первое, и второе то, что англичане заявили, что тоже пойдут в Антарктиду. Это, как я понял, сильно задело самолюбие МОИХ, и теперь они молчали. Я наслаждался тем, что, возможно, мне не придется их «ломать», а все решится в их головах естественным образом. Хотя англичане вряд ли пойдут в настоящую Антарктиду, лежащую южнее южного полярного круга, скорее всего, они пойдут на свои любимые Фолкленды, которые кто угодно может называть Антарктидой, только не мы.

С Сашкой было так же решено оптимально и четко, он остался в госпитале под опекой хороших врачей, и экспедиция была какой уже раз спасена и шла дальше, почти не задержавшись в Ресифи. Так думал я, мучаясь за штурвалом в то жаркое утро, чувствуя умиротворение после всех событий, приключившихся накануне.

Жара, висевшая над морем, к вечеру привела к изменению погоды. На горизонте появилась дымка, которая очень быстро переросла в конкретные тучи, которые, едва не касаясь моря и чернея на глазах, поползли на «Уранию-2». Мы убрали геную и подняли средний стаксель на втором штаге, и тут начался шквал с ливнем. «Урания-2» попала в него, неся полный грот и бизань. Скорость яхты на шквалах доходила до 12 узлов. Такого тяжелая перегруженная экспедиционным снаряжением лодка еще не показывала. Я приготовился к самому худшему… Море моментально стало взбитым до пены, и мы минут двадцать неслись с запредельной скоростью, а потом еще час шквалы сменялись просто крепким дутьем. Волнение сглаживалось ливнем, но ветер брал свое и раздувал волну. На этот раз все обошлось, и мы вышли из этой трепки без потерь, оставив в памяти сильные впечатления, пополнив свои знания о природе довольно-таки сильным эпизодом. Я пошел спать, а вечером чистая полоска заката заметно прибавила оптимизма.

Расстояния на этой лодке покрывались быстро, для этого нужно было единственное – идти, а не сжигать свои силы и время в портах, оставаясь там из-за вроде бы важных дел. Когда яхта была в море, мы покрывали по два градуса за сутки. Это приличное расстояние в масштабах нашей планеты. 30 градусов за две недели. А 12 таких кусков – это и есть вся кругосветка. Находясь в море, «Урания-2» каждую секунду суток шла по маршруту. Это было единственным бесспорным преимуществом морской экспедиции по сравнению с нашими предыдущими арктическими экспедициями, где продвижение на лыжах или парусном снегокате было возможно только несколько часов в сутки. По сравнению с арктическими маршрутами, где неделями при сорокаградусном морозе, не имея других источников тепла для согревания своего организма, кроме продуктов питания да классного снаряжения, ты должен был таскать стокилограммовые нарты по торосам и застругам, хождение на яхте сохраняло физические силы, даря в тридцать раз большую скорость передвижения. Достаточно было выйти в море…

Ночью мощные шквалы и ливни продолжали действовать на нервы, но мы неслись под черными тяжелыми тучами почти под всей парусиной. К утру ветер стал скисать, небо очистилось, и к середине дня начался тот знаменитый штиль, который и остановил «Уранию-2». Яхту кидало в пологой оставшейся зыби, мы перекатывались на койках, как при хорошем шторме. Передвигаться по яхте было трудно, и все из-за того, что для сбережения парусов мы их спустили, чтобы они не хлопали и не перетирались без нагрузки. Самочувствие было скверным, а прогноз с ветром до 18 узлов, который поймал Иван, не оправдался. Мы дрейфовали на юг со скоростью 0,5 узла. Какое-то спасение можно было найти в воде, и ребята, надев ласты и маски, купались около яхты.

Вода синяя, просматривается планктон, яхту окружают бесчисленные стайки маленьких рыбок, черноносые, красные, разноцветные, очень похожие на наших гуппи. Женька ловит их простым полиэтиленовым мешком. Подводная часть яхты видна вся. Ныряю под перо руля и смотрю электросварку металлических накладок, усиливающих пятку, на которой висит перо. Все ОК! Не врал тот молодой сварщик с завода «Алмаз», который за полтора часа работы на ноябрьском ледяном ветру выпил почти полторы бутылки водки. Не зря он говорил, показывая на свою работу: «Что ты волнуешься, такой шов не рвется!» А я ему все подкладывал дополнительные накладки, он был недоволен этим, но варил и не спорил. А под конец работы, вместо того что бы упасть замертво от количества выпитого, он меня зацепил своей колючей фразой: «Ну, теперь давай, чтоб точно не развалилась…», на что я, с глупым выражением лица, тщетно пытаясь отыскать скрытый смысл, заключенный в его словах, налил за завершение работ… Да, днище в хорошем состоянии, только в оконечности кормы появились небольшие бугорки-ракушки, а так все в норме.

Штиль переполз в ночь. Море кажется спокойным, но яхту мотыляет, она машет и машет мачтами. И вся эта благодать залита лунным светом. Странно, но в середине Бразильского течения нас дрейфует на север, то есть против течения. Наверное, потому, что под нами вершины по 3000 метров высотой и немного не дотягивают до поверхности – на 12 метров, 23, 44. Вершины стоят на пути течения и закручивают его, в некоторых местах этого лабиринта оно идет в обратную сторону.

«Урания-2», поскрипывая блоками, поднимается наверх, на зыби, где мы осматриваемся и спускаемся вниз, в яму. Оттуда опять на волну вверх. Зыбь могучая громоздится, потом уходит вниз, и все это медленно, величаво, по-океански. Странно, но именно в этом спокойном и беззлобном океане опять приходит чувство отчаяния, неверия, моральной усталости. Что с нами будет? Без солярки, без денег на возвращение, и уже кончаются продукты. Если что-то с нами случится, как быть? Все-таки, как же мне не хватает здесь Валерки Тимакова, моего Тимы! Мне нужна была поддержка здесь словом и делом, особенно когда нужно было принимать решение, то, что всегда категорично и несколько эмоционально делал Валерка. Он по узловым моментам высказывал мне свое мнение и при этом очень часто повторял мои собственные мысли, опасения и т. д. Ребята были новые, и, на мою беду, они слишком буквально приняли меня за капитана, оставив себе роль исполнителей.

Почти любое дело начиналось с команды капитана. Через месяц плавания это меня начало раздражать. Изначально я полагал, что Дима, как старпом, возьмет на себя часть проблем. Он был опытнее других, мы с ним ходили до этого по Балтике и даже ни разу не поругались, а в Москве, как мне тогда показалось, здорово понимал мою беготню с завернутой в пеленки экспедицией. Тогда мое предложение быть старпомом он принял легко и, как потом выяснилось, без обязательств со своей стороны. На яхте он был перегружен семьей и был далек от механики движения яхты по океану и даже нервен, когда, не зная матчасти, ему приходилось участвовать в смене парусов. По незнанию путался в веревках, мог вместо оттяжки гика отдать топенант. Он молчаливо уходил от яхтенных и экспедиционных проблем, оставляя меня один на один с ними. Постепенно набирал силу и становился ключевой фигурой Валера. Он очень быстро усвоил матчасть, понял механизм и последовательность работы с парусами, причем оставался достаточно самостоятельным, не ища для себя выгоды – эта была его основная черта. Кроме этого, он обладал хорошим опытом по части механики и так помогающей в море интуицией. Теперь, когда у нас возникали проблемы, я звал Валеру.

Как ни странно, ночью не чувствуешь такого внутреннего упадка, как днем и под вечер. Сидя ночью за штурвалом, я обдумывал ситуацию и, как правило, находил для себя какие-то варианты решения. Признаюсь, что часто это были лишь какие-то психологические ухищрения с целью успокоить себя самого и взглянуть на старую ситуацию с другой стороны. По ночам, мне казалось, я находил пути решения мучивших меня проблем и выскальзывал из цепких лап безысходности, и вроде как начинал жить и говорил себе вслух: «Все нормально, Гера. Все хорошо».

А над Атлантическим океаном висело звездное небо уже южного полушария, и по нему метались мачты кэча «Урания-2». К постоянному шелесту моря прибавился более громкий, настойчивый плеск разрезаемой штевнем волны и ритмичные удары барабанивших по корпусу волн.

Трудно представить, что после суток штиля в неподвижном, ртутном море к вечеру «Урания-2» могла лететь под парусами, делая по восемь узлов.

Перед самой темнотой пришло усиление ветра, и яхта, надрываясь в безумной парусной тяге, вспарывала волну и, не успевая выровняться, улетала в следующую за очередным валом яму. Вчетвером выскочили на палубу и зарифились на полную катушку. Приятно было, все обсудив еще в рубке, одновременно выйти и разом погасить все страсти на палубе, усмирить громадный, наполненный ветром грот, сбрасывая в ловушку бесконечную его плоть, пока яхта на приводе рубится через волну. И ветер, почти встречный, позволил разом сорвать все 150 метров дакрона, отрывая его от мачты, краспиц и вант, и отправить это в ловушку. Обычно этим занимаемся мы с Валерой, подбадривая друг друга хриплыми натужными криками, потом одновременно Валера забивает риф-кренгельс на передней шкаторине, я через лебедку обтягиваю заднюю шкаторину, а двое на фаловой лебедке уже набивают остатки грота. Все происходит быстро, от грота остается только одна его третья часть, хорошо растянутая. Почему-то тянет все время смотреть на нее, любоваться. Потом, в таком же темпе, но без лавы человеческой энергии, проходит «подчистка»: подтравливается топенант, гикашкот, скапливаются концы. То же самое проделывается с бизанью, но бизань после грота – вообще детская забава. Сбросив лишнюю парусину, яхта выпрямляется и, как правило, выдает все те же узлы, только уже без надрыва, идет более элегантно и раскованно, не опасаясь волны и ветра.

Вахтили мы по-прежнему с Аркадием с 0 часов до 4 часов утра и с 12 дня до 16 часов. Нас менял Дима, к которому в отсутствие Боцмана пришел Иван, а в третью вахту, с 8 до 12, и с 20 до 24 часов заступал Валера, и ему помогали добровольцы. Иван всячески старался отпихнуться от вахты, она отрывала его от любимой им радиосвязи, лишая свободы, к которой он успел привыкнуть, будучи единственным человеком на яхте с факультативным посещением вахт. Вахта, наконец, отрывала его от сна, путала планы по изучению английского языка, который он яростно принялся совершенствовать. За рулем он мог посидеть в любое удобное время, когда бы захотел, а тут приходилось рулить конкретно, два раза в сутки по четыре часа. Он, конечно, страшно был этим недоволен и всячески старался изменить ситуацию, подсаживался ко мне, заводил разговоры, жаловался на свою тяжелую жизнь. Временами ему действительно доставалось, когда накладывались сеансы радиосвязи и электроремонты.

Иван подталкивал меня на то, чтобы я находил более щадящие варианты его работы, но я ему предлагал самому подумать и найти выход, зная, что, не ущемив кого-то, выхода не найти. На том и кончалось.

Иван с нетерпением ждал прихода в Рио, где должны были появиться сразу три человека: Боцман, Артур Чубаркин и Сергей Швагирев. Но тут радисты передали, что Артур летит один, без Сергея, это было неприятное сообщение. Сергей был яхтенным капитаном с хорошим опытом дальних походов, он прекрасно разбирался в механике и был записным юмористом. Простые жизненные ситуации он поворачивал такой стороной, что мы хватались за животы и сползали на пол. Это происходило во время неизбежных посещений Питера, когда мы большой командой готовили «Уранию-2» к старту.

Пошел восьмой день пути, а мы еще далеки от Рио. Жаль, что дважды, болтаясь в больших штилях, даже не пытались преодолеть их на двигателе. Отчасти потому, что на наш запрос о возможности заправки «Ура-нии-2» на «Беллинсгаузене», нам по-

чти отказали. Действительно, кто же по рации будет обещать нам бесплатную солярку, надо ж туда дойти и там, в тихой, задушевной беседе с заледеневшими полярниками, решать вопрос. Но мы на всякий случай решили строжайше экономить последние литры и теряли время, болтаясь в штилях, без ходов. Аркадий, «измученный нарзаном», почти падает в голодные, без пива обмороки. Женька, как может, поддерживает своего любимого дядю Аркадия и, вместо того, чтобы делать уроки, высунув язык, старательно рисует ему кружку пенного пива с рыбой. А потом через час возвращается к нему, стоящему за рулем, и рисует вторую кружку.

Следуя своему же, рожденному еще в ранних походах принципу, я постоянно помнил об опасностях, которые могли нас посетить. Я старался предвидеть полный букет неприятностей, которые могли неожиданно выползти из любой щели и предстать перед нашим взором. Самыми крайними я считал смыв человека во время шторма, пожар на яхте и глобальные поломки, такие как потеря мачты, отказ рулевого управления, затопление яхты. Поэтому во время шторма, кроме вахты, никто на палубу не выпускался, вахтенные были в обвязках, которыми пристегивались к ограждению рулевой колонки.

По палубе от кормы до бушприта были натянуты штуртросы, к которым мы пристегивались, когда во время шторма приходилось работать со стакселями на баке. Меры безопасности были соблюдены, но, тем не менее, я объявил всем, что упавшего за борт яхта, идущая в шторме с взятыми за-валталями на обоих гиках, подобрать не сможет. Нравится это кому-то или нет, выпавший не выживает. Конечно же, экипаж лихорадочно, совершая ошибки, будет пытаться развернуть яхту, а один из них с вытянутой рукой в сторону мелькающего среди волн человека до боли в глазах будет вглядываться туда, пока не потеряет его из виду. Днем есть маленький шанс вернуться и найти, а ночью?

Я имел опыт потери грот-мачты на «Урании-2». Этот кошмар произошел на моей вахте четыре года назад, ночью, во время шторма в Балтике, в трех милях к северо-западу от острова Борнхольм. Мы немного не дотянули до шведского берега, под который шли, чтобы спрятаться от ветра и волн, когда 24-метровая мачта, своим грохотом заглушив рев моря, сложилась, и нижняя ее 18-метровая часть улетела за борт, а верхний шестиметровый кусок повис на корнагштаге и летал в темноте сентябрьской ночи, круша все, что лежало на его траектории. С тех пор у меня появилось любимое занятие – неутомимо проверять соединения талрепов, вант, краспиц. Хотя в тот раз мачта улетела из-за конструктивной ошибки крепления основных вант.

После того как взрывом газа сорвало металлическую палубу Николаевской яхты «ИКАР», когда мы чувствовали, как травит газовый баллон на маленькой «Урании», появление керосиновой плиты на «Урании-2» было воспринято с громадным облегчением – от взрыва нам не тонуть. Но здесь были свои тонкости, например, нельзя было лить спирт на горячую конфорку или поджигать керосин на недостаточно прогретой конфорке – все это так или иначе привело к двум возгораниям, и только бескомпромиссные и решительные действия Ивана Ивановича, живущего около камбуза и оказавшегося, как всегда, в нужном месте, не привели к материальному ущербу. Третий опасный момент – это приход забортной воды внутрь яхты через систему осушения трюмов, которой наградил нас завод «Северная Верфь». Из-за этого замечательного свойства нашей системы осушения мы дважды среди бела дня, в той же Балтике, чуть было не отправились на дно вслед за нашей мачтой.

В яхте было около километра канализационных и прочих труб, которые густой сетью сплошь покрыли машинное отделение и трюм, из-за чего нельзя было показывать иностранцам техническую часть яхты, чтобы окончательно не скомпрометировать отечественное яхтостроение. Что они думали про нас, я не знаю, но смеялись они от души.

Так вот, для прекращения самозатопления имелся единственный кран среди примерно сорока штук таких же, разбросанных по машинному отделению и тесным трюмам яхты. Когда, с помощью уже третьего на яхте механика, я вычислил этот кран, ко мне вернулся сон и ощущение, что жизнь все-таки может быть прекрасной. Теперь, после того как Иван заканчивал откачку трюмов, я незаметно проскальзывал в машину, запускал руку по шею в частокол труб, щупал свой заветный кран и успокаивался.