Текст книги "Внимание: граница!"
Автор книги: Георгий Сырма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Банда Кзылбая
Не успели мы отдохнуть после боя, как часовой доложил, что со стороны соседней погранзаставы полным карьером скачет вооруженный всадник в казахской одежде. Казах подскакал ко мне, молодецки спрыгнул с лошади и протянул пакет.
– Кто вы такой? – поинтересовался я.
– Комсомолец на твоя застава. Моя везет пакет.
– Когда выехали с заставы?
– Один день за тобой.
– Не боялся ехать?
– Нет. Гора хорошо знаю. Винтовка есть – совсем хорошо!
В пакете было донесение Черепанова: «Сегодня мне стало известно, что очень крупная банда движется через гору Югантас, имеет намерение сделать налет на Сарканд. Я связался с начальником отдела ОГПУ Сарканда и направляюсь туда. На заставе оставлены пограничники Зинченко и три казаха-комсомольца. Не знаю, как нам удастся не допустить, банду в Сарканд…»
И вот мы снова в седле – спешим на помощь.
В селе куда мы заехали по дороге, учитель Саушкин и другие активисты предупредили нас, что неподалеку объявилась еще одна банда – Кзылбая, того самого толстяка, который когда-то приезжал ко мне с Омаром Оспановым и которого на другой день видел я на празднике в ауле. В убийстве Волкова Кзылбай не принимал участия и по делу о пропавшем конвое не проходил. И вот теперь…
Я был в раздумье: идти в Сарканд на помощь Черепанову или преследовать банду Кзылбая?
Эта проблема разрешилась сама собой. Явились посланные мной разведчики с рассказом об отряде Черепанова. Вот что они поведали.
Отправив мне донесение, Черепанов с отрядом пограничников и комсомольцев выехал спешным маршем в Сарканд. Вместе с отрядом ехали Мушурбек и Надя. Выросшая в казахских степях, девушка с детства ездит на лошади, привычна к долгим конным переходам. Бойцы-пограничники радовались ее соседству, старались пошутить, угодить ей. Счастливая Надя то и дело ловила тревожный взгляд лихого командира: не слишком ли усердствуют его бойцы, не вскружили ли они ей голову.
Когда отряд Черепанова прибыл в Сарканд, их встретил начальник отдела ОГПУ. Он уже принял меры для обороны города от бандитов, организовал отряды самообороны. Черепанов со своими бойцами взял под охрану мост – наиболее вероятное место нападения бандитов, которые должны были спуститься с гор. Замаскировали станковый пулемет и бойцов. Рядом с Черепановым примостилась Надя. Ружья у нее не было, но уйти в город она наотрез отказалась.
И вот на гребне горы показались первые басмачи.
– Внимание, – негромко передал по цепи Черепанов. – Лежать спокойно, не выдавать себя. Без команды огонь не открывать.
Банда лавиной хлынула с гор. С гиканьем и свистом басмачи устремились к мосту. Вот-вот они ворвутся на мост.
– Огонь! – командует Черепанов.
Пулеметная очередь и частые ружейные выстрелы слились в один общий звук. Ряды басмачей смешались. Несколько басмачей вместе с лошадьми кувыркнулись в воду. Кто-то уже поворачивал коней назад, другие продолжали скакать к городу. Третьи спешивались, прятались за убитых лошадей, открывали стрельбу по отряду.
Несколько раз бандиты бросались в атаку. Был убит пулеметчик Яковлев. В голову и грудь тяжело ранен Черепанов. Перевязав его, Надя взяла черепановскую винтовку и, укрепив по-казахски на рогатке, повела по бандитам прицельный огонь.
А когда басмачи, поняв, что городом не овладеть, стали отступать, Надя вскочила на коня и вместе с другими бойцами бросилась им вслед. Бандиты удирали, отстреливаясь. Вдруг Надя, судорожно сжимая поводья, ткнулась в гриву коня. Товарищ едва успел подхватить смертельно раненную девушку. Через несколько минут она умерла.
Пограничники, все жители города с почестями хоронили Надю и пулеметчика Яковлева…
Я рассказал бойцам о героической обороне Сарканда, о смерти Яковлева и Нади, о тяжелом ранении Черепанова, и мы поклялись быть стойкими, как они.
Итак, от Сарканда бандиты были отбиты, и нам нужно было идти на поиски Кзылбая и его головорезов.
Председатель волисполкома изыскал для нас шесть верблюжьих подвод, восемьсот литров воды, и отряд, пополненный активистами, двинулся в путь.
На второй день в степи мы увидели какие-то юрты. Саушкин, которого я взял в наш смешанный отряд начальником штаба, внимательно приглядевшись, сказал:
– А ведь это кочевка семьи Кзылбая. Я хорошо их знаю. Бывал у них.
– Я его тоже немного помню, – усмехнулся я. – Когда-то к ногам его бросил тушу, выигранную в «козла-кокпер».
– Это тоже неплохо, – задумчиво заметил Саушкин. – Как вы думаете, если поговорить с его сыном Али? Мальчику пятнадцать лет, он учился у меня в школе, перешел в пятый класс. Очень способный и трудолюбивый.
– Кто еще в семье у Кзылбая?
– Жены, дочери. Сын у него только один.
– Ну, что ж, товарищ начальник штаба, сделаем по вашей задумке. Пока они не испугались и не снялись с места, пошли в гости.
В просторной юрте нас встретили растерянно.
– Аман! – поздоровались мы.
Женщины испуганно опустили головы.
– Джелдас-начальник аман айтамен! Товарищ начальник «здравствуйте» говорит! – строго сказал мальчик, который находился тут же, в юрте.
– Аман, аман! – поспешно ответили женщины.
Приготовили нам чай.
Зная казахский быт, мы попросили женщин выйти, иначе мальчик не стал бы разговаривать серьезно.
– Али, почему вы кочуете без отца? – спросил я по-казахски.
Также по-казахски подросток ответил:
– Он далеко уехал. К себе не звал.
Саушкин, который лучше меня владел казахским, а главное, свободнее и увереннее говорил с мальчиком, взял разговор в свои руки:
– Я слышал, твой отец собрал банду. Как же так? Умный, а войну затеял.
Али насупился, опустил глаза.
– Ты честный парень, Али, – продолжал Саушкин. – Книги читаешь, учишься. Скажи мне, разве хорошо поступает твой отец?
– Сын не может осуждать отца.
– Осуждать нельзя, но свое мнение сказать можно.
– Что сказать? – молвил мальчик. – Нечего сказать. Все ясно. Мать думает, сестра думает и я думаю – напрасно, отец все это затеял. Как Советская власть решила, так и будет. Только себя загубит, а ничего по-своему не сделает. Но отец сына не станет слушать.
– А может, и станет, Али? Может, и он кое-что уразумел за это время. Бандитская жизнь не сладкая. Да и понял он, наверное, – сколько волк ни разбойничай, его все-таки поймают. И тогда уж пощады не будет. Куда он уйдет? Степь, велика, но и в ней долго не спрячешься.
– Ты верно говоришь, товарищ учитель. Но теперь уже поздно, теперь уже отцу назад дороги нет.
– Если он честно распрощается с разбоем, распустит свою банду, Советская власть может его и простить, – вмешался я.
– Джелдас-начальник правду говорит? – спросил Али учителя.
– Да, Али. Мальчик задумался.
Учитель продолжал:
– Али, пригласи свою мать и расскажи ей. Юноша вышел и вернулся с матерью.
Он пересказал ей наш разговор. Слушая его, мать то и дело вытирала шелковой косынкой слезы.
– Это верно, – повторяла она. – Куда нам идти? Куда скрыться? Зачем мой муж и господин сделал такое?
Али заговорил с матерью быстро и горячо, так что я перестал его понимать. Потом он обернулся ко мне с горящими щеками:
– Если отец распустит банду, Советская власть простит его, не станет расстреливать?
– Советская власть тому, кто осознал свои ошибки и добровольно возвращается к честной жизни, многое прощает..
– Это я знаю, – кивнул Али. – Советская власть справедливая. Весь народ должен быть счастливым и богатым, и баи не должны этому мешать.
– Я напишу твоему отцу письмо, – предложил Саушкин. – Если он послушается, вернет скот и распустит банду, ему ничего не будет. Зачем нам проливать кровь друг друга – это только на руку нашим врагам.
– Пожалуйста, товарищ учитель, сделайте так!
Когда мы прощались, Али сказал:
– Я сегодня же поеду искать отца.
– Желаем тебе удачи. Поспеши, Али. Потому что мы тоже ищем твоего отца, и, если он не сдастся, будем с ним биться насмерть.
Через четыре дня пути, как мы ни экономили, у нас почти не осталось ни табака, ни хлеба.
До станции Балхаш было не меньше ста километров. Однако среди казахов мне удалось найти человека, который знал другой путь.
– Есть короткая верблюжья тропа, – сказал он. – Но всем отрядом по ней не пройти.
Оставив отряд на месте, отправились на станцию Балхаш впятером: наш проводник-казах, два коновода, Саушкин и я. Через девять часов мы были на станции.
Из кабинета оперуполномоченного ОГПУ я связался по телефону с Ковалевым. Услышав мой рапорт, Ковалев несказанно удивился:
– Постой, ничего не пойму! Откуда ты мне звонишь?
– Со станции Балхаш, товарищ начальник.
– Невероятно! Твои кони, что, по воздуху летают?
– Да. Хороший проводник заменит самолет, товарищ начальник!
Доложил, что отряд остался без хлеба и табака. Ковалев тут же отдал распоряжение выделить нам табак, хлеб, сахар, крупу и машину для доставки провизии отряду.
Тот проводник, что привел нас, знал только верблюжьи тропы. Пришлось искать нового, который знал дорогу для машины. Коноводы с первым проводником отправились назад по старой тропе. Саушкин, я, шофер и новый проводник двинулись другой дорогой.
Мы проехали уже полпути, когда увидели скачущих нам навстречу вооруженных казахов.
– Что делать? – спросил встревоженный шофер. – Развернуть машину назад нельзя – дорога узкая, застрянем в песке.
– Может, остановимся? – спросил и Саушкин.
– А знаете, – сказал я, – давайте поедем потихоньку навстречу… Ну, товарищ Саушкин, если меня убьют, убейте и вы хотя бы парочку!
Не снимая оружия, казахи подъехали к нам.
Я вышел из машины:
– Куда вы едете?
– Мы ищем начальника, который границу сторожит! – сказал один из них.
– Я начальник, который границу охраняет. А кто вы такие и зачем вам нужен начальник?
– Кзылбай послал нас тебя искать. Он ждет тебя в ауле недалеко отсюда.
– Зачем? Хочет убить? – усмехнулся я.
– Нет, убивать не будет. Хочет говорить.
– Ну, что будем делать? – спрашиваю Саушкина.
– Надо, наверно, ехать. Убить бы и сейчас могли…
– Товарищ начальник, не езжайте в аул, – вмешался шофер, – заманят и уничтожат. Таких случаев уже сколько было! Лучше вернемся на станцию. Пусть туда Кзылбай приезжает.
Но я все-таки решил ехать в аул: как говорится, или грудь в крестах, или голова в кустах.
В небольшом ауле нас встречал сам Кзылбай и с ним человек шестьдесят. Однако у юрты он сделал знак, и внутрь с нами вошли только десять человек.
– Ты звал меня, почтенный Кзылбай, – начал я. – Говори же, какое у тебя ко мне дело: меня ждут пограничники.
Кзылбай молчал, опустив голову.
– Идти чужой дорогой трудно, – промолвил он, наконец. – Может, ты покажешь моей дороге свое чистое сердце.
– Я к твоим услугам, Кзылбай.
– Я тебя знаю, джелдас-начальник. Ты хороший джигит и честный человек, и ты скажешь мне правду.
– Да, Кзылбай, я не буду тебя обманывать.
– Ко мне приезжал мой сын с письмом. Там было написано: «Найди начальника границы Сырма, он тебе поможет. Распустишь банду – помилуют». Разве это правда, что меня еще могут простить?
– Это правда. Твоя судьба пока еще в твоих руках, Кзылбай. В революцию много людей ошибалось. И если они честно признавали и исправляли свои ошибки, Советская власть им прощала. У тебя много скота, но у тебя темный ум. Ты держишься за свой скот, а не думаешь о сыне. Твой сын Али – умный мальчик. Советская власть даст ему возможность учиться и не быть темным, как ты, но ты из-за своего скота готов погубить будущее своего ребенка. Если вы сдадите оружие, отдадите награбленное и разойдетесь по домам, Советская власть вас простит, хотя за ваши дела нужно было бы вас расстрелять.
На этот раз я говорил по-русски, надеясь больше на перевод Саушкииа, чем на свою речь.
И меня, и Саушкина Кзылбай слушал очень внимательно, приговаривая:
– Моно… Моно… Моно…
Когда мы кончили нашу речь, Кзылбай долго сидел, закрыв глаза. Потом сказал:
– До утра буду смотреть.
Ночью мы с Саушкиным не спали, гадали, чем все это кончится: если решит сдаться – хорошо, если нет – убьет, пожалуй, нас, чтобы время выиграть.
Утром Кзылбай пришел и сказал:
– Я согласен.
Мы с Саушкиным облегченно вздохнули.
Кзылбаевцы сдали скот и оружие и разошлись кто куда. Кзылбай поселился в Тарбагатайском районе и впоследствии стал хорошим колхозником. Его сын Али закончил школу, уехал учиться в Ташкент. Слыхал я, что он работает инженером-строителем в Алма-Ате. Там же живет и Саушкин, прекрасный человек, с которым после ликвидации банды Кзылбая пришлось мне расстаться.
Черепанов, поправившись, вернулся в часть, только стал он суровее и молчаливее.
– Ну что же делать, – пробовал я его утешать. – Может быть, еще полюбите хорошую девушку.
– Может быть, – пытался он улыбнуться мне в ответ. – Только такой, как Надя, мне уже не встретить.
Отдельный дивизион маневрирует
В 1931 году меня назначили командиром и комиссаром отдельного оперативного дивизиона войск ОГПУ. Собственно, дивизиона еще не было. Я должен был сформировать его в городе Кзыл-Орде из бойцов пограничных частей Казахстана.
Ко мне прибыли командиры Клигман, Митраков, Дженчураев. Все трое были молоды, энергичны, не первый год в пограничных войсках. У Клигмана Петра Борисовича, кроме того, за плечами была гражданская война – шестнадцатилетним мальчишкой он уже был пулеметчиком в отряде. Клигман прибыл в дивизион в качестве политинструктора. Он оказался одним из тех работников, у которых слово неотделимо от дела, и владел оружием так же смело и хорошо, как словом.
Но тогда я особенно обрадовался Джаманкулу Дженчураеву. Киргиз по национальности, он прекрасно знал казахский язык, психологию и быт кочевников. Именно такой командир был нужен мне. Наш успех в борьбе с басмачами зависел не только от результативности боевых действий, но и от умелой, терпеливой разъяснительной работы среди кочующего населения, запуганного и обманутого пропагандой баев. Дженчураев умел разговаривать с людьми свободно и просто. И казахи, и наши бойцы любили этого высокого, смуглого, веселого командира.
Моему дивизиону было поставлено задание – предотвратить угон за границу огромного количества скота.
Мне предстояло еще раз столкнуться со ставленником английской разведки Калием Мурза-Гильды. Так и не разыскав атамана Анненкова, Мурза-Гильды сам возглавил отряд басмачей, объявив себя командиром белой армии.
По нашим данным, в его отряде было человек тридцать пять – сорок. Мы знали также, что, собрав скот в районе озера Балхаш, отряд должен двигаться через пустыню на плато Устюрт, затем на Красноводск и далее через персидскую границу. Но где в настоящее время находится банда, ушла ли она от озера Балхаш – у нас данных не было.
Я вспомнил, что банда, отброшенная от стен Сарканда, тоже ушла к озеру Балхаш. Туда же двигался со своими басмачами и Кзылбай. Возможно, подумал я, все это звенья одной цепи… Мой дивизион не был еще полностью сформирован – прибыло пока только пятьдесят два пограничника. Но, поскольку банда Калия Мурза-Гильды, по сведениям, не была велика, я решил выступать, не теряя времени.
По плану управления пограничной охраны Казахстана наш дивизион должен был двигаться из Кзыл-Орды в район озера Балхаш. Но что если банда уже тронулась в путь? Тогда я рисковал оказаться у нее в хвосте. От Кзыл-Орды до плато Устюрт самое малое – сорок дней трудного пути через громадную безводную пустыню. Целесообразнее было не догонять, а дать банде встречный бой, и я решил перебросить дивизион поездом до Уральска, а оттуда спуститься речным пароходом в Гурьев и, таким образом, пересечь путь басмачам.
На пятый день пути мы подъезжали морем к городу. В тот же день меня принял начальник окружного отдела ОГПУ.
– По нашим данным, – сказал он, – банда басмачей имеется на плато Устюрт. Но есть банда и недалеко отсюда, на реке Эмбе. Она хочет поджечь нефтяные вышки Доссора.
На следующий день разведка под командованием Дженчураева выехала в Доссор. Однако стоило пограничникам появиться в Доссоре, как бандиты ушли из этого района. Сто пятьдесят километров проехала разведка по следам басмачей – местам стоянок, вскопыченной земле, но так и не настигла их. Жители аулов и кочевок сообщили, что банда в пятьдесят человек ушла в сторону Аральского моря.
«А что если они заманивают дивизион, сковывают, отвлекают его от основных сил?» – подумал я. Несколько дней потребовалось мне, чтобы уточнить обстановку. Я оказался прав в своих предположениях. Отдельные группы басмачей были замечены не только в Доссоре, но и в районе Жилой Косы. Но основной отряд во главе с Калием Мурза-Гильды, отвлекая нас мелкими бандами, продолжал двигаться в направлении озера Сам.
Судя по всему, дело замышлялось серьезное, речь шла не о десятках, а о нескольких сотнях басмачей. Нужно было еще и еще раз продумать, где и как встретиться с ними. Если мы начнем вести преследование через Доссор, нам физически не под силу будет догнать основные силы противника: переход через безводные пески вымотает бойцов и коней, да и для того, чтобы обеспечить дивизион на время пути продовольствием, а коней – фуражом, потребуется не меньше ста подвод, что сильно замедлит наше продвижение.
И опять я решил идти наперерез басмачам.
Майским утром, погрузившись на старенькую шхуну, наш дивизион двинулся из Гурьева в форт Александровск (ныне форт Шевченко). Бойцы расположились на палубе, радуясь возможности отдохнуть, написать письма домой, починить одежду. Я подошел к группе солдат, которые горячо спорили о чем-то:.
– Вольно, вольно. О чем беседуете, ребята?
– Да вот, товарищ комдив, правда или брехня, не знаем, а только говорят, что басмачей чуть не тысяча.
– Посмотрим. Сколько бы ни было, все равно придется их бить.
– Как же, если нас и сотни нет, а их несколько сот?
– Ну, что ж. В гражданскую войну и не такое бывало. Помню, под Киевом мы с пятнадцатью хлопцами четыреста петлюровцев взяли.
– Да ну!
– Вот вам и «да ну». Смекалка на войне очень нужная штука…
– Расскажите, товарищ командир!
– Было это осенью девятнадцатого года, – начал я. – Наш полк отступал к Киеву. А положение такое, что, отходя от белогвардейцев, мы в любую минуту могли натолкнуться на петлюровцев.
Как-то вечером меня вызвали в штаб полка.
– Смотри, Георгий Иванович, – сказал мне комполка Федченко, разворачивая передо мной карту, – вот в этом селе на нашем пути находится какая-то часть. Возможно, петлюровцы. Может, кто другие. Нужно разведать, кто они такие. Возьми человек пятнадцать надежных хлопцев, пулемет – и в дорогу. Сам увидишь, как и что, по обстоятельствам.
Доехали до села без приключений. С краю у дороги приглядел я плохенькую хатенку. Мы умели уже распознавать, в какие двери можно стучаться. Если во дворе сена нет, да и скотиной не пахнет, если во дворе стоит крытая соломой халупа – здесь красным бойцам всегда скажут правду и помогут.
Постучал я в хатенку – вышел старик бородатый:
– Шо вам трэба?
– Здравствуйте, папаша! – поприветствовал я. – Хто е в сели? Якись посторонние е?
– Якись солдаты е, – ответил старик, с любопытством разглядывая меня и моих попутчиков.
– Червони чи били? – спросил я.
– Казалы, чи петлюривци, чи що!
– А много их?
– Я нэ знаю, скильки, но богато.
– А де воны зараз?
– Воны там дэсь в сели!
– А вы зможете нас провести?
– А чого ж не зможу? Ось зараз одягну свитку и пидемо.
Спешились мы, лошадей оставили коноводам. Остальные бойцы разделились на две группы и пошли с двух сторон улицы по-над забором.
Впереди заметили огонек.
– Что там? – шепчу старику.
– Шось мае буде, – пожимает он плечами.
Подошли ближе. Видим: посреди площади большой дом.
– Сильска рада, – шепчет мне старик.
Из нескольких окон на площадь падает свет.
Подобрались еще ближе. На окне коптилка. А где же часовой? Сколько ни вглядываюсь, ничего, кроме пня, у дома не вижу. Только когда «пень» шевельнулся, понял я, что это и есть часовой. Оперся о стену дома и спит. Подзываю двух бойцов – Шорника и Голубева: «Пойдете со мной, остальным быть снаружи, наготове». В окно видно два станковых пулемета и человек пятнадцать спящих у стола. Значит, это сторожевая застава. Ничего себе сторожа, храпят, аж на улице слышно.
Я по опыту знаю, что с сонным человеком, да еще если он до этого переход порядочный сделал, да еще если он не спал несколько ночей подряд, можно сделать все, что угодно. Шепчу Голубеву:
– Снимешь часового, и чтоб ни звука!
А Голубев редкостный был силач, я всегда брал его с собой на самые рискованные операции.
Подкрадываемся. Часовой, обхватив винтовку, все также спит. Резким ударом в солнечное сплетение Голубев лишает его голоса, Шорник затыкает часовому рот кляпом. Пробираясь к столу, я нечаянно смахнул шапку со спящего петлюровца. И вот что значит сон! Тот чертыхнулся, открыл глаза, но сообразить ничего не мог.
– Дай мою шапку! – бормочет.
– Возьми! – говорю я, протягивая шапку.
Натянув шапку, петлюровец снова падает головой на руки, спит. Между тем Шорник и Голубев уже овладели пулеметами. Тогда я кричу:.
– Спокойно! Ни с места!
Петлюровцы проснулись, схватились за оружие.
– Бросить оружие! – ору я. – Перестреляем к чертовой матери!
Вдруг слышу от двери голос нашего проводника:
– Не турбуйтесь, хлопци, бо их дуже богато!
– Сдавайтесь! – ору. – Не то хуже будет! Руки вверх! Оружие побросали, подняли руки. На ходу провожу «политбеседу»:
– За кого воюете? Петлюра продавал Украину немцам и снова ищет, кому бы продать. А вы такие же рабочие и крестьяне, как и мы! Кроме как от Советской власти, нет и не будет трудовому народу ни от кого помощи! Опомнитесь, не то потом поздно будет.
Оружие вынесли на повозку во двор. С пленными оставили двух часовых. А сами стали думать, что делать дальше. Спрашиваю у старика:
– Где еще петлюровцы?
– Кажуть, що в клуби.
– Сколько их там?
– Мабуть, пилсотни, а мабуть, и сотня.
– Что делать будем? – говорю своим. – Двадцать петлюровцев мы уже взяли, с оружием и двумя пулеметами. Обстановку разведали. Будем возвращаться или как?
А старик вдруг:
– Що вы, хлопци, робыте? Двадцать взяли и цих визьмем! Я вам допоможу!
А я и сам уже думаю: «Чем черт не шутит, рисковать, так до конца».
Взял с собой, только Голубева.
Часовой возле клуба:
– Стой!
А я так спокойно отодвинул его штык:
– Дайте дорогу!
Вошел в длинное душное помещение и, честно говоря, обомлел – тут уж не пятьдесят, не сто, а все триста человек спят. Однако иду, и Голубев за мною топает. Петлюровцы зашевелились, попросыпались. «Кто такой? – кричат. – Чего надо? Это что еще за морды?»
– Спокойно! – кричу я. – Обращаюсь к вам от имени трудового народа! Вас Петлюра продал! Вспомните, что творили немцы! Подумайте, что делают белогвардейцы! Грабят, насилуют! Решайте, пока не поздно, на чьей вы стороне!
– Чего смотрите! – заорал кто-то, – Стреляй их! Это большевики!
А в это время на пороге опять наш старик.
– Хлопци! – кричит. – Их всих уйма! Тысяча. Здавайтэсь, хлопци, поки ще цели!
– Товарищи! – подхватываю я. – Вы окружены батальоном пехоты и эскадроном конницы. Сопротивление бесполезно! Я вам гарантирую жизнь. Мы знаем, что сейчас многие ошибаются! Мы не собираемся проливать кровь! Мы не немцы, которые в Херсоне полсотни женщин и детей сожгли. Мы армия рабочих и крестьян!
– Да виткиля ты взявся? – вдруг слышу откуда-то сзади.
– Оттуда же, виткиля и ты. – Тебя матка родила – и меня матка родила!
А старик снова:
– Хлопци, здавайтэсь, бо их ще богато!
Поднялся переполох. Кто-то опять кричит:
– Это большевистские агитаторы! Снимай их!
А другие:
– Послухайте его!
– Слушайте! Слушайте!
Вбегает Шорник:
– Какие распоряжения будут?
– Пока не стрелять!
– Есть!
– Имейте в виду, – говорю я, – что я и своей жизни не пожалею, погибну вместе с вами, но все, кто не сдадутся Красной Армии, будут уничтожены орудийным огнем. – Но лучше по-умному – осознать свои ошибки и сдаться!
– Чего он нам об уме толкует! Нам и своего достаточно! – крикнул все тот же голос, что убеждал «снять» нас, но что-то на этот раз никто не поддержал его.
– Один старик, – говорю я, – тоже считал себя очень мудрым. Есть притча такая.
– Да что он нам сказки рассказывает?
– Нехай! Послухаем!
– Этот старик, – говорю я, – объехал весь свет, всю мудрость решил в одну макитру собрать. Долго ходил он по свету со своей макитрой и наконец вернулся домой. «Здесь, – говорит сыну, – вся мудрость мира! И вся она теперь у меня! Смотри, сын, куда я ее спрячу – на самое высокое дерево». Полез старик на дерево прятать свою макитру, держит ее перед собой, а она ему мешает лезть. Вот сын возьми да и скажи: «Батя, а вы макитру-то на спину повесьте, вам легче будет подниматься!» Услышав мудрый совет, старик растерялся. «Как же так, – говорит, – а я думал – всю мудрость мира собрал!» Сказал так и бросил свою макитру об землю. «Видно, – говорит, – всю мудрость собрать нельзя!» Вот так и ваши вожди считают, что они мудрее всех, а вся их мудрость битой макитры не стоит. Не мешает и вам послушать – мудрый совет, как этому старику! Сегодня вам как раз такой случай представился.
– Дело он говорит! – закричали и тут, и там.
А я:
– Разрешите ваши возгласы считать за согласие. Складывайте оружие в угол!
А сам вполголоса Голубеву:
– Найди подводы, гони немедленно сюда!
– Красноармеец Шорник! – командую громко. – Идите к командиру батальона и командиру эскадрона и скажите, чтобы снимали окружение! Бойцы петлюровской армии осознали свою ошибку и постановили идти с трудовым народом и бить белогвардейскую сволочь!
Через полчаса мы нагрузили три подводы и отправили в штаб полка вместе с донесением.
– Из помещения не выходить! – скомандовал я пленным. – Через двадцать минут тронемся в путь.
Вышел во двор. Вытер пот.
– Ну что, – говорю старику, – все, что ли?
– Ще е, – улыбается мой провожатый. – В сторожци офицеры сплять. Цих мало – чоловик тридцять.
«Вот черт, – думаю. – Это потруднее дело. Офицер – не простой солдат, притчу слушать не будет. Здесь надо крепко рисковать жизнью. Может, не связываться? Да и хлопцев всего ничего осталось: двое с подводами, двое в раде с пленными пулеметчиками, трое клуб охраняют».
– Что будем делать? – спрашиваю ребят.
Хлопцы тоже что-то засомневались.
– Эх, вы! – говорит старик. – Вы взяли чотириста чоловик, а тридцять не визьмете?
Переглянулись мы с хлопцами, а старик опять:
– Я трохи поможу! Коло вас сам молодым зробився! Пишлы!
Двинулись мы снова в том же порядке: Голубев, Шорник, я, сзади старик и остальные ребята.
– Учтите, – говорю, – что мы можем наткнуться на часовых. Постарайтесь, чтобы без выстрела.
Однако на этот раз без выстрела не обошлось. Сваленный ударом Голубева в висок, часовой успел выстрелить. Я вскочил в сторожку, за мной – старик. И прямо от порога выпалил:
– Нэ порить горячку! Бо вси ваши хлопци сдалыся. Винтовки, шоу ных булы, зараз кынули. Червоных тыщи!
– Именем революционного закона, – крикнул я, – вы все арестованы! Сдать оружие! Сопротивление карается расстрелом!
Офицеры стали бросать револьверы и шашки на стол. Один было рванулся выстрелить – Голубев смял его ударом.
Арестовал я офицеров. Сам вышел во двор и задумался: «Как теперь пленных вести в штаб полка? Их чуть ли не четыреста, а нас всего тринадцать человек…» Но надо было торопиться, до рассвета оставалось часа два, не больше. При свете петлюровцы могли опомниться, оглядеться, даже безоружные, они могли справиться с нами. Решили офицеров вести отдельно под усиленным конвоем. Вызывали их по одному, как бы для оформления списка, и связывали руки. Отправили их первыми. А следом, получасом позже, повели остальных.
Между тем наш обоз с оружием уже прибыл в полк. Комполка выслал нам на подмогу взвод красноармейцев.
В штаб полка прибыли благополучно, когда уже рассветало. Петлюровские офицеры, разобравшись, наконец, что произошло этой ночью, буквально плакали от стыда. С ними у нас особый разговор был, а солдат всех распустили. Многие из них вступили в наш полк…
Красноармейцы отдельного гурьевского дивизиона слушали меня с огромным интересом.
– Вот так, – закончил я свой рассказ, – главное, верно уметь все рассчитать и не робеть.
– А все-таки, ну хоть немного испугались вы, товарищ комдив, когда вошли в сарай, а там врагов сотни?
– Оторопел на минуту, это верно. А потом понял: ведь это ж сонные люди. Крикни им сейчас: «Землетрясение!», и они с ног попадают. Дайте мне сейчас тысячу людей сонных, я их с тремя десятками бойцов в плен возьму!
– Товарищ командир, ну там вы на сон рассчитывали, а с басмачами какой у вас будет расчет?
Бойцы рассмеялись над вопросом товарища:
– Это ж военная тайна, Чурин! Командир тебе не станет докладывать.
Рассмеялся и я:
– Подождите еще немножко, Чурин. Встретимся с басмачами, тогда я расскажу, на что надо расчет делать!
Наша шхуна тем временем, натужно пыхтя, шла своим курсом.
Подходя к Батурино, мы увидели на горизонте какие-то развалины. Бойцы столпились на палубе:
– Смотрите, смотрите, замок какой-то!
Матросы объяснили, что это остатки казармы, которая была в форту Александровске еще при ссыльном поэте Тарасе Шевченко.
Александровск оказался небольшим рыбацким городком, похожим на деревню – весь в песках, без тротуаров и улиц. Садик, посаженный ссыльным поэтом, был единственной зеленью в городе, да и та наполовину выгорела.
В Александровске к нам присоединились члены республиканского правительства товарищи Асылбеков и Мендешев, начальник особого отдела республики товарищ Белоногов, а также оперативные работники Фетисов Александр Ильич и Попов Владимир Иванович. Фетисов хорошо знал эти места, под его руководством недавно был раскрыт крупный контрреволюционный заговор, подготавливавший восстание и отторжение бывшего Адаевекого округа, Каракалпакии и Туркмении от СССР. В этом заговоре, как и всюду в Средней Азии, главную роль играла английская разведка.
Вместе с Фетисовым и Поповым отправились мы в районный отдел ОГПУ. Однако и там не было сведений о численности банды. Известно было только, что в настоящее время главные силы басмачей с огромными стадами подходят к озеру Сам.
Нужно было идти наперерез басмачам. Они не могли, перегоняя большие массы скота, миновать единственный, в радиусе восьмидесяти-девяноста километров, питьевой колодец Бусага. От озера Сам до этого колодца двести с лишним километров, от нас – около трехсот. Но скот движется медленно, и мы должны сделать все, чтобы опередить их. Теперь главное зависело от того, кто раньше выйдет к Бусага, ибо сражение в пустыне – это борьба за колодец, и побеждает тот, кто его отстоит.
Нам предстояла нелегкая задача – сделать громадный переход по песчаным барханам в пятидесятиградусную жару, когда в песке за шесть-семь минут испекается яйцо.
Решили двигаться ночью, а днем отдыхать. Заготовили тридцать баранов и тридцать турсуков[11]11
Трех-, четырехведерные мешки из бараньей или козьей шкуры.
[Закрыть] воды. Проверили боевое снаряжение.
