355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Георгий Рогачевский » Сквозь огненные штормы » Текст книги (страница 4)
Сквозь огненные штормы
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 04:54

Текст книги "Сквозь огненные штормы"


Автор книги: Георгий Рогачевский


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Так что основоположник нашего отечественного катерного флота, – подытожил я, – не иностранец по имени США, а Степан Осипович, то есть русский адмирал Макаров.

Историю русского флота я как будто знал, а советского – тем более. Ведь училище только-только закончил, знания свежи. Рассказал команде о том, что шестилетней программой военного кораблестроения с 1926 по 1932 год предусматривалось строительство 36 торпедных катеров, что уже в 1927 году А. Н. Туполев, возглавив группу авиационных конструкторов, создал первый советский торпедный катер «Первенец». Спустя некоторое время доработанный его вариант ТКА «Туполев» утверждается к серийному производству. В 1928 году на флот поступили первые советские торпедные катера. К концу 1932 года их насчитывалось 50.

– Сколько же их сейчас? – поинтересовался моторист краснофлотец Индилов. [292]

– Это военная тайна, ответил ему радист Старенький.

– Ты что, арифметики не знаешь? – добродушно буркнул боцман Кириченко. – Вот у нас, в дивизионе…

А в бригаде…

И пошел подсчет боевого состава Черноморского флота. Сила оказалась немалая: что-то около сотни торпедных катеров. И, надо сказать, мы, простые моряки, не очень-то и ошиблись. К началу войны на Черноморском флоте их было 84. На Северном – 2. Но в дальнейшем число их там значительно возросло – для ТКА на Северном флоте был один из главных театров боевых действий. Но к июню 1941 там было всего 2 катера. На Балтике – 48. И 135 – на Тихоокеанском флоте. Всего же наш Военно-Морской Флот располагал к началу боевых действий в Великой Отечественной войне 269 торпедными катерами.

Такие беседы, занятия, тренировки, несение дозорной службы, совместная круглосуточная жизнь на нашем маленьком островке – все это сплачивало небольшой боевой коллектив.

Однажды к нам в бухту зашел эскадренный миноносец под флагом комбрига, которым оказался капитан 1-го ранга Пермский. Корабль стал на якорь в центральной части бухты.

До его прихода в воздухе было тихо. Не появлялись вражеские самолеты, да и наши – ни разу. Хотя нам было известно, что прикрывать нас с воздуха должна авиация, дислоцирующаяся в районе Евпатории. А тут только зашел в бухту эсминец, как послышался рев самолетов. Курсом на наши стоянки шли два остроносых истребителя. Мы хорошо различали силуеты наших «чаек»– И-15 и «ишаков» – И-16. Над нами же совсем другие: остроносые, черные, да и по скорости превосходят «чаек» и «ишаков». На посту наблюдения и связи (НИС) появился сигнал: «Самолеты противника». Эсминец открыл зенитный огонь. Мы дружно поддержали пулеметами. Истребители, зачем-то помахав крыльями, скрылись. Насколько быстро они улетели, настолько быстро с аэродрома поступил сердитый сигнал: мы обстреляли своих! На следующий день после обеда на большой высоте снова появился самолет – одиночный. На посту опять сигнал: «Самолет противника». Эсминец, как и вчера, палит из зениток. Мы – молчим, наблюдаем: [293] нашими ДШКА не достать. Прекрасно видим силует самолета. Вроде бы наш тяжелый бомбардировщик ТБ-3 – держит курс на запад. Вот он уже в зоне зенитного огня. Хлюпают выстрелы. И тут из-под крыла бомбардировщика вырывается два самолета поменьше – истребители. А он делает крен вправо и уходит за горизонт. Загадка.

Разгадка приходит очень скоро – из штаба флота. Мы сорвали налет на Констанцу. Авиаторы попытались испробовать новинку на наших зенитках без предварительной информации о пролете. А на флоте в то время было так: если самолет пытается пролететь над кораблем, значит, он – чужой, бей его без всяких сомнений!

У нас же в бухте неразбериха с авиацией закончилась быстро. Эскадренный миноносец ушел в море – самолеты больше не появлялись.

Пережил я и одну свою личную неразбериху. Периодически покатерно мы ходили в Севастополь на обработку корпуса. Наступил и наш черед. Сошел я на берег, гляжу – идет один из наших мичманов-выпускников в форме лейтенанта.

– Привет, – говорю. – Это тебе за какие заслуги лейтенантские нашивки выдали?

– А тебя за что разжаловали?

– Как?

– Да так! Еще в конце июня подписан приказ о присвоении нам всем воинского звания «лейтенант». Все наши мичманы уже давно переобмундировались. Давай в училище: чем быстрее добежишь – тем быстрее станешь лейтенантом!

Ну, думаю, разыгрывает! Поэтому торопиться в училище не стал. Встретил еще одного нашего мичмана. Точно – и этот лейтенант. Довелось-таки идти в Стрелецкую бухту. Ритуал посвящения в лейтенанты был более чем будничным. Снял я все свое курсантское обмундирование, даже тельник забрал вещевик. А вместо него получил лейтенантское приданое, вплоть до простыней и наволочек. Затолкал все в матрасный мешок, да и поволок в бухту Карантинную.

Еще одну новость услышал от своих товарищей по выпуску. Мне нужно было встретиться с Ваней Степановым – моим сокурсником.

– А его уже нет, – ответили мне.

– Как нет?! [294]

– Да жив он, не волнуйся. Лейтенант Степанов добровольцем ушел в морскую пехоту.

Оказывается, многих наших мичманов вызвали к себе командир бригады капитан 2-го ранга А. Филиппов и новый комиссар бригады М. Иванов на беседу, объяснили обстановку на фронте и предложили войти в формируемый 3-й полк морской пехоты. Вместе со Степановым ушли мои сверстники лейтенанты Виктор Лозицкий, Георгий Петров. С ними во главе с инструктором физподготовки бригады капитаном И. Н. Шилиным направились на фронт еще около 60 человек личного состава. Затем убыли 22 ученика катерных боцманов, а в октябре группа наших краснофлотцев влилась в бригаду курсантов Черноморского высшего военно-морского училища – отстаивать Ростов-на-Дону. Ваню Степанова я так и не встретил – 1 октября он погиб в бою под Одессой… 3-й же полк затем занимал оборону под Севастополем, на Мекензевых высотах. А лейтенанты Лозицкий, Петров и Горнаев – все три после ранения, в 1942 году возвратились в бригаду и продолжили службу.

В тот же день я убыл со своей командой на ТКА-42 в Ак-Мечеть – и уже лейтенантом.

– Вот теперь порядок, – улыбнулся мичман Андриади. – А то два мичмана на один катер – многовато…

Снова – к родным бочкам в бухте. А вскоре сигнал боевой тревоги. В считанные минуты снялись с якоря и со скоростью 6 узлов двигаемся на выход из бухты, занимая свое место за ТКА-32 – катером командира нашего звена. За нами два катера «бати» – А. И. Кудерского. От пирса отваливает ТКА-22 под брейдвымпелом командира дивизиона и выходит в голову. Через некоторое время мы у большого транспорта, идущего из Одессы. Занимаем места в кольцевом охранении. Скорость транспорта 12 узлов. Идем на одном моторе, зигзагами. Это не просто. Но главное – наблюдение. В моторном отсеке один Василий Шулов. Индилов вызван для усиления наблюдения. На подходе к мысу Тарханкут начало темнеть. Мы оставляем транспорт, в темноте возвращаемся в бухту, на ощупь занимаем свои бочки.

Это был мой первый самостоятельный выход в море для выполнения боевой задачи. Перед сном я долго думал об этом, о своих действиях, о команде катера – о всех и каждом в отдельности. Перед глазами все стоял [295] транспорт. Мы видели, что творилось на нем, – тьма раненых в кровавых повязках, как и сама Одесса – израненная, но сражающаяся, непокоренная.

В бригаде – первая медаль

Зачем были созданы торпедные катера? Казалось бы, вполне понятно, зачем. Раз есть катер, а на нем торпеды, значит, он должен доставить их по назначению. Для этого у него есть и скорость, и надлежащий радиус действий, и экипаж специалистов. Именно так считалось до войны, и это было нашей главной задачей. Еще нам вменялось в обязанность: разведка, высадка десанта и разведгрупп, несение дозоров в системе обороны крупного базирования, прикрытие тральщиков и даже спасение экипажей самолетов.

Чем же мы занимались в первые два месяца войны? В основном – конвоировали транспорты и эскортировали боевые корабли. Еще – производили глубинное бомбометание для подрыва мин. И, безусловно, несли противолодочные, противоминные, противовоздушные дозоры в Севастополе, в Балаклаве, в Керчи, Новороссийске. Особенно часто противолодочные. В сумерках торпедные катера занимали предполагаемый район до появления вражеской подлодки. Сотни глаз просматривали все вокруг, чтобы обнаружить и уничтожить ее торпедой. Напряжение большое, а эффективности – ноль. Спустя некоторое время на катера выдали древнее изобретение под названием «Посейдон». Это была толстая труба с поперечными ответвлениями на конце, на котором на изогнутых рогах – резиновые груши. Мы опускали «Посейдон» в воду, а сами надевали наушники и слушали шум моря. Появится посторонний звук, вращай трубу в нужном направлении – там и находится подводная лодка (если, конечно, она там находится). Это позволило посылать в противолодочный наряд значительно меньше катеров – до одного отряда.

Конечно, попытки использовать ТКА для решения главной задачи: нанесения торпедных ударов по кораблям и судам противника – были, но крайне редки. Ведь где коммуникации противника? В районе устья реки Дунай, у острова Змеиного, Нашим катерам Г-5, у которых [296] радиус действия 140 километров, не достать. Так что основная задача для нас отпадает. Вот разве что Д-3. радиус действия которого 333 километра. Но он был только в бригаде – в Севастополе. И чтобы хоть немного сократить расстояние до коммуникаций врага, этот дальнеходовой катер переходит к нам в Ак-Мечеть.

27 августа в 16.00 были получены данные воздушной разведки флота: обнаружен транспорт на переходе в районе острова Змеиный. Через час Д-3 под командованием лейтенанта Олега Чепика, одного из наших мичманов, вышел в море. На борту флагманский штурман бригады капитан-лейтенант Б. В. Бурковский и командир отряда старший лейтенант К. Г. Кочиев. Со скоростью 25 узлов катер следовал в район поиска. Сначала погода благоприятствовала, но примерно на половине пути начался шторм до 6 баллов. Командир отряда принял решение продолжать выполнение задачи. Встречная волна заставила значительно уменьшить скорость. Компасы показывали не направление, а «погоду» – вертушка ходила вправо-влево на десятки градусов. Попробуй удержи курс!

Прокладка по счислению и тогда и после на ходу не велась. Боцман, правда, делал записи для навигационного журнала на дюралевой дощечке черным карандашом, чтобы вода не смывала, – время, компасный курс, обороты. Но когда я попытался восстановить прокладку по этим записям, то получилось, что ходили мы совсем не по морю, а по берегу. А точным в этих записях было лишь то, что начали мы свой поход на воде. В дальнейшем опытные командиры с этим справлялись, курс держали при любой погоде.

Вот в таких условиях катер под командованием лейтенанта Олега Чепика пробирался в район поиска. И ничего не обнаружил. Ведь даже при ходе 10 узлов транспорт за эти 6-7 часов переместился на 60-70 миль. Вот так, не солоно хлебавши, в 23 часа 40 минут катер повернул обратно. Шли за волной – легче, не так заливает. Тем не менее на рассвете, сбившись с курса, катер сел на отмель острова Орлов в Тендровском заливе и был снят силами личного состава. В Ак-Мечеть Д-3 прибыл в 11 часов 40 минут 28 августа. Хотя и неудачно, но так состоялась практическая проверка возможностей использования ТКА на путях морских сообщений [297] противника, удаленных от наших пунктов базирования.

Д– 3 ходил к острову Змеиному еще раз -30 августа. Погода была отличная, но ночной поиск снова оказался безуспешным.

– Вот если бы авиация корректировала курс, наводила на цель… – сетовал Олег Чепик.

До этого ли было в первые месяцы войны нашей авиации? Да и нам тоже? Мы выполняли все, что диктовалось потребностями дня.

20 сентября получили распоряжение подойти к пирсу. Снялись с якоря. Я аккуратно подрулил, своевременно дал задний ход и заглушил моторы. Все по науке. Комдив, встречавший нас, судя по выражению его лица, остался доволен.

– Стоять здесь в немедленной готовности к выходу! – приказывает.

– Есть! – отчеканил я.

Поставил задачу экипажу, а сам сошел на пирс. Все же какое это удовольствие – пройтись по твердой земле! Когда смотрю – фашисты! Под забором стоит три немецких летчика. Наши истребители сбили недавно бомбардировщик – мы это видели. Вот стоят трое пленных и ждут своей дальнейшей участи под забором: наглые, с презрением поглядывают на меня. «Тьфу ты, – мысленно ругнулся я. – Самолет сбили, а спесь осталась. Ничего, погодите, и спесь собьем!» И так захотелось в бой, что я в нетерпении тут же вернулся на катер. Но выполнять приказ комдива – стоять в немедленной готовности – пришлось целые сутки. Вечером следующего дня он прибыл лично со штурманом дивизиона лейтенантом В. Лясниковым. Мне дали курс и расстояние – и все. Быстро просчитал компасный курс и время перехода в точку на различных оборотах. Белая ракета – и мы отошли от пирса. За нами – длинная цепочка катеров дивизиона. Идем головными.

Ходовые огни выключены. Горит только слабый кильватерный. Маскировка во всем. Стекла рубки снаружи покрашены под цвет катера, чтобы не блестели при луне и на солнце. Оставлена лишь прорезь для механика – следить за буруном впереди идущего ТКА.

Быть головным катером – ответственность немалая. Тем более для меня: выход-то первый. Часто поглядываю на компас, стараюсь точно удерживать катер на [298] курсе. При хорошей погоде это не трудно: когда ход 32 узла, катер сам твердо держит курс. Но время от времени слегка придавливаю «баранку», таким образом подправляя точность лежания катера на курсе. Шли примерно около четырех часов. Указанная нам точка – на подходе к Одессе. Южнее несколько миль. Наконец подошли к означенному месту – береговой черты не видно. Здесь, в море, я узнал, что прибыли мы сюда для прикрытия со стороны моря высадки десанта. Как он нужен был в те дни для осажденной Одессы, объяснять не надо.

С 8 августа 1941 года город на осадном положении. Месяц тому назад к нам в руки попало обращение Одесских обкома и горкома партии. «Враг стоит у ворот Одессы – одного из важнейших жизненных центров нашей Родины. В опасности наш родной солнечный город, – так говорилось в листовке. – Держитесь за каждую пядь земли своего города! Уничтожайте фашистских людоедов! Будьте стойкими до конца!»

Накануне же Ставка Верховного Главнокомандования в директиве от 5 августа требовала: «Одессу не сдавать и оборонять до последней возможности, привлекая к делу Черноморский флот». Сегодня общеизвестно, что корабли эскадры под командованием контр-адмирала Л. А. Владимирского сделали более ста пятидесяти выходов, поддерживая наземные войска артиллерийским огнем. А другие виды боевой деятельности? И не перечислишь!

Но враг нажимал. 18 дивизий осаждало Одессу! Бойцы и краснофлотцы, жители города – все встали грудью на ее защиту. Но к 12 сентября резервы кончились. Командование Одесского оборонительного района во главе с контр-адмиралом Г. В. Жуковым телеграфировало об опасности в Ставку. И. В. Сталин лично продиктовал текст ответной телеграммы: «Передайте просьбу Ставки Верховного Главнокомандования бойцам и командирам, защищающим Одессу, продержаться 6-7 дней, в течение которых они получат подмогу в виде авиации и вооруженного пополнения… И. Сталин».

И вот наступило время ставшего затем известным в истории Великой Отечественной войны Григорьевского десанта. В 25 километрах от Одессы в населенный пункт Григорьевка высадился 3-й морской полк, куда вошли и наши катерники, в том числе и товарищи по выпуску [299] из училища. План операции, согласно докладу командующего Приморской армией генерал-лейтенанта Г. П. Сафронова, был утвержден Военным советом Одесского оборонительного района 20 сентября. Чтобы неожиданным ударом отбросить врага от стен Одессы, было намечено следующее:

«1. Днем 21 сентября и в ночь на 22 сентября 1941 года авиация флота бомбовыми ударами по аэродромам и скоплению войск противника в восточном секторе нейтрализует противодействие его авиации и срывает сосредоточение войск.

2. Корабли Черноморского флота мощным артогнем по скоплению живой силы противника подготавливают высадку.

3. После короткой артподготовки кораблей 3-й морской полк высаживается в районе Аджалыкского лимана у Григорьевки. С началом высадки корабли переносят огонь в глубину и поддерживают высадку, сосредоточение и наступление полка в течение дня 22 сентября.

4. 3– й морской полк, закончив к 5 час. высадку, овладевает районом Чебанка, высота 57,3, Старая и Новая Дофиновка, где закрепляется и переходит к обороне. Внезапными действиями с тыла он способствует выполнению основной задачи по нанесению контрудара войсками Одесского оборонительного района.

5. Одновременно с высадкой десанта части 421-й и 157-й стрелковых дивизий осуществляют наступление в восточном секторе с целью отбросить противника и лишить его возможности вести артобстрел города и порта с северо-восточного направления.

6. Истребительная авиация с рассветом 22 сентября содействует наступлению 3-го морского полка и прикрывает корабли поддержки с воздуха.

7. В тыл противника выбрасывается группа парашютистов, которая нарушает связь и боевое управление противника, создает панику в его тылу».

Прибыв в указанную точку, я сразу же дал команду боцману проверить готовность торпедных аппаратов и самих торпед к залпу. Вся ночь прошла в непрерывном наблюдении. Противник не появился.

Когда рассвело, получили по радио приказ: «Возвратиться в базу». Дивизион построился в кильватер. Возвращались севернее указанной точки. Здесь шел бой. [300]

Огонь по берегу вели крейсеры «Красный Кавказ» и «Красный Крым», эскадренные миноносцы «Безупречный» и «Бойкий».

3– й морской полк мощно теснил врага. И там среди 1929 человек личного состава десантников было более 60 человек недавних наших сослуживцев -катерников, морских пехотинцев.

Десант продвинулся на 10 километров, занял, как и было намечено, Старую Дофиновку. Нанесли контрудар и основные силы Одесского оборонительного района. Согласованные действия всех родов войск позволили отбросить врага от Одессы на 5-8 километров. Противник потерял около 2 тысяч человек и долго еще не мог прийти в себя.

Переход наш к месту базирования в Ак-Мечеть намечался ночной, поэтому днем мы зашли в Одессу. Хоть и не сходили на берег, все же мы увидели и услышали сполна: и налеты вражеской авиации, и разрушения от бомбежек, и грохот недалекого боя… Неподалеку стоял мой старый знакомый крейсер «Коминтерн», когда-то такой ухоженный – сколько мы, курсанты, драили его палубу, натирали медь! Как он постарел, наш ветеран! На левом борту оббита краска, множество пробоин, особенно в носовой части…

Когда стемнело, мы вышли из Одессы. Я опять головным с комдивом и штурманом дивизиона на борту. Рассекая волны, катер вздымает веером брызги. Колко и непрерывно они бьют в лицо. Все внимание на поверхность моря впереди форштевня катера. «Включаю», насколько возможно, и боковое зрение. Получается сектор обзора этак градусов под тридцать. Но вода, перелетая через ветроотбойник – небольшой откидной щиток из дюраля, расположенный на площадке для прицела, – слепит глаза, аж искры летят. Если б не боцман, худо было бы. Уж этот видит все – и небо и море. Обычно старшина группы мотористов, стоя правой ногой на подножке, не выпускает из рук акселераторы газа, удерживая заданное расстояние между катерами. Сегодня ему это ни к чему – идем головными. Но если нужно будет уменьшить или увеличить ход, я левой рукой толкаю его правое плечо вперед или назад. Радист несет вахту в радиорубке – небольшой выгородке с задвижкой внизу справа, у ног командира. Сидит он, обложившись пятью надувными подушками, засунув ноги под рацию. И в такой [301] позе, сколько бы ни длился поход, наушников не снимать. Связь с командиром, то есть со мной, – моя нога. Он тянет меня за нее и сует листок радиограммы. у правого мотора – командир отделения, у левого – моторист.

Вот так и идем. Прошло несколько часов, слева Тенд-ра – все правильно. Все так же в темноте заходим в бухту Ак-Мечеть. По крайней мере, я так считаю. Уменьшаю ход до 800 оборотов. И тут началось. Сперва штурман:

– Куда ты нас завел? Ведь это Ярылгач! Верно, есть такая бухта на побережье – севернее Ак-Мечеть. Вмешивается комдив:

– Давай выходи обратно.

«Ну, – думаю, – вам видней». Перечить старшим по званию не положено. Повернул обратно. Прошли вдоль берега. Обнаружили темное пятно в обрывистом берегу. Штурман дает команду:

– Входи!

Я начал подходить и вдруг кричу штурману:

– Это берег!

Подошли, и впрямь – берег. Отошел назад. И снова двинулись вдоль побережья к югу. Опять команда:

– Бухта, входи!

Приказ есть приказ, снова осторожно подруливаю. Вдруг как засверкает, загорится море перед форштевнем! «Сети!» – мелькнуло в голове. Немедленно дал команду «Назад!». Комдив понял, что все может кончиться плачевно: не мель, так сеть. Темень адская, небо в облаках. Куда идти? Приказал отойти от берега и лечь в дрейф.

До утра я проторчал на своем месте в рубке, следил за дрейфом и раздумывал о случившемся. Вначале мысленно ругал штурмана и себя. Штурмана за то, что больше отсиживался на берегу, чем ходил в море; а себя за то, что, кроме побережья от мыса Сарыча до Тарханкута, остальные районы Черного моря знал плохо. Затем ругал только себя. В первую очередь за то, что не выполнял свои функции. Ведь при наличии старшего начальника на борту я, по сути, вахтенный командир, а не рулевой. «Это мне еще в училище вдалбливали!» Все так просто! Когда мы зашли в бухту, я должен был дать сигнал опознавательных, получить ответ, обменяться позывными. По ответам с поста НИС можно [302] было бы определить, что это за бухта. А ведь я был уверен, что мы пришли правильно. Из-за моей несообразительности и начались эти мытарства.

Начинало светать, и тут примерно в 5 милях от нас на восток я обнаружил мыс Тарханкут. Разбудил комдива, доложил. Штурман тут же взялся за расчет курса к Ак-Мечети. Через тридцать минут уже входили в бухту. На причале нас встречает старший лейтенант Б. Ваганов и говорит:

– Ночью какие-то катера подошли к бухте, покрутились на входе и ушли…

Командир дивизиона дипломатично промолчал, а я не мог сдержать улыбки – все-таки экзамен на самостоятельное ночное плавание сдал.

К задачам, которые стояли перед ТКА, война выдвинула и новую: постановка мин. Необходимость в этом возникла так. После того, как наши войска в конце августа оставили Очаков и враг двинулся вдоль побережья Черного моря, нужно было перекрыть выход из Днепробугского лимана с целью воспрепятствовать здесь судоходству противника. Эта задача была поставлена нашей 1-й бригаде в сентябре.

Из опыта по глубинному бомбометанию мы знали, что для этой цели в бригаде можно было использовать только четыре, так сказать, экспериментальных катера. И снова выбор пал на Д-3 под командованием лейтенанта О. Чепика и на ТКА-103, которым командовал лейтенант А. Пивень. Возглавил звено, как и на учениях по бомбометанию, опытный командир 2-го отряда 3-го дивизиона старший лейтенант К. Г. Кочиев.

Проблем возникло немало. Поскольку ТКА не предназначены для постановки мин, их надо дооборудовать. Первым делом сняли торпедные аппараты бортового сбрасывания. Для приема мин в желоба на мины надели бугели с лапками. Потом укладывали на параллели и крепили стопорами, как и торпеды. Парашютные же системы с мин снимались. В желоба катер мог принять 4 мины. На палубе установили специальные деревянные стеллажи, на которых помещалось шесть авиационных неконтактных мин.

26 сентября 1941 года ТКА Д-3 под брейд-вымпелом командира отряда – на грот-мачте синяя косица вместо красного корабельного вымпела – и ТКА-103 в 18 часов 45 минут вышли из Ак-Мечети в район Очакова. Ветер [303] 3-4 балла, море – до 3 баллов. Скорость хода 25 узлов.

При проходе Тендровской косы ветер и волнение моря усилились – стало заливать. Зашла луна, и видимость резко ухудшилась. В результате командир ТКА-103 вначале потерял из виду головной катер, затем сбился с намеченного курса и сел на отмель Тендровской косы.

Катер Д– 3, как более мореходный, да и командир опытный, продолжал движение. Он благополучно прошел Тендровскую косу и в 03 часа 40 минут 27 сентября произвел постановку мин на Очаковских створах в районе Кинбурнской косы. К 10 часам возвратился в базу. ТКА-103 при помощи личного состава торпедных катеров, базирующихся на Тендре, был снят с отмели и в ближайшую ночь тоже разгрузился от мин в заданном районе. Правда, не совсем удачно. Одна из мин, не причинив вреда, взорвалась. Очевидно, в карман гидростатического предохранителя попала вода и разъела тающее тело. Это и привело мину в боевое состояние.

Этот важный факт постановки мин отмечается и в истории торпедных катеров в годы Великой Отечественной войны. Среди фамилий отличившихся катерников называлась и фамилия командира отряда старшего лейтенанта К. Г. Кочиева. По агентурным данным на 5 августа 1942 года, при следовании по створам в районе Очакова на мине подорвался буксир, который вел караван барж. Буксир затонул, а баржи получили серьезные повреждения.

Это лишь один зафиксированный факт. Но взрыв постоянно держал фашистов в напряжении, в страхе – ведь теперь они знали, что створы в районе Очакова заминированы.

Кстати, в Очакове в первые дни войны была база 2-й бригады ТКА. Но в конце июля, когда бои уже шли на подступах к Одессе, основной состав бригады был переведен в Тендру. В октябре на этой узенькой полоске земли базировалась и часть катеров нашей бригады. Причалов нет. Рейд открыт для всех ветров и особенно для северных. ТКА подходили и упирались в песок, якорь заводили с кормы. Это в хорошую погоду, когда и жить-то личному составу можно было в землянках. А когда ненастье, ветер, шторм? Морякам оставалось одно: стоять в воде и руками удерживать катера – иначе их выбросит на берег. А маскировка? Брезенты да [304] чехлы. От вражеской авиации – сильно ли замаскируешься? И фашистские самолеты не давали спуску, бомбили. По мирным временам каторга, а не служба. Но шла война, и моряки не сетовали на свою судьбу, четко выполняя поставленные перед ними задачи, в первую очередь по обеспечению обороны Одессы.

После перебазирования катеров 2-й бригады из Очакова оставшийся там было вначале отряд ТКА капитан-лейтенанта Изофатова был передан в состав нашего дивизиона. Он стал у нас третьим отрядом. Соответственно поменялись и номера катеров. К примеру, катер командира первого звена раньше имел номер 135, теперь же стал 132. Во втором звене катер нашего же выпускника лейтенанта Андрея Черцова значился 165, ныне – 162. Конечно же, эта нумерация не соответствовала количеству катеров. Ведь известно, что на всем Черноморском флоте к началу войны было 84 ТКА.

В чем же тут дело? Разгадка – в боевой организации соединений торпедных катеров. Их на Черном море было два – 1-я и 2-я бригады. Каждая из них состояла из двух-трех ДТКА, то есть дивизионов. В каждом из них – по два-три отряда. Отряд состоял из трех звеньев, а звено – из двух катеров. Отсюда и нумерация. Каждый дивизион имел свою: в нашей бригаде – 1, 2, 3; во второй бригаде – 4, 5; 7-й отдельный дивизион в Поти определялся по нулевым номерам. И этот номер дивизиона значился всегда в конце нумерации каждого катера. У нас в дивизионе все номера ТКА кончались двойкой. Таким его знали в бригаде и на флоте. А первые цифры в номере катера указывали, из какого он отряда, его порядковый номер в дивизионе. К примеру, катер моего наставника старшего лейтенанта Злочевского в дивизионе был первым – ТКА-12, мой четвертым – ТКА-42. Именно этот номер, как правило, определял и его место в походном строю в море.

Однако эта удобная в обиходе мирного времени организация с началом войны просуществовала недолго. Нам предписывалось выполнять задачи только звеньями. Но различный расход моторесурсов, износ, повреждение техники, гибель катеров диктовали свои законы. Сплаванность и отработанность, что было основой звена, со временем перестали учитываться. На задание посылали тех, кто в строю, или тех, кто находился ближе к указанному району, где торпедным катерам предстояло действовать. [305] Так началась путаница, смешение не только катеров из разных отрядов, дивизионов, но и бригад. И не без волевых решений сухопутного командования, которые могло «привлекать к делу флот». Такая постановка вопроса приводила к тому, что мы, к примеру, в дальнейшем буквально месяцами не встречались с командиром звена П. В. Рубцовым. А командира отряда мы вообще не видели. Как же они могли нас, молодых командиров, вчерашних мичманов, обучать и воспитывать?! Именно в этом мы очень нуждались. Все это заставляло каждого командира ТКА повышать чувство ответственности – единственный выход, чтобы постоянно находиться в готовности четко выполнить задачу и, что немаловажно, сохранить катер, экипаж.

Как уже говорилось выше, отряд ТКА капитан-лейтенанта Изофатова был передан в состав нашего дивизиона. Но пока еще организованного, с четким определением места в строю. Поначалу отряд Изофатова базировался в Скадовске. Его задача состояла в том, чтобы прикрывать побережье Джарылгачского залива от возможной высадки десантов противника. Но враг наступал не со стороны моря, а по суше. К 10 сентября передовые части фашистов были уже на подходе к порту Скадовск. Капитан-лейтенант Изофатов получил приказание командира бригады: «Оказать помощь местным властям». Все, что могло достаться фашистам, нужно было уничтожить. В ночь на 12 сентября наши катерники вместе с представителями партийной организации Скадовска и местных органов Советской власти уничтожили около 700 ящиков снарядов различных калибров, 30 ящиков малых авиабомб, был сожжен элеватор.

– Ускорьте выход! – распорядились прибывшие на рассвете в порт руководители города. – Фашисты – рядом.

Забрав на борт группу партийных и советских работников Скадовска, катера начали спешно вытягиваться на выход в море по очень узкому и коварному каналу. Второпях один из ТКА, предпоследний, сел на бровку канала. Концевой катер под номером 162 начал сталкивать его на чистую воду и забил сосун забортной воды водорослями. В это время на причал выскочили вражеские танки и начали разворачиваться для ведения огня. Личный состав катера действовал хладнокровно и [306] споро. Быстро очистив сосун, катер вышел под огнем танков в море и присоединился к отряду.

– Ох и переволновались мы, – рассказывали потом моряки из спасенного катера. – Нас столкнули, а сами запутались в водорослях. Мы развернули пулемет, но что он против брони, все равно что из рогатки стрелять.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю