Текст книги "Повесть о Демидке и медной копейке"

Автор книги: Геомар Куликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Боярин Милославский

Выбежал Демидка на знакомую улицу – навстречу толпа. Впереди Фролка. Руки за спиной скручены, лицо в крови.

Что делать?

Опомнился, когда друг-приятель Спиридон крикнул стрельцу:

– Лови мальчонку! Уйдёт!

Метнулся Демидка в проулок, а сзади:

– Держи!

Верно говорится, у страха глаза большие, а ноги длинные. Несётся Демидка – пыль столбом. Погоня далеко отстала, а ему всё топот сзади чудится.

Оглянулся наконец. Пустая улочка, за заборами собаки брешут. Пробежал сгоряча малость, упал под чужой плетень.

Бьётся на земле Демидка, руки кусает, а из горла сам собой рвётся крик, не унять никак.

Очень уж много свалилось разом: и известие про отцову смерть, и Фролкина из-за него, Демидки, погибель. Кто-то тронул за плечо. Демидка подскочил точно ужаленный.

Незнакомая старушка спрашивает участливо:

– Что с тобой? Зашиб кто иль беда какая?

Сама Демидку по вихрам гладит лёгкой сухой рукой.

Ткнулся Демидка в старухин живот.

– Будет тебе, будет… – успокаивает старуха.

Поплакал, вроде легче стало.

А старуха допытывается: что да отчего?

Боязно Демидке всё, как есть, говорить – друг-приятель Спиридон памятный урок дал – и врать совестно.

– Тятька помер… – ответил.

– Мамка-то где?

– Тоже померла, давно…

– Где жить будешь? У родственников иль как?

Помотал Демидка головой.

– Нету родственников…

Запричитала жалостливо старушка:

– Эка горюшко какое! Как дальше будешь?

Молчит Демидка. Сам не знает.

– Идём, что ли, со мной. Поклонимся государю-боярину. Авось не прогонит со двора. Боярина нашего всяк знает. Над многими приказами начальник. Царский тесть, стало быть, отец царицы…

– А как прогонит? Да выпороть велит?

– Чего тебя пороть? Не провинился, чай.

– Зря, стало быть, не наказывает?

– Всяко бывает. Так ведь волков бояться – в лес не ходить. И опять же, куда теперь денешься?

– Верно, – сказал Демидка, – деться-то некуда.

Старуха, видать, чтоб Демидку от горя отвлечь, рассказывает:

– Богат батюшка Илья Данилович – ни в сказке сказать, ни пером описать. Деревень с крестьянами – не счесть. Заводы свои. Ведёт торговлю, редкий купец-гость с ним сравнится.

Перешли по мосту реку Неглинную, сквозь ворота Троицкой башни, и очутился Демидка в Кремле. Повернули влево – возле самой стены двор и каменные палаты.

– Иди, иди, – подтолкнула легонько старуха. – Не бойсь, не съедят тебя…

Глянул Демидка и обомлел. На высоком крыльце сам боярин. Из-под насупленных бровей смотрит сурово.

Внизу перед ним разные люди со своими делами.

Старуха Демидку опять в спину толк и шёпотом:

– В ноги кланяйся…

И громко, нараспев:

– Смилуйся, государь-батюшка, сироту подобрала. Отец помер, без матери ещё прежде остался. Ни крыши над головой нет, ни человека родного иль знакомого. Дозволь на твоём дворе оставить, пропадёт мальчонка…

Боярин поманил пальцем Демидку:

– Как звать?

Поостерёгся Демидка настоящим именем назваться. И Федькой не решился.

– Тимошкой…

– Что умеешь делать?

Хотел было Демидка про кузню сказать, да подумал: про ремесло своё тоже лучше не поминать.

– Пляшу шибко, – ответил. – На руках бегаю…

И колесом по двору – аж бабы шарахнулись.

– Ловок, – усмехнулся боярин в бороду и приказал краснолицему мужику с бычьей шеей: – На конюшню, Егор, поставь. А ноне за обедом пусть потешит нас. Поглядим, что за плясун.

Молодой парень, с Егором на одно лицо, с крыльца сбежал, поклонился:

– Кушать подано, государь Илья Данилович!

Поднялся, кряхтя, боярин. О плечо мальчишки, Демидкиного ровесника, опёрся.

Егор в затылок Демидку кулаком:

– Исправно весели боярина, не то под плетьми на конюшне у меня запляшешь…

Вошёл Демидка в палаты, разинул рот. Стены расписаны травами и яркими цветами. На сводчатом потолке ангелы небесные порхают, лики и фигуры, словно в церкви. Печи играют узорчатыми изразцами. Перед иконами теплятся лампады в разноцветных плошках.

Не житьё человечье – сказка!

Стали боярину подавать еду – у Демидки закружилась голова от вкусного духа.

– Пляши! – велел Илья Данилович.

Пустился вприсядку Демидка. Себе на губах музыку играет.

Да какая пляска, ноги подгибаются.

Боярин поглядел недобро:

– Однако хвастаешь больше, чем умеешь…

– Куда ему плясать ноне, – вступилась бабка Анфиса, – отец ведь помер. Чай, у него сердце кровью обливается.

– Иди! – махнул рукой боярин.

Увела бабка Анфиса Демидку в людскую – помещение для дворни. Поесть дала. Щи пожиже стрельцовых оказались и хлеба не больше.

– Худо живём, малый, – вздохнула старуха. – Холопов боярин держит много, а кормовых денег отпускает ох как скупо! А что и даст, половина братьям Лопуховым прилипнет к рукам. Двоих ты уже видел. Старший – Егор – дворецкий, младший – Яшка-ключник.

Вспомнил Демидка двух красномордых мужиков, кивнул головой.

– Берегись их, – наставляла бабка Анфиса. – Не перечь. Осерчают – со свету сживут! Что не так, ко мне тихонько подойди. Я, почитай, у боярина всех детишек вынянчила. И царицу кашу, Марию Ильиничну, тоже. Милостив ко мне боярин, а Лопуховы оттого побаиваются. А теперь ступай к Егору.

Дворецкий сам отвёл Демидку на конюшню. Крикнул в темноту:

– Аггей!

Вышел мужик – Демидке в пору креститься – будто второй Егор, ростом чуть пониже. Сообразил: третий, должно быть, брат.

– Мальчонку боярин велел на конюшню отослать.

– Чей?

– Сирота. Анфиса подобрала на улице.

Выругался Аггей:

– Чтоб пропасть старой карге! – и Демидке: – Чего бельма вытаращил? Бери лопату, принимайся стойла чистить. Не к тётке на блины пришёл!

Зажил Демидка на боярской конюшне, да так, что Фролкин двор стал ему раем вспоминаться, а тётка Матрёна – небесным ангелом.

Работы каждый день – дюжему мужику впору. Замешкаешься – Аггей кнутом поперёк спины вытянет, неделю горит огнём спина.

Кабы не бабка Анфиса – сбежал бы Демидка с боярского двора. А посидит возле неё, поплачет и обратно в Аггеево злое царство.

Однажды бегал Демидка по поручению Аггея на Бутырскую слободу, а вернулся – Егор за ухо схватил:

– Где болтаешься?! Быстро – к боярину! Вместо Ваньки покамест будешь, сам Илья Данилович велел…

– А Ванька где?

– Ванька теперь недели две на животе лежать будет. Схотелось, вишь ты, боярского пирога. Гляди у меня! Оплошаешь или своруешь – на себя пеняй.

Поначалу робел сильно Демидка возле боярина Ильи Даниловича.

А потом привык – осмелел.

А как не привыкнуть – боярской тенью стал.

Боярин в церковь – Демидка рядом. Боярин в приказы – Демидка с ним. Боярин к царю на совет – и тут Демидка поблизости, мало ли какая надобность в нём может быть: сбегать ли куда, принести что или позвать кого.

В постель ложится Илья Данилович – Демидка возле той постели на полу.

Плох стариковский сон. Не успеет Демидка глаза закрыть:

– Тимошка! Квасу!

Единым духом слетает Демидка.

– Испей, государь…

Медленно пьёт боярин, не торопится. Отдаст Демидке ковш, ноги спустит с кровати.

– Полотенце подай!

Вытрет лицо, вздохнёт:

– Жарко ноне в Москве. В деревню бы…

Зазорно боярину с безродным мальчишкой толковать, да что поделаешь, любит поговорить Илья Данилович.

Будто вслух думает. А в самом деле, хочешь не хочешь, получается, что с Демидкой разговаривает. Потому как ночью, кроме Демидки, возле нет никого.

Демидке спать хочется и боярина послушать страсть как любопытно. Спрашивает:

– Отчего не поехать? Деревень у тебя, говорят, видимо-невидимо…

– Деревень хватает, да нельзя…

– Отчего нельзя? Чай, ты после царя – самый главный.

– Оттого и нельзя, глупая голова. Без меня царь никуда. Шагу ступить не может…

И начинает боярин рассказывать, какой он знатный да богатый, какие государевы важные дела делает. Смешно сделается Демидке. Расхвастается иной раз боярин, ровно мальчишка. И перед кем – перед ним, Демидкой.

Однажды Демидка и скажи:

– В городе болтают, будто ты фальшивыми деньгами обогател…

Рта закрыть не успел, а в голове мелькнуло: «Пропал! Как есть пропал!..» Сжался весь.

Илья Данилович бороду поскрёб:

– Э-хе-хе! Кто не без греха. От трудов праведных палат каменных не наживёшь…

Потом словно опомнился. Бороду вперёд выставил, нахмурился:

– Больно разговорчив стал. Велю, Аггей на конюшне шкуру спустит…

– Избави бог! – испуганно перекрестился Демидка. – Спроста я…

– Иная простота воровства хуже… – вымолвил боярин, однако уж не так строго. – Гляди, язык-то не распускай, не то в самый раз без языка останешься…

– Да я… – начал было Демидка.

– Не балабонь! Спину лучше почеши. Пониже. Тут. В самом этом месте.

Покряхтел, сладко пожмурился.

– Чуть было про дело не забыл, что на завтра назначено. Напомнил ты мне. Поглядишь ужо, какие они есть, фальшивые монетчики…

Встреча

Помогает Демидка боярину утром одеваться, в глаза не глядит. Неловко и боязно как-то. Не отпёрся ведь боярин вчера от фальшивомонетного дела. Молчать велел.

Мысли у Демидки одна другой чуднее. Возьмётся за боярский сапог, а сам думает: не на фальшивые ли деньги куплен? Кафтан нарядный, дорогой подаёт – может, и он тоже?

А Илья Данилович покрикивает на дворню, распоряжения отдаёт. На Демидку никакого внимания.

Оделся. Лицо водой ополоснул. Не торопясь истово помолился. На серебряной посуде позавтракал. Демидка на ту посуду уставился – а вдруг и она?..

– Эй! – крикнул боярин. – Уснул, что ли?!

Кинулся Демидка, принёс палку-посох из дорогого заморского дерева.

Возле ворот карета-возок ожидает. Негоже боярину пешком ходить, даже если близко надо. Другие, кто помоложе, верхом, а Илья Данилович по возрасту, нездоровью да и положению высокому выезжает в карете.

За каретой конные и пешие – боярская челядь. Тут же и Демидка, да ещё поближе других к боярину.

Остановилась карета. Вылез боярин.

– Берегись! – огрел плетью зазевавшегося мужика Аггей.

Степенно шагает Илья Данилович Милославский. Бороду вперёд выставил, по сторонам не глядит.

Низко кланяются важному боярину простые людишки.

Двери перед Ильёй Даниловичем, будто в сказке, сами растворяются. С боярином вместе немногие слуги. Демидка среди них.

Куда вошли – не разглядишь со свету. Маленькое окошко решёткой забрано. Сыро, плесенью пахнет.

Привыкли глаза к сумраку, огляделся Демидка. Под окном – длинный стол, застеленный кумачом. К сводчатому низкому потолку балки какие-то прикреплены, между балок – колесо. В стороне – вроде кузнечного горна, угли пышут жаром.

Сел Илья Данилович на кресло с высокой спинкой, следом за ним сели у стола другие, видать, важные государевы люди.

Демидка в дальнем уголке притулился.

– Ведите! – приказал Илья Данилович.

Скрипнула боковая, окованная железом дверь – здоровенный стрелец мужика по пояс голого вытолкнул: руки назад скручены, борода лохматая, волосы нечёсаные, взгляд дикий.

Почудилось Демидке что-то знакомое.

Повернулся мужик к свету – чуть не закричал Демидка: узнал своего бывшего хозяина – кузнеца Фролку.

– Так откуда, стало быть, чеканы брал? – спросил боярин Милославский.

Видать, не в первый раз разговор шёл.

Помолчал Фролка. Сиплым голосом:

– Видит бог, правду говорю, совсем то незнакомый человек был.

Усмехнулся боярин:

– И зовут как, не знаешь?

Помотал головой из стороны в сторону Фролка.

А боярин опять с усмешкой:

– И чеканы он дал тебе за так…

– Велел деньги потом принести, говорил я…

– А видел он тебя первый раз?

Кивнул головой Фролка.

– И поверил?

– Коли вру, чтоб пропасть мне…

– Не торопись, пропадёшь. Никуда теперь не денешься. Только прежде правду скажешь. Филиппушка, – приказал негромко боярин, – потрудись!

Вышел из тени мужик в красной рубахе. Рукава засучены. Ворот расстёгнут. Глаза весёлые, только будто неживые. Фролке проворно связал ноги. Верёвку через колесо под потолком перекинул. Одним концом к рукам привязал, другой потянул. Заскрипело колесо. Фролкины руки за спиной вверх подниматься стали, выворачиваться. Застонал Фролка.

– Смилуйся, боярин…

– Рано милости просишь… – скривил губы Илья Данилович.

А Филиппка-палач между тем проворно – не впервой! – своё дело делал.

Верёвку мужику передал, Фролке в ноги палку просунул, сказал помощнику:

– Давай!

Потянул тот верёвку, ещё выше за спину поднялись Фролкины руки.

– А-а-а… – закричал Фролка.

И тут прыгнул Филипп на палку, что Фролке в ноги сунул. Дёрнулся кузнец, захрипел от нестерпимой боли – выскочили из суставов руки.

– Скажешь ли? – спросил боярин.

– Рад бы сказать… – выдавил из себя с трудом Фролка, – да нечего… Не могу взять грех на душу, невинных оклеветать…

– С богом! – приказал Илья Данилович.

Взмахнул палач плетью – кровь с Фролкиной спины брызнула.

Закричал Фролка:

– Убей, боярин, до смерти! Не мучай!

Ответил не торопясь Илья Данилович:

– Убить – не велика хитрость. Прежде сообщников назови…

К соседу своему, тоже человеку, должно быть, важному, обернулся:

– А я-то думаю, откуда государевыми чеканами битых столько монет ходит…

И палачу:

– С богом, Филиппушка!

Дёрнулся на верёвке Фролка:

– Пощади, боярин!

Замахнулся плетью палач.

Ударить не успел. Повис на его руке Демидка.

Все, кто в застенке был, глаза вытаращили. Палач от неожиданности кнут опустил. А Демидка в ноги боярину:

– Прости его, Илья Данилович, Христом-богом прошу…

Гневом налилось лицо боярина. Однако покосился на соседа, сказал:

– Холоп мой, мальчонка. Вишь, впервой заплечных дел мастеров увидел – разжалобился.

К Демидке повернулся:

– От фальшивых монетчиков народу разорение, государевой казне убыток. Поди прочь!

На Фролку глядеть – у Демидки сердце разрывается. Обхватил боярские ноги:

– Не будет больше!

Илья Данилович оттолкнул сердито:

– Вон пошёл!

Закричал Демидка в беспамятстве:

– Отпусти! Не то тебе хуже будет!

Стукнул боярин посохом об каменный пол:

– Аггей, забери щенка!

Бьётся Демидка в Аггеевых руках, кричит:

– А про тебя знаешь что по всей Москве говорят! Сам же вчера…

Не успел выговорить. Последнее, что увидел, – Аггеев волосатый кулак.

Очнулся – руки скручены назад. В голове, словно колокол церковный, гудит. Шеей не двинуть – больно.

Скосил глаза – напротив стена бревенчатая. На ней конская сбруя, хомуты развешаны. Признал – то ж каморка на боярской конюшне.

Плакать – слёз нет. Лежит Демидка и думает: отчего так получается? Вовсе ни за что тятька его пропал. Фролкина вина – смертью ему, видать, обернётся. А боярину Милославскому те же дела с рук сходят.

Вздохнул: царь того не знает. Кабы сказать – худо пришлось вору-боярину.

Стал мечтать Демидка.

Пойдёт он к царю Алексею Михайловичу. Мимо бояр, что к царю народ не допускают, мышью прошмыгнёт.

Выслушает его царь, велит: «Позвать сюда тотчас боярина Милославского на мой суд за такие его преступные дела…»

Недоглядел Демидка расправы над вороватым и жестоким боярином. Не успел: загремел засов, которым была заперта дверь каморки.

Сжался Демидка в комок.

Горой над ним – боярин Илья Данилович. За ним – Аггеева красная рожа.

Ткнул боярин Демидку посохом:

– О спасении души молись, гадёныш! – Приказал Аггею: – Исполняй!

И вышел.

Пусто и тоскливо сделалось разом у Демидки на душе. В Аггеевых глазах увидел – не выйти отсюда живым.

– Дождался, собачий сын!

Свистнул тонко кнут – поплыл у Демидки перед глазами красный туман. Сноровистая рука у Аггея, привычная. Здоровых мужиков запарывал насмерть…

Демидка, чтоб не кричать, губы закусил. Второго удара ждёт.

Скрипнула дверь, знакомый голос сказал:.

– Погоди, Аггей!

Поднял Демидка голову – бабка Анфиса на пороге.

Аггей зубы оскалил:

– Плетей захотелось?!

У бабки Анфисы лицо твёрдое, чужое. Глаза смотрят строго.

– Не пугай! Стара я, чтоб смерти бояться. Слушай-ка лучше моё слово…

Выбраниться хотел Аггей, бабка Анфиса руку подняла, остановила:

– Мальчонку пальцем больше не тронешь. Положишь в мешок и вынесешь с боярского двора, куда велю. Боярину, вернёшься, скажешь: сделал всё, как велено было…

Красное лицо Аггеево свекольным цветом залилось:

– Спятила, мне такое предлагаешь?!

– Гляди, чай, у тебя тоже не две головы. Мальчонку загубишь – будет известно боярину про твои дела.

– Про мои дела боярин не хуже тебя знает.

– Не про все. А как про иные догадается – висеть тебе с братьями на одном суку. Боярин, вишь ты, других обмануть не прочь. А когда его добро воруют – страсть ему это не по нраву…

Опустил голову Аггей. Подумал. Плеть в угол швырнул.

– Придёт пора, сочтёмся…

Душно Демидке в мешке, неудобно. От Аггеевой спины едким потом пахнет. Однако и не то претерпел бы безропотно.

От неминучей погибели вызволила его бабка Анфиса.

– Здесь! – услышал её голос.

Стукнулся Демидка об землю – скинул Аггей со спины мешок.

– Развязывай!

Щурится Демидка на ярком солнце. Трёт глаза.

Бабка Анфиса – строго Аггею:

– Забирай мешок. Возвращайся с богом.

Ушёл Аггей, слова не сказал.

Бабка Анфиса Демидку перекрестила. Узелок с едой сунула в руки:

– И ты иди! Не без добрых людей свет. Сама определила бы к кому – да хуже, боярин скорее дознается.

Ткнулся Демидка губами неловко в старухину руку.

– Спаси тебя бог!

И бегом, подалее скорей от палат Ильи Даниловича Милославского.

Медный бунт

Проснулся Демидка – спал подле чужой бани на соломе, – гудят московские колокола тревожно, часто. Не слышал никогда такого звона. Через плетень перемахнул – мужики бегут, бабы, ребятишки малые.

Пустился Демидка вместе со всеми. У мальчишки-погодка спросил:

– Что стряслось?

– Тятька говорит, ночью листы по Москве развесили. Про боярскую измену, про воровство и обман в денежных делах… Айда быстрее!..

– Айда…

Добежали до Лубянки. Народу там – видимо-невидимо!

Петька, новый Демидкин знакомый, – промеж людей ужом. Демидка за ним. Где толкнут, где и по затылку треснут, а пробрались вперёд.

На столбе, и верно, белый лист приклеен. Возле листа – мужик в стрелецком кафтане, лицо красное, разгорячённое.

– Ух ты! – Петька в бок Демидку толкнул. – Дядька Кузьма Нагаев…

– «Бояре Милославский да другие, гость Василий Шорин медными деньгами обогатели…» – вычитывал громким голосом стрелец.

Заволновалась вдруг толпа, зашумела. Глянул Демидка, куда все глядят, – врезались в толпу верхом на лошадях люди: видать, важные.

– Эва, – кто-то заметил, – дворянин Ларионов да дьяк Башмаков пожаловали!

– Разойдись! Пропусти! – покрикивают царёвы слуги.

Расступился народ – того гляди, лошадиными копытами затопчут.

Ладно всё было сделано. Мужики рты пораскрывали, а лист у царёвых слуг уже в руках, и повернули они обратно.

Первым Кузёмка Нагаев опомнился:

– Куда?!

Через плечо ему Ларионов бросил:

– К государю, он рассудит!

– Стой! – закричал что есть мочи Кузёмка. – Люди добрые! Народ православный! Обманут вас! Отдадут тот лист боярину Илье Даниловичу Милославскому, и тем дело изойдёт! Толку не будет!

Схватили чьи-то руки Ларионову лошадь за узду, другие руки к седоку потянулись. Под Башмаковым лошадь взвилась, чуть дьяка наземь не сбросила.

– Стой! – закричал что есть мочи Кузёмка. – Люди добрые! Народ православный! Обманут вас!

Вырвал кто-то заветный лист.

Закричали, заулюлюкали мужики. Кинулись за царёвыми слугами. Едва укрылись те за Спасскими кремлёвскими воротами.

– Будет бумажки читать! – рявкнул во всё горло кряжистый мужик. – Пошли с ненавистными людьми посчитаемся – двор-то Васьки Шорина, чай, недалече!

Знакомо Демидке имя купца Василия Шорина. Богат был, а как стал денежными сборами ведать – ещё богаче сделался. Невзлюбил его народ московский за алчность и бессердечие.

Подхватили многие голоса:

– Пошли!

– Разочтёмся за всё разом!

Понесло Демидку людской волной, потерял недолгого своего приятеля Петьку.

Крепок, добротен дом знатного купца. Ворота и забор дубовые.

Кряжистый мужик, впереди других шедший, крикнул:

– Ломай, чего глядеть!

Затрещали ворота. Подались нехотя.

Ввалилась толпа во двор. Мужик перепуганную бабу остановил:

– Где хозяин?!

– Дома нету… Куда делся, не знаем…

– Ищи, братцы! Может, и найдётся! – крикнул мужик. – Да Васькиного добра, нажитого, делами тёмными, не жалей!

Возле дома кипит водоворот людской. Много добра накопил Василий Шорин – всё мужики из кладовых да чуланов повыкидывали. Кто кафтан нарядный примеряет. Кто шубу соболью на плечи накинул. А иной мешок муки тащит, детишкам для прокормления.

Один из Шориновых слуг вступился было за хозяйское добро, сказали ему наставительно:

– Всё это – пот наш и наша кровь… Своё берём… Отойди от греха!

Точно ураган на улице бушует. Бегут люди. Неподалёку ещё чьи-то ворота трещат. Колокола набатом трезвонят.

Жутко и весело Демидке!

Два мужика скорым шагом прошли. Поймал Демидка обрывок разговора.

– …нешто не в Кремле царь?

– Нет, в селе своём подмосковном Коломенском.

– Успеем? Говорят, спозаранку народ туда пошёл.

– Коли не мешкать, авось в пору попадём…

У Демидки дух захватило. Вот оно! Самый случай выходит. Может, и ему удастся сказать царю своё слово. И про тятьку, что безвинно пострадал. И про Фролку. И про боярина Милославского, который ему, Демидке, в своих делах фальшивомонетных, почитай, прямо признался…

Шагает Демидка за мужиками. Чем дальше, тем народу вокруг больше. С разных сторон словно ручейки в одну реку сливаются. Идут торговцы, что победней, и ремесленники. Рядом с ними солдаты с оружием. Им бы против мятежников быть, да нет никакой мочи жить на государево жалованье. То здесь, то там стрелецкий кафтан мелькнёт. Жизнь тоже нелёгкая у стрельцов. Холопы тут же, крестьяне, другой московский люд.

Иной мужик прикрикнет на Демидку:

– А ну, живо домой!

Демидка шнырь в толпу – поминай как звали! Чуть было на дядьку Михайлу не налетел. Обрадовался, да тут же сообразил: первым делом станет дядька Михайла про Фролку-кузнеца расспрашивать, а Демидке про то вспоминать – нож острый.

Другой знакомец Демидкин сам от него отказался.

Завидел Демидка мужика, которого прежде будто встречал. Поначалу подумал: мало ли кто возле лавки на Пожаре толкался. А потом вспомнил, подбежал:

– Дяденька атаман! А дяденька атаман!

Шагает мужик, словно не его кличут.

Забежал Демидка вперёд: не ошибся ли? Нет, точно он, вожак лесных разбойников.

«Может, плохо слышать стал?» – подумал. Закричал что есть силы:

– Дяденька атаман! А ведь я признал тебя!

Все, кто поблизости шли, обернулись. Мужик оглядел Демидку неприветливо.

– Обознался, малый!

– Нет! – горячо возразил Демидка. – Я тебя хорошо запомнил. Ты у нас с тятькой в лесу лошадь отобрал да съестное всё…

Засмеялись вокруг:

– Эва, какого приятеля встретил!

А мужик вовсе сердито:

– Портки спущу сейчас…

Обиделся Демидка.

Отстал.

На обочину дороги вышел. Глядь, впереди словно жёлтый дым стелется. Присмотрелся, навстречу, видать из Коломенского, – толпа.

Смешались два потока.

Те, что из Коломенского, рассказывают:

– Царь листы и челобитную взял. Обещал решение по нашим жалобам принять…

А те, что из Москвы:

– Вы и поверили? Нешто не помните, что про Морозова царь сулил? Мы дворы купцов Шорина и Задорина погромили в Москве да и многие другие тоже. Сына Василия Шорина поймали – бежать хотел… Разом кончать надо. Пускай царь Милославских да иных выдаст…

Уговаривать долго не пришлось – двинулись тоже в Коломенское.