Текст книги "Сквозь огненные штормы"

Автор книги: Георгий Рогачевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

При таком фоне в Туапсе непросто было следить за состоянием катера. А еженедельная обработка корпуса? ТКА поднимали на стропах плавкрана, бегло осматривали подводную часть. Иногда подкрашивали. Мастерских нет. Есть ли настоящий уход за матчастью? Где уж! А косметический ремонт? Сделать хотя бы самое необходимое! Каждая деталь, механизм – на вес золота.

Как– то моторист Фармагей, разбирая циркулярную помпу забортной воды, на брекватере снимал крышку. Жесткая пружина разжалась и полетела в воду. Мы обомлели. Где взять запасную?! Фармагей, не ожидая команды, тут же прыгнул в море. Вынырнул, отдышался и снова в воду. Все молчат. Первым приходит в себя боцман:

– Безнадежно. Я мерял: здесь глубина одиннадцать метров.

Шли томительные секунды. И вот на поверхности воды появляется сперва рука с пружиной, а затем и голова незадачливого моториста. Напряженную тишину всколыхнули дикие крики всего экипажа. Даже командир бригады капитан 1-го ранга А. М. Филиппов испугался. [336] Выскочил из своей палатки, вокруг все спокойно, а мы кричим.

– Что там у вас стряслось? – спрашивает.

Я и объяснил ему. Узнав, что Фармагей достал пружину с такой глубины, он призвал его к себе, для согрева налил ему того, что следовало по тем временам, и поблагодарил по-командирски, по-флотски.

Такие на войне были обычаи, хорошие они или плохие, хвалить, а тем более осуждать не буду, но, как говорится, из песни слова не выкинешь. Хотя все зависит от самого человека: большой ты начальник или малый, или вовсе не начальник, а надутый пузырь – маленький на громадной поверхности моря.

Помнится, 3 октября после проводки конвоя мы получили приказ прибыть в Сухуми. Нас, привычных ко всяким вводным, быстрая смена обстановки не пугает: Сухуми – так Сухуми.

– Ждать указаний, находиться в немедленной готовности к выходу! – приказали нам по прибытии в Сухуми.

Сижу на рубке, когда подъезжают две «эмки». Значит, начальство.

Подхожу, представляюсь:

– Командир ТКА-42 старший лейтенант Рогачевский.

Генерал– лейтенант пожал руку, спрашивает:

– Катер готов к выходу?

– Так точно!

– Ну пойдем, – говорит он другому генералу. Попрощались с провожающими, поднялись на катер.

– Смирно!

– Вольно!

– Куда идти?

– В Туапсе.

– Есть!

Отходим от пирса, ложимся на курс вдоль берега, набираем обороты. Держим 40 узлов. Катер идет, как по маслу. Сзади – приличный «петух» из-под винтов, спереди – «усы» от переднего редана полукругами. Красив катер, прекрасен берег. Генералы стоят за моей спиной довольные, любуются природой, громко разговаривают. Даже на сердце радостно. На траверзе Сочи идет навстречу БТЩ – базовый тральщик, хороший такой, [237] аккуратненький кораблик. Генерал-лейтенант, наклонившись ко мне, кричит:

– Нельзя ли поближе, хотим посмотреть корабль.

Киваю головой, мол, понял. Подворачиваю, чтобы пройти метрах в 50-ти. Сам тоже бросаю взгляд на БТЩ, виноват, отвлекаюсь. И тут катер неожиданно прыгает – раз, второй! Попали на развал волны тральщика, сто чертей! Мои генералы падают с подножки, аж фуражки покатились в трюм. «Ну, – думаю, – нагорит».

Уменьшаю ход, начинаю извиняться. И вдруг в ответ слышу:

– Ничего, мы ведь сами попросили, – отвечает на мои извинения генерал-лейтенант спокойным голосом.

А в порту, сойдя на причал, генерал снова жмет мне руку и благодарит за прекрасную морскую прогулку. Затем сует мне большой сверток.

– Это нам приготовили на дорогу, – говорит он. – Но уже без надобности. Угоститесь.

Этот обаятельный генерал-лейтенант был командующий Черноморской группой войск Иван Ефимович Петров.

К сожалению, угоститься не пришлось. Там же на причале у меня, вконец растерявшегося, неожиданно из рук забрал сверток Петр Васильевич Рубцов.

– Тебе еще рано генеральский харч есть! – смеясь, сказал он и вместе со своим закадычным другом Яшей Лесовым, постарше возрастом, как и Рубцов, тут же удалились. Мне осталось только одно: после удовлетворить свое любопытство.

– Что там было в свертке? – спросил я Петра Васильевича.

– Коньяк и закуска! – снисходительно бросил он.

Так это было или нет, но я огорчился не сильно: к спиртному пристрастия не имел, а, к тому же, говорили бывалые, – коньяк клопами отдает…

Некоторое время спустя мне довелось еще раз выполнить подобное задание: следовало доставить в Геленджик флотского начальника контр-адмирала… Те же 40 узлов. Та же штилевая погода. Прошли Джубгу. И тут боцман, хлопнув меня по голове, показывает рукой справа вверх. Смотрю: шесть бомбардировщиков следуют встречным курсом на юг. Кивнул головой. Думаю: «Надо действовать по науке – адмирал на борту!» [338]

– Дать опознавательные! – кричу. Боцман выпускает белую ракету, а я делаю крутой поворот влево – этот комплекс действий обозначал на данный момент для нашей авиации сигнал «Я свой корабль». Глядь на самолеты: ужас – бомбардировщики противника! А я им еще и опознавательные дал! По науке… Хотя они нам и не страшны: на встречных курсах атаковать им трудно, разворачиваться из-за нас не станут – но ведь при начальстве конфуз… С досады увеличил ход до 50 узлов. Так и влетел в бухту Геленджика. Обойдя входной мыс Толстый, последовал к городскому причалу, сбросив скорость до 32 узлов. «Ну, – думаю, – покажу хоть класс при швартовке».

«Стоп». «Назад». «Глуши». Тут все по науке тоже. Содрогнувшись, катер стал. Затем мягко подходит бортом к причалу. Боцман и радист с набранными швартовыми стоят на местах. Но радист в расстроенных чувствах: потерял бескозырку – на большой скорости ее сорвало с головы и швырнуло за борт. Он то с этого расстройства и учудил. По команде «Подать швартовы» радист вместо пирса набрасывает флаги конца на адмирала, стоявшего у рубки катера. Тот, брезгливо сбросив с себя грязный швартов, даже не ответив на мою сверхгромкую команду «Смирно!», спрыгнул на причал и, не оглянувшись, пошел к ожидавшей его легковой машине.

Какая уж тут благодарность за «прекрасную морскую прогулку» и сверток с коньяком и закуской для Петра Васильевича и Яши Лесова. Видимо, такая щедрость среди высоких начальников попадается не часто…

…А бои шли на суше и на море.

…При выполнении задачи выявления огневых средств противника в районе Эльтиген – Камыш-Бурун внезапным сосредоточенным огнем вражеской артиллерии был расстрелян ТКА-152 старшего лейтенанта М. К. Овсянникова. Шедший впереди. А. И. Градусов не мог оказать ему помощи. При любой попытке его встречал шквал огня. Судьба экипажа погибшего катера неизвестна до сих пор. В живых остался, по-видимому, лишь один М. К. Овсянников, проживающий ныне в Ярославле. Тяжело раненный, без сознания, он попал в плен, там остался без ноги, и еще были у него долгие и страшные мытарства… [339]

…При неожиданном налете авиации противника бомба упала в нескольких метрах от швартовавшегося в этот момент ТКА-112 командира звена старшего лейтенанта Мартынова. Он был смертельно ранен осколками в живот. Тяжелейшие ранения у комиссара нашего дивизиона старшего политрука Тарасова – перебита рука, оторваны ноги. Погибли старшина группы мотористов Терешкин, боцман Сытник, командир отделения мотористов Гаврилов. На борту находился и командир 3-го дивизиона капитан-лейтенант В. И. Довгай. Раненный в бедро, он перебрался с горящего катера на причал. Прямо перед ним с окровавленным лицом падает в воду радист Эсикман и начинает звать на помощь. Оказалось, он ничего не видит. В. И. Довгай вытащил радиста на берег. Выбиравшемуся через люк мотористу Даниленко на руке оторвало палъцы…

Из всех, кто был тогда на ТКА-112, только капитан-лейтенант В. И. Довгай после излечения в госпитале вернулся в бригаду.

В этот сложный период на флоте мы не только оборонялись, но и наступали. Так, вечером 31 июля наша воздушная разведка обнаружила в бухте Двуякорной – южнее Феодосии – пять быстроходных десантных барж (БДБ) противника. В наступивших сумерках в очередной набег ведет свои дальнеходные катера капитан-лейтенант К. Г. Кочиев. Как всегда, он на головном вместе с Олегом Чепиком, за Д-3 следует и CM-3 M. К. Турина. Придя в район Феодосийского залива, включили глушители и малым ходом проникли в бухту Двуякорную. Обнаружив три силуэта БДБ, стоящих на якорях, дали поочередно два торпедных залпа. После взрыва противник включил прожектор и открыл зенитный огонь. Но в небе, понятно, никого не было. Зашарили по бухте, обнаружили катера и перенесли огонь на них. ТКА – они уже имели это грозное оружие на борту – дают по фашистам два залпа реактивными снарядами и топят две вражеские БДБ. Сняв глушители, прикрываясь дымами, катера уходят в базу.

Энтузиастом внедрения корабельной реактивной артиллерии на Черноморском флоте был капитан-лейтенант Г. В. Терновский. Еще в начале 1942 года будущий Герой Советского Союза вместе со старшим техником лейтенантом Н. С. Поповым не только разработали, но и сами изготовили пусковые установки для 82-миллиметровых [340] реактивных снарядов. Их смонтировали на 45-миллиметровых орудиях сторожевого катера капитан-лейтенанта А. Т. Кривоносова. Под Анапой в начале марта этого же года прошли экспериментальные стрельбы, утвердившие рождение флотских «катюш». А через некоторое время по проекту младшего лейтенанта А. Н. Белова были изготовлены установки для ТКА. В набегах на порты, оккупированные фашистами, в нашей бригаде участвовали немногие. Но в уничтожении плавсредств врага на путях их морских коммуникаций – почти все. Моряки четко выполняли поставленную во второй половине 1942 года народным комиссаром ВМФ Н. Г. Кузнецовым перед Черноморским флотом трудную задачу: нарушать морские сообщения противника, наносить удары по пунктам базирования с целью срыва его перевозок.

В связи с этим на флоте у всех была конкретная задача. Крейсера и миноносцы выходили для нанесения огневых ударов не только в Крым, но и к берегам Румынии. Авиация обрушивала удары в Азовском море, в Керченском проливе. Понятно, что не остались без дела и мы, катерники. Для ТКА был обозначен треугольник действия: Феодосия, включая бухту Двуякорную, – Камыш-Бурун – Анапа.

Район был на достаточно большом расстоянии от места нашего постоянного базирования. Поэтому возникли трудности с горючим. Но наш флагманный механик бригады инженер-капитан 2-го ранга Н. С. Гулим проявил смекалку. Скудными силами ремонтной группы в Туапсе он наладил изготовление дополнительных емкостей на 500 и затем 1000 килограммов горючего. Эти бензобаки устанавливались в желоба вместо одной торпеды. Значит, стрелять нужно было точнее, чтобы одной торпедой потопить транспорт врага. Зато радиус действия наших ТКА намного увеличился. Мы выходили в свою зону ночного поиска поотрядно, при хорошей организации боевой работы. «Во время битвы за Кавказ торпедные катера потопили и повредили свыше 30 вражеских барж и катеров», – так отмечается в боевой истории Черноморского флота.

И вот после ежедневного бомбового грохота, после напряженных штормовых ночей наш дивизион следует в Кулеви, в основную базу бригады. Отводят, так сказать, в тыл на отдых и переформирование не нас, личный [341] состав, а в первую очередь нашу технику. Она уже не выдерживала столь длительного и напряженного походного образа жизни. Например, рубашки цилиндров мотора, сделанные из силумина, давно повредила коррозия – пресную воду для охлаждения уже не держали. В походе ничего не оставалось делать, как доливать морскую. Поэтому злополучные рубашки мы каждый день «бинтовали» на белилах, но это было все равно, что мертвому припарка. Жарко было нам: в моторном отсеке стоял густой пар – из всех тридцати шести рубашек тонкими струйками лился непрерывный горячий душ…

В полдень подошли к устью Хопи. Вот и старый знакомый – крейсер «Коминтерн». Несет здесь свою последнюю вахту в качестве брекватера – притопленный крейсер защищает устье Хопи от северных и северо-западных ветров. Позже узнал, что ремонту он уже не подлежал: из-за ржавого ветхого металла не выдерживал сварку. Последний пост крейсера тоже, конечно важный. Ведь на этой небольшой речушке, кроме нашей 1-й бригады ТКА, дислоцировались еще и малые подлодки, и другие флотские единицы.

Первое, что я услышал, когда затих рев моторов и мы ступили на деревянные причалы, было пение птиц. Надо же, на земле еще поют птицы! Единственный раз к нам в Кулеви добрались вражеские бомбардировщики. Спешно и бесприцельно сбросили бомбы. Одна из них упала недалеко от базы в болото, подняв фонтаном тяжелую жижу.

В тот же день я пошел проведать свое «малое».

– Испугались, небось? – спрашиваю.

– Нет, – отвечает «малое». – Мы с Надей сидели под химскладом и ждали, когда все кончится. Бежать-то некуда…

«Малое», как ее все называли, это химик береговой базы Тася Малинко. Черноглазая, с ямочками на щеках, коротко стриженная, озорная девчонка. Она у всех вызывала чрезвычайную симпатию. А у меня – даже больше этого. Было у нас в Кулеви любимое местечко, где мы встречались перед вечерней поверкой личного состава. Удивительно, но она прямо-таки чувствовала, когда мы возвращаемся в базу, и всякий раз встречала меня на берегу. Переписку мы вели не по почте, а попутными Катерами – и надежнее, и быстрее. Треугольник с тремя [342] крестами – значит, срочно! И поныне – через сколько-то лет – при встрече бывшие сослуживцы спрашивают: «Как там малое?» Ничего удивительного в этом нет, поскольку Таисия Андреевна Малинко – моя жена.

Тихая, мирная жизнь способствовала возрождению наших традиционных флотских привычек: подтрунивали над каждым, кто попадал под руку. Больше всех доставалось командиру береговой базы – Грише, грузному сверх меры интенданту. Он и сам был как ходячий анекдот. Нужно нам было для днища 5 килограммов кузбаслака – такая норма. Выписал, иду к Грише за визой. Он, важно восседая за столом, берет ручку, перечеркивает цифру 5 и пишет 2,5. Ни на какие доводы Гриша не реагирует. Пришлось нам с боцманом принять решение: красить только заклепки и места, где оголился дюраль. Нужно было еще поменять магнето. Опять то же самое: перечеркивает и пишет «полмагнето». Слушать, естественно, ничего не желает. Возмущенный бегу к замкомбригу по тылу интенданту 1-го ранга Пройдакову. Он выслушал, посмеялся, а потом говорит:

– Не обижайся, времена такие – надо во всем экономить. Вот он и экономит по-своему.

– А как же нам быть с этим «полмагнето»?

– Выпиши еще раз, – посоветовал Пройдаков, – он тебе еще полмагнето завизирует. Вот по двум накладным и будет у тебя целое. [343]

Впереди девятого вала

Торпеды с загубленными – для стрельбы по берегу – взрывателями погружены. Этим грозным оружием торпедным катерам предстоит усилить артподготовку при штурме Новороссийска. Такое использование ТКА применяется впервые. Это не просто тактическая новинка, но и необходимость, продиктованная обстановкой. Свыше 500 дотов насчитывает оборона оккупированного врагами нашего порта. Их надо подавить. Конечно, эти огневые точки поразить непросто. Поэтому и решено использовать все имеющиеся средства, в том числе и торпеды.

Задача нашего ТКА-42 предельно ясна: выстрелить по противнику в секторе мыс Любви – линия фронта [343] Малой земли, затем прибыть к пирсу Кабардинка для переброски десанта. Особое внимание уделялось тому, чтобы торпеды не ударили по нашим позициям. Для этого было решено обозначить линию фронта мощным фонарем красного света в сторону Цемесской бухты.

Экипаж настроен по-боевому. И тут поступает распоряжение: выход отставить. Дав необходимые указания личному составу, вышел на причал покурить. Досада взяла! Ведь у нас как говорят: «Отклад не идет на лад!»

Только на следующий день к вечеру началось развертывание всего малого флота. Из катерников первым вышел отряд прикрытия Цемесской бухты – четыре артиллерийских катера 2-й бригады, командовал которыми старший лейтенант И. П. Шенгур, и наши ТКА-21 С. С. Романова и ТКА-31 И. И. Опушнева, возглавляемые капитан-лейтенантом С. П. Саблиным.

За ними – отряд обеспечения высадки под общим командованием командира 2-й бригады капитана 2-го ранга В. М. Проценко. Здесь было шесть катеров их бригады и наш ТКА-93 под командованием А. Е. Черцова. Вместе с ними вышел отряд прорыва капитан-лейтенанта А. Ф. Африканова – три катера 2-й бригады и три наших – 71-й Л. М. Золотаря, 72-й П. Я. Коновалова и 81-й А. А. Кононова. На борту ТКА-71 находился дублер А. Ф. Африканова на период выполнения задания старший лейтенант Б. М. Першин.

Последними Геленджик покинула ударная группа стрельбы торпедами по берегу, ведомая начальником штаба нашей бригады капитаном 3-го ранга Г. Д. Дьяченко. Он возглавил отряд стрельбы в районе Западный мол – мыс Любви, где действовали ТКА-73 В. Н. Сухорукова, ТКА-102 Я. И. Лесова, ТКА-52 А. И. Кудерского, ТКА-91 С. В. Ковтуна, на борту которого начальник штаба 1-го дивизиона капитан-лейтенант П. П. Ткаченко и ТКА-112 В. А. Лозицкого. Отряд стрельбы в районе Восточный мол – линия фронта вел командир 3-го дивизиона капитан 3-го ранга В. И. Довгай. Здесь ТКА-103 В. И. Максименых, ТКА-33 А. Г. Кананадзе с начальником штаба 3-го дивизиона капитан-лейтенантом И. Н. Погорлюком на борту, ТКА-43 Г. П. Петрова, ТКА-13 Л. З. Келина с заместителем начальника политотдела бригады майором Ф. И. Драпкиным на борту. Отряд стрельбы в районе мыс Любви – линия фронта [344] Малой земли возглавил командир 2-го дивизиона капитан-лейтенант А. А. Сутырин на ТКА-62 М. П. Валюшко. Мы покидали бухту Геленджик последними.

Надо сказать, что со второй половины 1943 года, в силу нехватки катеров, мы многие боевые задачи выполняли совместно со 2-й бригадой. Раньше мы просто были знакомы друг с другом, встречались когда-то. А тут познали истинную цену каждого в боевой обстановке.

В Цемесскую бухту заходили в полной темноте. Легли на Пенайские створы и вышли в район сосредоточения сил высадки, которые обозначились во мгле длинным темным пятном. В районе Кабардинки – три створа красных огней. По ним тремя большими отрядами проследуют все плавсредства в Новороссийск. Силы высадки составляли 150 кораблей и вспомогательных судов, имеющих слабое навигационное оборудование. Потому-то для них и створ из красных огней.

Получив сигнал «Добро», уменьшаем ход, поворачиваем влево, идем занимать исходную точку. Напрягая зрение, ищу ориентиры на берегу. Наконец со стороны левого борта вижу красный огонь – это линия фронта. Справа по носу темнеет пологий мыс Любви. Темно, фронт молчит. Лишь кое-где в Новороссийске, в районе порта, горят слабые огоньки.

До начала действий минут двадцать.

И тут получаем сигнал – высадку в порт перенесено на один час.

Тревожно тянется время. Все стоят на своих местах. Нервы напряжены до предела. Мы с боцманом вглядываемся в темень – аж боль в глазах. Дышим буквально одним дыханием. В эти тревожные минуты мы мысленно клялись быть стойкими, бить фашистов так же, как, например, героический экипаж нашего торпедного катера СМ-3.

Это было совсем недавно. Одиннадцатого июля, когда катер возвращался с боевого задания, напали «мессершмитты». Пулеметчик вел прицельный огонь, но был ранен. Командир ТКА старший лейтенант Д. С. Карымов, оставив у руля проходившего у него стажировку лейтенанта В. С. Белобородого, вдвоем с главным старшиной К. А. Юдиным отнесли раненого пулеметчика в кормовой моторный отсек. К пулемету стал Константин Юдин. Бесстрашно отбивает [345] он одну за другой атаки пяти мессеров. Но следующая очередь вражеского самолета сражает и его. На катере все больше повреждений, ход снизился до самого малого, маневренности почти нет.

Д. С. Карымов, опять передав управление ТКА Белобородому, сам начинает вести прицельный огонь по Ме-109. Самолеты сделали еще один заход, остервенело сыпанули трассами свинца и ушли. Но одной из очередей был убит старший лейтенант Карымов. Упал в рубке тяжело раненный лейтенант Белобородый. Погиб боцман старшина 1-й статьи С. Ф. Ткаченко.

«Я слышал грохот на палубе, – рассказывал потом моторист катера Н. С. Калинько. – У нас в люке тоже вспыхнуло пламя. Командир отделения Комаров начал тушить огонь, а мне приказал выйти на палубу. Здесь были все убиты. Заглянул в кормовое моторное отделение, вижу, Анатолий Пихтелев перевязывает раненного в ноги и голову пулеметчика Кириенко. Забрался в рубку – у руля стоит радист Иванов. Он сказал, что командир успел передать по радио о нападении самолетов противника…»

Тут появились наши истребители. Вот почему так спешно убрались, не завершив свое черное дело, фашисты! Наши летчики помогли сориентироваться радисту по курсу. Вскоре изрешеченный пулями торпедный катер СМ-3 подошел к причалу. Все члены его экипажа были награждены орденами и медалями. А главный старшина К. А. Юдин занесен навечно в списки личного состава 3-го дивизиона нашей 1-й Севастопольской ордена Нахимова I степени бригады торпедных катеров Черноморского флота.

Разве наши погибшие товарищи не с нами сейчас здесь, под Новороссийском, в боевом строю? Разве все они, занесенные и не занесенные навечно в списки частей, не навсегда в наших сердцах? Они незримо присутствуют на палубах кораблей, на капитанских мостиках и в рубках, у пулеметов и орудий, у торпедных аппаратов. Они – наша несокрушимая сила, невидимый боезапас сердец.

…Я смотрю на красный свет фонаря, обозначающий линию фронта Малой земли, и вижу кровавые сполохи недавних дней и недель, предшествовавших сегодняшнему решающему штурму. Сколько светлых жизней взорвалось в этом огне за время битвы за Кавказ, и они [346] умножатся сегодня в нашем гневе, войдут в победный красный цвет наших знамен, перетекут в незатухающее пламя Вечного огня.

Да и сегодняшний штурм Новороссийска, разве начнется он сегодня? А не идет уже столько месяцев, еще с 4 февраля – вон там, где обозначается линия фронта кровавым светом, – на Малой земле? Тогда, семь месяцев тому назад отряд моряков, сформированный из числа только добровольцев кораблей и частей Новороссийской военно-морской базы, под командованием майора Ц. Л. Куникова, захватил небольшой плацдарм. Затем моряки-черноморцы перекинули туда еще под ураганным огнем, сквозь огненные волны своих собратьев по флоту, ушедших воевать на сушу, – 255-ю и 83-ю морские стрелковые бригады. А спустя 5 дней на Малой земле уже было до 17 тысяч наших воинов. Много было тяжелых дней потом на всем протяжении фронта обороны вдоль всего Кавказа, а что уж говорить о том положении, в котором были краснофлотцы и красноармейцы на Малой земле – но они выстояли, а, значит, победили.

«Я командую моряками, – писал Ц. Куников своей сестре. – Если бы ты видела, что это за народ! Я знаю, что в тылу иногда сомневаются в точности газетных красок, но эти краски слишком бледны, чтобы описать наших людей».

Сколько раз приходилось быть и нам как бы крошечным продолжением Малой земли в море, маленьким ее островком в виде торпедного катера, в ночном море – и штилевом, а чаще штормовом. Мы несли дозорную службу у Мысхако, охраняя коммуникации Малой земли, были бессменными в течение многих ночей часовыми, прикрывая пункт высадки на плацдарм со стороны моря. Так что могли считать себя как бы островными малоземельцами…

…Вдруг необычайной силы гром сотрясает все вокруг. Это 300 стволов одновременно дали залп – началась артподготовка. От этого первого залпа невольно вздрагиваю и оглядываюсь вокруг. Все побережье от цементных заводов до Пеная освещается орудийными вспышками. На берегу, занятом противником, возникают и тут же исчезают огненные вспышки разрывов. Замечаю, на одной из высот, в секторе нашей стрельбы, неистовствует дот противника. Над головой – ад кромешный. [347]

Сплошной гул, шелест и свист. Снаряды летят через наши головы. В первые минуты такое ощущение, что один из снарядов может зацепить тебя за макушку.

Поднятая взрывами пыль, дым пожаров – все это постепенно начинает заволакивать побережье. В то же время на фоне зарева над портом стал четко вырисовываться справа темный западный мол. Через несколько минут все затянуло пеленой, берег совсем не просматривается. Огня прибавилось. Пошли залпы ста двадцати семи, как нам потом стало известно, установок гвардейских минометов – «катюш».

Артиллерия бьет уже 12 минут. Наступает и наше время. Я как засек в начале артподготовки «свою» точку – фашистский дот, и смотрю на нее, словно завороженный.

Заводим моторы и даем залп по вражеской огневой точке. Сходим влево с курса и уменьшаем скорость. Хорошо видно, как в зареве усилившихся после удара «катюш» пожаров обе торпеды идут по поверхности воды. Все в порядке: первая задача выполнена.

В группе прорыва были катерник старший лейтенант А. Черцов. Действовал он энергично и инициативно. Имея совместное со всей группой задание, он был дополнительно проинструктирован капитаном 1-го ранга А. М. Филипповым. А. Черцов должен был продублировать действия ТКА старшего лейтенанта А. Куракина по разграждению входа в порт при условии, если тот не сможет сделать это сам.

Так и получилось. На пятой минуте артподготовки старший лейтенант А. Черцов увидел, что катер Куракина стоит без движения, а надо действовать немедленно. Андрей тут же стреляет торпедой в намеченном ранее направлении. При отходе засекает автоматическую пушку противника на восточном моле, ведущую интенсивный огонь, и выпускает вторую торпеду по этим вспышкам. Потом подходит к катеру А. Куракина, выясняет, что на нем повреждения, и начинает буксировать его в Кабардинку. Казалось, задание выполнено блестяще, помог товарищу в беде. Но нет!

Катер А. Черцова принимает на борт десант и отправляется в Новороссийск. Уже рассвело и противник при входе ведет по ТКА ураганный огонь. Но катер все-таки прорывается в порт, двигаясь на Каботажную пристань. Огненные струи поливают катер, выведен из [348] строя один мотор, загорелся бензоотсек. Команда самоотверженно борется за спасение своего ТКА-93. Командир отделения мотористов накрыл кошмой пробитый бензобак, огнетушителем сбил пламя. Мотористу Кузнецову удалось запустить заглохший мотор. Черцов ранен в живот, но продолжает управлять катером, упорно держит курс на Каботажную пристань. Тут глохнут оба мотора. Получив сквозное ранение в грудь, падает главстаршина Н. Ченчик. Теряет сознание командир. Но уже осталось какой-то десяток метров, и катер идет по инерции. Вот он уже ткнулся в берег. Десантники ринулись в бой.

Мотористы снова каким-то чудом запустили моторы. Перевязали Андрея Черцова и он, превозмогая боль, провел ТКА-93 на выход. Выведя катер из порта, А. Черцов потерял сознание. И тут за штурвал стал юнга Валя Лялин. Тяжело ему – катер идет неровно, зигзагами. А тут еще с мыса Любви снова начал стрелять противник. Командир ТКА-91, находившийся рядом, прикрыл израненный катер дымовой завесой. ТКА-93 вышел к мысу Дооб. Но моторы не успевают откачивать воду, поступавшую в катер сквозь пробоины.

– Выбрасывайся на берег! – передали команду Вале Лялину.

Он так и сделал, а подоспевший катер В. Максименко с командиром дивизиона капитаном 3-го ранга В. И. Довгаем на борту подобрали раненых и доставили их в Геленджик.

Стремились успеть сделать как можно больше для поддержания десантников и катера нашей второй группы. Вот как говорится об этом в записях возглавлявшего отряд, бывшего к тому времени начальника штаба 2-й БТКА, а в последующем контр-адмирала, профессора, доктора военно-морских наук, Георгия Даниловича Дьяченко:

«Придя в Кабардинку за второй группой десантников, мы встретились с командующим флотом Львом Анатольевичем Владимирским и командиром Новороссийской военно-морской базы Георгием Никитовичем Холостяковым, которые настойчиво выпытывали у всех приходящих первыми, в том числе и у нас, детали обстановки в порту. Трудно было в коротком докладе дать обобщенную картину боя. Ясно было, что в целом дела идут успешно, хотя последнее слово должен был сказать [349] десант. Близился рассвет, и мы торопились на ТКА-73 сделать еще рейс. За нами устремились катера – ТКА-91 Ковтуна, ТКА-22 Ильина и Лесова – ТКА-102. Пока шли к входу в порт, за несколько минут взошло солнце. Прицельный огонь противника усилился. В это время уже последовало распоряжение контр-адмирала Г. Н. Холостякова высадку прекратить. Но наша четверка уже вкатилась в порт. Изо всех уголков его нас жгли языки трассирующих пуль и снарядов. Значит, сопротивление противника в порту еще не подавлено. Ясно, что при свете начавшегося дня назревают неоправданные потери, из состава нашей четверки в том числе. Описав большую циркуляцию в порту, подчиняясь приказу командира высадки, начинаем отход. Оба пулемета на нашем катере ведут ответный огонь. Но вот заминка у носового пулемета, из которого стрелял радист Михаил Ковров. На выручку ему спешит замполит 3-й ДТКА капитан-лейтенант А. П. Воробьев, рискуя на большой скорости быть сброшенным за борт. Он заменяет убитого Коврова, мастерски разворачивает пулемет в сторону противника, отвечая на его огонь ливнем своего пулеметного огня. Политработа требует не только слов, но и дела, личного примера…»

Такой же личный пример показывал и начальник штаба, а затем командир нашей бригады, Георгий Данилович Дьяченко, проявлял не только незаурядные командирские, организаторские способности, талант, но и личное мужество, смелость, отвагу, мастерство катерника. К сожалению, записи эти передал нам уже не он лично, а его супруга Татьяна Тимофеевна…

Решительно действовала и третья группа под командованием капитан-лейтенанта А. Ф. Африканова. Вот как вспоминает об этом один из ее участников, командир ТКА-81 лейтенант А. Кононов:

«…Наконец получен сигнал «Путь свободен». Все ринулись в порт. Используя скорость, наш катер тоже пошел, обгоняя высадочные средства. В воротах чуть не наскочили на бочку, едва успев оставить ее слева. Влетели в порт через стену сплошных разрывов. Катер получил несколько попаданий. В порту легче – огонь противника ослаблен. Наши цели – Импортный и Цементный причалы. Поворачиваю вправо и уменьшаю ход, рассматриваю обстановку в западной части порта. С Импортного причала бьет пушка. Приведя ее огонь на [250] мачту, стреляем торпедой. Для стрельбы по Цементному пирсу нужно подвернуть вправо, однако штурвал вправо не поворачивается. Один осколок попал в барабан штурвала. Пришлось сделать циркуляцию влево. За это время боцман удалил осколок, заклинивший штурвал. Не спеша навожу нос катера на Цементный причал и стреляем второй торпедой. Обе торпеды взорвались, огонь противника прекратился…»

В составе этой группы воевал под Новороссийском и наш ТКА-71 под командованием старшего лейтенанта Л. М. Золотаря. На борту этого катера находился также старший лейтенант Б. М. Першин – дублер А. Ф. Африканова. ТКА-71 первым ворвался в порт и атаковал торпедами огневые точки на пирсах напротив ворот. Развернувшись, получил повреждение корпуса. На выходе еще одно прямое попадание и затонул. Личный состав оказался в воде. Проходящий мотобот подобрал всех, за исключением мичмана Олейника – старшины группы мотористов. Выплыв на восточный мол, Олейник добыл трофейное оружие и присоединился к штурмовой группе моряков. Они, действуя решительно и дерзко, выбили фашистов из помещения электростанции. Мичман Олейник на вторые сутки вернулся на базу в Геленджик. Его мужественные действия не остались не замеченными – он был награжден орденом Красного Знамени.