Текст книги "Внимание: граница!"
Автор книги: Георгий Сырма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
Кым утрюк айтамен?[1]1
Кто врет?
[Закрыть]
Однажды, уже после случая с большой контрабандой, я спросил Мушурбека:
– Ты ведь, кажется, знаешь Касымбая?
– Я его знаю, – хмуро сказал Мушурбек.
– Я слышал, он тоже занимается контрабандой?
– Он очень часто бегает за границу. Оттуда привозит чай, мату[2]2
Материя, ситец.
[Закрыть] и наживается.
– Его можно поймать?
– Его нельзя поймать. Он очень хитрый. Сам не продает товар, отдает помощникам. Близко не продает – далеко увозит. Следы свои, как лисица, прячет.
– И ты тоже не мог бы помочь поймать Касымбая?
– Я мог бы, но я этого не сделаю.
– Может, ты любишь богачей? – улыбнулся я.
– Я всех богачей построил бы и считал: один, два, три – и стрелял. Тогда тучи растаяли бы, и солнце людям улыбнулось. А Касымбая стрелял бы первого.
– Почему же ты не хочешь помочь поймать его?
Мушурбек помолчал.
– Помнишь, – сказал он, – ты спрашивал о девушке, которую я люблю? Ее зовут Зайсан. Она младшая жена Касымбая. Ей одной говорит Касымбай, куда прячет товары. Ей одной и аллаху поверяет он тайны. Она любит меня и скажет все, что знает. Но, если я выдам Касымбая, он убьет Зайсан. Если сам не сможет, то его родные все равно Зайсан убьют.
– Ты говоришь, он поверяет свои тайны только Зайсан и аллаху? Он что – очень верит в аллаха?
– Другого такого мусульманина нет и за двести километров.
– Это хорошо… Скажи, ты мне веришь, Мушурбек?
– Я тебе верю, как отцу.
– Если так, то узнай, когда в следующий раз Касымбай привезет контрабанду. Узнай у Зайсан, где он спрячет товар. Я сделаю так, что с головы твоей любимой и волос не упадет.
– Пусть будет так. Я тебе верю, начальник.
Не прошло и трех недель, как Мушурбек сообщил мне, что Касымбай уехал в Китай и велел Зайсан подготовить яму в загоне, где стоят овцы.
– Ну, что ж, – сказал я Мушурбеку, – аллах поможет нам поймать Касымбая.
– Что ты говоришь, Сырма-ата, – удивился Мушурбек. – Разве пограничники верят в аллаха?
– Подожди, Мушурбек, после поймешь.
Прошла еще неделя, и Мушурбек сообщил, что Касымбай вернулся и спрятал в приготовленной яме два мешка чаю и пять мешков мануфактуры. На другой день я отправился к Касымбаю, С собой взял двух пограничников: Калатура и Подреза – оба сообразительные, энергичные и большие любители приключений.
– Что бы я ни делал, – говорю – не удивляйтесь. Если нужно будет, повторяйте за мной все, что скажу. И боже вас упаси ухмыльнуться!
Встретил нас у своей юрты сам Касымбай. Приказал одному батраку напоить и накормить наших лошадей, другому – зарезать молодого барана. Резали барана прямо в юрте, на наших глазах. Согласно обычаю, перед тем как резать, мы должны были благословить барана на убой. Все это я проделал с величайшей серьезностью. На предложение благословить ответил принятой формулой:
– Кудай аллах окпер![3]3
Да благословит аллах!
[Закрыть] – И протянул над бараном ладонь. Калатур и Подрез приняли молитвенную позу – сложили руки перед грудью. После моих слов барана зарезали и бросили в котел. Жены бая принялись готовить бешбармак и плов. Тут же была Зайсан, небольшая, круглолицая женщина, с двумя длинными черными косами и монистами из монет. Рабская жизнь у бая еще не приглушила юного ее оживления, оно сказывалось и в легкой походке, и в быстром взгляде, брошенном в нашу сторону.
Жены бая сами пробовать кушанье не имеют права. Когда они считают, что кушанье готово, дают отведать его главному гостю. Я попробовал, сказал:
– Джахсы. Хорошо!
Через пять минут хозяин преподнес мне на большом блюде голову барана и лучший кусок мяса.
После еды поговорили о том о сем, затем я обратился к Касымбаю:
– Был мне слух, что ты ходил в Китай за товаром.
– Кто тебе сказал? – насторожился бай.
Я выдержал паузу, понизил голос:
– Аллах айтамен[4]4
Бог сказал.
[Закрыть].
Касымбай насупился:
– Разве ты мулла, чтобы бог с тобой разговаривал?
– Аллах айтамен, – важно повторил я.
– Не мог этого сказать тебе аллах. Твой бог неправду сказал.
– Сейчас посмотрим. Я вынул из ножен клинок, подкатил глаза под лоб и зашептал какую-то тарабарщину, прикладывая руку к груди. Подрез и Калатур тоже закатили глаза. Затем я громко сказал:
– Кудай аллах окпер! – И протянул вперед саблю. – Идем! – сказал я решительно Касымбаю. С некоторой опаской Касымбай двинулся за мной.
Выйдя из юрты, я поднял клинок над головой. Медленно клинок «наклонился» в сторону небольшой сопки.
– Касымбай, – сказал я строго, – бог говорит правду. – И зашагал к сопке. Взволнованно покряхтывая, Касымбай шел за мной.
На сопку поднялись молча. На вершине я повторил сцену: снова поднял над головой саблю, и медленно она «наклонилась» в сторону юрты.
– Аллах говорит правду, – повторил я.
Вдруг старик захихикал:
– Был в юрте. Гостил. Какой товар видел? Хи-хи-хи. Не найдешь, что платить будешь?
– Договоримся. Не откажусь. Все сполна отдам.
– Слава аллаху! Слава аллаху!
Мы уже были на полпути к юрте, когда я снова остановился и снова поднял клинок над головой. Склонившись, на этот раз клинок «указывал» путь к загороженной овчарне. Касым-бай заметно заволновался.
– Куда смотрит клинок? – строго спросил я у красноармейцев.
– К загону, товарищ начальник.
– Там овцы. Какой товар?! – засуетился Касымбай.
– Сам не знаю. Аллах показывает путь.
– Не мой путь! Почему аллах говорит?
По овчарне я ходил довольно долго. Клинок мой как бы колебался. Но вот он стремительно выпал из рук и воткнулся в землю.
– Здесь копайте! – сказал я пограничникам.
– Ай, налай, налай, – запричитал Касымбай. – Куда смотрел аллах? Зачем меня предал? Да, джелдас-начальник, твой бог сильнее. Мой аллах совсем ослеп и оглох. Я молил его, но он меня не услышал. Правильно твой бог сказал – здесь зарыт товар: два мешка чаю и пять мешков маты. Слушай, джелдас-начальник, служба службой, а дружба дружбой (последние слова он неожиданно сказал по-русски так, что мои пограничники даже копать на минуту бросили), продадим товар, поделим деньги, кому плохо?
– Хитер ты, Касымбай! Я Советской власти служу, а не карману!
– Что сделает Советская власть Касымбаю?
– Товар заберет, штраф уплатишь. Вперед тебе наука!
– Ай, налай, налай!
…Мушурбек пришел ко мне через несколько дней. Невеселый.
– Что грустишь, – попробовал я его развеселить. – Пощипали мы Касымбая. И Зайсан твоя цела и невредима. Все аллах сделал, как я тебе обещал. Хорошая девочка Зайсан – веселая, красивая.
Вместо ответа Мушурбек запел. Пел он долго, и я терпеливо слушал:
– Когда я увидел тебя, ты была еще совсем девочка, но уже и тогда ты была всех красивее, так что звезды и луна завидовали тебе. И чем больше ты вырастала, тем прекрасней становилась. Однажды я догнал тебя и спросил: «Тебе приятно смотреть на меня?» И ты, опустив глаза, сказала:
«Да, мне хорошо на тебя смотреть»[5]5
Так объяснялись казахи в любви.
[Закрыть]. Но вот Касымбай заплатил большой калым, и тебя отдали за него. «Тебе хорошо смотреть на него?» – спросил я тебя, и ты ответила: «Мне очень плохо смотреть на него». Но он заплатил большой калым, и ты стала его младшей женой. Зачем ему жена, старому и жирному? Но он богатый, и у него четыре жены. Если он захочет пятую, то скажет слово своим батракам, – и они украдут ему девушку. Я думал, Советская власть посадит Касымбая в тюрьму. Но Советская власть с него только штраф взяла. Советская власть взяла с Касымбая штраф, но у него все равно много денег, и скота, и батраков. Я говорил тебе: «Зайсан, давай убежим!» Но ты сказала: «Я боюсь, он найдет меня где угодно, и убьет, и тебя убьет». Скажи мне, джелдас-начальник, когда этому придет конец и когда Советская власть расправится с богачами?!
Он закончил песню и сидел, покачиваясь, прикрыв глаза.
– Подожди, Мушурбек, – сказал я, откашливаясь, немного смущенный тем, что говорю, а не пою. – Подожди, Советская власть долго терпеть богачей не станет.
В поисках пропавшего конвоя
Осенью 1928 года по окончании двухгодичных курсов я вернулся в свой пограничный отряд. Меня назначили начальником новой погранзаставы. Перед моим отъездом туда начальник отряда подробно ознакомил с обстановкой:
– Пока вы были на курсах, у нас, в Казахстане, началась конфискация скота у наиболее крупных баев. До средних и мелких баев мы пока не добрались, но они уже зашевелились. Есть данные, что готовятся крупные откочевки скота за границу. Нужно не допустить этого.
– Насколько я знаю, в районе нашей заставы есть только один удобный проход за границу, – вспомнил я.
– Да. Но до того места от вас неблизкий путь. Застава ваша, к сожалению, отстоит далеко от границы. Нужно быть очень бдительными. Не исключено, что вам придется столкнуться с бандой Анненкова. Мне известно, что сам атаман был арестован. Однако о том, что его судили и расстреляли, не знают ни в аулах, ни за границей.
– Да, мне говорили об этом.
– Возможно, Анненкова ищут или будут искать. Он ведь был на службе у иностранных хозяев.
– Я понимаю.
– Но прежде всего вам придется разобраться в очень странном случае пропажи пограничников вашей новой заставы – Волкова и Абдулина. Они конвоировали двоих китайских солдат на границу – и все четверо бесследно исчезли. Вот уже почти четыре месяца их ищут совершенно безрезультатно. Вы же понимаете, два пограничника – это не иголка! Не стесняйтесь советоваться с нами, держите нас в курсе всех ваших дел. Заставу вы принимаете нелегкую. Прежний начальник часто болел. Возможно, многое придется наверстывать. Ну, да вы не новичок в Казахстане! Желаем успеха!
Мне предстояло дней пять, а то и шесть добираться до заставы. Всю дорогу у меня не шли из головы эти бесследно пропавшие четверо человек. Такое в практике у пограничников почти не случается. По дороге я не раз останавливался в караван-сараях, много разговаривал с казахами и русскими. Некоторые из них слышали о странной пропаже пограничников, но это и все, больше никто ничего не знал.
Два дня я принимал погранзаставу, а потом попросил бывшего начальника заставы подробнее рассказать мне о происшествии с конвоем.
Дело было так. В конце мая пограничники Волков и Абдулин задержали двух человек, перешедших границу. При допросе на погранзаставе задержанные объяснили, что являются китайскими солдатами, нарушать границу не хотели, а просто заблудились. Начальник погранзаставы сообщил о задержанных в погранотряд и получил распоряжение отправить китайских солдат под конвоем на их погранпост. В конвой назначили Волкова и Абдулина. Однако ни Волков, ни Абдулин на заставу не вернулись. Розыски ничего не дали.
Я попросил своего собеседника показать мне пограничную книгу за май – июнь. Внимательно посмотрел ее.
– Скажите, а почему не указан маршрут конвоя? – спросил я.
– Это наша ошибка. Они должны были двигаться по пятому маршруту. Волков и Абдулин этот маршрут знали прекрасно – исходили его вдоль и поперек.
– Хорошо. А вы пытались связаться с китайским погранпостом?
– Нет. Этого мы не стали делать, так как никто из жителей аула, через который они должны были пройти, их не видел. Значит, до границы они так и не дошли.
– Больше вам ничего не известно?
– Нет. Как в воду канули!
– Вы в дальних аулах бывали?
– Был. Но там тоже ничего не знают.
– По-казахски вы говорите?
– Нет. Почти нет.
Я расспросил подробнее о Волкове и Абдулине. Волков, командир отделения, 24 лет, сибиряк, комсомолец, служил почти два года, хорошо знал эти места, был дисциплинирован, внимателен, товарищи его любили. Абдулин, казах, местный, того же возраста, что и Волков, взысканий не имел, был принят в комсомол на заставе.
Ночью мне не спалось. Я терялся в догадках. Не может быть, чтобы в селах и аулах ничего не знали. Не говорят – значит, не хотят сказать. Но народ сейчас уже не тот, что в двадцать четвертом году, подросла молодежь, да и пожилые батраки уже не так оглядываются на баев, как раньше. Нужно ехать в села и аулы и там разговаривать с людьми.
Утром я с пятнадцатью пограничниками выехал с заставы.
В одном селе крестьянин сказал мне, что сам видел, как два пограничника вели двоих человек – у колодца они напоили лошадей и уехали. Дальше их тоже видели. А потом следы терялись. Тогда я решил поездить по соседним аулам и стоянкам, поговорить с людьми.
Украинец, у которого остановились мы на квартире, охотно рассказывал нам, о чем говорят в селе. Обычно новости он приносил, побывав в магазине.
– Ну, что ходили в магазин?
– Та ходыв жинке соли купляты, а соби сирныкив.
– Ну, что нового?
– За вас балакали: «Великый начальник кавав, шо бедний казах и кыргыз – хозяин гора, баран и земля».
– А еще о чем говорили?.
– Да все за этих пограничников, шо пропалы. Казах Бесимбаев размовляе, будто пограничников нихто не убив, а боны сами пишлы в горы. Но нихто ций брехни не повире.
– А что за Бесимбаев?
– Вин хитрый, як бис. Дуже ласкается перед баем Омаром Оспановым.
– А что, не тот это Омар Оспанов, что раньше Анненкову служил?
– Тот самый. Придуривается, шо любе Советску владу, тильки вин так любе Советы, як собака палку.
Через несколько дней после моего приезда ко мне явились баи. Все они были в новых чекменях, перехваченных широкими серебряными поясами.
– Кто вы такие и что хотите? – спросил я, выйдя во двор.
Один из них, небольшого роста, широкоплечий, с короткими руками, смуглый до черноты, сказал:
– Мы казахи. Я и мой товарищ приехали к тебе. Ты новый человек. Мы немного гостем будем.
Говорил он с почтением, его большие глаза выражали преданность.
Я пригласил их к себе в комнату, предложил папиросы «Казбек».
– Хороший джигит, – сказал короткорукий одобрительно, взглянув на всадника, изображенного на коробке.
– Что привело вас ко мне, почтенные? – осведомился я.
Новый человек приезжает аул – он наш гость. Казах ему мало-мало помогает. Мы привезли тебе баран. Хороший айран привезли. Ты большой начальник, и мы тебя уважаем. Хотим хорошо тебе делать.
– Спасибо за внимание. Я знаю, что казахи – народ хлебосольный. Такой закон у них. Но есть и закон советский. Он говорит, какой бы я ни был большой начальник и как бы вы меня ни уважали, но принять такой подарок я не могу. Если хотите продать, то скажите, сколько мне уплатить?
Баи нахмурились.
– Зачем нас обижаешь? – сказал старший. – Наш обычай и закон крепкий. Не берешь баран – приезжай гости. Завтра большой праздник у нас.
– А вот это другое дело. Я люблю ваши национальные игры.
Когда мои неожиданные гости, выкурив с достоинством по одной папиросе, удалились, украинец спросил меня: – А вы зналы, хто боны?
– Вижу, что баи.
– О ций, шо старшой, черный, – Омар Оспанов, чоловик нечистый. Вин всим голова.
Вспомнил я все, что слышал об этом человеке, и решил приглядеться к нему поближе.
– А этот, очень толстый, бритый? – спросил я хозяина.
– Це Кзылбай.
К вечеру ко мне вдруг заявился Мушурбек. Я очень обрадовался ему: ведь мы не виделись с ним целых два года. Но держался он так, словно мы едва знакомы. На мое радостное приветствие и вопрос, как он здесь очутился, ответил сдержанно:
– Лошадь ищу. Хороший иноходец. Уздечка есть, а лошади нет.
Хозяин-украинец с любопытством рассматривал его, сочувствовал, что тот потерял коня.
Только когда украинец вышел, Мушурбек улыбнулся мне:
– Да я и не ищу лошадь. Большой разговор есть.
– Откуда ты узнал, что я здесь?
– Новый начальник сказал. «Мушурбек, – сказал он мне, – ты знаешь, что твой первый друг приехал, он теперь будет начальником другой заставы». Я к тебе с новостями.
– В чем дело, Мушурбек?
– Ты знаешь Касымбая. Знаешь Зайсан. Десять дней назад сказала мне Зайсан, что Касым вернулся от бая Оспанова. Договорились нападать на соседнюю заставу, угонять много скота за границу.
– Спасибо, Мушурбек. От всей Советской власти спасибо. А у меня к тебе дело есть.
– Я всегда готов тебе помочь.
– Несколько месяцев назад у нас на заставе пропало два пограничника – Волков и Абдулин. Я сюда приехал, чтобы разыскать их следы. Абдулин – казах, из здешних мест. Ты казах. Тебе, как своему, быстрее, скажут. Поезди по аулам, «поищи» еще своего коня. Говори, что конь у тебя был серый в яблоках. На таком коне уехал и пропал Абдулин.
– Я сделаю все, что смогу.
– Только будь осторожен, Мушурбек. Очень дорог ты мне.
Мушурбек улыбался:
– За меня не бойся. Сам будь осторожный.
На другой день я отправился в аул на праздник.
На большом поле, уже собрались джигиты в чапанах[6]6
Верхняя одежда.
[Закрыть], в шелковых рубашках, на хороших конях. Должна была состояться народная казахская игра – «козла кокпер»[7]7
Козлодрание.
[Закрыть], Участники игры и зрители – все были на лошадях. Приехали на это состязание не только жители этого аула, но и ближайших сел.
Проезжая в толпе на своем гнедом, я слышал разговоры:
– Это начальник пограничников. Он сам сегодня играть будет.
– Разве русские умеют играть в «козла-кокпер»?
– Сегодня особая игра. На одной стороне играет бай Оспанов, на другой – начальник.
– А что, вместе с начальником и его пограничники будут играть?
– Нет. Начальник дал согласие играть вместе с молодыми джигитами нашего аула.
– Хороший конь у начальника.
Посреди поля лежала туша козла. Тот, кто сумеет отбить у противника тушу козла и доставить ее к зрителям, побеждал в соревновании.
Я подъехал к группе молодых джигитов, с которыми мне предстояло играть в одной команде, расспросил о настроении, о здоровье, пригласил их на концерт, устраиваемый вечером в селе комсомольцами совместно с пограничниками. Молодые казахи улыбались:
– Джахсы! Хорошо!
– Рахмет!
Подскакал на своем красавце скакуне Оспанов:
– Ну, что же, начнем, начальник?
– Давайте начнем!
Группами по пятьдесят человек мы разъехались в противоположные стороны поля. Резвые кони, придерживаемые всадниками, приплясывали на месте. Но вот подали шапкой сигнал – поднялся свист, гиканье, взметнулась пыль. Мой гнедой не подвел – вынес меня вперед, и теперь мне уже никто не мог помешать. Я подскочил к лежащему козлу, наклонился, схватил его, поддев ногой, – и вот уже козел на седле, плотно прижатый коленями. Всадники Оспанова шли мне наперерез. Одному джигиту удалось подскочить ко мне вплотную, он ухватил, козла, пытаясь его вырвать. Но, я сделал резкий поворот и стянул джигита с седла. Дальше уже никаких осложнений не было.
Впереди всех зрителей стоял Кзылбай. Он улыбался и что-то кричал. «Вот этому толстяку, – подумал я, – и брошу козла».
Я бросил тушу к его ногам.
– Рахмет, – крикнул он, подняв над собой тушу и показывая ее зрителям.
На этом игра закончилась.
Я спешился. Подъехал Оспанов. Похлопал моего коня по шее:
– Джахсы аргамак! Такой конь в ауле нет. Продай! Десять коней дам!
– Нет, Оспанов. Это конь народный. Не продается.
Окружившие нас казахи прислушивались к разговору.
Оспанов отъехал. Каждый из джигитов моей команды старался протиснутся ко мне, пожать в знак дружбы руку. Среди зрителей слышались одобрительные возгласы:
– Джахсы адам! Узун адам![8]8
Хороший человек! Большой человек!
[Закрыть]
– Первый раз большой русский начальник играет с нами!
– Джахсы джигит!
Вдруг кто-то сказал:
– Бесимбай идет.
Я посмотрел внимательно на подошедшего казаха. Выше среднего роста, худощавый, с круглым узкоглазым лицом, он приветливо улыбался. Никто, однако, не улыбнулся ему в ответ. Было заметно, что его не любят казахи. Как только Бесимбаев заговорил со мной, все отошли.
– Мне поручил Омар Оспанов просить тебя на бешбармак, – сказал Бесимбаев. – Я покажу тебе дорогу. Тебя ждут.
В суконной юрте, убранной коврами и застеленной кошмой, уже собрались баи. Пока варился бешбармак, разговаривали о том о сем, о погоде, о пастбищах, о лошадях. Мне, – как почетному гостю, преподнесли баранью голову и лучший кусок мяса – килограмма на полтора. Ели, отрезая мясо острыми ножами и обмакивая его в соленый наваристый бульон с приправами – тузлук. Во время еды никакие разговоры не велись. Только после того, как покончили с едой, сполоснули в казане руки и вытерли их о голову, Оспанов обратился ко мне с просьбой рассказать, как будут жить казахи в колхозах.
Мы закурили, и я сказал:
– Вы баи, а я советский солдат. Может быть, вам не все понравится. Но будем откровенны.
– Будем! – кивнул Оспанов и сделал знак батраку и женам, чтобы они вышли из юрты.
– Хотите вы или нет, – продолжал я, – а будет так, как сказал Ленин: мир – народам, земля – крестьянам, заводы и фабрики – рабочим.
Баи зашептались, а Оспанов возразил:
– Ленин большой человек, это мы знаем. Но посуди сам, начальник: я ходил баран, ходил коней, корова, верблюд, а Советская власть говорит: давай мне баран, давай коней, корова. А куда моя пойдет?
– Как куда? Будешь трудиться, как и все казахи твоего рода. Давай разберем: баранов, коров, лошадей, верблюдов не ты, бай, ходишь, а твои батраки. Все баи живут за счет труда батраков. Батрак непременно пойдет в колхоз и станет большим государственным человеком. И каждый, кто будет честно трудиться, будет уважаем Советской властью. У русских есть такая пословица: «Тяжко тому жить, кто от работы бежит».
Нахмурившись, Оспанов сказал резко:
– У нас тоже есть пословица: «Один дурак камень в воду бросает, а десять умников его не вытащат». Большое тебе спасибо, мы все поняли: батрак весь баран, корова, лошадь берет, а меня со двора камча гонит, так это?
– Смотри, Оспанов, гнев плохой советчик. Надо смотреть дальше, вперед, а не так, как рассерженное сердце велит.
На том и кончился наш разговор. И вот ведь какое дело. Как будто ни одного батрака в юрте не было, а на другой день всюду только и говорили о моей встрече с Оспановым.
Вечером мы давали концерт: плясали казачка, барыню, пели русские и казахские песни, разыгрывали пантомиму о глупом богаче и умном батраке.
Ночью после концерта, когда я уже собирался лечь спать, кто-то осторожно постучал в окно. Я вышел во двор и увидел молодого казаха.
– Джелдас-начальник, – сказал он, – я видел двух пограничников, которые вели двух людей. Они останавливались в селе недалеко от магазина, а потом поехали дорогой к урочищу Кимпер-Булак. А вслед за ними поехал Бесимбаев. Он что-нибудь должен о них знать. Но прошу только не говорить, кто это сказал, а то меня баи убьют.
– Не волнуйся, о нашем разговоре никто не узнает.
На другой день я поехал в аул, проводил там беседу, расспрашивал о пограничниках. Бесимбаев был на этой беседе, слушал меня очень внимательно, а потом я, улучив момент, спросил его, не видел ли он пограничников с китайскими солдатами. Но он ответил, что ничего не знает, ничего не видел. В тот же день я проехал на границу к начальнику китайского погранпоста и спросил его, вернули ли ему пропавших в мае двух солдат. Я не очень удивился, когда тот сказал, что никакие солдаты у него ни в мае, ни раньше, ни позже не пропадали и никто к нему не являлся на пост ни с какими задержанными.
Итак, арестованные не были китайскими пограничниками. Кто же они такие?
Возвратившись к себе, я обнаружил на окне анонимное письмо, написанное по-русски: «Много на себя берешь, начальник. Везде выступаешь, как иерехонская труба. Если не поутихнешь и будешь много спрашивать и совать свой нос, куда не следует, пропадешь долой со света, как те два пограничника, и тебя так же не найдут, как их не нашли. Лучше убирайся на свою заставу, а то потом будет поздно».
Меня заинтересовало это упоминание о пограничниках, не просто пропавших, а пропавших «долой со света». Значит, они все-таки погибли? Но как? Или меня просто запугивают и запутывают. Но зачем? И кому это нужно? Во всяком случае неплохо было уже то, что я кому-то мешал именно здесь. Значит, здесь и нужно продолжать поиски.
Дня через два после того, как я вернулся с китайского погранпоста, ко мне пришел пастух и сказал, что видел в горах раскрытую ветром могилу – в ней лежит красноармеец. С председателем сельсовета, с двумя понятыми и с пограничниками мы тотчас выехали к указанному месту.
Я не эксперт, но вся эта разбросанная могила показалась мне чрезвычайно странной. Место ее на скале было почти со всех сторон укрыто от ветра – не мог ветер так обнажить труп!
Труп лежал на боку. Одежда уже потеряла цвет и частично истлела, но отчетливо выделялись треугольники младшего сержанта на воротнике, черты лица тоже сохранились – пограничники узнали Волкова. В кармане у него нашли письмо из дому и комсомольский билет. Волков был убит почти в упор из ружья.
Итак, Волкова убили. Но кто? Почему? И где Абдулин?
Мы обыскали все вокруг, прочесав местность в радиусе двух километров, но Абдулина не нашли – ни мертвого, ни живого.
На другой день Волкова похоронили с воинскими почестями, и я выехал в аул, где неподалеку была найдена могила. В ауле жили Бесимбаев, Омар Оспанов. Здесь, сдавалось мне, должен я искать следы загадочного происшествия. И не ошибся.
Одного за другим – в степи, в юрте, на дороге – расспрашивал я казахов. Теперь меня уже знали в этих местах и относились совсем по-другому. Мне говорили то, чего не сказали бы раньше. Один сказал, что видел пограничников вместе с арестованными в ауле. «Ага, – подумал я, – значит, до этого аула они все-таки доехали!»
Другой сказал, что пограничников угощали бешбармаком в юрте Омара Оспанова. «Так вот куда вели следы!»
И, наконец, один пастух, с которым разговорились мы на пастбище, сказал мне:
– Слышал я, начальник, что русского пограничника велел расстрелять Оспанов. Но сам я там не был и не знаю, правда это или нет.
– А второго пограничника тоже расстреляли?
– О втором не слышал.
Все эти сведения нуждались в подтверждениях, а их пока не было.
В ауле еще несколько человек сказали, что в тот роковой день у Омара Оспанова был устроен бешбармак, на который собралось много баев и батраков. Мне удалось узнать, какие именно батраки и баи присутствовали в тот день на бешбармаке у Омара Оспанова. Знал я уже многое. Но вот куда девались Абдулин и двое арестованных, никто не знал, никто не слышал. Все, с кем приходилось мне неофициально беседовать, сходились на одном: если кто и знает все от начала до конца, так это Бесимбаев, правая рука Оспанова.
Мне нужно было взять Бесимбаева на допрос, но так, чтобы никто не знал. Необходима была какая-то хитрость.
Мне удалось заманить его к себе. Пододвигая ему чашку чаю, сахар и булку, я как бы между прочим спросил:
– Вы ведь ехали вместе с Волковым и Абдулиным в тот день? Что вы можете рассказать мне о них?
Некоторое время Бесимбаев молчал, о чем-то думая.
– Я хочу говорить тебе правду, – сказал он, наконец. – Я не все знаю, но знаю одна история. Это было два дня июнь месяц. Я стоял кооперативный магазин, видел: Волков дал деньги Абдулину, чтобы купил водка. Абдулин купил водка и звал меня. Их было Волков, Абдулин и еще два китайский солдат. Я поехал с ними в горы. На Кимпер-Булак купили баран, сварили бешбармак. Там стоял старый брошенный кибитка. Вместе ели, пили, ехали дальше. На гору не въехали. Абдулин сказал, что потерял кошелек, там, где делали бешбармак. «Ступай, Бесимбаев, поищи», – сказал Абдулин. Я поехал, смотрел место, где сидел Абдулин, но кошелек не было. Я хорошо смотрел, но кошелек нет. Тогда я стал догонять Волкова и Абдулина. Когда стал подниматься на гора, услышал выстрел один мултык, винтовка, по-вашему. Я думал, пограничник стреляет дикий коза. Но, когда поднялся совсем дальше на гора, смотрел: Волков лежит убитый, Абдулин сидит, держит винтовку в руках и плачет. Увидел меня, вскочил как бешеный, что-то кричал. Я совсем испугался и убежал в аул. Никому не стал говорить.
– А где же были китайские солдаты?
– Китайский солдат не был. Сидел Абдулин, Волков лежал мертвый. Китайский солдат нет.
– Как, по-вашему, кто убил Волкова?
– Не знаю. Верно, Абдулин.
– Почему Абдулин плакал, если он убил Волкова?
– Я подумал, подумал: жалко стало. Казах огонь бывает, а потом мягкий.
– Бесимбаев, вы правду говорите?
– Я говорю всю правду, но больше ничего не знаю. Я хочу тебе помогать.
– Почему же вы об этом не говорили мне раньше?
– Я сильно боялся. Не мог спать ночь. Я и сейчас боюсь, но верю тебе.
– В аул к вам пограничники не заезжали?
– Куда ушел Абдулин, не знаю. Волков убитый на перевале.
Я видел, что Бесимбаев лжет. Но у меня не было никаких доказательств. Бесимбаев упорно держался своей версии. Посадить его под арест я не мог – за отсутствием свидетельских показаний. Мне оставалось только отпустить его, взяв подписку о неразглашении допроса. Бесимбаев поспешно согласился и приложил к подписке палец.
Через день-два после разговора с Бесимбаевым ко мне пришла девочка лет одиннадцати и сказала, что летом, наверное, в июне, она шла из своего аула в соседний и видела на дороге, как один пограничник убил другого пограничника.
– Были возле них еще два человека?
– Нет. Не знаю. Я испугалась и убежала.
На все мои вопросы девочка отвечала:
– Не знаю. Не помню. Я испугалась и убежала.
Даже куда она убежала – назад в аул или в горы, – девочка не могла объяснить. В конце концов она заплакала и вообще перестала отвечать. Я отпустил девочку и крепко задумался. Как никто другой, мне нужен был Мушурбек. Однако оставалось еще три дня до условленной встречи.
Наконец, ночью, как и было условлено, приехал Мушурбек.
– Пограничника Волкова, – сказал он, – убили. Так велел сам Оспанов. «Выведи его и убей!» – велел он батраку.
– Кто тебе это сказал?
– Батраки сказали. Один бай говорил. Этот бай меня своим считает. Но он тоже ничего не знает об арестованных и Абдулине.
– Абдулин и арестованные были на бешбармаке?
– Да, были. При них Оспанов велел расстрелять Волкова. Но, куда делись потом Абдулин и «китайцы», никто не знает.
– Так, так. Значит, Волкова убили по приказу Оспанова. А ты знаешь, что говорит об этом Бесимбаев?
Я изложил Мушурбеку версию Бесимбаева и рассказал о девочке.
– Бесимбаев лжет, – сказал Мушурбек. – А девочку к тебе подсылали баи. Я слышал об этом, но не понимал. Теперь понимаю.
– Что ты слышал?
– Что к тебе подослали девочку. А что она должна была сказать, не знал.
– Ну, хорошо, как же нам узнать о «китайцах» и Абдулине?
– О пограничнике Абдулине я ничего не смог узнать. Но о нем не может не знать его старший брат Мухтар, он работает милиционером здесь, по соседству. По казахским обычаям, старший брат всегда знает, где и что делает его младший брат. Я все, что мог, узнал о Мухтаре. Он уже давно работает милиционером. Председатель волисполкома Бещибаев один раз его уволил, потому что Мухтар брал взятки с конокрадов, но его почему-то не судили, а снова взяли на работу.
– Может, старшего Абдулина оклеветали, и он вовсе не брал взяток?
– Нет, взятки он брал, это я точно узнал. И Бещибаев это точно знал.
– Почему же Абдулина не судили?
– Хотели судить, а потом не стали. Может, Бещибаев пожалел, простил его, не знаю.
Мушурбек назвал баев и батраков, присутствовавших в тот день на бешбармаке у Омара Оспанова. Это совпадало с моими сведениями.
Долго Мушурбек у меня не задерживался, поел, отдохнул немного и ночью уехал.
