Текст книги "Внимание: граница!"
Автор книги: Георгий Сырма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
Несгибаемые
Может быть, самое трудное в профессии пограничника – это необходимость величайшей выдержки.
В тридцатые годы на дальневосточной границе редкая неделя проходила без навязанного самураями пограничного конфликта.
Однако у нас был твердый приказ: не поддаваться ни на какие провокации, не допускать, как бы не искушали нас, чтобы пули летели на японскую территорию – не дать Японии втянуть нас в войну.
В июне средь бела дня группа самураев и белогвардейцев вторглась на один из участков погранкомендатуры и завязала бой. Он продолжался до вечера. И наши пограничники отступили. Среди бойцов недосчитались командира взвода Запалина. К утру пограничники с прибывшим подкреплением отбросили назад, за границу, самураев и белогвардейцев. Однако Запалина так и не нашли. Запрос, сделанный японскому командованию, остался без ответа.
Между тем нам стало известно, что раненый Запалин был захвачен японцами. Его пытали, требовали, чтобы он рассказал, в какой части служит, где эта часть расположена, как вооружена, какие укрепрайоны на границе. Запалин молчал. Тогда его зверски убили.
Однажды наблюдатель сообщил, что японцы сосредоточили у границы большую группу войск – около батальона, впереди небольшая разведка, почти у ничейной земли.
Я приказал усилить наряды и выслал к этому месту маневренную группу. Командовал этой группой секретарь парторганизации отряда Клигман Петр Борисович. Зная его со времени борьбы с басмачами, я был уверен, что он не растеряется в самую трудную минуту.
В шесть часов вечера японский батальон перешел границу, открыл стрельбу. Завязался бой.
Положение было очень тяжелое. Я мог, конечно, обратиться за помощью к командиру горнострелкового полка. Однако это бы означало введение в дело полевых частей. По существующему положению, если пограничники справляются с провокаторами своими силами, это только пограничный конфликт; когда же вводятся полевые части, это уже военные действия.
Под напором самураев наряды пограничников и часть маневренной группы вынуждены были отступить.
Между тем Клигман с пулеметным расчетом, удачно замаскировавшимся в роще, оказался сбоку японцев. Связист, который был с ними, позвонил в штаб:
– Товарищ начальник отряда, положение у нас очень тяжелое. Пограничники отступили. Рядом японцы. Боимся, что нас отрежут.
– Передайте Клигману – вы слышите меня? – Клигману…
– Я слышу, товарищ начальник, только, пожалуйста, не кричите, а то японцы могут услышать, они совсем близко…
– Передайте Клигману приказ оставаться на месте. Пусть пропустят японцев вперед и откроют сильный пулеметный и ружейный огонь в спину противника.
Маневренная же группа должна была, услышав пулеметный огонь в тылу противника, начать наступление в лоб.
Немногие самураи ушли в тот вечер на свою территорию. Большинство их полегло в бою.
За эту операцию Петр Борисович Клигман был награжден орденом Красной Звезды.
Больше такой крупной провокации на территории нашего отряда не было. Но мелкие провокации не прекращались.
Однажды связист Виктор Зеленцев проверял на границе линию связи. Группа самураев схватила его. Он успел еще выстрелить. Пограничный наряд бросился на помощь, но опоздал: враги успели уйти со связанным красноармейцем.
Спустя несколько дней мы узнали, что и на этот раз, рассчитывая получить от захваченного красноармейца нужные сведения, враги просчитались. На допросах ему предлагали свободу, если он сообщит, где, под каким номером, какие пограничные части расположены. Зеленцев отказался отвечать. Его стали пытать, но Виктор продолжал молчать. Истерзанный, он только одно сказал: – За меня отомстят.
Тогда его привязали к дереву, облили бензином и подожгли.
В одной из спровоцированных японцами стычек был ранен и захвачен в плен красноармеец Василий Баранов. Ежедневно его допрашивали, требуя, чтобы он рассказал, где у нас строятся укрепления, где расположены пограничные части. Ему предлагали хорошую работу, богатую жизнь. Пограничник молчал. Его били. Он продолжал молчать.
Советское правительство объявило протест против незаконного разбойничьего захвата нашего пограничника с требованием вернуть его.
Японцы ответили, что пограничник скончался от ран. Наше правительство потребовало вернуть его тело.
Я сам присутствовал при передаче тела Баранова. В пограничную деревню Комиссарове был доставлен ящик струпом, залитым водой и замороженным. Когда мы открыли крышку, в сплошном куске льда с трудом угадывалось тело Баранова, до неузнаваемости исхудавшее лицо…
«Красивы реки берега»
Любимой песней наших пограничников были «Амурские волны»:
Красивы реки берега.
На них золотая тайга…
Действительно, хороши берега Амура, поросшие березой, сосной. Многочисленные острова на реке покрыты густыми кустарниками, диким виноградом… Но пограничникам вновь и вновь приходилась придирчиво осматривать каждую пядь прекрасных этих берегов.
На что только ни шли японцы, чтобы забросить к нам в тыл шпионов и диверсантов.
С некоторых пор нам стало известно, что японская разведка усиленно вербует агентов среди русских эмигрантов, направляя их в специальные школы.
На территории нашего отряда был задержан диверсант, некто Василий Холодный. Следствию пришлось много повозиться с ним, но в конце концов мы докопались до истины.
Отец Холодного, из амурских казаков, эмигрировал в гражданскую войну за границу вместе со всей семьей. Тогда Василий был еще мальчишкой. Отец перебивался в Китае случайными заработками и был использован японцами как резидент среди китайского населения.
Спустя несколько лет пришлось искать работу и Василию. Жилось ему нелегко, хорошо оплачиваемую работу было не так просто найти. И, когда в 1935 году японцы предложили ему обучение в специальной школе шпионажа, он долго не размышлял. Его готовили более двух лет, а затем забросили к нам с целью сформировать подпольную повстанческую группу на случай войны.
У него было задание обосноваться на участке одной погранкомендатуры. Японцы надеялись, что среди амурских казаков этого района сохранились антисоветски настроенные элементы, которые можно будет использовать в подрывной деятельности.:
– Вы видите, – сказал мне после моего доклада начальник пограничной охраны округа, – отдыхать на этой границе доведется еще не скоро. Японцы нам готовят много сюрпризов. Каждый метр пограничной полосы должен быть под неусыпным контролем.
Как-то в начале лета наблюдатель погранзаставы донес, что от фанзы на китайском берегу отчалила моторная шлюпка и стала подниматься вверх по реке. Напротив села шлюпка остановилась. Наряд донес, что пассажиры шлюпки внимательно рассматривают посевы озимой пшеницы. После этого шлюпка развернулась, спустилась вниз по реке, постояла немного у нашего острова и направилась к фанзе, от которой несколько часов назад отошла.
На другой день шлюпка с теми же пассажирами повторила этот маршрут.
И еще раз засекли наблюдатели шлюпку с загадочными пассажирами. Каждый раз она проделывала один и тот же маршрут, задерживаясь ненадолго у острова.
Прошло недели две, и шлюпка вновь появилась в фарватере реки. На этот раз в ней было трое мужчин и одна женщина. Шлюпка маневрировала по реке целый день до сумерек. Как только стемнело, она причалила к острову. Из шлюпки вышел мужчина и через густой кустарник направился к сигнальному фонарю.
Это был небольшой остров. На нем никто не жил. С наступлением темноты там зажигали сигнальные фонари для кораблей.
В обычное время старый сигнальщик причалил к острову и пошел к фонарю, чтобы зажечь его.
– Стой! – крикнул неизвестный, выходя из кустов. – Руки вверх! – И тут же упал, сбитый с ног пограничниками.
С самого начала наряд пограничников, замаскировавшись на острове, наблюдал за ним.
Шлюпка долго еще стояла у острова в ожидании пассажира, но, так и не дождавшись, отчалила от острова и вернулась на свой берег…
Несколько месяцев спустя мне сообщили, что на соседней заставе задержана русская женщина, вся избитая, я тотчас выехал туда.
В кабинете начальника сидела очень красивая женщина, лет тридцати трех – тридцати пяти.
На вопрос, что ее побудило нарушить границу, женщина ответила:
– Семейные обстоятельства.
– Как ваше имя?
– Надежда Чун.
– Расскажите подробно о себе.
– Я русская. Еще в 1913 году совсем маленькой девочкой была продана отцом за бутыль спирта китайскому купцу. Купец ко мне неплохо относился. Потом я стала женой рабочего Ван Чун-хуа. Жили мы мирно. У нас два сына. Но сейчас муж очень изменился: стал пьянствовать, ревновать и избивать меня. Сначала я терпела все это из-за детей. Но вчера муж совсем озверел: пришел пьяный, связал меня, избил, сами видите, как. Начал загонять мне иголки под ногти, грозился убить, нож к горлу приставлял. Потом втолкнул меня в кладовку, запер, а сам пошел пить еще. Когда он ушел, дети меня выпустили. И я подумала, зачем я буду ждать смерти от пьяницы, я лучше вернусь на хвою родину, я ничего для родины плохого не сделала, не изменница, и меня судить не будут. А детей потом выкраду как-нибудь, если меня хорошо примут на родине. Была я просто как помешанная, даже вещи не стала собирать, сказала детям, чтобы шли к родственникам и ждали, когда я за ними приеду, – пусть это будет через месяц или через год. Сама села в лодку, отчалила от берега и там, где течение идет в вашу сторону, перестала грести.
Рассказывала она все это очень просто и искренне. Она действительно была вся в синяках, с распухшими окровавленными пальцами. И все-таки не верилось, чтобы мать так легко могла бросить на произвол судьбы двух детей, не попытавшись даже забрать их с собой.
– Как звали вашего отца? Где вы жили?
– Как звали отца, не помню. А жили мы, рассказывал купец, в Благовещенске, там, во всяком случае, отец продал меня.
– Мать свою вы помните?
– Да. Она умерла. После этого отец и продал меня.
– Были у вас братья и сестры?
– Да, я помню, что были.
– Назовите имя купца, купившего вас, имя вашего мужа, имена его родственников…
После допроса я увез ее на машине в штаб отряда, поместил в свободной комнате, показав, где столовая, где библиотека, и предупредил, что какое-то время она будет ограничена в свободе передвижения.
Через полтора месяца я снова разговаривал с нею.
– Ну, а теперь, – предложил я, – расскажите, что в ваших первоначальных показаниях правда, а что легенда!
– Я вас не понимаю. Все, что я вам рассказала, правда.
– Нет. Первая половина вашего рассказа правдива, а вот вторая – нет.
– Я вас не понимаю.
– Ваш отец родом из Вятской губернии, очень бедный крестьянин, решил переселиться на свободные земли, на Дальний Восток. Он получил разрешение и, продав лошадь и коровенку, отправился с женой и восемью детьми в дальний путь. Добрался до Благовещенска без копейки денег, окончательно обнищав в дороге, а тут еще при родах умерла жена. Китайский купец, покупавший русских девочек, предложил за вас бутыль спирта, и, отчаявшийся и опустившийся, отец продал вас. Сам он спился и пропал, дети ваши братья и сестры – разбрелись кто куда…
– Вы правильно рассказываете, – тихо сказала женщина.
– Я и дальше буду так же верно рассказывать. Китайский купец был действительно к вам добр, насколько может быть добр человек, который покупает девочек, а затем отдает в публичные дома. Он даже помог вам выйти замуж, и вы стали женой китайского рабочего и матерью двух детей. Тут вы тоже не соврали. А дальше вы были завербованы японской разведкой.
– Это неправда! Здесь какая-то ошибка!
– С вашей стороны – ошибка. Не нужно было идти на такое грязное дело.
– Но это неправда!
– А помните, как к вам приезжал начальник японской контрразведки и вы разбирали план поджога тринадцати гектаров пшеницы в районе села N? Помните, как вы в шлюпке осматривали посевы?
– Нет-нет, это какая-то провокация!
– Советские пограничники никогда никого не провоцируют. Вы даже готовились высадиться, но заметили пограничный наряд и отказались от своей затеи.
– Я не знаю, 6 чем вы говорите.
– Хорошо, попробуйте вспомнить другое. В ваш дом в апреле приезжали один офицер и один штатский. Они жили у вас пятнадцать дней, вы им стирали и готовили, и они вели с вами долгие, очень серьезные разговоры.
– Нет! Нет!
– Я задаю вам последний вопрос, рассчитывая на ваше добровольное признание. Если вы будете упорствовать, то более позднее, вынужденное признание уже не будет считаться добровольным и не принесет вам облегчения участи. Итак, нам известно, что японская контрразведка ассигновала вам шесть тысяч рублей, помимо тех шестисот, которые получил ваш муж лично, чтобы не мешать вам работать. Подтверждаете ли вы это? В мае вместе с полковником Ямамото вы приехали в город Какидзаки. Для вас был приготовлен номер в лучшей гостинице. Затем вы поужинали в ресторане с полковником Ямамото…
Допрашиваемая расплакалась:
– Да. Вы правду рассказываете. Я больше не стану запираться. Вы слишком много знаете.
– Тогда давайте по порядку. Какое отделение закончили вы, обучаясь в агентурной школе японской контрразведки?
– Я закончила факультет по разложению советской молодежи.
– Для какой работы готовили вас?
– Вначале я должна была поджечь посевы пшеницы возле N. Но это было только пробным заданием. Три раза мы ездили к селу и готовили эту операцию. Потом от нее отказались, и разведка стала готовить меня к переброске на вашу территорию. В день перехода мне сделали обезболивающие уколы, понаставили синяков, покололи кончики пальцев. С этим я и направилась к вам.
– Если бы ваша легенда прошла и вам поверили, где вы должны были жить?
– Я постаралась бы остаться на участке пограничной заставы. Японская разведка рассчитывала, что я выйду замуж за кого-нибудь из командиров.
– Вы думаете, вам бы это удалось?
– Если бы вы мне поверили, за командиром-то дело не стало бы. Мужчинам я очень нравлюсь.
– Ну, а если бы ваша легенда прошла не столь гладко?
– Тогда через какое-то время я должна была поселиться на станции Б. Японская разведка считает, что в случае войны это будет очень важный стратегический пункт. Я должна была вести учет составов и следить за стрелкой. Кроме того, у меня была бы явочная квартира.
– У вас есть пропуск, отзыв?
– Да; конечно, я знаю пароль.
– Скажите, как вы могли так легко завербоваться в агенты?
– Мне нужны были деньги: мы с мужем еле сводили концы с концами.
– Но разве вы не думали, что своей работой будете способствовать укреплению того порядка, когда, отчаявшийся от нищеты, отец продает дочь за бутыль спирта, когда детство этой девочки проходит в публичных домах, когда и она не избавлена от страха нищеты и голода.
– Я привыкла. Это в порядке вещей. Кто сумеет, живет богато, кто не сумеет, пропадает. Я решила суметь.
– Вы говорите, кто сумеет. Но единственная возможность суметь при тех порядках, при том строе – это продаться, продать свою жизнь и честь тем, кто имеет деньги. Разве не надоело вам продаваться?
– Если нет иной возможности…
– Неправда, есть иная возможность…
В этот день допрос был закончен.
Получив от Надежды Чун нужные сведения, я передал арестованную в распоряжение погранохраны округа. Эти сведения помогли предотвратить диверсии в крупных городах, которые готовила японская разведка.
Война народная
1941 году, в середине июня, меня вызвали в Москву, в Кремль, для вручения ордена Красной Звезды. И до этого правительство не раз награждало меня памятным оружием, медалями, а в гражданскую войну – орденом Красного Знамени за бой под деревней Иванковцы, на польском фронте.
Кроме ордена, управление погранохраны вручило мне бесплатную путевку в санаторий, в Сочи. Это была первая в моей жизни путевка на курорт. Да и отпуском я не пользовался уже семь лет, так что приготовился отдохнуть как следует.
21 июня я прибыл в санаторий, хорошо устроился, успел еще полюбоваться морем. А на другой день, 22 июня 1941 года, уже отправлялся спешным порядком обратно в часть. Началась Великая Отечественная война. В начале июля я был уже в своем дальневосточном отряде.
Советско-японский пакт о нейтралитете был заключен весною 1941 года сроком на пять лет. Однако мы уже знали, чего стоят для агрессоров подобные пакты. События показывали, что Япония только ждет удобного момента для нарушения пакта… Не открывая военных действий, японские империалисты, тем не менее, незаконно задерживали и топили наши суда в дальневосточных водах.
Летом сорок первого года наш отряд, от рядовых до командиров, помимо усиленной пограничной службы, занят был напряженнейшим строительством защитных сооружений.
Невеселые сводки приходили с фронта. Трудное это было время для каждого из нас. И командиры, и бойцы-пограничники – все рвались на фронт. Казалось, будь мы там, в гуще событий, что-то сумели бы исправить, сделать лучше. Я, как мог, объяснял нетерпеливым, что они нужны Родине здесь, на этой не очень-то спокойной границе. А сам ждал ответ на свой рапорт, отправленный на имя наркома внутренних дел. НКВД отказал в моей просьбе отправить меня на фронт. Но я не успокоился и через некоторое время направил новый рапорт, где, казалось мне, неопровержимо доказывал, что нужен именно там, на фронте. Я указывал на то, что имею большой боевой опыт, а на границе мною уже воспитаны опытные заместители.
Однако и на этот раз я получил не только отказ.
Только летом сорок второго года получили приказ о формировании дивизии для отправки на фронт.
Дни и ночи сидели мы в штабе, вновь и вновь придирчиво обсуждая каждую кандидатуру. Нужно было и на фронт отправить людей закаленных, опытных, и на границе оставить тех, кто сможет хорошо воспитать и обучить прибывшее пополнение.
Списки были составлены. Однако приказа об отправке на фронт наших пограничников все не было. Только в ноябре получили мы этот приказ.
24 ноября 1942 года в зале нашего клуба, отстроенного самими пограничниками, собрались будущие фронтовики. Зал был переполнен. Пограничники сидели, стояли, заполняли все уголки зала. Коричневые от зимнего загара, закаленные морозами и жарой лица. Люди, проверенные опасной и трудной жизнью пограничника. Многих из них я знал в лицо, не раз разговаривал с ними. Всех нас граница спаяла в одну крепкую, дружную семью.
– Ну, что, товарищи, споем на прощание нашу любимую!
– Споем!
Я запел:
Распрягайте, хлопци, коней,
Та лягайте спочивать…
Мощный хор в полторы тысячи голосов подхватил:
А я выйду в сад зеленый,
В сад криныченьку копать.
Пел отряд, пели свою любимую песню защитники дальневосточной земли, прощаясь с ней надолго, а кто-то и навсегда.
Но вот песня кончилась, наступила тишина. Я поднялся на трибуну.
– Товарищи, – сказал я, – друзья мои! От имени командования, партийной и комсомольской организаций разрешите передать вам коммунистическую благодарность за честную, справедливую и самоотверженную службу по охране границ Дальнего Востока… Преодолевая препятствия, борясь с метелями и дождями, невзирая ни на какие трудности, несли вы почетную вахту на границе. И Родина не забудет этого! Так не посрамите же чести своего отряда и его знамени в суровых боях на фронте! Будьте достойны двадцати восьми гвардейцев и героев-севастопольцев. Да здравствует наша великая Родина-мать, наша партия!
Трехкратное «ура» заставило дрогнуть стены нашего клуба.
Наутро группа в полном походном снаряжении выстроилась для отправки на фронт. Небо было пасмурное, дул ветер, накрапывал дождь. Лица бойцов были суровы.
Я проводил пограничников и вернулся в штаб. В гарнизоне было непривычно тихо и безлюдно. «Когда же и мне разрешат выехать туда, где решается судьба страны?» – думал я, глядя в окно на опустевший гарнизон.
Разгром гитлеровских войск под Сталинградом произвел большое впечатление на японское командование. Положение на нашей границе стало гораздо спокойнее, и я решился подать третий рапорт. Через некоторое время меня неожиданно вызвали в Москву.
Была зима 1943 года. Советскому командованию нужны были данные о вооружении и планах гитлеровских войск.
Вместе с группой товарищей я отбыл из Москвы в район Курска.
Войсковой разведке удалось узнать не только намерение фашистского командования о крупном наступлении с орловского и белгородского плацдармов, но и точно установить день и час вражеского наступления.
За успешное выполнение специальных заданий командования Красной Армии был награжден орденами и медалями ряд военнослужащих и работников Комиссариата внутренних дел. В том числе орденом Красного Знамени был награжден и я.
Наступление немецко-фашистских войск на Курской дуге провалилось. 12 июля 1943 года части Красной Армии, измотав и обескровив противника, перешли в решительное контрнаступление.
Среди геройски сражающихся красноармейцев были и те, кто еще недавно стоял на дальневосточных рубежах.
