Текст книги "Загадка Николы Тесла"

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава 16
Честный просмотр

Саров не понимал, что с ним происходит. Ему бы следовало веером рассылать свое резюме или, выложив перед собой стопку визитных карточек обзванивать многочисленных коллег, с которыми он познакомился на конференциях и семинарах, а еще лучше делать и то и другое одновременно, землю носом рыть, держать нос по ветру, носом чуять, в общем, искать работу, без которой он в этой стране никто. А вместо этого он уехал к черту на рога, в забытый богом городишко, в эдакий американский Урюпинск, да нет, что он говорит, Урюпинск просто стольный город по сравнению с этим Мухосранском, и вот уже три дня сидит тут, восторгаясь антикварным хламом, и копаясь в пожелтевших от времени бумажках, пытаясь выудить из них информацию, которой, скорее всего, в них нет. Бросать, бросать все и лететь в Лос-Анджелес, веером рассыпать, тьфу, черт, это он себе уже говорил. Хотя не помешает и повторить, потому что желание лететь есть, а желания бросить все – нет, потому что лететь хочется не в Лос-Анджелес, и даже не в Москву, что в сложившейся ситуации было бы куда как правильнее, а в некий городок по соседству, всего-то в пяти часах езды, в котором он был лишь несколько раз в жизни, да и то проездом, и еще один раз провел ночь в каком-то кошмарном сне, но даже в кошмарном сне не могло присниться, что он захочет вернуться в этот городок, чтобы встретиться с женщиной, которую он видел тогда в первый, и единственный раз. Ну вот, выкристаллизовалось. Стоило покопаться в себе, чтобы понять, что же с тобой происходит. Ты приводишь себе всякие аргументы, сам же понимаешь их надуманность и злишься за это на себя. Показать пленку! Посоветоваться! Да повидаться хочется, а уж потом – показать пленку и посоветоваться.

Ну вот, приоритеты расставлены, теперь можно спокойно думать о… пленке. Той, что была на бобине, а бобина – в шкатулке, а шкатулка – в доме, в котором… Стоп! Пленка-кинолента… Старая. Нижний предел понятен: братья Люмьер. «Прибытие поезда», в общем, конец девяностых позапрошлого уже века. Верхний – тоже: если содержимое шкатулки действительно собрано самим Теслой, то никак не позже 1943-го. Точнее определиться внутри этого интервала нельзя, он не эксперт по пленке, пленка как пленка, старая. Черно-белая, понятное дело. И не так чтобы длинная. То есть пленка-то длинная, а вот фильм – короткий. Из далекого детства или из виденных кинофильмов пришло воспоминание: большие, сантиметров в тридцать бобины, устанавливаемые в проекторе, каждый фильм – на нескольких бобинах. А в этой – минут на пять, не больше.

Пленку он размотал и посмотрел через лупу отдельные кадры. На самых первых, после титров: длинный стол, накрытый свисающей до полу скатертью, за ним в ряд – несколько сидящих мужчин, в общем, президиум. Последующие кадры не поражали разнообразием. Одни являли вид набитого битком зала с сидящими ровными рядами людьми. На большей же части было изображение сцены с трибуной типа конторки, за ней – высокий худой человек со светлыми волосами, скорее всего, Тесла, собственно, точно Тесла, кому еще быть? Эти монотонные кадры различались лишь положением правой руки оратора, она-то лежала на трибуне, то приподнималась, обращаясь к залу, то отлетала в сторону, как на памятнике Пушкину в Питере перед Русским музеем. Все! Очень содержательная фильма, как говорили в те стародавние времена. Особенно если учесть, что немая. Саров был в этом почти уверен. Руку на отсеченье он бы не дал, но мизинцем, пожалуй, рискнул бы.

Но ведь зачем-то Тесла положил эту пленку в шкатулку. Вряд ли для того, чтобы донести до получателя свой светлый образ. Для этого куда проще было положить хотя бы одну фотографию. Фотографий не было, ни одной. Какие-то фотографии были в сейфе в номере Теслы, их еще обнаружили после его смерти, Саров читал об этом, но мало ли что там было? Мы исходим из того, что все необходимое для разгадки содержится в шкатулке, так подумал Саров.

Пленку надо было прокрутить. Инадо же, какое счастливое совпадение! Осматривая вместе с Сэмом его сокровища, Саров наткнулся на старинный проекционный аппарат.

– Антикварная вещица! – сказал Сэм, перехватив взгляд Сарова. – Двадцать первый год! На станине выбито. Такие использовали для частных просмотров, домашний кинотеатр, как сейчас говорят. Только богатые люди могли себе позволить. Тесла бы не отказался от такого. Он ведь любил синематограф и часто посещал кинозалы, отдавая предпочтение легким комедиям и тому, что сейчас называют боевиками, фильмам с драками, с боксом, бокс он тоже любил. Ходил на бои и в Медисон-сквер-гарден, и в небольшие клубы. Сэма, как обычно, повело в сторону.

– И что – работает? – прервал его излияния Саров, показывая на проектор.

– У меня все работает, – с легкой обидой в голосе сказал Сэм, – вот не веришь, а я покажу! Нет, нет, не возражай, покажу!

Саров и не думал возражать. Он помог Сэму перенести аппарат в другую комнату, установить его на столе, навести на свободную стену, покрытую светлыми обоями. Сэм вышел и вскоре вернулся, держа в руках небольшую бобину с пленкой, близняшку лежавшей в шкатулке.

– А что, ручка не нужна? – спросил Саров. – Помню, на старой хронике операторы крутят на камере такую большую ручку.

– Так то ж на камере! – воскликнул Сэм. – А это проектор. Продвинутый проектор. Пир тогдашних высоких технологий. Втыкаешь вилку в розетку и – никаких ручек! – Вот так втыкаешь, вот так пленку заправляешь, – Сэм все показывал и объяснял Серову, как ребенку, – вот так включаешь и – готово! Прошу!

Он сделал широкий жест рукой. На стене замелькали кадры. Какие-то дамы в шляпках и длинных манто прогуливались по аллеям парка, беззвучно смеясь и оживленно болтая. Красивые дамы. Одна так очень похожа на…

– Сэм, вы позволите мне взять этот прекрасный агрегат на пару дней? Хочу разобраться, как он работает. Я не сломаю, не бойтесь.

– Конечно! Конечно позволю, и, конечно, не сломаешь. Даже если и сломаешь. Как сломаешь, так и починишь, так ведь? Я тебе еще и чемодан дам, к нему специальный чемодан прилагается. Чтобы было удобнее перевозить. Чтобы, значит, не сломать при перевозке.

Сэм подмигнул Серову. Или это Саров подмигнул Сэму? Он и сам не понял. Но какая-то искорка сугубо мужского понимания между ними проскочила.

* * *

– Мисс Клиффорд…

– Фрэнси…

– Хорошо. Фрэнси. Это Питер Саров.

– Я поняла. Пьётр.

– Я немного продвинулся в интересующем нас направлении.

– Похоже, что действительно продвинулись, вы стали осторожнее в высказываниях.

– Нет, пока ничего существенного. Все очень неопределенно, кое-какие догадки есть, но картина не складывается. И есть одна вещь, которую я совсем не понимаю. Я хотел бы показать ее вам, может быть, вы что-нибудь подскажете, посоветуете. У нас в России говорят, один ум хорошо, а два лучше.

– Как это по-русски! Вы любите работать сообща. И еще вы любите спрашивать совета и давать их.

– Это плохо?

– Нет, это непривычно. Американцы – индивидуалисты и любят жить своим умом.

– А как же работа в команде?

– Это миф, это то, что босс пытается вбить в головы подчиненным.

– Вы тоже индивидуалистка?

– Ужасная. Не терплю над собой никакого начальства и предпочитаю работать в одиночку. Как наш герой. Но при этом я очень люблю, когда у меня спрашивают совета. – добавила она поспешно, – а еще больше – давать советы. Я профессиональная советчица.

– Мне кажется, что наш герой к концу жизни несколько изменил свою точку зрения. Он понял, что без помощников ему не обойтись.

– Даже так?

– У меня сложилось такое впечатление.

– Впечатление – это такая эфемерная субстанция, ее невозможно передать по телефону.

– Именно это я и имею в виду.

– Я буду на днях в Лос-Анджелесе, мы могли бы встретиться. Ведь дело терпит?

– Не уверен. И я не в Лос-Анджелесе. Я в Колорадо-Спрингс.

– Вы все-таки поехали туда… А я думала, что вы давно вернулись домой.

– Возвращался бы я через Санта-Фэ и обязательно посетил бы вас. Неужели вы думаете, что есть на свете мужчина, который, познакомившись с вами, вот так бы взял и проехал мимо.

«Вот, черт, нашел время и место демонстрировать галантность. Не в России, чай», – пожурил себя Саров.

– Я немного завидую русским женщинам. Американские мужчины разучились говорить такие слова.

– У них есть другие достоинства.

– Некоторые счастья своего не понимали, – сказала Фрэнсис.

«О чем это она?» – оторопел Саров. Осеклась и Фрэнсис и тут же затараторила:

– Я буду рада вас видеть. Я свободна. То есть у меня эти дни свободны. Я все время дома. Приезжайте в любое время. Когда вы сможете приехать? Если тронетесь прямо сейчас, то прибудете как раз к ужину. Даже если и задержитесь, то все равно поспеете к ужину, я буду вас ждать. То есть ужин будет вас ждать. Вы совсем сбили меня с толку.

– Мне не хотелось бы вас затруднять…

– Вы нисколько меня не затрудните.

– Так я выезжаю.

– И я выезжаю.

– Куда?

– В магазин! Я сделаю вам стейк, толстый, брызжущий жиром стейк, хорошо прожаренный стейк. Ведь вы, русские, не любите мясо с кровью. Зачем вам мясо с кровью, если у вас кровь – в жилах.

Кровь в жилах у Сарова была. Он ее чувствовал. Она бурлила.

* * *

По телефону все было проще. Находились слова, не надо было думать, куда девать руки, не надо было следить за выражением лица. Они стояли на пороге ее дома, Саров крепко вцепился в ручку чемодана, Фрэнсис нервно мяла кокетливый передничек.

– А шкатулка несколько разбухла за эти дни, – первой пришла в себя девушка.

– Это чемодан, – серьезно сказал Саров, – в нем антикварный кинопроектор.

– Обожаю антикварные кинопроекторы!

– Какой же я идиот! – воскликнул Саров, поставил чемодан, на крыльцо, бросился к машине и вернулся с букетом каких-то неизвестных ему, но красивых и приятно пахнущих цветов. – Вот, это вам, – сказал он, вручая букет.

Фрэнсис, как положено, погрузила лицо в букет и, глядя сквозь причудливые цветы, сказала:

– У меня есть калифорнийское полусладкое вино, они будут отлично сочетаться, – и, улыбнувшись: – Вы не поверите, Пьётр, за последний год мне дважды вручали антикварные кинопроекторы, но цветы – впервые.

– Охотно верю, – ответил Саров, – я поверю всему, что вы скажете.

* * *

Стейк был превосходен, толстый, хорошо прожаренный и в то же время сочный. Вино было, пожалуй, сладковато для такого мяса, но Саров не возражал, его целый день тянуло на сладкое. А после ужина потянуло еще сильнее. Какая пленка, когда напротив за столом сидит красивая молодая женщина? Никуда эта пленка не денется, шестьдесят пять лет пролежала в шкатулке и еще одну ночь пролежит, ничего с ней не сделается. Да и женщина, похоже, не против продолжения банкета, раскраснелась, глаза блестят, изогнулась, приподнимается…

– Ну же Пьётр, я сгораю от нетерпения и желания, – сказала Фрэнсис, – когда же мы будем смотреть кино? Обожаю старое кино!

Получил? Нечего губы раскатывать. Тяжело вздохнув, Саров поднялся, достал из сумки шкатулку, открыл ее, вынул бобину с пленкой.

– Не думаю, что это такое уж интересное кино, – сказал он, – сплошная говорильня, вернее, монолог, монолог Теслы.

– Обожаю слушать умных мужчин! Умный мужчина может заговорить меня до… до чего угодно. Саров немного воспрянул духом. Еще не вечер!

– У вас есть белая простыня? – спросил он.

– Вы очень спешите, Пьётр, – Фрэнсис погрозила пальчиком и сразу же: – У меня темное постельное белье, аквамариновое, антрацитово-черное. Шелковое.

– Я не это имел в виду, – несколько смущенно сказал Саров, – надо сделать экран. Чтобы было лучше видно.

– В России для этого используют простыни? – рассмеялась Фрэнсис. – Ну да, вы, русские, любите подручные средства. Это тупые американцы все покупают в магазине – дрова для камина, желтые листья, чтобы украсить стол в День благодаренья, землю для цветов, экраны, чтобы раз в год посмотреть старый фильм на антикварном проекторе. Пойдемте в студию, у меня найдется, что вам нужно.

Саров, прихватив бобину и чемодан с проектором, поплелся за Фрэнсис. Студия оказалась действительно студией, а не жилой комнатой. Один стол был уставлен какой-то электронной аппаратурой, другой – завален бумагами, на третьем, стоявшим у стены, громоздились электрический чайник, большая банка растворимого кофе, кружка, корзинка с печеньем и флакон с заменителем сахара. На полу валялось несколько листов с рисунками.

«Художница?» – подумал Саров.

– У меня легкий творческий беспорядок, – сказала Фрэнсис, – не обращайте внимания. Ставьте свой агрегат сюда.

Она быстро освободила чайный столик и выдвинула его почти на середину комнаты. Затем взяла пульт, нажала кнопку и вдоль противоположной стены сполз вниз белый экран размерам в аккурат с двуспальную простыню. Саров принялся неловко собирать проектор – а ведь в руках Сэма все казалось так просто и понятно!

– Давайте лучше я, мне эта техника немного знакома, – мягко сказала Фрэнсис и взяла деталь, которую Саров недоуменно крутил в руках.

– Насколько я понял, – сказал он, чтобы заполнить паузу, – это что-то типа хроники, вручение Тесле медали Эдисона. Интересна будет посмотреть на его лицо! Тесла ведь долго отказывался от этой награды, полагая, и, как оказалось, вполне справедливо, что все выльется в чествование Эдисона, которого всегда превозносили до небес во время этой церемонии. И действительно, тот деятель, что открывал торжественное заседание, ухитрился за время пятнадцатиминутного спича ни разу не упомянуть имени Теслы, хотя говорил о переменном токе и о перевороте в технике, который произвела система переменного тока, зародившаяся, как нетрудно догадаться, в лаборатории Эдисона. По преданию, Тесла покинул зал, и его полчаса искали, пока не обнаружили кормящим голубей на площади неподалеку.

– Все, готово, – сказала Фрэнсис, окидывая критическим взглядом проектор с заправленной пленкой. – Сейчас мы убавим свет, удобно расположимся в креслах, нет-нет, Пьётр, вы в этом, а я в этом, – показала она рукой, – и внимательно посмотрим вашу хронику.

Глава 17
Странная лекция

Застрекотал проектор, зашуршала пленка, прошли первые кадры, пустые, в каких-то потеках и коричневых пятнах, их сменили кадры, перечеркнутые по диагонали, которые трепетали, как андреевские флаги на рее корабля, потом появились дрожащие титры:

Вручение медали Эдисона Николе Тесле,

Клуб инженеров, Нью-Йорк, 18 мая 1917 года.

Кадры большого зала с рассаживающейся по местам публикой, беззвучно переговаривающейся. Сцена с президиумом. Некто, стоящий на сцене и что-то вещающий, энергично жестикулируя. Взмах руки – и на экране загораются титры:

«Мрак скрывал Природу и законы ее, И сказал Бог: Да будет Тесла, и стал свет повсюду».

Тут действительно вспыхивает яркий свет, высвечивая стоящего с краю сцены высокого худого мужчину в прекрасно сидящем черном фраке и белом галстуке. Титры:

«Никола Тесла!»

Тесла, кланяясь во все стороны проходит к трибуне. Вид зала с аплодирующей публикой, многие встают. Вновь Тесла, он кланяется, прижимая руки к груди, потом поднимает их ладонями к залу, призывая к молчанию. Он открывает рот. И – начинает говорить тихим подрагивающим голосом. «Как на старой пластинке», – подумал Саров и тут же подскочил, беззвучно разевая рот, как персонаж немого кино.

– Давайте послушаем, – тихо сказала Фрэнсис, – мне было безумно интересно.

Серову тоже было безумно интересно. Многое. Но он сдержал рвущиеся с языка вопросы, опустился в кресло и принялся внимательно слушать. Постепенно он привык и к подрагивающему, не очень четкому изображению, и к немного неестественному механическому звуку. Стали видны мелкие морщинки на лице Теслы, движения его рук приобрели плавность, а голос – силу и звонкость. «Вероятно, это сознание вычищает все дефекты, – промелькнула мысль. – ведь если надеть очки, переворачивающие изображение с ног на голову, то через какое-то время в мозгу начнет возникать правильная картинка». Впрочем, и эта мысль отступила перед водопадом льющихся с экрана слов.

– Господин президент, дамы и господа! Позвольте мне сердечно поблагодарить вас за понимание и поддержку. Я прекрасно осознаю, что предыдущие ораторы сильно преувеличили мои заслуги. Так положено на такого рода церемониях, так что мне не стоит задирать носа, но и не нужно быть излишне робким. Исходя из этого, скажу, что некоторый кредит доверия я все же заслужил, сделав несколько шагов в новом направлении.

В выступлении одного из ораторов прозвучало желание, чтобы я поведал кое-какие факты личного характера и рассказал о том, как они повлияли на мой труд. Что ж, я удовлетворю ваше любопытство и вкратце освещу эту деликатную тему.

Природа даровала мне яркое воображение, которое, благодаря неустанным упражнениям, изучению наук и явленному мне подтверждению моих теорий, стало очень точным, настолько, что я смог отказаться, в большой степени, от медленного, трудоемкого, неэкономичного и высокозатратного процесса практического воплощения тех идей, которые ко мне приходят. Но помимо этого способность видеть желаемые объекты реально и осязаемо избавила меня от болезненной тяги к обладанию бренной собственностью, которой подвластны многие.

Могу также сказать, что я очень религиозен, хотя и не в традиционном понимании. Я не устаю восхищаться природой – величественным созданием Творца. Тайны бытия, открываемые нашему взору благодаря трудам мыслителей и ученых, поражают меня своей мудростью и одновременно божественной простотой. Мне доставляет большое наслаждение вера в то, что цепь непрерывных изменений, называемая жизнью, бесконечна, что сама смерть не является конечной точкой этих удивительных превращений. Это больше, чем вера, меня убеждают в этом свидетельства, предлагаемые моими органами чувств, равно как и изучение сухих и точных неук. Благодаря этому мне удалось обрести ничем не нарушаемое спокойствие ума, которое защищает меня от неприятностей, и добиться согласия и счастья до такой степени, что я получаю удовлетворение даже от темной стороны жизни, от тягот и невзгод существования.

Теперь, когда я объяснил вам, почему мирским наградам я предпочел труды, позвольте мне перейти к рассказу о моей жизни, довольно необычной и удивительной, полной разнообразных впечатлений и происшествий. Начнем с того, что я… заколдован. Родился я точно в полночь, у меня нет дня рождения, и я никогда его не отмечаю… Но в момент моего рождения, видимо, случилось и кое-что еще, нечто необычное, и именно тогда родители определили мне судьбу священника.

В юности из-за невежества и беспечности я попадал во всякого рода опасные ситуации и переделки, из которых выбирался просто чудом. Я расскажу вам одну историю. Когда мне было шесть лет, я умудрился оказаться закрытым в небольшой часовне в горах, куда люди приходили один раз в году. На этом месте происходили леденящие кровь встречи, а рядом было кладбище. Меня закрыли там, когда я искал воробьиные гнезда, и мне пришлось провести самую страшную в жизни ночь в компании призраков, умерших людей. Американцы вряд ли поймут меня, поскольку в Америке нет призраков, Америка слишком молода, а американцы – слишком практичны. Как ведут себя американцы при встрече с призраками, очень точно описал английский писатель Оскар Уайльд. Но Англия – тоже довольно молодая страна, в ней призраки обитают только в старинных замках. Я же родился в древней стране, кишащей призраками. Они толпами проходили у меня перед глазами, пока я сидел в часовне. Наконец, как по волшебству, я был спасен.

После этого было еще много историй. Несколько раз я чуть было не утонул, три или четыре раза меня почти кремировали и один раз я едва не был сварен заживо. Меня хоронили, теряли и замораживали. Я был на волосок от смерти, спасаясь от бешеных собак, вполне здоровых, и даже здоровенных кабанов и других диких животных. Я переболел ужасными болезнями – три или четыре раза врачи полностью отказывались от меня, а родители заказывали гроб. На мою долю выпадали всяческие нелепые случайности – не могу вообразить что-то, чего со мной не было. Все эти ужасные годы остались позади, сейчас, перевалив шестидесятилетний рубеж, я крепок и бодр, молод душой и телом, все это я воспринимаю не иначе как маленькое чудо.

Но жизнь моя была удивительной и в ином отношении – как изобретателя. Я не говорю сейчас о сосредоточенности, физической выносливости и энергии – все эти качества довольно обычны. Если вы изучите жизнеописания успешных изобретателей, то обнаружите, что они были, как правило, замечательно сильны и умственно, и физически. Красноречивое подтверждение тому – моя, работа в компании Эдисона. Мы начинали свой день, в половине десятого и заканчивали в пять утра на следующее утро. Продолжалось это в течение девяти месяцев каждый день. Все сдались. Остались я и Эдисон, но он иногда дремал за рабочим столом. И тогда он сказал мне: «Такого я никогда не видел, торт победителя – ваш».

Но это все внешняя сторона, событий, главное же в том, что происходило и происходит у меня внутри. И здесь опять необходимо вернуться к истокам, иначе вы не поймете, как мне удалось сделать все мои изобретения. С самого детства меня одолевал странный недуг – я видел образы и предметы и даже целые сценки, являвшиеся мне в сопровождении вспышек света. Я видел их в реальности, никогда не выдумывал. Меня консультировали у исследователей-психологов и физиологов, а также у других специалистов, и никто из них не мог объяснить этих явлений, они казались уникальными, хотя к ним был предрасположен не только я, мой брат тоже видел образы. Вы можете подумать, что у меня были галлюцинации. Это невозможно. Галлюцинации возникают только в больном, воспаленном мозгу. Моя же голова всегда была чиста, и я никогда не испытывал страха.

Образы, которые я видел, сильно беспокоили меня. Приведу такой пример. Предположим, я был свидетелем похорон. В моей стране такая церемония – настоящая пытка. Мертвое тело покрывают поцелуями, затем обмывают и оставляют для прощания на три дня, потом слышатся тяжкие звуки падающей земли, и наконец все заканчивается. Некоторые картинки, например, гроб, были не просто яркими, но иногда настолько реальными, что, когда я протягивал руку, я видел, как она пронзает изображение.

«Странный пример, – подумал Сарав, – особенно для речи на чествовании по поводу вручения престижной награды». Он попытался представить, как какой-нибудь из российских академиков стал бы говорить что-нибудь подобное с трибуны на торжественном заседании Академии наук, собственно, пытался он представить реакцию высокого собрания на подобные невозможные высказывания, но мысли его прервала Фрэнсис.

– Странный пример, – сказала она, – странный потому, что похороны не могли производить на юного Теслу такого сильного впечатления. Он рос в деревне, потом в маленьком городке, у него была многочисленная родня. Смерти и похороны должны были сопровождать его с раннего детства. Поразить его могла лишь смерть любимого старшего брата, но он говорит явно не об этом.

– Странным здесь является не это, – раздумчиво сказал Саров, – непонятно, где находится, – он чуть запнулся, подбирая слово, – наблюдатель. Для стороннего наблюдателя такая эмоциональная реакция, пожалуй, действительно избыточна, а вот для… – Он замолчал, откинулся на спинку кресла и, подняв руку, стал как бы ощупывать пальцами что-то у себя над головой, потом резким и одновременно боязливым жестом проткнул пространство.

Фрэнсис в ужасе смотрела на него. Capoв повернулся к ней, ободряюще улыбнулся, потом перевел взгляд на экран. Тесла неподвижно стоял, молча глядя на них. Убедившись, что они завершили свой разговор, он встряхнул головой и продолжил:

– Теперь я смотрю на это так: эти образы были просто результатом обратного воздействия главного нерва на сетчатку и производили эффект, подобный проекции через линзу. Если мое мнение верно, то можно проецировать образ любого предмета, представленного мысленно, на экран и видеть его. Такая разработка произведет революцию во всех сферах человеческой деятельности. Я убежден, что это можно сделать и что это будет сделано.

Но вернемся назад. Чтобы освободиться от этих мучительных видений, я пытался сконцентрировать свои мысли на чем-нибудь другом, виденном мною раньше, и, поступая таким образом, часто добивался временного облегчения. Но для этого мне приходилось быстро менять воображаемые образы. Вскоре я обнаружил, что мой запас образов иссяк, «бобина с кинолентой» кончилась.

Тесла вдруг замолчал и обвел взглядом зал, остановив его на… Сарову показалось, что на нем, так что он какое-то время смотрел прямо в глаза Тесле. Потом Тесла чему-то улыбнулся и продолжил:

– Тогда я стал совершать экскурсии за пределы известного мне мирка и увидел новые пейзажи. Сначала они были расплывчатыми и мутными и таяли, когда я пытался сосредоточиться на них, но постепенно я научился фиксировать их. Они приобрели яркость и отчетливость, и в конце концов приняли форму реальных предметов. Вскоре я сделал открытие, что лучше всего себя чувствовал, если двигался вдоль открывающихся одна за другой картинок, получая все новые и новые впечатления. Потом они обрели объем, и я научился двигаться внутри их. Таким образом я начал путешествовать. Мысленно, конечно. Еженощно, а иногда и днем, оставшись один, я отправлялся в свои путешествия. Я видел новые места, города и страны, я жил там, знакомился с людьми, заводил друзей, и они были мне так же дороги, как и те, что окружали меня в реальной жизни, и были ничуть не менее реальными. Этим я занимался до тех пор, пока не повзрослел.

Когда я обратился к изобретательству, то обнаружил, что могу мысленно представлять свои идеи, и притом очень отчетливо. Мне не нужны были модели, чертежи и опыты, я мог создавать их в уме, что я и делал. Таким образом я, не осознавая этого, пришел к развитию, как считал, нового метода материализации изобретательских концепций и идей, который радикально отличался от чисто экспериментального, непревзойденным мастером коего является, без сомнения, Эдисон. В тот момент, когда изобретатель конструирует какое-либо устройство, чтобы облечь в форму незрелую идею, он неизбежно оказывается в полной власти своих мыслей о деталях и недостатках этого механизма. Пока занимается исправлениями и переделками, он отвлекается, и из поля зрения, уходит важнейшая идея, заложенная первоначально. Вы получаете результат, но жертвуете качеством. Мой метод иной. Я не спешу приступить к конструированию. Когда у меня рождается идея, я сразу же начинаю развивать ее в своем воображении. Я меняю конструкцию, улучшаю её, ставлю опыты, привожу все в движение. Для меня совершенно неважно, запускаю я свой двигатель в мыслях или в лаборатории. Разницы никакой, результат тот же. Таким способом я могу быстро совершенствовать свое изобретение, ни к чему не прикасаясь. Когда учтены все возможные и мыслимые усовершенствования и не видно никаких слабых мест, я строю окончательное изделие. Изобретенное устройство неизменно работает так, как, по моим представлениям, ему надлежит работать, и испытания проходят так, как я планировал. За тридцать лет не было ни одного исключения. Почему должно быть иначе? Инженерной работе в области электричества и механики свойственны точные результаты. Почти каждый объект можно описать математически и просчитать результаты. Но если ситуация такова, что результаты нельзя получить строгими математическими методами или при помощи упрощенных вычислений, у нас есть весь наш опыт и все знания, из которых мы можем исходить и строить наши модели. Зачем же облекать в форму незрелую идею? В этом нет необходимости, это пустая трата энергии, денег и времени.

Здесь я хочу прояснить один момент, чтобы не возникло непонимания. Могло сложиться впечатление, что в изобретательстве все решает точный расчет, что неудачи, которые терпит изобретатель, долгие искания единственно верного решения обусловлены лишь ошибками в расчетах или несовершенством используемых им математических методов. Что в будущем, когда будут созданы автоматы, способные производить сложнейшие расчеты и даже обладающие памятью, огромной памятью, вмещающей все, что известно человечеству, изобретательство превратится в рутинную процедуру. Это не так. Автомат, созданный человеком или другим автоматом, никогда не будет обладать тем, что свойственно только человеку. Я имею в виду интуицию. Интуиция есть нечто, выходящее за пределы знания. Мы, несомненно, имеем более тонкую материю, которая дает нам возможность постигать истины, когда логическая дедукция или любое другое волевое усилие мозга тщетны Размышляя логически, мы не можем выйти за пределы определенных знаний, но интуиция позволяет преодолевать громадные расстояния.

Здесь я хочу рассказать одну историю, имеющую отношение к Эдисону, главному персонажу сегодняшнего торжества. Приехав в Америку, я познакомился с Эдисоном, и он произвел на меня необычайное впечатление. Когда я увидел этого выдающегося человека, не имевшего теоретической подготовки, никакой поддержки, достигшего столь многого благодаря невероятному усердию и применению своих талантов на практике, я ужаснулся тому, как бездарно растратил свою жизнь. Я изучил несколько иностранных языков, перерыл горы книг по литературе и искусству и провел свои лучшие годы в библиотеках читая все, что попадало под руку. Мне подумалось: если бы я приехал в Америку раньше и посвятил все свои мысли изобретательству, как многого бы я смог достичь! Позже я осознал, что не произвел бы ничего. Интуиция питается, с одной стороны, научной подготовкой, знанием множества фактов, далеких от предмета размышлений изобретателя, а с другой стороны, общей культурой и наблюдениями за явлениями окружающего мира. Я неоднократно рассказывал, в том числе многим присутствующим в частных беседах, о том, при каких обстоятельствах открыл вращающееся магнитное поле. Не хочу повторяться, скажу лишь, что в тот момент у меня перед глазами было заходящее солнце, завершающее свой ежедневный оборот, волнистая цепь гор, торчащие вверх вершины деревьев, в голове у меня звучали стихи Гёте, все это замкнуло какую-то цепь ассоциаций, и передо мной предстало вращающееся магнитное поле, которое тут же обросло металлическими деталями.

Или еще один пример. Однажды, когда я гулял по лесу, разразилась страшная гроза, и я укрылся под деревом. Воздух сделался тяжелым. Вдруг ударила молния, и сразу после этого хлынул ливень. Тогда у меня появилась первая идея. Я понял, что солнце поднимает ввысь водяные испарения, ветра гонят их в отдаленные регионы, где они собираются и достигают того состояния, когда легко сгущаются и вновь проливаются на землю. Этот животворный поток поддерживается исключительно энергией солнца, и молния, или иной подобный фактор, служит только спусковым крючком для того, чтобы высвободить энергию в нужный момент. Я начал работать над проблемой создания машины, которая позволила бы высвобождать потоки воды в нужном месте и в нужное время. Если бы это стало возможным, мы могли бы извлекать неограниченное количество воды из океанов, создавать озера, реки и водопады и безгранично увеличить количество гидроэлектроэнергии, которой сейчас недостает. Все это привело меня к созданию электрических эффектов необычайной силы. Я также создал ряд устройств для беспроводной передачи энергии. В 1908 году я подал заявку на патент с описанием устройства, которое, я был в этом уверен, могло сотворить чудо.