Текст книги "Сквозь огненные штормы"

Автор книги: Георгий Рогачевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Удар по врагу был ошеломляющий. Фашисты начали спешно перегруппировку сил для отражения угрозы со стороны Керчи и Феодосии. Это почувствовали и защитники Севастополя. Если раньше здесь всех тревожила одна мысль, как отразить натиск гитлеровцев, то теперь стало ясно, что врага можно вышвырнуть из Крыма. Об этом активно говорили моряки и бойцы. Появились соответствующие замыслы и на картах флотских и сухопутных военачальников. В ряде таких операций приняли участие и наши катерники, дислоцирующиеся в Севастополе.

В период успешного хода Керченско-Феодосийской десантной операции было принято решение о высадке отряда морской пехоты в Евпаторию. 5 января морские охотники и базовые тральщики, подавив своей артиллерией огневые точки противника, осуществили этот замысел. [321] Однако при штурме города погиб командир десанта. К тому же на тральщике «Взрыватель» кончился боезапас. Моряки были отрезаны от побережья и блокированы в ближних кварталах города.

В 12 часов 10 минут по тревоге срочно из бухты Карантинной вышло звено ТКА-91 старшего лейтенанта В. Клюйкова и ТКА-101 лейтенанта В. Сухорукова. Вел катера командир отряда капитан-лейтенант Б. Бирзнек. На борту находился капитан 2-го ранга Абрамов, который получил приказ возглавить десант.

Звено направилось на Лукульский створ. В районе Мамашай попало под сильный артиллерийский огонь с побережья, занятого противником. Маневрируя зигзагом, катера уклонились от снарядов и ушли. Но попали, как говорится, из огня да в полымя. В 12 часов 34 минуты на параллели Качи на них навалились три «мессершмитта». ТКА-101, увеличив ход до максимального, сделал координат влево, а ТКА-91, тоже добавив оборотов, лег на циркуляцию. Но в это время получил повреждения. Остановился. Мессеры сыпанули еще и катер загорелся. ТКА-101 подошел к нему на 9-10 кабельтовых, но капитан 2-го ранга Абрамов приказал:

– Немедленно в базу!

Пришлось подчиниться, вернуться в Карантинную бухту. Высадив на причал старшего начальника капитана 2-го ранга Абрамова, капитан-лейтенант Бирзнек повернул катер в море к месту боя с фашистскими истребителями. На поверхности моря ничего не обнаружили. Очевидно, катер взорвался и затонул. Не стало еще одного экипажа: Клюйкова, Махова, Кретинина, Безлепкина, Баранова, Карелина…

Но на этом несчастья для дивизиона не закончились. Базовый тральщик «Взрыватель» запросил с Евпаторийского рейда боезапас. Дежурное звено направили в бухту Стрелецкую, где в желоба катеров погрузили боеприпасы. В 18 часов 40 минут старший лейтенант Юрченко на ТКА-111 вместе со штурманом дивизиона лейтенантом Хмыровым повели за собой курсом на Евпаторию ТКА-121 лейтенанта Лавриновича. Погода была сложной: ветер – 6 баллов, море – 5 баллов. Шла плотная метель – видимость ноль. Берег покрыт снегом. По морю – белые полосы. Придя на Евпаторийский рейд, катера произвели поиск тральщика, но не обнаружили. Сообщили в базу. Оттуда распорядились – возвращайтесь. [322] Идя вдоль берега, заметили силуэт корабля. Решили швартоваться. И оба катера выскочили на берег, на песчаную отмель. ТКА-121 удалось на заднем ходу, с откатом волны, вырваться. Пытались помочь ТКА-111, но безуспешно. В 23 часа 20 минут ТКА-121 возвратился на базу. Доложили о случившемся по команде. Судьба экипажа катера, выскочившего на отмель берега, занятого врагами, так и осталась невыясненной. Моряки значатся в списках без вести пропавших. Вот такой печальный факт зафиксирован в истории нашей бригады.

В ночь с 8 на 9 января 1942 года в соответствии с теми же наступательными замыслами флотского руководства ТКА-101 В. Сухорукова, ТКА-121 В. Лавриновича, оставшиеся в строю после обеспечения высадки в Евпатории, совершили поход в оккупированную врагом Ялту. На борту был и командир отряда Б. Бирзнек. Вместе с катерами шли и два морских охотника. Противник к этому времени базировал в Ялте свои торпедные катера и подводные лодки, действующие на нашей коммуникации Севастополь – Новороссийск. В 0 часов 50 минут ТКА-101 с дистанции 10-15 кабельтовых произвел выстрелы двумя торпедами, но они не пошли. Торпеды были старого образца, имели на зарядном отделении стальные лобовые взрыватели – техника и подвела. В дальнейшем их заменили на новые, а торпедные аппараты 1-го дивизиона переделали. Ничего не дала и артиллерийская стрельба по Ялтинскому порту наших морских охотников. Хорошо, что вернулись в базу без потерь.

К сожалению, эти горькие неудачи случились именно в те дни, когда на Крымском театре боевых действий отмечался общий успех. Но и в Керченско-Феодосийской десантной операции для нас, катерников, итоги были тоже малоутешительными. Мы потеряли здесь 4 катера, а 17 катеров было повреждено. Наверное, в чем-то виноваты и командиры катеров, особенно молодые. Ведь мы составляли примерно третью часть всех командиров в бригаде. Можно считать, из училища – прямо в бой. Но яснее ясного и другое: наши катера сделали всепогодными и многоцелевыми, вопреки их возможностям и тактико-техническим данным. Использование торпедных катеров как высадочных средств, – крайняя мера. Ведь старший лейтенант Б. Г. Коломиец, командир ТКА-92, [323] бывалый морской командир, его не упрекнешь в отсутствии опыта. И он сознательно пожертвовал катером, оставив его на отмели, лишь бы высадить десант. В таком положении, при отсутствии оборудованного места для подхода, находятся все катера. Особенно в штормовую погоду. Если каменистый берег – пробьешь днище, если песчаный – забьешь сосун, выведешь из строя моторы. Безусловно, добиться успеха любой ценой – главное в бою, но не менее важно использовать технику умело, по назначению. Этому нас всех – и моряков, и сухопутных воинов – учила война.

Наш экипаж тоже был в числе потерпевших – мы намертво сели на мель.

– Очевидно, вам придется здесь зимовать, – сказал батальонный комиссар М. Любович, посетивший нас в Таманском заливе. – Ну, а летом снимем…

После первого января появилась шуга, затем лед, образовался береговой припай. А мы – на катере. Запас продуктов кончился. На шлюпке к берегу не пробиться – лед. Не было пресной воды. Пробовали растапливать морской зеленовато-голубой лед, в результате получали морскую воду. Но когда кусок льда поставить на ребро, он выветрится и станет сахаровидным. Вот тут-то и вода – чисто дождевая… Когда лед уже мог выдержать человека, мы с боцманом, обвязавшись в паре бросательным концом, вооружившись отпорными крюками, пробились к берегу и доставили команде продукты и воду. В общем, рассказывать о том, как мы боролись за катер и свою жизнь, можно много, суть не в этом. Суть в том, что наш ТКА должен был воевать, а не сидеть среди льдов. И только ли наш катер? Оказались в ледовом плену и наш командир звена старший лейтенант П. В. Рубцов со своим катером, другие экипажи. И сколько нужно было проявить воли, находчивости, сколько раз побывать всем в ледовой купели у борта ТКА, чтобы все же вытолкать его на чистую воду и не летом, а в конце января – начале февраля… Таким образом мы возвращались в строй и снова приступали к выполнению заданий командования. А они все усложнялись и усложнялись, как и сама обстановка в районе Крымского полуострова.

Образованный в конце января Крымский фронт с 27 февраля по 13 апреля трижды пытался перейти в наступление, но успеха не имел, и вынужден был занять [324] оборону. Фактор внезапности не был использован, инициатива потеряна… Хотя сил на полуострове было сосредоточено немало. Как свидетельствует вице-адмирал Г. Н. Холостяков, за зиму Черноморский флот перебросил в Крым 300 тысяч человек личного состава, 15 тысяч лошадей, 15 тысяч орудий и минометов. Но в мае 1942 года советские войска вынуждены были эвакуироваться, теснимые противником, на Таманский полуостров.

В этом же месяце гитлеровцы снова взялись за Севастополь. Артиллерийский обстрел города велся непрерывно. Причем фашисты доставили сюда тяжелую и сверхмощную артиллерию. С воздуха Севастополь блокировали 600 самолетов. Усилились боевые действия противника на море. Вначале, когда транспорты еще могли заходить в бухты Камышовая и Казачья, торпедные катера, кроме тех задач, какие они выполняли раньше, начали использоваться как плавсредства для переброски грузов и боезапаса на берег, доставки на борт раненых. Для оказания помощи Севастополю флот все чаще начал использовать подводные лодки, особенно для доставки горючего. Для них потребовалась дистиллированная вода. И вот под руководством механика А. Д. Папанина налаживается производство и бесперебойное обеспечение ею подводных лодок. 3 июня самолеты противника несколько раз забрасывают территорию береговой базы нашей бригады, место расположения дивизиона ТКА, зажигательными бомбами. Предано огню было все – горела трава и даже земля.

Пробиться к обороняющимся становилось все труднее. Не только в самом Севастополе, но и на подходе к нему. На коммуникации действовали не только самолеты противника, но и его торпедные катера, подводные лодки, базировавшиеся в Ялте. Вспомнился первый набег туда наших торпедных катеров и морских охотников. Что ж, первый был неудачный, но последующие такими быть не должны.

Боевая техника катерников Севастополя была сильно потрепана, справиться с задачей ей уже не по силам. Поступил приказ совершить второй налет, несмотря на многомильную удаленность ТКА от основных сил бригады. Но если даже действовать из Анапы, ближайшей от Ялты базы, то катера нашего типа, Г-5, – не подходят.

Снова – Д-3… [325]

Возглавил выход командир отряда старший лейтенант К. Г. Кочиев. Разрабатывал операцию начальник службы торпедных катеров флота капитан-лейтенант Г. Д. Дьяченко – в будущем командир нашей бригады. На борту катера Д-3 лейтенанта О. М. Чепика, кроме Г. Д. Дьяченко, находился и штурман 2-го дивизиона лейтенант В. С. Мясников. Было учтено многое. ТКА взял дополнительный запас топлива. Для устойчивой связи, как ретранслятор, в район мыса Меганом был выдвинут ТКА-52 А. И. Кудерского.

Вот как описывает в письме ко мне этот боевой эпизод бывший торпедист Д-3 Г. Ф. Гавриш:

«По плану похода мы должны были быть в районе Ялты около двух часов ночи, т. е. произвести набег под покровом темноты. Но когда пришли в Анапу, то оказалось, что бензина там нет, а заправщики где-то задержались. А топлива нам нужно было много – должно хватить дойти до Ялты и вернуться обратно. В бензоотсек мы могли принять только 3,6 тонны горючего, а нам надо около 5 тонн. Необходимо было погрузить на палубу 12 двухсотлитровых бочек. Хоть и с большим опозданием, но бензозаправщики пришли. Мы спешно приняли топливо и вышли в море. Было это в ночь на 13 июня. Одно утешало, что погода отличная. Шли хорошим ходом, ровно, 30-32 узла. По мере расхода топлива мы перекачивали бензин в штатные цистерны, а пустые бочки заполняли забортной водой – чтобы в случае попадания не взорвались пары бензина. Но так как задержались в Анапе из-за бензозаправщиков, то в Ялту мы прибыли, когда взошло солнце.

Подходили к Ялте на малых оборотах, иногда Кочиев стопорил моторы, что-то рассматривал на берегу, потом давал ход, и мы двигались дальше. Враг на берегу не подавал никаких признаков беспокойства. Мне кажется, потому, что Д-3 у нас был единственным и здорово отличался от остальных ТКА. Фашисты просто мало о нем знали. К тому же, силуэт его очень изменен бочками на борту. Но ведь на катере развевался военно-морской флаг СССР!

Заходим в порт, непосредственно в его акваторию, Кочиев внимательно рассматривает порт в бинокль. Время от времени толкнет катер моторами, снова застопорит. Не выдерживаю и подхожу к Кочиеву: [326]

– Будем стрелять залпом, сразу двумя, или одиночными?

– Ставь левую, – невозмутимо отвечает он. Поставил стрелку стрельбы на левую торпеду, занял место у аппарата. Волнуюсь, а вдруг торпеда не выйдет?!

Кочиев не стреляет. Немцы на берегу молчат. Кто-то на пляже делает гимнастику. Мы стоим на входе, а прямо против нас бортом стоит быстроходная десантная баржа (БДБ), груженная какой-то техникой. Кочиев все присматривается.

И тут торпеда с шумом вылетает из аппарата и шлепается в воду, подняв брызги. Когда на гладкой поверхности моря появился четкий белесый след, ко мне вернулось спокойствие – торпеда пошла. Прямо на цель! А Кочиев снова невозмутим: стоит и смотрит. И только когда торпеда вонзилась в баржу, подняв огромный столб огня и дыма, Кочиев дает двигателям полный газ. Резко бросает мне команду: «Дым!» Взревели моторы, катер рванул вперед, дымзавеса густым шлейфом потянулась за нами. Берег открыл ожесточенный огонь: бьют орудия, пулеметы и даже минометы. Вокруг катера вода буквально кипит от разрывов. С креном на правый борт – торпеда в аппарате, прикрывшись дымами, отрываемся от обстрела и благополучно приходим в Новороссийск».

Состоялся и второй боевой поход на Ялту. Воздушная разведка представила снимок: в порту подводная лодка, несколько торпедных катеров, другие плавсредства. К выходу срочно подготовили еще один катер СМ-3, он был экспериментальный, со стальным корпусом, килевой, более мореходный, имел три мотора и винта. В Новороссийске оба катера произвели отстрел торпедных аппаратов болванками и погрузили боевые торпеды. Потом перешли в Анапу, где дозаправились, взяли бочки с горючим.

В этот раз вышли раньше, хотя опять задержались – бензозаправщики снова не появились к указанному сроку. Головным идет Д-3– любимец К. Г. Кочиева, он его называет «золотым катером». К утру в тумане вышли к мысу Айтодор. Уже видно Ласточкино гнездо.

И тут создалась непредвиденная ситуация. Второй катер идет уступом влево. И тут боцман СМ-3 В. Д. Розенбергер обнаруживает, что к ним уступом влево пристроился [327] катер противника и стал запрашивать опознавательные сигнальным фонарем.

– Что делать? – спрашивает в растерянности Розенбергер.

– Отвечай! – кричат в один голос командир звена старший лейтенант Д. С. Карымов и командир ТКА лейтенант М. К. Турин.

Пока Розенбергер соображал, с берегового поста тоже начали запрашивать опознавательные. Тут его и осенило ответить запросом немецкого катера: он и передает запрос немецкого катера на пост, а запрос с поста – на немецкий катер. Некоторое время идут втроем. Но, очевидно, какие-то сомнения у фашиста остались. Он увеличивает ход, подтягивается к головному, запрашивает фонариком и его опознавательные. Тут боцман Д-3 главный старшина Г. П. Меняйло к Кочиеву:

– Что отвечать?!

– Передай «Д. К.», – молниеносно дает распоряжение Кочиев.

Боцман и передал немцу – «Д. К.», так и не поняв, что это может обозначать. Уже после боя спросили у Кочиева:

– Что это значит – ДК?

Кочиев пожал плечами, что, мол, тут непонятного, и ответил:

– Дурак.

В это время из моторного отсека показывается мичман Мишин и докладывает о том, что в правом моторе лопнул коленчатый вал. Выход один – надо продолжать выполнение задания, но как можно быстрее. Катер подходит к берегу, подворачивает вправо и ложится на боевой курс. Противник открывает огонь. Д-3 дает залп двумя торпедами и отворачивает вправо, начиная отход.

– Дым! – дает команду Кочиев.

Торпедист краснофлотец Г. Ф. Гавриш откручивает вентили, а дыма нет – попадание в баллон, воздух вышел.

Теперь весь поток огня – на СМ-3. Но он успевает дать залп по стоянке кораблей противника и под ураганным огнем отходит. Фашистский катер, пристроившийся в свое время к нашим ТКА, пытается загородить выход. Карымов направляет СМ-3 прямо на него, а боцман Розенбергер дает несколько очередей по рубке и [238] корпусу. Вражеский катер выбрасывается на ялтинский берег.

Вслед за взрывами четырех торпед начинает грохотать береговая артиллерия. Весь огонь сосредоточен на отходящем СМ-3. Дымовой завесы, к сожалению, нет. Случилась беда: когда торпедист краснофлотец Н. П. Крупенников начал открывать вентили, разорвался снаряд и осколком срезал редуктор. Крупенников, сраженный осколками, упал, заслонив собой находящихся в рубке командиров. Сперва СМ-3 обогнал Д-3, который тянул на двух моторах. Затем, получив сразу несколько попаданий, он резко сбавляет ход. Впереди единственное спасение для катеров – густой туман, стоящий буквально стеной. СМ-3 ныряет в него первым, следом – Д-3.

Пройдя немного, катера останавливаются. Кочиев осматривает Д-3: несколько осколков пробило борт в надводной части, мина попала в левый торпедный аппарат. Вид СМ-3 ужасный – весь левый борт в пробоинах, рубка в черных пятнах, стекла выбиты. Лейтенант М. К. Турин докладывает командиру отряда, что два человека убиты – торпедист Н. К. Крупенников и командир отделения мотористов В. Р. Блинников. Из моторного отсека появляется техник лейтенант В. М. Кокошкин.

– Два мотора вышли из строя. В катер поступает вода, – говорит он.

Кочиев посылает своего командира отделения мотористов Женю Шмакова и торпедиста Г. Ф. Гавриша на борт СМ-3 на помощь. Боцман В. Д. Розенбергер перевязывает своего стажера, недавно призванного из запаса и впервые взятого на задание, краснофлотца Марковского, затем моториста Н. Комарова, раненного в шею. П. П. Марковский пострадал чрезвычайно: он ранен в грудь, в шею, в правую руку, в обе ноги…

Кое– как удерживая на плаву СМ-3, забив пробоины, Кочиев пустил его вперед, чтобы подстраховать и в случае необходимости немедленно оказать помощь. Шли в густом тумане. Трудно держаться в зоне видимости, зато спасены от вражеской авиации. И вот техник Кокошкин и опытнейший моторист Шмаков доложили:

– Работает второй мотор.

Через некоторое время запустили и третий. Пришли в Новороссийск, и на глазах у всех СМ-3 вдруг начал [330] оседать в воду. Кинулись заделывать пробоины и все-таки удержали его на плаву. Потом подсчитали: СМ-3 получил более 190 пробоин, из них 44 подводных. Умер от ран в госпитале краснофлотец Марковский… Дорогой ценой досталась победа катерников. Но враги получили сполна: советские моряки подорвали подводную лодку, несколько других плавсредств противника.

А в Севастополе положение складывалось критическое. Ряды защитников города таяли, боеприпасов становилось все меньше. 18 июня, хотя и с большими потерями, гитлеровцам удалось выйти к Сапун-горе, Инкерману, бухте Северной.

В тот же день поступило распоряжение торпедным катерам оставить Севастополь и перейти на Кавказ. 19 июня вышла первая группа. Второй в назначенный срок выйти в море не удалось – начался сильный шторм. Но дольше ждать было нельзя, и в ночь на 22 июня ТКА вытянулись на рейде.

От многочисленных пожаров на берегу багряными всплесками полыхала бухта Северная. К рассвету катера смогли дойти только до мыса Херсонес. Часто останавливались – отказывали моторы. Так и шли в пяти-бальный шторм. На траверзе Ялты у ТКА-73 К. К. Лосевского отказали моторы. Все попытки привести его в действие оказались безуспешными. Катер решили потопить. Несмотря на огромные сложности, весь личный состав, часть вещей и продуктов перетащили на ТКА-83 начальника штаба дивизиона капитан-лейтенанта И. Н. Погорлюка. На траверзе Судака отказали моторы и у него. Теперь уже ТКА-31 С. П. Саблина начинает спасательные работы. На борту катера собралось 28 человек – целый десант. Бензина мало – 400 килограммов. Выход один: отойти от мыса Меганом на юг, где в основном ходят корабли эскадры, и ждать помощи. Пытались связаться с Новороссийском, но безуспешно – сели аккумуляторы.

Волна бросала катер, как игрушку. Кончались продукты, воду пили из торпед. 24 июня на горизонте появился лидер «Харьков» и два эсминца, следовавших в Севастополь. Дали серию красных ракет – терпим бедствие. Подошел эскадренный миноносец, взял на борт 11 человек, оставив два мешка сухарей и воды. И, главное, сообщил в базу о месте нахождения TKA-31. Около часу ночи подошел МО-115 и взял катер на буксир. При [330] подходе к Цемесской бухте их обогнал лидер «Харьков» и два эсминца, возвращавшиеся из Севастополя.

Последний корабль, прорвавшийся в Севастополь, был лидер «Ташкент» – краса и гордость Черноморского флота. Он доставил туда подкрепление – 1264 человека из 142-й стрелковой бригады, а в обратный рейс взял 2 тысячи 300 человек раненых, женщин, детей. Авиация противника неотступно преследовала его.

Всем торпедным катерам, базирующимся в Новороссийске, была дана команда выйти в охранение израненного лидера. Когда ТКА в 70 милях от берега подошли к «Ташкенту», моряки увидели угнетающую картину. «Ташкент», самый быстроходный корабль на флоте, шел малым ходом с притопленным носом. На поднятой кверху корме плотно стояли сотни людей. Торпедные катера стали в круговое охранение. На своем борту лидер «Ташкент» вывез и оставшиеся относительно неповрежденными 86 кусков живописного полотна панорамы «Оборона Севастополя». [331]

Бастионы у моря

Размышляя о периоде с начала войны и до 1943 года, нарком ВМФ СССР Н. Г. Кузнецов в своих воспоминаниях «Курсом к победе» отмечал: «Ставка, подчиняя флоты фронтам или отдавая приказы непосредственно Военным советам флотов, требовала от моряков прежде всего с сухопутными войсками оборонять побережье, приморские фланги фронтов. Когда обстановка складывалась особенно тяжело, мы по приказу Верховного Главнокомандования формировали морские бригады, которые сражались на суше как обычная пехота…»

Так было и в середине октября 1942 года. Наши сухопутные войска, теснимые противником, попали на Туапсинском направлении в критическое положение. 17 октября враг, заняв город Шаумян – в непосредственной близости от Туапсе и побережья, всеми силами рвался вперед.

А силы эти были немалые – 162 тысячи гитлеровцев, 2266 орудий и минометов, 147 танков и штурмовых орудий. Поддерживали наступление фашистов 350 самолетов. У нас же было немногим больше 100 тысяч человек [331] личного состава, почти вдвое меньше орудий и минометов, всего 71 самолет.

Как действовал в этот период Черноморский флот? Вот лаконичные строки из его боевой летописи: «Для ликвидации угрозы крейсеры «Красный Кавказ» и «Красный Крым», лидер «Харьков»,» эскадренные миноносцы и торпедные катера в течение пяти дней перевезли из Поти в Туапсе три гвардейские стрелковые бригады и горнострелковую дивизию»; «В сентябре – ноябре корабли и суда Черноморского флота доставили в Туапсинский оборонительный район 52 844 бойца и 57 796 тонн груза. Обратными рейсами было вывезено около 15 тысяч человек, около 20 тысяч тонн груза и эвакуировано более 2500 раненых»; «Кроме того, во время напряженных боев за Туапсе около 10 тысяч моряков сражались на суше»; «Всего же за период обороны Кавказа было перевезено более 213 тысяч человек, около 2 миллионов 600 тысяч тонн различных грузов».

Мы, катерники, базировавшиеся в Туапсе, были свидетелями и такого. По решению Военного совета Черноморского флота мой крейсер «Коминтерн» – тот, на котором я сдавал зачетную артиллерийскую стрельбу, был… разоружен. Крейсер-ветеран, построенный в 1905 году, доблестно прикрывавший своей огневой мощью Одессу и Севастополь, должен был пожертвовать собой ради защиты Туапсе – одного из береговых бастионов Черноморского флота. Личный состав крейсера снял артиллерийские установки главного и зенитного калибров. Из них было сформировано пять батарей береговой обороны, сведенных в 167-й отдельный артиллерийский дивизион Туапсинской военно-морской базы, а затем Туапсинского оборонительного района, возглавил который контр-адмирал Г. В. Жуков.

Тогда же в Кулеви наша бригада провожала 74 человека в морскую пехоту. К ним присоединилась группа со 2-й бригады торпедных катеров. Вместе они составили роту морского ударного батальона, командиром которого стал капитан Зорька. Затем из Кулеви убывали группы по 15-20 человек, тоже в морскую пехоту, но уже в 16-й батальон майора Красникова, бывшего инспектора физической подготовки флота.

Фронт в сентябре 1942 года находился в каких-то двадцати с небольшим километрах от Туапсе. Наш 2-й дивизион находящимися в строю катерами базируется в [332] Туапсе вдоль южного мола. Стоянка здесь более безопасна, она удалена от тех основных причалов, где шла переброска грузов с транспортов и боевых кораблей флота.

Рядом на Южном причале оборудован выносной командный пункт командира 1-й бригады ТКА. Звучит громко, а на самом деле это палатка комбрига в голове Южного причала. Поближе к нам оперативный дежурный походного штаба БТКА – он расположен в небольшой деревянной будке, очевидно, в мирное время, это было место службы охранника порта. На ближайшей высотке – радиостанция, да еще протянуты провода полевой связи. Вот и весь выносной командный пункт.

Так же громко определялась и наша задача: поддержание благоприятного оперативного режима в прибрежных районах. Мы несли постоянно дежурство в УПГ. Кто-то из наших острословов перевел это сокращение так: «Убегай, подлодка гонится!» А вообще-то УПГ – ударно-поисковая группа противолодочной обороны. Состав группы: МО-4 – морской охотник, имеющий гидроакустику и глубинные бомбы, и два ТКА с торпедами, а в перегруз мы еще брали четыре малые глубинные бомбы. Но куда их пристроить? Решили – в рубку. И на них, как ни в чем не бывало, возвышался боцман, выполняя свои обязанности в походе.

Все было бы так спокойно и хорошо, как я здесь рассказываю, если бы не одно обстоятельство: противник бомбил весь день. Только в августе – с 6 по 19 число – фашистская авиация произвела на Туапсе 57 налетов. Помню, 6 августа пополудни большая группа Ю-88 шла со стороны моря на порт и город. Первыми открыли огонь девушки-зенитчицы батареи, расположенной на сопке под Южным причалом. И с первого же залпа сбивают самолет ведущего. «Ура!» – в один голос закричали мы на катере. Молодцы, девчата! Ю-88, потеряв ведущего, тут же начали поспешно сбрасывать бомбы – поскорее бы освободиться от груза. Одна из бомб угодила в нефтяной причал. Начался пожар. Но вторая бомба угодила в то же место, и взрыв мгновенно потушил огонь.

Но, откровенно, к бомбежке, как и ко всему на войне, привыкают. Двум смертям не бывать, а с одной уж как-нибудь справимся!…

И вот однажды во время обеда, а питались мы в столовой [333] дивизиона сторожевых катеров, расположенной на высоком берегу, на второе подали мое любимое блюдо – гуляш с гречневой кашей. Как же без добавки? Естественно, попросил еще. Только сел за стол, завыла сирена. Ну, ничего, думаю, по-быстрому успею. А тут – как ухнет! Зашатались деревянные стены столовой, посыпались из окон стекла – хорошо не в кашу. Подхватился, держу в руке миску и хлеб, и – к двери. Пока добежал, пришлось еще раз присесть – второй взрыв потряс помещение. «Вот, гад, и поесть не дает!» – промелькнула мысль. Выскочил на улицу, окинул взглядом все вокруг. Внизу стоит эскадренный миноносец с оторванным носом по самую кают-компанию – там не спрячешься! Нырнул я под сарай и присел за штабелем больших глубинных бомб. От осколков укрытие хорошее, но если вдруг прямое попадение – не приведи господь!

Бомбежка длилась недолго. Поставив пустую миску на штабель, помчался вниз – нужно быстрее на катер. А к нему побольше километра. Лечу в буквальном смысле слова. Догоняю нашего боцмана Николая Рудакова.

– Давай быстрее! – бросаю ему на ходу.

Пробегаю вблизи стоянки отряда МБР-2. Там пожар – горит самолет. На нем рвется боезапас – пули свистят над головой. «Хорошо, не бомбы», – думаю и невольно пригибаюсь.

Подбегаю к Южному причалу. Он весь в дыму. С разбитых бочек вытекло техническое масло и широким ручьем расползлось по всему пирсу. Оно горит и сильно дымит. Сквозь дым видны высокие борта большого транспорта, который уже отходит от пирса. На верхней палубе сплошной плач и крик – там женщины и дети. Эвакуация…

Раздается крик оперативного дежурного:

– Всем выходить на рейд!

– Понял!

Вскакиваю на свой катер. Спрашиваю у Андриади:

– Все на месте?

– Нет боцмана.

– Сейчас будет, – говорю и даю команду: – По местам! Отдать швартовы!

Боцман успевает прыгнуть на палубу. Вышли на рейд. Глубина большая – на якорь не станешь. [334]

Пришлось отойти южнее и лечь в дрейф. Благо погода штилевая. Начинает смеркаться, все заметнее зарево над южным пирсом, черный дым заволакивает город. Завожу моторы, и мы пытаемся войти в порт. Горят Нефтяной и Южный причалы. Несколько буксиров, включив пожарные шланги во всю мощь, пытаются усмирить горящий мазут. Но он, растекаясь, горит еще лучше. Пройти нельзя.

Возвращаемся на рейд. Идем на минное поле и ложимся в дрейф. Самое безопасное для нас место – минное поле. Здесь никто не рискнет ходить.

Утром снова пошли в Туапсе. Голод – не тетка. И так без ужина остались. Мазут уже не горел. Отшвартовались у брекватера на старом месте. Но вместо ужина и завтрака нам выдают сухой паек, и тут же во главе с начальником штаба дивизиона капитан-лейтенантом Б. П. Вагановым уходим в Сочи.

К обеду прибыли в порт Сочи. Наконец-то, обед. Боцман занялся его приготовлением: режет хлеб, вскрывает консервы. На костре – чайник.

– Купаться! – поступает распоряжение.

Вот это благо! Такое не часто бывает. Все время на воде, а выкупаться времени нет. На соседнем катере решили обучить молодого парня плаванию. А то парадокс: моряк – а плавать не умеет. Я, выбрав место поудобнее, тоже бросился в воду.

И тут посыпались бомбы. Проклятые, и здесь достали! С моря прокрались бомбардировщики. Все начали спешно выкарабкиваться из воды и бежать на свои катера. Наши ТКА повреждений не имели. Личный состав тоже цел. Правда, когда засвистели бомбы, в суматохе забыли о начинающем пловце – молодом матросе. Бедняга уже начал было пускать пузыри, но тут его заметил боцман Мазыкин и под грохот бомб вытащил на катер.

Мы потом его спрашивали, как себя чувствовал, когда рядом рвались бомбы.

– Очень сдавливало водой, даже выталкивало, – отвечал он, – но я больше всего боялся утонуть. Спасибо боцману, вытащил…

А обед пропал. Его просто накрыло илом и песком – от взрыва бомбы. Пришлось послать фашистам вдогонку тысячу чертей. [335]

К вечеру возвратились в Туапсе и снова заняли свои постоянные места. А все ведь началось с гречневой каши…

Все это, можно считать, мелочи. Но ведь мы еще, во-первых, конвоировали транспорты и большие шхуны на север – в Геленджик и на юг – в Сухуми и Поти; во-вторых, обследовали районы подходных точек фарватеров; в-третьих, бомбили их глубинными бомбами, чтобы не допустить туда подводных лодок противника; в-четвертых, несли дежурство в УПГ; в-пятых, шестых и т. д. – выполняли все задачи командования Туапсинского оборонительного района.

А все то, о чем я рассказал, было только фоном, на котором мы несли свою боевую флотскую службу. А она ведь не только с пусков торпед по вражеским кораблям, дерзких набегов на его бухты состояла. Это, так сказать, вершинные моменты нашей боевой деятельности. А вообще служба как служба, обычная, фронтовая, но есть в ней свои краски и тона. Плохо, если читатель ждет в рассказе ветерана войны только грохота орудий, свиста пуль, скрежета металла. Но на войне ведь воевало не железо – люди…