Текст книги "Камо грядеши (пер. В. Ахрамович)"

Автор книги: Генрик Сенкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 39 страниц)

XIV

Солнце склонилось к горизонту и, казалось, таяло в вечерней заре. Игры были кончены. Народ покидал амфитеатр и выходил из цирка, толпами рассеиваясь по городу. Августианцы пережидали, пока схлынет толпа. Все они собрались у ложи цезаря, куда тот вернулся, чтобы выслушивать льстивые похвалы. Хотя слушатели и не жалели рук, хлопая ему после окончания песни, для него этого было мало, потому что он ждал восторгов, переходивших в безумие. Напрасно теперь все рассыпались в льстивых восклицаниях, напрасно весталки целовали «божественные» пальцы, а Рубрия наклонилась к нему так близко, что золотистая голова ее касалась его груди, – Нерон был недоволен и не мог этого скрыть. Его удивляло и тревожило, что Петроний молчит. Какое-нибудь одно слово его, оттеняющее достоинства стиха, какая-нибудь похвала из уст знатока была бы ему в эту минуту великим утешением. Не в состоянии более выдержать, он сделал Петронию знак и, когда тот подошел к ложе, спросил:

– Скажи…

Петроний холодно ответил:

– Молчу, потому что ты превзошел себя. И я не нахожу слов.

– И мне так казалось, однако народ…

– Как можешь ты требовать от черни, чтобы она ценила поэзию?

– Значит, и ты заметил, что меня благодарили не так, как это следовало бы?

– Потому что ты выбрал неудачную минуту.

– Почему?

– Мозги, напитавшиеся кровью, не могут внимательно слушать.

Нерон сжал кулаки и воскликнул:

– Ах, эти христиане! Сожгли Рим, а теперь обижают меня. Какие еще мученья придумать им?

Петроний понял, что он избрал неверную дорогу и что слова его вызывают действие обратное тому, чего он хотел добиться, поэтому, желая отвлечь мысли от христиан, он наклонился к цезарю и прошептал:

– Твоя песнь превосходна, но я сделаю одно лишь замечание: в четвертом стихе третьей строфы размер оставляет желать лучшего.

Нерон покраснел, словно его уличили в постыдном преступлении, посмотрел на него со страхом и ответил шепотом:

– Ты все заметишь!.. Знаю!.. Я переделаю!.. Но ведь больше никто не заметил, не правда ли? Но ты, ради богов, не говори никому… если… тебе дорога жизнь…

Петроний нахмурил брови и ответил с выражением скуки на лице:

– Ты, божественный, можешь обречь меня на смерть, если я мешаю тебе, но не пугай меня ею, потому что боги прекрасно знают, боюсь ли я ее.

Сказав это, он посмотрел Нерону прямо в глаза, а тот, помолчав, сказал:

– Не сердись… Ты ведь знаешь, что я люблю тебя…

"Плохой признак", – подумал Петроний.

– Я хотел было позвать вас сегодня на пир, но теперь запрусь и буду оттачивать этот проклятый четвертый стих. Кроме тебя, ошибку могли заметить Сенека и, может быть, Секунд Карин, но я тотчас отделаюсь от них.

Цезарь позвал Сенеку и заявил, что с Аркатом и Карином он должен поехать по Италии и во все провинции за сбором денег, которые он повелевает ему брать с городов, деревень, с знаменитых храмов – словом, отовсюду, где они есть и откуда их можно выжать. Сенека, который понял, что ему навязывают роль грабителя, святотатца и разбойника, отказался наотрез.

– Я должен ехать в свое имение, государь, чтобы ждать там смерти… Я стар, и мои нервы больны…

Иберийские нервы Сенеки были, пожалуй, здоровее, чем нервы Хилона, но общее состояние вообще было худо, – он походил на тень и за последнее время совершенно поседел.

Нерон, посмотрев на него внимательно, подумал, что действительно он протянет недолго, и сказал:

– Не буду подвергать тебя трудностям путешествия, если ты болен, но из любви, какую питаю к тебе, хочу, чтобы ты всегда был у меня под рукой, поэтому вместо поездки в имение запрись в своем доме и сиди там безвыходно.

Он засмеялся и продолжал:

– Но если пошлю Арката и Карина одних, то будет похоже, что я послал волков за овцами. Кому отдать их под начало?

– Отдай мне! – сказал Домиций Афр.

– Нет! Я боюсь навлечь на Рим гнев Меркурия, которого ты превзошел бы воровством. Мне нужен стоик, как Сенека, или как мой новый друг – философ Хилон.

Сказав это, он оглянулся по сторонам и спросил:

– А что случилось с Хилоном?

Хилон, отдышавшийся на чистом воздухе, вернулся в цирк к пению цезаря, приблизился к Нерону и сказал:

– Я здесь, светлый плод солнца и луны. Я был мертв, но твоя песнь воскресила меня.

– Пошлю тебя в Ахайю, – сказал Нерон. – Ты должен знать до последнего гроша, сколько там хранится в каждом храме.

– Сделай это, о Зевс, а боги наградят тебя так, как до сих пор никого не награждали.

– Я сделал бы это, но не хочу лишать тебя зрелищ.

– О Ваал!.. – сказал Хилон.

Августианцы, довольные, что настроение цезаря улучшилось, стали со смехом восклицать:

– Нет, нет, государь! Не лишай этого мужественного грека зрелищ!

– Но лиши меня зрелища этих капитолийских гусят, мозги которых, вместе взятые, не заполнят скорлупы желудя, – огрызнулся Хилон. – Я пишу по-гречески гимн в твою честь, о первородный сын Аполлона, поэтому позволь мне провести несколько дней в храме Муз, чтобы вымолить у них вдохновение.

– О нет! – воскликнул Нерон. – Ты хочешь отвертеться от следующих игр. Ничего не выйдет!

– Клянусь, государь, что я сочиняю гимн.

– Пиши его по ночам. Моли о вдохновении Диану, она ведь сестра Аполлона.

Хилон опустил голову, со злобой поглядывая на присутствующих, которые снова стали издеваться над ним.

Цезарь, обратившись к Сенецию и Нерулину, сказал:

– Представьте, из назначенных на сегодня христиан мы справились лишь с половиной!

На это старый Аквил Регул, великий знаток дел, касающихся цирка, подумал немного и сказал:

– Зрелища, в которых выступают люди без оружия и без искусства, тянутся так же долго, но менее занимательны.

– Я велю вооружить их, – сказал Нерон.

Суеверный Вестин, погруженный в задумчивость, вдруг пришел в себя и таинственно спросил:

– Заметили ли вы, что они видят нечто?.. Когда они умирают, то смотрят вверх… и умирают без страданий. Я уверен, что они видят что-то…

И он поднял глаза вверх. Ночь протянула над цирком усеянный звездами веларий. Но ему ответили смехом и шутками над тем, что могли видеть христиане в минуту смерти. Цезарь сделал знак рабам, державшим светильники, и покинул цирк, а за ним стали выходить весталки, сенаторы и августианцы.

Ночь была ясная и теплая. Перед цирком стояла еще толпа, желавшая видеть отбытие цезаря, но все были молчаливы и мрачны. Раздалось несколько рукоплесканий и тотчас стихли. А из ворот скрипучие телеги все время вывозили останки христиан.

Петроний и Виниций молчали всю дорогу, и лишь около дома Петроний спросил:

– Подумал ли ты о том, что я говорил тебе?

– Да, – ответил Виниций.

– Веришь ли ты, что и для меня теперь это дело стало очень важным. Я должен спасти ее вопреки воле цезаря и Тигеллина. Это – борьба, в которой я решил победить, игра, в которой я хочу выиграть, хотя бы ценой собственной жизни… А сегодняшний день еще больше укрепил меня в этом намерении.

– Пусть Христос наградит тебя.

– Увидим.

Они вышли из лектики. В эту минуту мелькнула чья-то черная тень, кто-то приблизился к ним и спросил:

– Не ты ли благородный Виниций?

– Да, – ответил трибун, – что тебе нужно?

– Я – Назарий, сын Мириам. Пришел из тюрьмы и принес тебе известие о Лигии.

Виниций положил руку ему на плечо и при свете факела стал смотреть в глаза Назария, не в силах вымолвить ни слова. Юноша угадал замерший на губах Виниция вопрос и ответил:

– Она жива еще. Урс послал меня к тебе, господин, чтобы сказать, что она в бреду молится и повторяет твое имя.

Виниций сказал:

– Слава Христу, который может вернуть ее мне.

Потом, взяв Назария за руку, он повел его в библиотеку. Тотчас туда пришел и Петроний, чтобы послушать их разговор.

– Болезнь спасла ее от насилия, потому что палачи боятся заразы, – говорил юноша. – Урс и Главк сидят около нее день и ночь.

– Сторожей там не переменили?

– Нет, господин. И они в их комнате. Те узники, которые сидели в нижней тюрьме, умерли все от лихорадки и задохнулись без воздуха и света.

– Кто ты? – спросил Петроний.

– Благородный Виниций знает меня. Я сын вдовы, у которой жила Лигия.

– Ты христианин?

Юноша вопросительно посмотрел на Виниция, но, увидев, что тот в эту минуту молился, поднял голову и сказал:

– Да.

– Каким образом ты свободно проходишь в тюрьму?

– Я нанялся там выносить мертвых и сделал это нарочно, чтобы помогать братьям и приносить им вести из города.

Петроний стал внимательно смотреть на красивое лицо мальчика, на его голубые глаза и черные волнистые волосы.

– Откуда ты родом, мальчик?

– Я из Галилеи, господин.

– Ты хочешь, чтобы Лигия была на свободе?

Мальчик поднял глаза к небу:

– Я готов был бы ради этого отдать свою жизнь.

Виниций кончил молиться и обратился к Назарию:

– Скажи сторожам, чтобы они положили ее в гроб как мертвую. Возьми себе помощников, которые вынесут ее с тобою ночью из тюрьмы. Поблизости ты найдешь лектику с людьми, которые будут ждать вас. Им отдайте гроб. Сторожам обещай столько золота, сколько каждый сможет унести в своем плаще.

Пока он говорил, лицо его потеряло мертвенное выражение, в нем проснулся солдат, которому надежда вернула прежнюю энергию. Назарий вспыхнул от радости и, подняв руки, воскликнул:

– Пусть Христос исцелит ее, потому что она будет на свободе!

– Думаешь, сторожа согласятся? – спросил Петроний.

– Они, господин? Конечно, лишь были бы уверены, что их не встретит жестокая кара и мучения!

– Да! – сказал Виниций. – Сторожа готовы были согласиться на ее бегство, тем более они позволят вынести ее как мертвую.

– Правда, есть там человек, – сказал Назарий, – который каленым железом пробует тела, действительно ли это мертвецы. Но он берет несколько сестерций за то, чтобы не касаться лица, и, наверное, возьмет золотой, чтобы коснуться гроба, а не тела.

– Скажи ему, что он получит полный кошелек золотых, – сказал Петроний. – Но сможешь ли набрать верных товарищей?

– Сумею найти таких, которые за деньги готовы продать жен и детей.

– Где ты возьмешь их?

– В самой тюрьме или в городе. Сторожа, если им заплатить, впустят кого угодно.

– В таком случае ты проведешь в качестве наемника меня, – сказал Виниций.

Но Петроний стал решительно советовать, чтобы он не делал этого. Преторианцы могли узнать его даже переодетого, и тогда все пропало бы.

– Ни в самой тюрьме, ни около, – говорил он. – Нужно, чтобы и цезарь, и Тигеллин были убеждены, что она действительно умерла, иначе тотчас снаряжены будут поиски. Подозрения можно усыпить лишь тем, что, когда ее вывезут в Альбанские горы или в Сицилию, мы останемся в Риме. Через неделю или две ты заболеешь, позовешь врача, который лечит Нерона и который велит тебе ехать в горы. Тогда вы соединитесь, а потом…

Он задумался и, махнув рукой, кончил:

– Потом, может быть, настанут другие времена.

– Пусть Христос сжалится над ней! – сказал Виниций. – Ты говоришь о Сицилии, а ведь Лигия больна и может умереть…

– Мы поместим ее пока ближе. Ее вылечит воздух, только бы ее вырвать из тюрьмы. Неужели нет у тебя в горах арендатора, на которого ты мог бы вполне положиться?

– Есть! Конечно есть! – воскликнул Виниций. – Около Кориоли в горах живет верный человек, который носил меня на руках, когда я был ребенком, и который любит меня до сих пор.

Петроний подал ему таблички.

– Напиши ему, чтобы он приехал завтра в город. Нарочного пошлю сегодня же.

Он позвал старшего раба и сделал нужные распоряжения. Через несколько минут раб скакал на коне по направлению к горам.

– Мне хотелось бы, чтобы Урс сопровождал ее в пути. Я был бы спокойнее.

– Господин, ведь Урс человек необыкновенной силы, он выломает решетку и пойдет за Лигией. Есть в тюрьме одно окно, очень высокое, под которым не стоит стража. Я принесу Урсу веревку, остальное он сделает сам.

– Клянусь Геркулесом! – воскликнул Петроний. – Пусть он бежит, как ему угодно, но не вместе с ней и не через день или два после, потому что по его следам найдут и ее. Неужели вы хотите погубить себя и ее? Я вам запрещаю говорить ему что-нибудь о Кориоле, иначе умываю руки.

Оба признали справедливость его слов и замолчали. Потом Назарий стал прощаться, обещая прийти на другой день утром.

Со сторожами он надеялся договориться этой же ночью, но раньше хотел зайти к матери, которая в это страшное и беспокойное время очень боялась за сына. Подумав, он решил не искать в городе помощника, а найти и подкупить одного из тех, которые выносили мертвецов из тюрьмы. Перед уходом он задержался и, отведя в сторону Виниция, сказал ему шепотом:

– Господин, я не скажу о нашем плане никому, даже матери, но апостол Петр обещал прийти к нам из цирка, и ему я расскажу все.

– В этом доме можешь говорить свободно, – сказал Виниций. – Апостол был в цирке с людьми Петрония. Впрочем, я сам пойду с тобой.

Он велел подать себе темный плащ, и они вышли.

Петроний глубоко вздохнул.

"Я хотел, – говорил он себе, – чтобы она умерла, потому что для Виниция это был бы меньший ужас. Но теперь я готов пожертвовать золотой треножник в храм Эскулапа за ее выздоровление… Ах, Меднобородый, ты хочешь устроить себе зрелище из страданий влюбленного! И ты, Августа, раньше завидовала красоте девушки, а теперь готова жестоко мучить ее за то, что погиб твой сын… Ты, Тигеллин, хочешь погубить ее на зло мне!.. Посмотрим! Я говорю вам, что не увидите вы ее на арене, потому что или она умрет своей смертью, или я вырву ее у вас, как вырывают кость у собаки… И я вырву ее так, что вы не заметите этого, а потом всякий раз, как взгляну на вас, подумаю: вот глупцы, которых провел Петроний!..

И, довольный собой, он перешел в триклиний, где вместе с Евникой стал ужинать. Лектор читал им во время трапезы идиллии Феокрита.

Ветер гнал тучи со стороны Соракта, и внезапная буря возмутила покой тихой летней ночи. Время от времени громыхал гром и эхо проносилось по семи холмам Рима. Петроний и Евника слушали прекрасные стихи, которые на напевном дорическом наречье прославляли любовь пастухов. Потом, успокоенные, они стали готовиться к сладостному отдыху.

Но раньше пришел Виниций. Петроний, узнав о его возвращении, вышел к нему.

– Ну что, – спросил он, – не придумали ли вы чего-нибудь нового?.. Пошел ли Назарий в тюрьму?

– Да, – ответил молодой трибун, расчесывая мокрые от дождя волосы. – Назарий пошел договариваться со сторожами, а я виделся с Петром, который велел мне молиться и верить.

– Прекрасно. Если все пойдет хорошо, то на следующую ночь можно будет ее вынести из тюрьмы…

– Арендатор с людьми должны явиться рано утром.

– Это недалеко. Теперь ты должен отдохнуть.

Но Виниций, войдя в свою спальню, опустился на колени и стал молиться.

На заре прибыл из Кориолы арендатор Нигер, он привел с собой мулов и четырех верных рабов, которых из предосторожности оставил в Субурре.

Виниций, не спавший всю ночь, вышел встретить его. Тот при виде своего господина растрогался и стал целовать его руки и глаза, говоря:

– Мой дорогой, ты болен или горе выпило кровь из твоего лица, потому что я едва узнал тебя.

Виниций увел его во внутренний портик и там посвятил в свою тайну. Нигер слушал с напряженным вниманием, и на его суровом, загорелом лице видно было большое волнение, которого он не старался даже побороть.

– Значит, она христианка? – воскликнул он.

И он пытливо стал всматриваться в лицо Виниция, а тот, угадав, по-видимому, о чем его вопрошает глазами Нигер, ответил:

– И я христианин…

Глаза Нигера наполнились слезами; он с минуту молчал, потом, подняв руки кверху, сказал:

– Благодарю тебя, Христос, что снял ты бельмо с самых дорогих для меня глаз.

Он обнял голову Винииия и, плача от счастья, стал целовать его в лоб. Скоро пришел к ним Петроний, а с ним – Назарий.

– Добрые вести! – крикнул он издали.

Действительно, вести были добрые. Лекарь Главк ручался, что Лигия выздоровеет, хотя у нее и была та же болезнь, от которой умирало ежедневно множество заключенных христиан. Что касается сторожей и человека, прижигавшего мертвецов каленым железом, с ними долго разговаривать не пришлось. Будущий помощник Назария, Аттис, также был найден без труда.

– Мы сделали отверстия в гробу, чтобы больной было чем дышать, – говорил Назарий. – Вся опасность лишь в том, чтобы она не застонала в ту минуту, когда мы будем проходить мимо преторианцев. Но она очень слаба и с утра лежит с закрытыми глазами. Впрочем, Главк даст ей усыпляющее питье, которое сделает из снадобий, добытых мною в городе. Крышка гроба не будет прибита. Вы легко снимете ее и возьмете больную в лектику, а мы вложим в гроб длинный мешок с песком, который вы приготовьте заранее.

Виниций был бледен как полотно, но слушал с напряженным вниманием, словно старался заранее угадать, что скажет Назарий.

– Не будет ли еще мертвых тел, которые будут вынесены из тюрьмы в это же время? – спросил Петроний.

– Нынешней ночью умерло человек двадцать, а к вечеру умрет еще с десяток. Нам придется идти вместе с другими, но будем стараться остаться в хвосте. На первом повороте мой товарищ притворно захромает. Таким образом мы значительно отстанем. Вы ждите нас около храма Либитины. Дал бы Господь ночь потемнее!

– Господь даст, – вмешался Нигер. – Вчера был ясный вечер, а потом вдруг грянула буря. Сегодня небо чистое, но с утра душно. Теперь каждую ночь будут дожди и бури.

– Вы идете без факелов? – спросил Виниций.

– Только впереди несут факел. На всякий случай вы будьте у храма Либитины, как только стемнеет, хотя обычно мы выходим из тюрьмы около полуночи.

Они замолчали, слышалось лишь частое дыхание Виниция. Петроний обратился к нему:

– Вчера я говорил, что нам обоим лучше всего остаться дома. Но теперь я вижу, что и мне вряд ли усидеть… Если бы это было бегство, пришлось бы принять больше мер предосторожности, но теперь, когда ее вынесут как умершую, мне кажется, ни у кого не может явиться ни малейшего подозрения.

– Да, да! – подтвердил Виниций. – Я непременно должен быть там. И я сам выну ее из гроба…

– Как только она будет в моем доме в Кориоле, я готов поручиться за ее безопасность, – сказал Нигер.

На этом разговор был кончен. Нигер отправился в Субурру к своим людям. Назарий, взяв кошелек с золотом, ушел в тюрьму. Для Виниция начался день, полный ожидания, тревоги, волнений и страха.

– Дело должно окончиться удачей, потому что оно хорошо обдумано, – говорил ему Петроний. – Лучше ничего нельзя было предпринять. Ты должен иметь печальный вид и ходить в траурной тоге. В цирк ходи. Пусть тебя видят… Все задумано прекрасно, и удача обеспечена. Но… уверен ли ты в Нигере?

– Он христианин, – ответил Виниций.

Петроний посмотрел на него с изумлением, потом пожал плечами и стал говорить:

– Клянусь Поллуксом, это учение поразительно распространено! И как оно овладевает душой человека!.. При таких гонениях люди в один миг отказались бы от всех богов – римских, греческих и египетских. Странно, очень странно… Клянусь Кастором!.. Если бы я верил, что хоть что-нибудь зависит от наших богов, я каждому обещал бы по шесть белых быков, а Капитолийскому Юпитеру двенадцать… Но и ты не жалей обещаний своему Христу…

– Я отдал ему свою душу, – ответил Виниций.

Они разошлись. Петроний вернулся в спальню. Виниций побывал около тюрьмы, а потом отправился к подошве Ватиканского холма, в хижину, где был крещен апостолом Петром. Ему казалось, что там Христос скорее услышит его, чем в другом месте. Отыскав ее, он бросился на землю и напряг все силы своей изболевшейся души в молитве о милосердии и так погрузился в нее, что скоро забыл, где он.

Лишь когда миновал полдень, его вернул к действительности звук труб, доносившийся со стороны цирка Нерона. Тогда он вышел из хижины и стал смотреть на мир, словно только что проснулся. Было жарко и тихо, и лишь в траве неустанно трещали кузнечики. Воздух был влажен, парило; небо над городом было голубое, но в стороне Сабинских гор низко над горизонтом собирались темные тучи.

Виниций вернулся домой. В атриуме его ждал Петроний.

– Я был на Палатине, – сказал он. – Нарочно показался туда и даже сел играть в кости. У Апиция сегодня ночной пир; я обещал, что мы придем, но лишь после полуночи, потому что раньше мне необходимо выспаться. Я буду, но будет хорошо, если и ты пойдешь.

– Не было ли известий от Нигера или от Назария? – спросил Виниций.

– Нет. Мы увидимся с ними в полночь. Ты заметил, что надвигается гроза?

– Да.

– Завтра будет зрелище с распятыми христианами, но, может быть, дождь помешает.

Он подошел к Виницию, положил ему руку на плечо и сказал:

– Но ее ты не увидишь на кресте, будешь смотреть на нее сколько захочешь в Кориоле. Клянусь Кастором, я не отдал бы минуты, когда мы освободим ее, за все геммы в Риме… Близок вечер…

Действительно, наступали сумерки, стемнело раньше, чем в обычное время, – тучи заволокли все небо. Прошел сильный дождь, и вода, испаряясь на раскаленных за день камнях, наполнила воздух туманом. Потом он шел с небольшими промежутками.

– Поспешим, – сказал Виниций, – по случаю грозы могут раньше начать выносить гробы из тюрьмы.

– Пора! – подтвердил Петроний.

Накинув галльские плащи с капюшонами, они вышли через калитку в саду на улицу. Петроний вооружился коротким римским ножом, который всегда брал с собой во время ночных похождений.

Улицы по случаю грозы были пустынны. Время от времени молния разрывала тучи, освещая ярким блеском белые стены вновь возведенных или строящихся домов и мокрые плиты мостовой. При таком освещении они увидели наконец маленький храм Либитины, около которого стояло несколько людей, мулы и лошади.

– Нигер! – окликнул Виниций.

– Я, господин! – ответил голос.

– Все ли готово?

– Да, мой дорогой. Как только стемнело, мы были на месте. Но спрячьтесь под портик, а не то промокнете до нитки. Какая гроза! Думаю, что будет град.

Предсказание Нигера тотчас сбылось: посыпался град, вначале мелкий, потом более крупный и частый. Воздух сразу стал холодным.

Они прижались к стене храма, закрытые от ветра и острых градин, и тихо разговаривали.

– Если нас и увидит кто-нибудь, – говорил Нигер, – то мы не возбудим ни малейших подозрений, потому что мы похожи на людей, пережидающих грозу. Но я боюсь, не будет ли отложено погребение умерших на завтра.

– Град не будет продолжительным, – сказал Петроний. – Мы будем ждать до рассвета.

Они ждали, чутко прислушиваясь к малейшему шороху. Град действительно перестал, но тотчас зашумел дождь. Иногда поднимался ветер и доносил с поля, на котором погребали мертвецов, ужасный запах разложения.

Вдруг Нигер сказал:

– Я вижу сквозь туман огонек… один, другой, третий… Это – факелы! Он обернулся к своим людям.

– Смотрите, чтобы мулы не фыркали!..

– Идут! – прошептал Петроний.

Огни становились явственнее. Скоро можно было различить колеблемое ветром пламя факелов.

Нигер перекрестился и стал молиться. Мрачное шествие приблизилось и, наконец поравнявшись с храмом Либитины, остановилось. Петроний, Виниций и Нигер молча прижались к стене, не понимая, в чем дело. Но те остановились лишь для того, чтобы обвязать себе лица и рты тряпками, чтобы не страдать от невыносимого смрада. Потом они подняли гробы и пошли дальше.

Один лишь гроб остался против храма Либитины.

Виниций поспешил к нему, а за ним – Петроний, Нигер и два раба-британца с лектикой.

Но прежде чем они приблизились, из мрака послышался полный отчаяния голос Назария:

– Господин! Ее вместе с Урсом перевели в Эсквилинскую тюрьму… Мы несем мертвеца! Ее схватили перед полуночью!..

Петроний, вернувшись домой, был мрачен как ночь и даже не пробовал утешать Виниция. Он понимал, что нечего и думать о спасении ее из эсквилинских подземелий. Он догадывался, что затем ее и перевели в Эсквилин, чтобы она не умерла и таким образом не избегла бы предполагавшегося участия ее в зрелищах. Это служило признаком, что за ней зорко следили и бережнее охраняли, чем других. Петронию было жаль до глубины души и ее и Виниция, но кроме того его мучила мысль, что впервые в жизни что-то ему не удалось, что впервые он побежден в борьбе.

– Фортуна, кажется, покидает меня, – говорил он себе, – но боги ошибаются, если думают, что я соглашусь на такую жизнь, какую ведет он.

Петроний взглянул на Виниция, который также смотрел на него широко раскрытыми глазами.

– Что с тобой? У тебя лихорадка? – спросил Петроний.

А тот ответил странным голосом больного ребенка:

– Я верю, что он может вернуть мне ее.

Над городом грохотали последние раскаты грозы.