Текст книги "Загадка Николы Тесла"

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава 21
Американ зэк

Случалось ли вам сидеть в американской каталажке? Ах, вы и в российской-то не парились. Что ж, вам повезло во всех отношениях, кроме одного – вы не можете сравнить и почувствовать разницу. Не верьте тем, кто говорит, что американская тюрьма лучше нашей, тюрьма – она и в Америке тюрьма, стерильная параша не может компенсировать решетки на окнах.

– Меняю американскую камеру со стерильной парашей на дом в русской деревне с удобствами во дворе с правом свободного выхода в этот самый двор! – крикнул Саров.

Никто не откликнулся. Мудрено ждать ответа, если кричишь по-русски в «обезьяннике» полицейского участка в американской глубинке. В этом-то и состоит главное различие. В нашей каталажке вокруг – родные лица, пусть даже мелькают среди них лица кавказской и среднеазиатской национальности, все одно – наши люди. Оно и глазу привычнее, и поговорить можно по душам, послушать, кто, за что ни за что попал, посмеяться вместе над превратностями жизни. А в Америке одна чернота вокруг. Не в том смысле, что одни негры, хотя их как минимум половина. Есть и латиносы, смуглые и черноволосые, мачистого вида. Попадаются и белые лица, но какие-то неестественно белые, как обескровленные, наркоманы, эти хуже всех, особенно когда ломка начинается. Но как ни крути, враждебное окружение, это чувствуется, от этого неуютно. От последнего слова Сарова смех разобрал. Хоть бы кто улыбнулся в ответ или спросил, чего, собственно, смеется человек, может быть, анекдот какой вспомнил, так расскажи, вместе посмеемся.

Приблизился какой-то белый.

– Русска?

– Yes, – ответил Серов.

– А я из Приштины, – сказал белый с мягким славянским акцентом.

– Сочувствую.

– Стивен, Стив по-здешнему.

– Привет, Степа, – Саров пожал протянутую руку, – а я Петр.

– Хорошее имя. Наше имя.

– Угу.

– За что тебя сюда? Нарушение иммиграционного законодательства? – Последние слова как от зубов отскочили, сразу видно – очень знакомый собеседнику оборот.

– Еще не знаю.

– А я – да. Теперь посадить могут. У них это легко.

– От сумы и от тюрьмы не зарекайся, – со вздохом сказал Саров по-русски, отвечая более собственным мыслям.

Но Стивен что-то понял, кивнул согласно.

– Да не посадят скорее всего, – решить поддержать его Саров, – вышлют.

– Если они всех высылать будут, самолетов не хватит. Только мексиканцев, их можно автобусом до границы.

Саров широко зевнул – господи, как спать-то хочется! Он посмотрел на часы. 23.56. Нет, эта чертова пятница никогда не кончится! Не его это день, нет, не его! Больше никогда!..

Тут он почувствовал, что Стивен дергает его за рукав.

– Тебя, похоже, – сказал он, показывая Сарову на полицейского у решетки «обезьянника».

– Эй, русский, выходи, – призывно помахивал дубинкой полицейский.

Саров инстинктивно схватился за ребра, которые противно ныли. Не от дубинки пока, ударился, падая, о камни во время задержания, но лиха беда начало. Но делать нечего, пошел на выход, замедляя шаг, чтобы переступить порог в счастливую или хотя бы нейтральную субботу, 14, авось повезет, и все неприятности останутся в прошлом.

Когда шел перед полицейским по коридору, руки сами собой сцепились за спиной – генетическая память. Привели в кабинет, точь-в-точь как изображают в фильмах, что американских, что отечественных. «Почему так получается, – отстраненно подумал Саров, – мент на копа не похож, а кабинеты у них одинаково унылы и загажены?» За столом с потрескавшейся столешницей, в белесых кругах, сидел немолодой коп, сержант или офицер, Саров так и не научился различать американские звания, перед ним бумажный стаканчик, накрытый крышкой, наверно, с тем, что здесь называется кофе, и наполовину съеденный гамбургер на развернутой бумажной обертке. Коп показал на стул напротив себя, у стола, придвинул телефон:

– Один звонок.

Звонить Сарову было некому. Разве что Сэму и Володьке, но не отсюда же! Так что он отрицающе покачал головой. Коп явно изумился.

– Адвокат? – напомнил он едва ли не в первый раз за долгов время службы.

У Сарова не было не то что личного адвоката, но даже ни одного знакомого, так что он вновь покачал головой. Впрочем, адвокат немедленно появился. Тут никаких сомнений: немолодой, но подтянутый, волнистые, с проседью волосы, уложены волосок к волоску, тонкий кожаный портфельчик с золотой монограммой, костюм сидит как влитой, дорогой, наверно, тут Саров не спец, но ботинки крокодиловой кожи, это он научился определять, свежая сорочка, тщательно повязанный галстук и платочек под цвет в нагрудном кармане пиджака, все это в полночь – адвокат, факт.

– Джеймс Уорвик, представляю интересы задержанного Питера Сароу, – отрекомендовался он и тут же повернулся к Сарову: – Надеюсь, вы еще не начали давать показания?

Саров ответил отработанным за последние минуты движением.

– Мне сдается, он не говорит по-английски, – сказал коп.

– Прекрасно говорит, – ответил адвокат, – вот мы с ним и поговорим. Вы проводите нас в специальную комнату или сами выйдете?

Коп пожал плечами, встал и вышел.

– Отличная работа, – сказал Саров и протянул руку: – Питер.

– Джеймс, – вновь представился адвокат, пожимая руку Сарова, – вы мне уже нравитесь, именно таким я вас себе и представлял. Я знаю, что вы натворили…

– Я ничего не натворил, – прервал его Саров, спокойно и твердо.

– Да, конечно, – поспешил согласиться адвокат, – я хотел лишь сказать, что посвящен в обстоятельства того, что вы творили. – Он улыбнулся, принял ответную улыбку Серова и продолжил: – Так что никакой дополнительной информации мне не нужно. И вообще, никакой информации не нужно, никому, вы меня поняли? – Он дождался очередного кивка Сарова, на этот раз утвердительного. – Вот и отлично. Сейчас мы оформим ваше освобождение под залог.

– Я не располагаю для этого средствами, – чистосердечно признался Саров, – равно как и средствами для оплаты ваших услуг. Извините, – он сокрушено развел руки.

– Это не ваши проблемы, – сказал адвокат, – все расходы берет на себя общество «Наследники Теслы», я действую по их поручению.

У Сарова от изумления глаза на лоб полезли, буквально, так что Джеймс остановился и с удивлением посмотрел на своего клиента.

– Похоже, для вас это сюрприз, – протянул он, – странно. Впрочем, дела это не меняет. В процессе обсуждения вашего освобождения под залог мы узнаем, что вам на самом деле инкриминируют, а по размеру залога определим, насколько серьезно относятся власти к этому делу. В любом случае завтра к полудню мы все решим, и вы выйдете на свободу, естественно, с некоторыми ограничениями.

– А интересы мисс Фрэнсис Клиффорд тоже вы представляете? – спросил Саров, не так, чтобы совсем наобум.

Да, – ответил Джеймс, – именно из-за нее я немного задержался, прошу меня извинить. Но это было минутное дело. У мисс Клиффорд – никаких проблем. Ей ничего нельзя инкриминировать, более того, мы можем настаивать на компенсации за незаконный арест и пережитый ею шок. Но это как захочет мисс Клиффорд.

– Я плохо знаю американские законы, а теперь совсем запутался, – сказал Саров, – с одной стороны, можно стрелять в человека, нарушившего границы частной собственности, а с другой – незаконный арест, как в этом случае.

– По-моему, все предельно ясно: мисс Клиффорд гуляла на своем участке и тут на нее…

– Да-да, я понял, – остановил адвоката Саров, – я упустил из виду, что это собственность мисс Клиффорд. А уж в своем лесу она может гулять в любое время, даже и ночью, играть в прятки и вообще делать все, что угодно.

– Вот именно! – радостно воскликнул Джеймс. – Я рад, что вы наконец поняли суть дела. Вы были гостем мисс Клиффорд, и действовали с полного ее ведома, согласия и одобрения. Мисс Клиффорд не имеет к вам никаких претензий.

Он достал из портфеля лист бумаги, показал, не опуская на стол и не давая в руки, Сарову. Тот прочитал. Действительно, никаких претензий.

– А как там… ее дядя? – спросил Саров. – Надеюсь, здоров?

– Старое дерево долго скрипит, – ответил адвокат, бросая на Сарова одобрительный взгляд, – он, кстати, был у меня недавно, он ведь мой давний клиент, вчера был, нет, уже позавчера, ближе к вечеру, мы едва в банк успели, документы ему надо было в сейф положить, шкатулку с документами, она едва в банковскую ячейку вошла, а потом мы с ним поужинали в ресторане. Он мне много всего интересного рассказал. Он хороший рассказчик.

Убаюканный этой речью и успокоенный сознанием того, что все у всех хорошо, а его проблема переходит в разряд мелкой неприятности, о которой можно будет вспомнить как-нибудь смеясь за столом, Саров едва не уснул. Джеймс поднялся, вызвал копа и бодро возвестил на прощанье:

– Надеюсь завтра увидеть вас на свободе!

* * *

Не увидел, ни завтра, ни в следующие несколько дней. То есть видел, но не на свободе. Джеймс навещал Сарова ежедневно, излучал оптимизм и веру в завтрашний день, когда уж непременно, но Саров чувствовал, что его дело – швах, что открылись какие-то новые обстоятельства, как пишут в детективах. Джеймс мрачнел и удваивал заботу, казалось, он все для своего клиента готов был сделать. Саров, впрочем, пользовался, без зазрения совести. Попросил, в частности, уладить все его дела в Лос-Анджелесе, в институте, в общаге, собрать и перевезти личные вещи. Джеймс все дотошно расспросил, записал в свой органайзер, потом продиктовал текст доверенности. Вдогонку Саров попросил продать машину, было у него такое нехорошее предчувствие, что она ему в ближайшие годы не понадобится.

Джеймс все сделал. В один из его визитов Саров пристал к нему с настойчивыми расспросами, в чем затык? ФБР, коротко и нехотя ответил тот.

Стоило произнести вслух зловещую аббревиатуру, как тут же ФБР и материализовалось, как будто только того и ждало. В какой-то степени это соответствовало действительности – специальный агент Флик, ведший расследование, решил немного помариновать задержанного, чтобы был посговорчивее. Специальный агент Флик нутром чуял, что из этого дела можно выжать что-нибудь интересное в плане перспектив карьеры, но как-то не выжималось. Одна надежда оставалась: что этот русский интеллектуал испугается, как все интеллектуалы, ужасных тюремных условий и начнет сотрудничать со следствием.

Не на того напал. Этот русский совсем не выглядел испуганным, а на все мягкие подходы и посулы Флика отвечал смехом или короткими энергичными словами на своем тарабарском наречии. Пришлось сменить тактику. Добрый Флик, вникающий в положение подследственного и жаждущий вместе с ним найти достойный выход из создавшегося непростого положения, превратился в злого Флика, могущего и желающего испортить несомненно виновному всю оставшуюся жизнь. Если, конечно, он не проявит здравый смысл и добрую волю. Флик угрожал обвинениями в подготовке террористического акта, в попытке осуществления террористического акта, в терроризме, в связях с «Аль-Каидой» и Уго Чавесом. Вы опоздали на два месяца, спокойно парировал русский, у вас новая администрация, у нее другие приоритеты. Крыть было нечем, тем более что новые приоритеты были пока покрыты туманом, как бы тут не ошибиться в плане перспектив карьеры. Тогда Флик нанес самый сокрушительный удар, он пригрозил выслать русского из Соединенных Штатов, на историческую родину, где КГБ, коррупция, ущемление свободы слова и прав человека, выслать без права въезда на территорию Соединенных Штатов, выслать с волчьим билетом, мог бы сказать он, если бы знал это выражение. Высылайте, с какой-то даже радостью сказал этот странный русский, вы мне сэкономите деньги на билет. И добавил что-то по-русски.

– Идите вы все на хер! – вот что сказал Саров.

И сразу почувствовал себя намного лучше. Как будто решение принял. Принял – и все сомнения, раздумья, взвешивание за и против, все прочь отлетело. И дела как-то сразу на лад пошли. Тут верные признаки: Джеймс повеселел, а Флик помрачнел.

Через два дня Саров предстал пред печальные очи Флика.

– Вам знакома эта шкатулка? – спросил Флик, выкладывая на стол перед Саровым несколько фотографий.

Она, родимая. Отпираться бессмысленно, на ней отпечатки его пальцев в пять слоев и снаружи и изнутри, а другой комплект отпечатков здесь где-то лежит, прокатали при задержании, да плюс в госдепе, заставили при последнем въезде.

– Я видел несколько похожих шкатулок, – ответил Саров.

– Но эту вы еще и открывали, – надавил Флик.

– Возможно, и эту.

– Эксперимент, во время которого вы были задержаны, связан каким-либо образом с документами, находящимися в шкатулке? – попытался огорошить неожиданным вопросом Флик.

– Какими документами? – спросил Саров.

– Бумагами Николы Теслы!

– Нет, не связан.

– Готовы утверждать это под присягой? Согласны пройти проверку на полиграфе?

В ответ Флик услышал уже известную ему недлинную фразу по-русски. Услышал и почему-то успокоился.

– Но вы просматривали эти документы? – спросил он.

– Да, именно для этого меня пригласила мисс Клиффорд.

– Вы эксперт по документам?

– Нет, я эксперт по Тесле.

– Ну и что в этих бумагах?

При этом вопросе в голосе и в лице Флика отразился неподдельный, неслужебный интерес, он стал похож на нормального человека, на обывателя, прикоснувшегося к какой-то тайне и силящегося ее понять. Вероятно, поэтому Саров ответил ему развернуто и по-житейски:

– Старческий хлам, беспорядочная смесь вырезок из газет, старых писем и записок, счетов, карандашных набросков каких-то схем, и устройств, математических расчетов, сделанных на бумажной салфетке в ресторане, отрывочных набросков для мемуаров, рукописей старых статей, всего того, что обычные люди, не имея решимости выбросить этот мусор, складывают в коробку из-под обуви и запихивают на верхнюю полку антресолей.

– А-а-а, – разочарованно протянул Флик, – а я-то думал…

Единственным уловом Флика в этом деле была шкатулка, за которой ФБР охотилось шестьдесят пять лет. Зря, как выяснилось, охотилось, но это уже не его проблемы, он свой плюс заработал. За это он дал обязательство освободить русского. Нормальная сделка.

* * *

На следующее утро Сарова выпустили, вчистую, без залога и ограничений по передвижению. О чем ему и рассказал встретивший его Джеймс. За спиной адвоката маячили Сэм и Фрэнсис, несколько опущенные.

– Ты, Питер, того, давай без обид, – сказал Сэм, подходя к Сарову, – мы не хотели тебя подставить. Так получилось.

– Хотели как лучше, а получилось как всегда, – произнес Саров бессмертную фразу и тут же добавил: – Это цитата.

– Рейган или Джордж Буш-младший? – поинтересовался Джеймс.

– Нет, это наш бывший премьер-министр, – ответил Саров.

Джеймс с Сэмом рассмеялись, несколько натянуто, что Серов отнес на счет неудачного перевода.

– Ты, Питер, того, – вновь заговорил Сэм, – не думай, что мы тебя выбрали потому, что ты не наш и по временному контракту работаешь. Нам специалист был нужен, самый лучший, у нас-то, как ты, наверно, догадался, ничего не вышло. Хотя люди работали – о-го-го не мне чета.

– Это я вас выбрала, Пьётр, – впервые подала голос Фрэнсис и с какой-то решимостью двинулась к Сарову, – специалист – это все так, но главным было то, – она резко выдохнула, – что вы мне понравились. И по фотографии на вашем сайте, и потом, когда я специально в ваш университет приезжала.

– Если я правильно понял, это был эстетический выбор, – сказал Саров и широко улыбнулся.

* * *

Улыбка развеяла напряженность и смущение, все легко и весело заулыбались ему в ответ. А Сарову его слова напомнили об Опенкине, которому он все дни заключения хотел позвонить, но опасался прослушки и длинного Володькиного языка. Он посмотрел на часы. Поздновато, конечно, а в деревне рано спать ложатся, с другой стороны, Володька всегда был полуночником. Саров обратился к Джеймсу, он адвокат, он богатый.

– Пожалуйста, один звонок, в Австралию.

Джеймс вынул телефон, показал, как им пользоваться, Саров-то ведь так и не завел I-phone'a. Саров отошел в сторону, разговор был не для чужих ушей, пусть и не понимающих по-русски, напряг память, вспоминая номер, вспомнил, с этим у него всегда было хорошо.

Опенкин не спал, все эти дни не спал, если верить его словам.

– У меня все нормально, – успокоил его Саров, – жив, здоров.

– А чего не звонил?

– В тюрьме сидел.

– Как в «Мимино», помнишь? – рассмеялся Володька.

– Точно. Ты как? Без последствий?

– Все хорошо. Даже установку не спалил.

– Чем занимаешься?

– Оболтусов местных учить начал. И думаю, не податься ли домой?

– С чего это? Обрыдло?

– Это само собой. А тут Разумовский… Ну, ты его знаешь.

– Не просто знаю, работали вместе, – сказал Саров.

– Так вот он письмо прислал, зовет обратно. Там наверху решили объект реанимировать…

– Какой? – осторожно спросил Саров.

– Ну, там, где ты с Морозевичем подрался в студенческие годы. Вас еще в реку столкнули, чтобы охолонули.

С Морозевичем он дрался на студенческой практике, а практика была в открытой зоне объекта, который Саров даже в мыслях предпочитал не называть ни одним из имевшихся у него названий. Но главное, что объект располагался в Красноярском крае, поблизости от реки Ангары, которую многие местные именовали Верхней Тунгуской.

– Помню, холодная была вода, – сказал Саров.

– В качестве компенсации за холодную воду предлагает очень даже сносную зарплату, по любым меркам. Он и твои координаты спрашивал, сказал, что по старым ты не откликаешься.

– Ну и глушь! – сказал Саров после некоторой паузы.

– Это с чем сравнивать, – со вздохом ответил Володька.

* * *

Улетал Саров из Денвера. В Нью-Йорк, потом сразу в Москву. Билет в один конец. Разговор с Опенкиным никак не повлиял на его решение, да и Разумовскому он не стал писать, прилетит в Москву – позвонит. Да – значит, да. Нет – значит, нет.

Тянуть было не в его правилах. Ближайший рейс, на который были билеты в Москву, был на третий день после его выхода из тюрьмы. На него и купил. Потому еще спешил, что с каждым часом его решимость ослабевала, Фрэнсис задержалась в Колорадо-Спрингс, задержалась ради него, как бы ему не задержаться, в свою очередь, ради нее. И что он будет здесь делать? И вообще, баловство все это, сегодня есть, завтра нет.

Сэм с Фрэнсис вызвались его проводить, на машине. Перед посадкой вручили подарки. Новый навороченный ноутбук заместо безвозвратно погибшего при эксперименте. Свернутый бумажный рулончик, мемориальный календарь, безошибочно определил Саров. Фрэнсис чмокнула его в щеку, сказала призывно и томно: – Может быть…

– Может быть, – ответил ей Саров и отправился на посадку.

Гуд бай, Америка!

* * *

Часа через два после вылета из Нью-Йорка, маясь бездельем долгого полета и бессонницей, Саров решил посмотреть календарь, а ну как там какой-нибудь сюрприз. Календарь был тот же самый, но немного длиннее. На отрезанной когда-то Сэмом полосе было напечатано: «Наследники Теслы» и все полагающиеся реквизиты. Сверху фломастером было выведено: Питеру Серову на память о Колорадо-Спрингс. Подписи Фрэнсис, Сэма и Джеймса, их Саров знал, а под ними почти до самого низу, оставляя свободным лишь изображение самого Николы Теслы, лепилось множество безымянных росчерков. И вдруг среди них опять мелькнула подпись Фрэнсис, размашистая, с энергично перечеркнутыми одной линией двумя f. Саров смотрел на эту подпись, располагавшуюся уже собственно на календаре, на числах месяца ноября, смотрел долго и, вероятно, менялся при этом в лице, потому что сосед обеспокоенно спросил его:

– Вам плохо? Могу ли я чем-нибудь помочь? Вызвать стюардессу?

– Спасибо, не надо, – ответил Саров, – все хорошо.

И он, наконец, оторвал взгляд от календаря, от числа 13, от 13 ноября, пятницы.

Глава 22
Черная пятница, ноябрь

Он воспроизвел все почти что в точности. Даже сторожка, которую он выделил для эксперимента, была бревенчатой, в одну большую комнату, как в Колорадо-Спрингс. С этим не было проблем. Сторожка располагалась на краю охраняемой зоны объекта, а это его епархия. Служебное положение для того и существует, чтобы им пользоваться. Вот Серов и пользовался, утешая себя народной мудростью: дальше Сибири не сошлют. А он и так был в Сибири. Что же до оборудования, так он его даже не воровал, воровство – это когда за забор, а он туда ни ногой.

И друг любезный Володька Опенкин тоже все воспроизвел почти что в точности. Он так и не собрался в Россию, засосал австралийский быт, семья и коалы. Но на просьбу Сарова откликнулся с готовностью, у него опять были каникулы, опять летние.

Что нельзя было воспроизвести, так это расстояние. Но если соединить на глобусе Банбери с Колорадо-Спрингс, то линия как раз поблизости пройдет, более того, Саров почти точно посередке оказывался. Надо было всего лишь длину волны вдвое уменьшить, все как доктор Тесла прописал.

Саров был полон решимости довести эксперимент до конца. Будь что будет, а дома и стены помогают. Да, собственно, чего бояться? Все, что делал Никола Тесла, было во благо, он не мог предложить ничего плохого или катастрофического. Хотя поостеречься, конечно, не мешало, технику безопасности никто не отменял.

Установку Саров включил в час ночи 13 ноября, так они заранее условились с Володькой. Со связью было плохо, поэтому Саров с некоторым напряжением следил за показаниями приборов, а ну как у Володьки что-то сорвалось. Нет, не сорвалось, с облегчением подумал он, когда перо самописца дрогнуло и медленно поползло вверх. Теперь оставалось только ждать. Сколько ждать, непонятно, ведь параметры изменили. Время от времени, не доверяя показаниям, Саров выходил на улицу, смотрел на темное небо.

И вот, наконец, прошел первый всполох. Все воспроизводилось. Отлично! Саров с нетерпением ждал продолжения, не переставая любоваться игрой света и красок. Как ни ждал, а все равно все случилось неожиданно.

Вдруг посреди всполохов на небе появилась яркая точка, которая, набухая и разрастаясь, стала стремительно приближаться к земле. За ней тянулся мерцающий, переливающийся хвост. «Метеорит!» – подумал Саров и на мгновение инстинктивно зажмурился. Он ждал сильного удара, но почувствовал только легкую вибрацию, да и та исходила от его дрожащих ног. «Уф, пронесло!» – выдохнул Саров и открыл глаза. Над сторожкой, от крыши до неба, стоял светящийся столб, в котором клубилась холодная плазма. Картинка держалась невероятно долго, секунды две или три, затем небесный конец столба поблек, потух, навалилась тяжелая космическая тьма, и вдавила столб в сторожку.

Все закончилось внезапно, как гроза. Всполохи скатились к горизонту и там истаяли. На небе проступили яркие звезды. В наступившей тишине откуда-то издалека доносилось жалобное поскуливание собаки.

«Вот и поэкспериментировали, – подумал Саров, – надеюсь, без глобальных последствий. Земную ось не сдвинули, очередным цунами Юго-Восточную Азию не затопили».

Иронизировал, пытаясь подбодрить себя. Было все же как-то боязно, неизвестное всегда страшит. Не боятся только люди без воображения. С воображением у Сарова все было в порядке, вот ведь за минуту до этого точно определил светящийся столб как холодную плазму. Но что, же там в сторожке? Не может же ничего не быть! Мы же воспитаны на законах сохранения всего и вся, ничто не может исчезнуть бесследно, ничто не может возникнуть из ничего, все перетекает из одной формы в другую… Хватит болтать, иди да посмотри! Пойду и посмотрю! Ну так иди! Уже иду, иду!

Саров с трудом оторвал ноги, вцепившиеся в землю, сделал первый неуверенный шаг, второй, разошелся. Под конец припустил бегом. И застыл как вкопанный перед чуть приоткрытой дверью сторожки.

– You have betrayed теonce again![2]2
  Ты опять обманул меня!


[Закрыть]

Голос, слабый и скрипучий, доносился из-за двери. Пораженный Саров даже не сразу сообразил, что говорили по-английски.

– Я?! Тебя?! Обманул?! – сквозь наигранное возмущение проступала добродушная усмешка.

Второй голос тоже был слабый, но чистый и ясный. И какой-то звонкий. Казалось, что он шел не из сторожки, а наполнял все вокруг. Звенел воздух, или звенело в ухе у Серова, тут не различить.

– Когда это я тебя обманывал? И в чем?

– Ты обещал мне сто пятьдесят лет жизни. Что, не так? Или ты скажешь, как Эдисон, что я не понимаю шуток? Что я не понимаю высшего юмора?!

– Не скажу, хотя мог бы. И между прочим, если ты еще не знаешь, сейчас две тысячи девятый год, тебе уже сто пятьдесят три, налицо перевыполнение обещаний. Нет чтобы спасибо сказать.

– Что?! – От возмущения в голосе первого собеседника пропали скрипучие нотки. – Я что жил последние шестьдесят шесть лет?

– С устным счетом у тебя всегда было хорошо. А я без калькулятора не могу.

– Не заговаривай мне зубы!

– Было бы что заговаривать… – усмехнулся второй собеседник. – А по поводу того, что случилось шестьдесят шесть лет назад… Ты ведь сам себя уморил, обидевшись на неблагодарное человечество. Это был твой свободный выбор.

– Но ты обещал мне додать остаток.

– Обещал, не отказываюсь. И выполняю обещание.

– Но я же старый! Я ощущаю себя еще более старым и немощным, чем тогда.

– По возрасту и ощущения. Тебе, позволю себе напомнить…

– Помню!

– Я ведь, друг любезный, тоже не молод, провалы в памяти стали случаться, вот тоже, как и ты обиделся в свое время на род человеческий, неблагодарный такой род оказался, а на что обиделся – не помню… Такая вот незадача!

– Ты меня обманул!

– Опять двадцать пять!

– Ты обещал мне молодость.

– Нет, не обещал. Активное долголетие, как сейчас говорят люди, обещал. Вот и работай. Я же работаю, не жалуюсь.

– Я… обойду тебя! – крикнул первый собеседник.

– Ты хотел сказать – обману. Видишь, обмануть ты меня не можешь. А обойти можешь. Ты изобретательный. Даже интересно, что ты придумаешь.

– Что я могу придумать?.. – Выплеснув себя в крике, первый собеседник вновь заговорил тихо:

– Мой дар – твой дар. Я был простым ретранслятором твоих идей, я просто воплощал в металле то, что ты показывал мне в видениях. Творец – ты, я – марионетка. Сверхчувствительная марионетка, резонирующая с твоим сознанием.

– Смирение – это хорошо. Смирение я люблю. В обычных человеках. Но ты не обычный, нет. Дар я тебе дал, это так. Я многих одариваю, да немногие умеют этим даром пользоваться. Растрачивают его попусту, на пустяки, на удовольствия, на потребу себе. Ты не таков. Ты честно выполнил договор. Я просто изумлялся, наблюдая за тобой, а я много чего видел в своей жизни, в сущности, я все видел. Но таких, как ты – не видал. Сколько идей! А как ты избегал соблазнов! Их не я тебе подкидывал, кто – ты, полагаю, догадываешься. Но и не я помогал тебе их избежать, это был твой свободный выбор. Деньги, женщины, власть – это ты все отмёл. Тут ты не уникален, были и другие, немногие, но были. А вот соблазн стать благодетелем человечества, ох, непреодолим. Сколько людей, твоих лучших друзей, говорило: не разбрасывайся, сосредоточься на немногом, самом нужном, воплоти в жизнь хотя бы одну из своих великих идей, и благодарное человечество воздвигнет тебе памятники при жизни. Сколькие и сколько раз говорили, а уж как часто нашептывали. Стоило тебе внять этому, и ты погряз бы в суете. Суете усовершенствований, доработок, строительстве, продаж, конкуренции, прибыли, интриг, Нобелевских премий, благодарственных речей и торжественных банкетов. Ты щедро предоставил это другим, у которых был на это свой дар, у многих, не скрою, от меня. К сожалению, не у всех. От меня. Да-а… Ты остался верен идее, идеям. И идеи эти – твои и только твои. Что ты там сказал? Ретранслятор, резонирующая. Да я слов таких не знаю. Я все больше по планетам, по зверюшкам, по судьбе. Я не создавал мир, в котором есть переменный трехфазный ток. Это придумали вы, люди, это придумал ты! Ты еще много чего придумаешь. Не сомневаюсь. Удачи тебе.

Раздался звук, похожий на звон лопнувшей струны. Сквозь него до Сарова донесся тихий шепот: «А подслушивать, молодой человек, нехорошо», – и воцарилась космическая тишина, даже собака умолкла.

Саров глубоко вздохнул, толкнул дверь, вошел в сторожку, осторожно заглянул в единственную комнату. Яркий неземной свет резанул по глазам, воздух при вдохе вдруг ожег легкие, ноздри сморщились от мерзкого, как из преисподней, запаха. Да нет, свет как свет, обычный, решил Саров мгновением позже, это после наружной темноты показалось. То же и с запахом, изоляция подгорела, всех дел-то. Хотя нет, есть еще что-то. Саров втянул носом воздух. Ну конечно же, озон.

Он обвел взглядом комнату. Все на месте: большая катушка, источающая тот самый мерзкий запах, но на вид целая; провод антенны, убегающий в потолок; временной декодер на монтажном столе – ненужная, судя по всему, игрушка. Вот разве что у большого постера на стене отклеился и завернулся нижний угол, как будто обнаженная красотка застеснялась и прикрыла ноги. Кресло у письменного стола так и стоит вполоборота, как он оставил его, выбегая. Черный свитер на подлокотнике. Саров поднял руку, почесал грудь. Да нет, свитер вот он, на нем. Ничего на кресле не было, когда он вскакивая.

Саров сделал два шага вперед и остановился, сделав следующее открытие. На подлокотнике кресла лежала рука, облаченная в черный, чуть ворсистый рукав. Открыта была только большая кисть с невероятно длинными тонкими пальцами. Кисть казалась бестелесной, сквозь нее, как через лупу, виднелись мельчайшие пятнышки на обивке.

– И долго вы там будете топтаться?

Саров подпрыгнул от неожиданности, отпрянул назад, но потом решительно скакнул вперед и резко развернул кресло.

В нем, сгорбившись и уронив голову на грудь, сидел человек. Желтая и сухая, как папирус, кожа просвечивала на темени сквозь редкие седые волосы. Руки человека судорожно вцепились в подлокотники, он напрягся и с огромным усилием выпрямился. И сразу стал очень большим. Лицо поражало худобой, сходясь острым длинным клином от широких славянских скул к подбородку. Тонкий нос загнулся крюком над узкой прорезью безгубого рта. Кожа была покрыта россыпью маленьких коричневых пятнышек. Это был невероятно старый человек, Саров таких и не видал. Вот только глаза… Глаза, молодые и ясные, двумя стальными клинками впились в Сарова. Он не выдержал их испытующего блеска, опустил взгляд, прошелся им по стоячему воротнику сорочки с загнутыми уголками, по аккуратно повязанному шейному платку, по застегнутому на все – раз, два, три, четыре – пуговицы пиджаку, по идеальным стрелкам брюк, и уперся в остроносые, по моде последних лет, ботинки. В ботинки можно было смотреться, как в зеркало.

Во рту было противно сухо. Саров подвигал щеками, собирая слюну, сглотнул и тихо спросил:

– Откуда костюм?

– Это все, что вы хотите узнать?

Голос был тихий и скрипучий, но в нем проступала добродушная усмешка.