Текст книги "Фантастика 1983"

Автор книги: Георгий Гуревич

Соавторы: Спартак Ахметов,Владимир Рыбин,Тихон Непомнящий,Александр Морозов,Светлана Ягупова,Тахир Малик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Уходя, Мавродин сказал Авилову, что если самовнушение и самообман ему помогают в работе, то пусть. Только не следует других убеждать в особом своем зрении.

5

Чудо – событие, описанное людьми, которые услышали о нем от тех, кто его не видел.

Э. Хаббард

Мудр не тот, кто знает много, а тот, чьи знания полезны.

Эсхил

Перенапряжение свалило Вадима Сергеевича, и он быстро уснул; медики говорят, что в подобных ситуациях организм защищается, требуя отдыха.

Утром Авилов решил позвать соседского мальчика Андрюшу, паренька смышленого, но шумного, – первый футболист летом и хоккеист зимой; его зычный голос слышен и сквозь стены, но он же отлично поет и играет на скрипке.

Вадим Сергеевич предложил Андрейке через казуаль посмотреть картинки, двигая, вращая линзы. “Вот здорово!” – завопил Андрейка. Авилов стал расспрашивать, что же он увидел, что его так удивило.

Мальчик говорил о картинках, которые “как живые и, кажется, что вот-вот там кто-то появится”. Вадим Сергеевич просил рассказать подробно именно об этом – “кто появится”, но Андрейка не сумел объяснить свое впечатление, он лишь сказал: на рисунке открыты двери в другие комнаты, там темно и, похоже, кто-то стоит. А дальше уже Андрейка сам стал расспрашивать о линзах. Услышав, что это прибор древний, Андрейка воскликнул:

– А знаете, что я сейчас подумал? Как в сказке! Правда?

Авилов улыбнулся. Он был огорошен этим невинным открытием соседского отрока – так можно заставить поверить в любое шарлатанство… Но ведь казуаль действительно дает неожиданное впечатление, меняет, углубляет рисунок и в восприятиях ребенка. Это по-своему объяснил и мальчик. Он сказал, что не просто увеличивает, как лупа, а “меняется там все”… Андрейка спросил, не может ли Вадим Сергеевич дать ему лупу поиграть, показать ребятам во дворе и школе, что через нее “здорово интересно марки смотреть”… Авилов объяснил юному соседу – эта вещь не его, лупа уникальная, и ею детям играть не следует. Тогда Андрейка с детской прямолинейностью спросил: зачем же его звали – “только подразнить”?… Вадим Сергеевич с трудом выпутался из этого объяснения и проводил юного гостя, дав ему “только посмотреть” книгу своего друга Аничкова, книгу о блокадном Ленинграде, иллюстрированную множеством кинокадров из документального фильма. Андрейка увидел эту книгу на столе, стал листать ее, и Вадим Сергеевич, чтобы увести мальчика от разговоров о казуали, разрешил взять книгу до вечера.

Авилов невольно подумал об Аничкове, которому, конечно же, было бы интересно посмотреть казуаль, ведь Аничков занимается и научно-популярным кино, связан со многими деятелями науки… “Но зачем мне объяснения?!!” – рассердился на себя Авилов. Присев к столу, выбирая лист ватмана для работы, Вадим Сергеевич вспомнил, что жена Аничкова занимается логопедией – делом, которое всегда поражало Авилова своими конкретными результатами. Она восстанавливала речь больных, вкладывала в свою работу столько эмоций, душевных да и физических сил. Видимо, не зря логопедам был установлен, быть может, самый короткий рабочий день в стране – три часа, – слишком велико нервное напряжение. Однажды Вадим Сергеевич видел, как она работает, он был удивлен, что без физического (может быть, хирургического), медикаментозного вмешательства, только усилиями направленной воли, стараниями логопеда у больного почти восстанавливалась или исправлялась речь… И вот сейчас, не переставая думать о необыкновенных свойствах казуали, пытаясь как-то оправдать свою приверженность к непонятным явлениям, Авилов продолжал искать аргументы в схожих случаях, областях знаний и труда, где также “нечто рождается из ничего”…

Эти размышления прервал телефонный звонок Инны Ростиславовны. Она говорила торопливо и сбивчиво – необходимо срочно, немедленно увидеться; она была в издательстве, где предложили поправки к их заявке на книгу. Инна Ростиславовна успела кое-что набросать, но уверенности в том, что “материал хорошо монтируется”, у нее нет, и необходимо Вадиму Сергеевичу немедленно посмотреть, почитать, ибо истекает срок заявки, и она к нему готова сейчас приехать. Напор Беневой был столь стремителен, что Вадим Сергеевич согласился на встречу, хотя очень дорожил утренним рабочим временем. Положив трубку, Вадим Сергеевич подумал, что, видимо, следует убрать разложенные всюду листы, так как знал – Инна Ростиславовна непременно заинтересуется работой, тем более что и она много знала о трудностях нового проекта Авилова. Он с ней советовался, она так же, как и другие коллеги, щедро делилась своими “закромами” – накоплениями материалов.

“Нет, неловко от нее скрывать… А кстати, почему бы и ее не попросить взглянуть на свойства казуали профессиональным оком?” За эти дни уже не раз в душу Авилова закрадывалось сомнение – зачем он связался с “этой чертовщиной”, но ощущал, что не силах отказаться от ее помощи. Обескураженный всем, что породило появление казуали, особенно потерей душевного равновесия да и неприятным осадком после разговора с Леонидом Христофоровичем, Вадим Сергеевич вообще не собирался рассказывать Инне Ростиславовне о казуали – в чудеса она, естественно, не поверила бы: она резка бывает в своих суждениях, но сейчас решил – надо непременно именно ей показать.

Вскоре появилась Инна Ростиславовна и, положив на стол отпечатанные страницы заявки, предложила Авилову, не теряя времени, их прочесть. Сама устроилась в кресле у стола в ожидании. Начав читать, Вадим Сергеевич подумал: хорошо, что пока она не замечает разложенных повсюду листов с набросками. Авилов читал новые страницы заявки.

…”О подобном знают немногие. Сенсация? Возможно, посетители дворца Бельведер, одного из замечательных архитектурных памятников Петергофа, как выяснилось относительно недавно, ходят по мозаичным плитам, по которым ступал… Нерон. В ленинградских архивах реставраторами среди других нужных документов обнаружены записи, раскрывающие “родословную” этого великолепного памятника античной культуры.

Установлено, что цветная мозаика, созданная почти двадцать (!) столетий назад, украшала дворец римского императора на острове Капри, а затем была приобретена русскими вельможами. В 1942 году петергофский дворец Бельведер был разрушен.

После изгнания фашистских вандалов с ленинградской земли руины этого, как и многих других дворцов, были законсервированы – реставрация откладывалась на неопределенное время…” “…Если в природе архитектуры заложена статичность, то в скульптуре – динамичность. Скульптор должен мыслить архитектонически, а архитектор – пластически. Таковы законы творчества…” “…Поиски архивных материалов, проведенные Еленой Мясоедовой – хранительницей Большого Петергофского дворца, – вдруг дали неожиданные результаты… оказалось, среди работ академического периода скульптора Козловского есть тема, сходная с темами скульптур Тронного зала (Михаил Козловский – один из выдающихся скульпторов русского классицизма). Нашлись и сходные полотна художника Архипова, который учился в то же время. Видимо, и у живописцев была подобная библейская тема, заданная в годы учебы в Петербургской академии художеств.

Барельефы на любительских фотографиях, насколько можно было различить, совпадают с деталями на осколках, найденных в развалинах дворца. Можно было предположить, что это изображение возвращения Святослава из Дунайского похода.

Поиски и сравнения убедили – тема та же, хотя композиционно решена иначе. Все говорило о том, что это, может быть, программная работа Михаила Ивановича Козловского (в годы учебы в академии), которая считалась утраченной. Если это “Возвращение Святослава” Козловского, то она совпадает с композицией другого парного панно, “Крещение Ольги”, созданного Архипом Ивановым. Это было время, когда увлекались античным стилем. Нужны были подробности… Как расположены фигуры, атрибуты, даже складки? Ворота или крыльцо дома за фигурами, встречающими Святослава? Он что-то держит в руке или просто прижал руку к груди? Может быть, держит колчан? Раз Святослав возвращается из похода, может быть, будет логично, что и лошади там изображены?… Действительно, лошадь компоновалась как декоративный элемент; это подчеркивало возвращение из дальнего похода. А крыльцо терема – как символ возвращения к родному порогу…

Так из множества разрозненных сведений складывалась “картина” лишь двух деталей убранства Тронного зала. Также скрупулезно собирались свидетельства для воссоздания многих деталей отделки и убранства и этого зала, и других залов…

Скульптору нужны не только сведения, вдохновение, интуиция, но и натура, нужны характерные образы, которые помогли бы возродить произведения прошлых эпох. И оказалось вдруг совсем не просто сейчас найти фигуру, олицетворяющую XVIII-XIX века, то есть время, когда работал скульптор Козловский: характерный профиль лица, особенно покатые плечи, очень длинную шею., что, между прочим, считалось признаком красоты в ту эпоху… Людям неискушенным может показаться блажью такая дотошность поисков: мол, в конце концов, какая разница – доспехи, шея, профиль, – лишь бы было похоже…

Много загадок решили скульпторы Галина Михайлова и Эдуард Масленников за годы возрождения и реставрации Екатерининского дворца, Большого Петергофского дворца, Елагина дворца, Монплезира, Петропавловской крепости, Летнего сада.

И всегда они трудились вместе с архитекторами, как и все иные творцы., мастера, причастные к восстановлению, реставрации памятников зодчества.

…”Мы, конечно, преклоняемся перед мастерами того века, собственно, в то время был расцвет этого искусства, расцвет этой профессии, и они достигли высокого мастерства… Был какой-то период после этого, когда эта профессия как бы угасла, не строили подобных дворцов, не было нужды учиться. А когда после Великой Отечественной войны, после нашествия фашистов нужно было восстанавливать дворцы-памятники, возродилась эта профессия. Не случайно государство открыло Мухинское училище в 1945 году… Резчик начинает всегда работать с модели, созданной скульптором в гипсе, изучает осколки деревянной скульптуры, найденные среди развалин. Сначала все это изучается, потом уже делается рисунок в натуральную величину, после рисунка делается заготовка. И когда непосредственно резчик приступает к работе, он не только пользуется моделью, фотографиями, чертежом, но он еще набирает аналогичные детали старых мастеров давних времен для того, чтобы использовать их технику, их приемы резьбы, так как модель сама по себе не дает техники исполнения в дереве, потому что модель гипсовая. И значит, нельзя воплотить то, что было задумано и сделано мастером того века в дереве.

В творческом воспроизведении утраченных шедевров и до сих пор есть немало загадочного для непосвященных.

Восстановленные памятники Ленинграда, Пскова, Новгорода, Киева, Севастополя, обновленные сооружения прежних веков в Суздали, на русском Севере, в Причерноморье, Средней Азии, Сибири поражают посетителей заповедных архитектурных ансамблей. Как же все-таки удается проникнуть в эпоху, оживить ее дух, черты, особенные свойства мастеровых людей, живших не одно столетие тому назад? Откуда взялось терпение в наш стремительный век скоростей, откуда оно у современных умельцев? Как духовно готовят себя к такой работе реставраторы?… Резчики по.дереву в Пушкине и Петергофе, чтобы снять чудовищное напряжение от процесса “бережной” резьбы, где одно неудачное движение может погубить труд многих месяцев, где нельзя “исправить ошибку”, если состругал, выбрал стамеской лишний миллиметр, – мастеровые устраивают два-три раза в день разрядку: или играют в волейбол, или в снежки, несмотря на возраст, среди них есть и люди почтенные. Затем снова сосредоточенность, как во время молебна, сосредоточенность и отрешенность…

Из руин и пепла восстал и Павловский дворец. В каждом помещении искусственный мрамор иного цвета, оттенка. Поэмой в мраморе вновь называют Павловский дворец. Восстановлены знаменитые садово-парковые ансамбли в пригородах Ленинграда, такие, как Павловский, где растительность, скульптура и павильоны создавали неповторимое зрелище и в весеннюю пору цветения, и золотой осенью. И если не сравнивать с тем, что творили здесь оккупанты (теперь это осталось лишь на фотографиях и кинопленке), трудно поверить в чудесные превращения. Захватчики вывезли из Павловского парка тысячи кубометров древесины благородных пород, разрушили, смели все! Все!

Рискуя жизнью, Анна Зеленова, молодой сотрудник Павловского дворца-музея, спрятала под носом у ворвавшихся в город фашистов большие ценности Павловского дворца: скульптуры в аллеях парка успели снять и зарыть. После освобождения Павловска Анна Ивановна посвятила свою жизнь возрождению музейного ансамбля…”

Вчитавшись в заявку, Авилов не заметил – Инна Ростиславовна давно уже ходит по кабинету, вроде бы успела просмотреть эскизы; между Беневой и Авиловым не существовало профессиональных секретов, были они добрыми друзьями еще со студенческих лет, Инна Бенева нравилась Авилову, но вышла замуж за другого, тем не менее чувство симпатии и трогательного внимания друг к другу сохранялось все последующие десятилетия. Вместе пережили блокаду. Когда Инна Ростиславовна овдовела, друзья считали, что заскорузлый холостяк Авилов непременно женится на ней, но в их дружеских отношениях ничего не изменилось, только более деятельно оба принимали участие в жизни друг друга, сохранив обходительность питерских интеллигентов.

Инна Ростиславовна, стараясь не мешать Авилову читать их заявку, рассматривала через линзы казуали… его карандашные наброски, рисунки,, рассматривала с чувством смятения, удивления. Услышав шум отодвигаемого от стола кресла – Авилов встал, – Инна Ростиславовна смущенно улыбнулась, сделала движение казуалью в сторону рисунков, помахала линзами:

– Что это такое? Я раньше у вас не видела… Знаете, как интересно смотрится… Что-то такое неожиданное…

– Мх… Это целая история! – И вдруг Авилов быстро спросил: – A что вы сумели разглядеть?… Просто интересно… Расскажите, Инночка.

– Очень… Ну… какое-то странное впечатление. Непривычно меняет ракурс… Даже такое впечатление, что… видишь больше, чем изображено… У вас на эскизах стены в перспективе, а этот лорнет… разворачивает их прямую плоскость.

– Правда?! – выпалил Авилов и так стремительно взял у Беневой казуаль, что она даже испугалась.

Авилов подносил казуаль то к одному, то к другому эскизу, которые он накануне набросал. Волнение Авилова и озадачило Инну Ростиславовну, и еще больше разожгло любопытство. Он рассердился на себя, почему же сам не догадался, что следует через линзы рассмотреть и собственные рисунки, созданные с помощью казуали. И вывод напрашивался все тот же: увиденное с помощью казуали передает и в новой вещи черты, сокрытые от обычного зрения. Авилов подумал: видимо, мы еще не научились рисовать как думать и наносим на бумагу, на холст одномерность в силу какой-то инерции.

Инна Ростиславовна смотрела на Авилова, застывшего в раздумье.

– Ну, объясните, наконец, что это такое?… Что с вами творится? – сердито вопрошала Инна Ростиславовна. – Я вас последние дни не узнаю. Словно вас подменили…

Тяжело дыша, Авилов опустился на диван, рядом присела Бенева – сейчас, увидев усталое лицо, отрешенный взгляд друга, она настроилась сочувственно, понимая, что не пустячный повод довел его до подобного состояния.

– Воды дать? – предложила она. Авилов отрицательно покачал головой. – Вадим, милый,, успокойтесь и… если хотите, расскажите, в чем дело… Я вижу, что это как-то связано с лорнетом… Да?

И Авилов все без утайки, со всеми подробностями рассказал Инне Ростиславовне свои злоключения последних дней. Бенева слушала, стараясь не выдать своих чувств – вначале сомнение, удивление, а затем все более изумление. Единственное, что высказала Инна Ростиславовна с уверенностью – нужно позвонить “хозяйке” казуали Митиной и сказать ей правду и, может быть, с ее помощью искать объяснения.

Авилов понимал логичность этого предложения, но не мог преодолеть чувства стыда – не сообщил Митиной сразу, утаил все, что узнал об этих линзах еще в хранилище археологических находок. Инна Ростиславовна подсказала – пусть Авилов пригласит Митину к себе, пусть покажет эскизы и предложит и ей самой рассмотреть их с помощью казуали, а дальше – или Митина сама обнаружит необычные свойства этих линз., или Авилову придется все объяснять…

VI

Покажите мне совершенно удовлетворенного человека, и я вам открою в нем неудачника.

Т. Эдисон

Что может быть честнее и благороднее, как научить других тому, что сам наилучшим образом знаешь?

Квинтилиан

Авилов позвонил Митиной, телефон не отвечал. Усталость, нервное напряжение свалили Вадима Сергеевича, и он прилег на диван; чтобы отвлечься, избавиться от навязчивых мыслей о казуали, волнений этих дней, Авилов взял одну из книг, которые постоянно громоздились на столике у дивана. Как закладка, среди страниц книги торчало письмо от друга Карло Николаевича Бакурадзе, реставратора древнейших храмов и крепостей в горах Кавказа. С ним, искренним человеком, подвижником возрождения древних творений, Авилова так же, как и с Инной Ростиславовной Беневой, связывала давняя дружба.

Авилов любил наблюдать за работой Бакурадзе, слушать его беседы-размышления; и письма его любил, ибо писал Карло Николаевич как говорил – взволнованно и мудро о том, что на душе, не стесняясь, не процеживая через сито рациональности.

Он с упоением стал перечитывать строки о последних работах Бакурадзе – в них находил созвучие и своим терзаниям.поискам; Бакурадзе писал о реставрации росписей в одном из храмов, в заброшенном высокогорном селении, писал о том, что постиг о древних мастерах. Авилов вспомнил, что у него есть магнитофонная запись беседы радиожурналистов с Карло Николаевичем, ему захотелось услышать его голос и, вскочив с дивана, стал разыскивать на полках кассету. Нашел, поставил на магнитофон, включил и услышал:…”Очень редко попадается, когда они пишут свои имена. А вот здесь уже пишет художник, что он, что под его руководством расписаны эти стены.

– Карло Николаевич, а как звали этого художника? Как вы думаете, что это был за человек?

– Как я могу представить? Это очень трудно. У него были совсем другие условия. Во-первых, когда представляешь, как он мог разрисовать этот памятник в такой темноте. Вот у нас электричество, и то вечером найти эти линии очень трудно, а тогда? Какие нужны были глаза и как они вообще это делали – славные древние мастера! Это, наверное, истинная, большая любовь к искусству… Видимо, глаза этого мастера привыкали к темноте…

– Где вы реставрировали фрески, в каких храмах?

– Я начал с Атенского Сиони. Это в 1955 году, потом в Хахечкури, потом храмы X-XI веков Атени, там тоже сейчас раскрываются, укрепляются работы XVI и XVII веков. Потом в Алаверда Гелати… Удивительные памятники. Я могу назвать почти 40 памятников, где мне приходилось работать… И так каждую весну начинаю и до поздней осени, до снегов, а иногда и в снегах. Ведь когда в горах все вокруг в снегах, через створы узких окон храма, как через бойницы, проникает очень чистый, ясный свет и можно проверить то, что написал при знойном желтом летнем солнце. Теперь здесь много бывает туристов, в этих памятных местах. Едут со всей Грузии, с Кавказа, со всего Советского Союза, из многих стран мира. И я счастлив, что чуть-чуть помог увидеть, каким талантливым был мой народ в давние века, какая поэтичная душа у моего народа…”

Магнитофон умолк.

Авилов выключил магнитофон и сидел в оцепенении. Не раз голос друга заряжал его верой в необходимость своих трудов; он хотел быть, да по существу и был, таким же подвижником, как его друг Карло, как другой его товарищ, который трудится в самом сердце Древней Руси, – Александр Петрович Некрасов. Он вместе со своими коллегами посвятил жизнь открытию новых неведомых страниц в творчестве великого Андрея Рублева. Видимо, все истинные реставраторы – люди одержимые.

Еще немало тайн ждет их разгадок, их великой самоотдачи.

Вот совсем недавно Александр Петрович Некрасов, руководитель группы владимирских реставрационных мастерских, вместе с химиком-реставратором Людмилой Порфирьевной Балыгиной открыл в Успенском кафедральном соборе во Владимире ранее неизвестные росписи Андрея Рублева, чьим творчеством гордится не одно поколение наших соотечественников.

Еще вспомнил Авилов уникальный случай в работе владимиро-суздальских реставраторов-умельцев… Западные “златые врата” Рождественского собора выполнены в сложной технике золотой наводки по бархатисто-черному фону медных листов – врата, как огромная икона. Двадцать восемь фрагментов на двери, и реставраторы сумели постигнуть “руку” древних умельцев. И через семь столетий виден талант, смекалка и долготерпение, видны они особенно при реставрации белокаменных строений и фресок, тонкого орнамента на камне. Суздаль стал живым учебником истории. И в любую пору – летом и вьюжной зимой, здесь людно, едут, чтобы увидеть диво-дивное. Суздаль, что живет обычной, как и всякий другой город, жизнью, не стал городом-затворником, а явился глашатаем древней культуры, бережного сохранения и реставрации шедевров Владимиро-Суздальской Руси.

VII

Научная фантастика в конце концов есть смелое задание науке и технике.

К. Ф e д и н

Что бы я ни сочинял, что бы я ни выдумывал, – все это всегда будет ниже действительных возможностей. Настанет время, когда достижения науки превзойдут силу воображения.

Жюль Верн

Весь следующий день Авилов работал исступленно, словно спор с Мавродиным да и непонятное отношение Беневой к тому, что ей поведал, подхлестывали с утра до поздней ночи.

К телефону Авилов не подходил, ничем не отвлекался и успел довольно много. Поздней ночью придирчиво разглядывал рисунки. Он сам себе казался скаковой лошадью после изнурительного пробега. Сделанные вчерне наброски будто просились в перевод на чистые листы, в проработку деталей, но Вадим Сергеевич решил не поддаваться соблазну, хотя и любил эту работу, ощущение четких, как на экзамене, ответов на все вопросы. Именно в эти минуты Авилов понял, что до тех пор, пока не сделает черновую разработку всех помещений дворца, пока не даст им “отлежаться”, пока приходят сомнения или радость точного угадывания, он чистые листы не начнет.

Когда спустя несколько дней позвонила Элеонора Александровна Митина, Авилов даже испугался. Но она лишь уточнила, когда может зайти за обещанными ей книгами, и ни слова о казуали. Авилов хотел отложить визит, но вспомнил – они договаривались с Митиной на этот день, четверг; Авилов забыл, как настойчиво приглашал Элеонору Александровну заглянуть к нему и посмотреть старинные гравюры, рисунки, чертежи, описи, которые ему доверили в архивах на время работы над проектом восстановления Радужного дворца. Авилов также обещал Элеоноре Александровне дать почитать несколько книг, интересовавших ее. Сейчас Авилов боялся этого визита, но отступать было поздно.

Вскоре Элеонора Александровна пришла. Она не могла не заметить странную перемену в поведении старого знакомого, особенно манеру говорить. Обычно, упоенный работой, он рассказывал интересно, со множеством подробностей, но сегодня Авилов говорил вяло, просто предлагал посмотреть одну, другую гравюру, почти никак их не комментируя. Элеонора Александровна даже сказала, что, видимо, пришла не вовремя.

О казуали Авилов разговаривать не хотел, и, когда Митина упомянула невзначай о биолокации, о том, что с помощью биолокации якобы в Новгороде под значительным слоем земли были обнаружены фундаменты древнего строения, Авилов заинтересовался и стал расспрашивать ее о подробностях.

Митина случайно узнала от коллег о биоэнергетическом эффекте. Четыре геолога, неся в вытянутых руках проволочки, загадочно ходили вокруг по полю и были похожи на волшебников. Но ничего сверхъестественного вроде бы и не происходило, просто проволочки изменяли угол, склонялись к земле, указывая, где нужно вбивать очередной деревянный колышек. Вскоре колышки образовали замкнутое прямоугольное пространство… Объяснялось все очень просто: каменная кладка или подобное “скопление” под слоем земли изменяет энергетическое поле на поверхности грунта. Эти изменения можно обнаружить, уловить и с помощью рамки-индикатора, похожей на миноискатель. Оператор с рамкой-индикатором или проволочкой в руке минует зону энергетической аномалии, то есть объекта над слоем земли, указатель возвращается в исходное положение… Так геологи помогли археологам без пробных шурфов обнаружить фундаменты одного из древнейших сооружений на новгородской земле. А когда провели выемку грунта – убедились, что раскопки сразу же, без “блуждания в потемках”, дали отличные результаты.

Археологи ничего нового не придумали, используя биоэнергетический эффект, – еще в глубокой древности рудознатцы, рудоискатели с помощью прутика искали и залежи руд, и место для колодца. “И сколько было насмешек, сколько скептических замечаний, пока археологи убедились, что и волшебный метод поиска помогает делу”, – говорила профессор Митина.

Авилов слушал как завороженный. Теперь, после того, что он услышал, ему захотелось немедленно открыть свой секрет.

Вадим Сергеевич достал из стола казуаль.

– Вот ваша старая знакомая. – И предложил Митиной через линзы взглянуть на листы своих работ.

– Зачем? – удивилась Элеонора Александровна.

– Посмотрите, посмотрите… и, наверное, поймете, – загадочно улыбнулся Авилов. Митина была человеком восторженным, резким в переходах из одного настроения в другое, взглянув на первый же лист, она ойкнула и быстро просматривала все новые и новые листы, комментируя с детской непосредственностью чудодейственные свойства линз: – Удивительно!… Не может быть!… Просто не может быть!…

Элеонора Александровна разволновалась, говорила, что она “балда”, как это до сих пор не поинтересовалась такой замечательной вещью; просто валялась “какая-то штукенция” на полках хранилища. Митина и Авилов условились, что пока они ничего никому не будут говорить о казуали.

Потом Авилов угощал Элеонору Александровну чаем, но она никак не могла оторваться от старинных гравюр и рисунков, собранных Авиловым, продолжая их рассматривать через казуаль.

Восторгам не было конца. Когда же Авилов заговорил о чудесах – о казуали и о биоэнергетическом эффекте, которым воспользовались археологи, Элеонора Александровна совсем обыденно сказала, что и в том и в другом случае нет никаких чудес. Просто казуаль – это совершенство оптики, метод, которым воспользовались археологи при новгородских раскопках, известен всем саперам, но археологи не додумались его применить в своей необычной области “видения под землей”. Она вспомнила, что несколько лет назад вместе со своим сотрудником Николаем Гориным пользовалась самолетом для аэрофотосъемок. Это помогло увидеть среди однообразных равнин пустыни и солончаков остатки древних поселений и оросительные каналы средневековья, проложенные в Приаралье: “С земли это не так заметно, просто складки местности, а с воздуха – следы времени как на ладони…” Авилов был благодарен Элеоноре Александровне и за казуаль, и за то, что она разделяет его ощущения необычности поисков. Жаль, что прежде он не знал о биоэнергетическом методе поисков, – это могло бы стать важным аргументом в спорах с Мавродиным и Беневой: “если можно видеть сквозь землю”, то почему нельзя увидеть необычные ракурсы, изнанку изображения через линзы? Почему они не могут открыть, то,что художник наблюдал, но не сумел изобразить и подсознательно как бы закодировал в своем рисунке?… И казуаль помогает это закодированное изображение считывать, раскрывать…

VIII

Изучая истину, можно иметь троякую цель: открыть истину, когда ищем ее; доказать ее, когда нашли; наконец, отличить от лжи, когда ее рассматриваешь.

Б. Паскаль

Большинство голосов не есть неопровержимое доказательство в пользу истин, нелегко поддающихся открытию, по той причине, что на такие истины натолкнется скорее отдельный человек, чем целый народ.

Р. Декарт

Светоч истины часто обжигает руку того, кто его несет.

П. Б у ас т

Месяц судорожно напряженной работы Авилова был успешным. Он сумел сделать эскизы двадцати одного из двадцати семи помещений Радужного дворца и даже рабочий проект главного фасада. Эскизы были выполнены в мягких тонах, отдельные детали проработаны четко, правда, только на шести эскизах, три эскиза он отработал до состояния законченных проектов.

Посоветовавшись с Беневой и Мавродиным, Вадим Сергеевич решил вынести на суд научного совета по реставрации все, что удалось сделать для возрождения Радужного дворца. Авилов хотел предварительно оговорить с коллегами возможные пути разработок. Если его предложения не примут, он откажется от дальнейшей работы, и пусть будут потеряны многие месяцы, да и годы, но должен наконец знать – одобряется его путь поисков или нет!

Леонид Христофорович подготовил предварительные, ориентировочные расчеты, но не для того, чтобы их представить на официальное рассмотрение, – только для своего выступления на научном совете, надеясь тем самым поддержать работу Авилова.

В день заседания научного совета Мавродин зашел к Авилову, чтобы помочь ему упаковать листы и “собраться с духом”.

Авилов готовился не на парад, не на экзамен, скорей на судилище; он понимал, что иного выхода не было, рано или поздно ему предстоит эта встреча, и пусть она состоится уж побыстрее, пусть что-то решится, и он тогда, быть может, освободится от щемящего душу ожидания, тревоги, смятения.

С двумя огромными планшетами, где были уложены листы эскизов, с чемоданчиком, где находились архивные документы, относящиеся к творчеству Петра Ивановского, и другие документы, с коробкой из-под обуви, куда Авилов уложил казуаль, они вышли на улицу и стали ловить такси.

Не везло, мимо проносились автомобили с зелеными огоньками.

Мавродин успокаивал Авилова, который стремился приехать загодя, чтобы успеть наилучшим образом развесить листы эскизов, чтобы их могли спокойно разглядеть все, кто придет на совет.

Возле Авилова и Мавродина остановился “Жигуленок”, из машины выглянул мужчина непонятного возраста и спросил: “Вам куда?” И вскоре “Жигуленок”, юрко виляя между собратьями, несся по улице.

Леонид Христофорович еще развешивал листы, Вадим Сергеевич подошел к столу, чтобы в нужном порядке разложить архивные документы (если понадобится давать справки), полистать еще раз текст своего вступительного слова. Авилов осмотрел стол – папка и чемоданчик с документами лежали на столе, а картонки с казуалью он не видел. Ужас охватил Авилова.