Текст книги "Две реки — два рассказа"

Автор книги: Генрих Гунн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Красноборск

Реки Сухона и Северная Двина составляют единый водный путь. Путь этот известен был людям с незапамятных времен, и до начала нашего века был он главной дорогой на Север. Почему же не имеет он единого названия, а делится на две реки? Потому что так это и есть, у каждой из рек свой облик и свой характер. Сухона течет из земель вологодских. Сухона – значит сухая река, мелководная. Пройдя пятьсот шестьдесят километров, сходится она с Югом у горы Гледень, и начинается не похожая на обе Северная Двина. Но это еще не та могучая река, воспетая в песнях, прозванная народом «кормилицей Севера», не хватает ей шири и полноводья, потому и зовется она на семидесятипятикилометровом протяжении Малой. Ей навстречу из земель коми, пройдя тысячу сто километров, устремляется Вычегда, Эжва, по-коми означает «желтая вода». И не бурно сталкиваются обе реки, и не впадает одна в другую, а плавно сливаются, обе повернув в одном направлении, и, ни одна другой сестре не уступив первенства, дают начало Большой Северной Двине, которой более шестисот километров идти вдоль людных берегов «к Архангельскому городу, к корабельной пристани».

По имени реки называется эта земля Двинской, или Подвиньем, она и открывается перед нами. Открывается за мелями, за песками, за островами, за лугами, открывается селениями на высоких берегах, лесными далями, просторными плёсами. И просторно, неторопливо и споро течет время в пути по реке.

По-разному начинали прежде путь на Двину: одни от Великого Устюга, другие от Соли Вычегодской – в то время, когда город Котлас не стоял, – и, проплыв пятьдесят верст Большой Северной Двиной, оказывались у первого двинского города Красноборска.

Городов встарь по Двине было больше, чем теперь. Сейчас Котлас и Архангельск, а прежде были Красноборск, Емецк, недолгое время просуществовавшая крепость Орлецы, Холмогоры, древняя столица Севера. Иные понятия у нас теперь о городах, ни один из названных прежних двинских городов не подходит теперь под это понятие. Так и Красноборск ныне по административному делению село, хотя и центр большого района. Но все-таки ведь был городом, и имя у него городское. Будем же называть его в уважение к историческим сединам если не городом, то хоть городком.

Красноборск… Городок на красном бору. Красивое название. Он и стоит красиво, и залюбуешься им, подплывая на теплоходе, когда по левому возвышенному берегу откроется зеленая слитная масса, в которой живописно пестрят крыши домиков. Поднимаешься от пристани на береговой откос, и тебя встречает аллея старых дедовских берез. Березы на Севере не столь величественно-стройные, как в среднерусской полосе, они несколько приземистее, корявее, но, как везде, прекрасны эти веселые, звонколистые деревья.

Уже первые впечатления душевно располагают путника к симпатичному городку. Приятно пройти его набережной, особенно в вечерний час, окидывая взглядом широкий речной простор и ряд одноэтажных деревянных домиков, уютно пристроившихся друг к другу, наблюдая спокойную жизнь их обитателей, а потом присесть где-нибудь на скамеечке и смотреть в речную даль в розовом блеске долго не гаснущей северной зари… Есть своя тихая светлая поэзия в таких вот небольших далеких городках!

А самого красного бора нет в Красноборске. Стоял здесь бор в те давние времена, когда возникло на этом месте первое поселение, но когда это было?

Многие небольшие ныне городки и села имеют в прошлом глубокую историческую память. Велик на Севере был некогда Устюг, знатен был Сольвычегодск. Только памятники старины напоминают теперь о их былом величии. В Красноборске же и памятников старины не сохранилось, и никакими, кажется, значительными событиями не ознаменовано его бытие… Вот, к примеру, что говорится о нем в старом дореволюционном справочнике:

«Заштатный г. Красноборск, Сольвычегодск. уезда.

Красноборск находится на Сев. Двине, в 611 в. от Вологды. Жителей в нем 840 душ обоего пола; когда он возник, в точности неизвестно, лишь в 1680 г., как видно из летописей, по указу Федора Алексеевича был передан Соловецкому монастырю. В 1780 г. преобразован в город Велико-Устюжской обл., а в 1803 г. обращен в посад Сольвычегодск. уезда. В настоящее время он служит торговым центром. В нем бывает 5 ярмарок – Алексеевская с оборотом до 150 тыс. руб. Является административным пунктом. Здесь живут: земский врач, становой пристав и земский начальник. Красноборск – родина художника Борисова».

Действительно, как будто бы ничего особенно примечательного.

Никакими значительными событиями не ознаменована история старинного заштатного городка Красноборска на Двине, но это если измерять масштабами страны. Без истории, без своих былей и легенд не стоит ни один город, ни одно село. Есть они и в Красноборске, и есть люди, которые помнят родное прошлое, – местные краеведы, энтузиасты своего дела. Это не профессиональные историки, конечно, а служащие, учителя, но знают они свой край превосходно и, главное, любят его.

Их стараниями устроен в Красноборске краеведческий музей на общественных началах.

Музей создан как пришкольный, и во многом с помощью учащихся. С чердаков домов несли почерневшие иконы и старопечатные книги, из бабушкиных сундуков – сарафаны и кокошники, из чуланов и горенок – туеса и прялки, с поветей (сараев) – расписные конские дуги. И музей получился интересный. Все в нем с любовью расставлено, каждой вещи, каждому документу найдено свое место. И проходит перед нами вся история городка от дальних времен до наших дней…

Мы узнаем, что некогда принадлежали здешние места Суздальскому княжеству. Красноборск был его порубежьем, граничившим с новгородскими владениями. В дальнейшем власть над северными землями переходит к Московскому княжеству, объединившему всю Русь. Слободка на красном бору никогда не пустовала, копилась и множилась, жила своей деятельной жизнью, пока не стала городом. Как всякий город, имел Красноборск свой герб: две красные сосны на серебряном поле. Герб этот мы видим на старых деловых бумагах.

По документам и предметам быта восстанавливаем мы жизнь городка. Это был один из торговых центров крестьянского Севера, куда на местные ярмарки съезжались с Пинеги и Ваги, из зырянского (коми) края. Привозили продукты сельского хозяйства и охотничьего промысла, изделия кустарей, нехитрую домашнюю утварь.

В прошлом Красноборск славился местными кустарными промыслами, в особенности изготовлением цветных кушаков. Стоили такие кушаки довольно дорого, и подпоясывались ими только по большим праздникам. С Цывозера везли нехитрые скобяные изделия – косы, серпы, ножи, выплавленные из местного железа. Из Пермогорья – ладные расписные сундучки и расписные прялки. Любитель народного искусства дорого бы дал, чтобы побывать на старой красноборской ярмарке!

Теперь все эти предметы – изделия из дерева и бересты – прялки, туеса, короба, сундучки и прочее – мы видим в залах местного музея. Все это детали, штрихи забытого старого быта, но детали яркие, колоритные, в них выражен бодрый, жизнерадостный художественный вкус северянина.

Ну а сами северяне? И о них, о знаменитых земляках хранит село-городок свою память. Таков каменотес Самсон Суханов. Когда мы видим величественные здания Ленинграда, мы произносим имена: Воронихин, Захаров, Монферран, Тома де Томон… Но мы подчас забываем, что осуществляли замыслы зодчих – Казанский собор, Адмиралтейство, Исаакиевский собор, Биржу – рабочие-строители, каменотесы, обладавшие пониманием прекрасного, настоящие мастера своего дела. Строгие линии колонн, каменные завитки аканфовых листьев капителей – все, чем мы любуемся при виде знаменитых зданий, вытесано с великим искусством, и создано это каменотесной артелью Самсона Суханова. Образ этого талантливого человека воссоздан в книге архангельского писателя К. Коничева «Повесть о Воронихине», представленной в музейном стенде.

Рассказывается в экспозиции музея и о славном матросе, полном георгиевском кавалере, герое миноносца «Стерегущий» Федоре Юрьеве. При гибели миноносца в неравном бою во время русско-японской войны уцелело четыре человека, и среди них красноборец. Памятник героям «Стерегущего» стоит в Ленинграде.

Не забыты и современники. Среди них один из тех людей, кто был участником борьбы за установление Советской власти на Севере, – старый журналист Виктор Евгеньевич Страхов. В витрине выставлены его книги – о лесной реке Пинеге, о родной Северной Двине. В книге «Двинские дали» автор колоритно и образно рассказывает о предреволюционном бытии заштатного городка, о становлении нового, о перспективах развития Подвинья.

Трогательна та заботливость, с которой устроители музея берегут память своих предков, вплоть до похвальных листов и грамот. Быть может, в профессиональном музее такой экспонат не выставят, но здесь музей свой, домашний, музей села, где все друг друга знают, где семейные роды живут на одном и том же месте по сто и больше лет. Потому, как в простой семье гордятся успехами своих детей и вывешивают на видном месте их наградные листы, так по-семейному выглядит и краеведческий музей Красноборска. И это хорошо, когда люди чувствуют себя одной семьей, ощущают семейную привязанность к родному месту.

Особенное внимание уделено событиям Великой Отечественной войны. Не записано в летописи Красноборска военных баталий, всегда был здесь мирный край, но, как и везде, шли и отсюда люди на защиту страны. В витринах лежат заржавелая каска, оружие, ордена и медали участников войны, и золотыми буквами на алом стяге написаны имена красноборцев, отдавших жизнь за свободу и независимость нашей Родины: «Никто не забыт, и ничто не забыто».

Я так подробно остановился на местном музейчике и потому, что он заслуживает доброго слова, и потому, что он конкретно, зримо иллюстрирует историю городка. Но я еще не сказал о самом знаменитом уроженце Красноборска – о художнике Борисове. Ему в музее отведен почти целый зал. Здесь картина художника с видом Соловецкого монастыря, репродукции его работ, книги, им написанные, оригинальная мебель из его дома, созданная по чертежам самого художника…

Но о Борисове, художнике Севера, лучше говорить не в музейном зале, а там, где он жил, – среди северной природы.

Путь к даче Борисова – вверх по реке, по обрывистому берегу Двины мимо подгородных деревень. Берег крут и высок, к воде не спустишься, но жить здесь людям, наверху, весело и просторно. Внизу река, во всю ширь река, уходит, теряется в песках, снова блестит, плывут по ней суда – весь день она в движении. На откосе поставлены скамеечки – понимают люди красоту своих мест.

Дальше понижается берег, а из-под берега бьют родники. Бегут по деревянным желобам потоки железистой целебной воды, студеной, аж зубы ломит. Еще дальше по берегу – хозяйственные строения совхоза, а за ними бывшая борисовская дача.

Сейчас здесь детский легочный санаторий «Евда» (по названию впадающей невдалеке речки). Выстроены новые каменные корпуса, в которых дети живут и учатся круглый год. Санаторий в здешних местах устроен недаром – окрестности Красноборска славятся сухим, здоровым климатом, и места здесь привольные.

Дача Борисова вырисовывается своей башенкой с острым шпилем среди обступивших ее вековых деревьев. Стоит она на вершине берегового холма, с которого открываются далекие виды. Река здесь несколько отступила от холма, завернула, и перед домом расстилается неширокая луговая полоса, за ней река, идущая здесь в низких берегах и мелях, за рекой вдали луга, заречные деревни, леса. Такой пейзаж видел художник из широкого, во всю стену, окна мастерской, выходящего, как положено, на северную сторону. Ныне разросшиеся ели и березы парка совсем скрыли дом и вид на заречные дали.

Дача-мастерская была построена Борисовым по собственному проекту в десятых годах нашего столетия, когда он стал прославленным художником, а жизненный путь художника начался в простой крестьянской избе.

Александр Алексеевич Борисов родился в 1866 году в окрестностях Красноборска, в деревне Глубокий Ручей. Как любознательный крестьянский паренек ощутил в себе тягу к живописи? Никто не учил его в детстве рисовать, да и карандашей и красок не было в его доме. Но однажды мальчик увидел в Красноборске, как артель богомазов расписывала местную церковь. Живопись провинциальных богомазов вряд ли можно было назвать искусством, но на ребенка она произвела захватывающее впечатление. Отныне мир красок завладел его воображением.

Но случилась беда – ребенка придавило бревном, и у него отнялись ноги. В отчаянии мать художника дала обет соловецким святым Зосиме и Савватию: в случае выздоровления сына послать его потрудиться на Соловецкую обитель. Мальчик выздоровел, и, когда подрос, был отвезен на Соловки «трудником».

Слава Соловецкого монастыря была велика не только на Севере, но и по всей России. Десятки тысяч паломников стекались к его стенам со всех концов страны. Монастырь был богат, имел прекрасно налаженное хозяйство, которое содержалось трудами добровольных «трудников», работавших не за плату, а «по обету». Таких «трудников»-крестьян бывало каждый год до тысячи человек.

Год проработал крестьянский сын Борисов на рыболовецких тонях. Соловки многое дали будущему художнику. Он увидел древнюю архитектуру, прекрасную природу острова и само Белое море. Познакомился подросток и с монастырской иконописной мастерской, и с библиотекой. Отбыв установленный год трудничества, Борисов приехал домой, но вскоре, выправив паспорт, вернулся на Соловки, чтобы поступить в иконописную мастерскую. Для него, крестьянского парня без образования, это была единственная возможность получить хоть какие-то навыки в живописи.

Наверное, так и остался бы Борисов соловецким иконописцем, если бы не счастливый случай. Высокопоставленные лица, осматривавшие Соловецкий монастырь, обратили внимание на талантливого юношу. Борисов получил возможность продолжать художественное образование в столице.

С упорством рвущегося к знаниям человека из народа он подготавливается к поступлению в Петербургскую академию художеств и поступает в нее. Он занимается сначала под руководством И. И. Шишкина, а затем А. И. Куинджи. Именно Архип Иванович Куинджи, замечательный пейзажист и не менее замечательный педагог, воспитал в Борисове художника. Оригинальное творчество Борисова развивалось в русле куинджевской реалистической школы.

Срок обучения Борисова в Академии художеств подходил к концу. По правилам каждый выпускник академии должен был представить конкурсную картину. Где было искать сюжет для картины молодому северянину? «Крайний Север, с его мрачной, но мощной и таинственной природой, с его вечными льдами и долгой полярной ночью всегда привлекал меня к себе, – вспоминал позже Борисов. – Северянин по душе и рождению, я всю жизнь с ранней юности только и мечтал о том, чтобы отправиться туда, вверх за пределы Архангельской губернии». И он едет на Север – сначала на Мурман, а затем на Новую Землю.

Подлинные художественные находки ждали молодого художника на Новой Земле.

Борисов попал на Новую Землю в годы, когда этот искони русский северный остров открывался заново, и, конечно, не только как удивительный объект художественного изображения. Новая Земля была известна русским людям издревле. Пустозеры (жители городка Пустозерска на Печоре) и мезенцы называли этот суровый остров ласково «Маткой». Щедрые дары давала «Матка» отважным промышленникам, но и губила их немало. Еще в XVIII веке кемский помор Савва Лошкин обошел вокруг всей Новой Земли – великий подвиг, который смог повторить только в 1910 году В. А. Русанов. Навек связаны с Новой Землей имена Пахтусова, Розмыслова и других исследователей. Но к концу XIX века остров пребывал в забвении, царская администрация мало интересовалась им. Под давлением общественного мнения было решено заселить прежде необитаемый остров колонистами из ненцев и русских. Были организованы становища, построены дома и склады, налажено постоянное судоходство – два рейса в навигацию.

В эти годы и прибыл Борисов на остров.

Речь у нас идет о Новой Земле, о скалистом острове, где и летом в ложбинах лежит снег и не тают полярные ледники, а находимся мы с вами, читатель, на Северной Двине у Красноборска, летом в меженную пору, когда и на Севере стоит такая же жара, как и в среднерусской полосе, река обмелела и обнажила пески, люди купаются и загорают, и не ощутимо никакой суровости северной природы. Да и как говорить о суровости, когда в окрестностях Красноборска в садах встречаются яблони! Конечно, будет впереди и дождливая осень, и долгая зима – и осень скучнее и непригляднее на Севере, и зима длиннее – на то он и Север. Но все-таки Север – еще не Арктика…

Голые бурые скалистые пространства, разноображенные бликами снега и жалкими полосками травянистой растительности. Отвесные скалы «птичьих базаров». Гигантские голубые льдины. На сотни километров пустынный берег. Выброшенная волнами разбитая лодка. Кресты на скалистом берегу. Удивительный свет полунощного незаходящего солнца. Несколько домиков на заливе под горами – становище, где живет горстка людей на этой безлюдной и безмолвной земле. Спокойные, приветливые лица ненцев. И снова тундра, и скалы, и льды… Такой предстает нам Новая Земля с картин и этюдов А. Борисова.

Борисов был первым художником, ступившим на Новую Землю. Название острова стало для него символическим – он открыл для себя «новую землю» и жадно, с неослабевающим юным жаром живописал ее.

Изобразил художник и новоземельцев, в частности своего друга и проводника Константина Вылко. Вылко был одним из ненцев, переселившихся на остров с материка на постоянное жительство. У него было несколько сыновей. Младший из них – Тыко (Илья – ненцам при крещении давали русские имена) с особенным вниманием присматривался к работе художника. Ненецкий паренек стал позже замечательным художником. И не только художником. Это он, Тыко Вылко, был проводником Владимира Русанова в его новоземельских экспедициях. После революции он стал первым председателем поселкового Совета, «Президентом Новой Земли», как ласково назвал его М. И. Калинин.

Безусловно, поездка Борисова на Новую Землю имела важное жизненное значение не только для него одного, имела она и большое общественное значение. Этюды и картины Борисова, представленные на академической выставке, написанные свежо и непосредственно, привлекали внимание публики. Зрителей покоряла новизна тематики, достоверность изображенного. И. Е. Репин назвал Борисова «русским Нансеном». Известный собиратель П. М. Третьяков сразу же купил большую часть этюдов и картин Борисова для своей галереи.

Деятельный Борисов, добившись первого успеха, замышляет новую поездку на Крайний Север и в декабре 1897 года отправляется в путь. Позже об этом путешествии он расскажет в книге «У самоедов. От Пинеги до Карского моря» (1907 год). Путь художника лежал из Архангельска на Пинегу, с Пинеги на Мезень, с Мезени на Печору через тайболу – крайнесеверную тайгу. Уже этот маршрут можно было назвать целым путешествием, но у Борисова главное было впереди. Отправной точкой его художественной экспедиции по Большеземельской тундре на остров Вайгач стало старинное русское поселение в низовьях Печоры городок Пустозерск. Основанный на рубеже XV–XVI веков, городок сыграл заметную роль в освоении Крайнего Севера, но к началу нашего века пришел в упадок, превратился в маленькую деревню. Ныне городка не существует, и только по этюдам Борисова мы можем представить облик его церквей и домов.

Из Пустозерска художник вместе с кочующими ненцами направился к Югорскому Шару. Путь был пройден за сорок дней, частью на оленьих упряжках, частью на лыжах. И при этом художник находил в себе силы писать! Писал на морозе, на ветру, когда даже скипидар, который делает краски жидкими, замерзал. Кисть приходилось держать в кулаке, прикрытом рукавом малицы (верхней одежды), и изо всех сил прижимать ее к холсту. От мороза кисти ломались, окоченевшие руки отказывались служить. А художник писал, завороженный красотой безбрежных снеговых пространств под причудливым сиянием полярного солнца. Иные этюды были написаны им в тридцатиградусный мороз!

В середине мая Борисов с ненцами прибыл в селение Никольское на берегу Югорского Шара. «В это чудное время года, когда у нас цветет сирень и жасмин, воды Югорского Шара еще скованы были крепким льдом», – вспоминал Борисов. Дальше путь вел на остров Вайгач, называемый ненцами «Хэйэ-ди-я» – «Медвежья земля». Между тем и на Крайний Север пришла весна, снег стал рыхлым, под ним зашумели бесчисленные ручьи и речки, поднялись густые туманы. Художник с проводниками-ненцами пробирался к северо-западной оконечности острова – мысу Болванский Нос. Название мысу было дано не случайно – здесь находилось ненецкое святилище с идолами, «болванами». Увиденное было настолько необыкновенным зрелищем, настолько захватило художника, что он, как одержимый, работал три дня подряд, забыв о сне. Но самое главное таинственное святилище ненцев – «дом Хая» – ненецкого верховного божества – находилось на речке Хай-Яга, где на отвесной скале стояли и лежали груды идолов. Здесь только ветер гудел в расщелинах скал. Борисов был первым путешественником, побывавшим в этом сокровенном месте.

Поездка от Пинеги до Карского моря принесла художнику много этнографических и чисто художнических открытий. Достойны восхищения его мужественность и работоспособность в невероятно трудных условиях. Поездка укрепила славу Борисова, художника-исследователя Крайнего Севера. Вернувшись из поездки в Петербург, он создает ряд картин по готовым этюдам и деятельно готовится к третьей поездке – снова на Новую Землю.

Экспедиция Борисова была задумана широко и преследовала не только художественные, но и научно-исследовательские цели. Он намеревался подробно изучить наименее известный ученым северный остров Новой Земли и, если удастся, обогнуть его. С этой целью в поморском селе Колежма на Белом море было построено судно водоизмещением сорок тонн. Была набрана группа участников экспедиции – штурман с пятью матросами, двое ученых – зоолог и химик. Еще прежде на Новую Землю был завезен лес для дома, и сейчас с художником ехали рабочие – плотники и печники. Яхта Борисова, названная «Мечта», отплыла из Архангельска летом 1900 года.

Новоземельская экспедиция Борисова также описана им в книге «В стране холода и смерти» (1909 год). Она рассказывает о дерзновенной воле человека, о его победах и поражениях в борьбе с суровой стихией.

По прибытии на остров был оборудован дом, ставший известным как «изба Борисова», в свое время он был помечен на всех новоземельских картах. Затем судно вышло в рейс в Карское море к восточному берегу северного острова, чтобы устроить склад продовольствия к предстоящей зимней санной экспедиции. Наступила осень, ледовая обстановка была крайне неблагоприятной – пролив Маточкин Шар был забит льдом. Это не остановило Борисова. Легкое судно не годилось для плавания во льдах, команда, по-видимому, не обладала достаточным полярным опытом. Судно прошло пролив, выгрузило припасы, но на обратном пути было затерто льдами в Карском море. Пробиться назад, в Маточкин Шар, не удалось, хотя до него оставалось шесть верст. Судно относило все дальше в море. Для зимовки яхта не была оборудована. Не оставалось ничего иного, как бросить ее, а самим по льдам добираться до берега.

Сначала взяли самый ценный груз, потом бросили его, оставив самое необходимое и легкую лодку-тузик. В довершение несчастья нарты с собаками провалились на ломком льду. Художник так описывает разыгравшуюся драму:

«Все наши припасы, все консервы погибли. Одно спасение – поскорее добраться до берега. Пред нами виднеется мыс, но только что появляется у нас мысль попасть на него, как течением относит нас далеко в сторону… Вот перед нами высится на мели неподвижно ледяная гора… Мы видим зеленоватый цвет ледяной горы, ее причудливые карнизы… Мы видим, как она со страшным грохотом и стоном, словно могучий таран, разламывает наскакивающие на нее льды… Но нет, нас опять уносит в бесконечную ширь. В отчаянии, изможденные, падаем мы на снег… Снова вскакиваем и снова двигаемся вперед».

И так шесть дней. Был случай, когда большая льдина разломилась и люди оказались на разных кусках льдины, но все-таки смогли собраться с помощью лодки. Питались мясом убитого тюленя – к счастью, уцелело ружье и несколько патронов.

«Нужно идти, а как идти, когда еле ноги передвигаешь? Сидишь, уткнувшись в снег, и не хочешь ни говорить, ни смотреть друг другу в глаза. Да и о чем говорить? Все уже переговорено. У всех только одна мысль о смерти. Засыпая вечером, не надеешься еще раз увидеть рассвет… И боишься взглянуть другому в лицо. И так медленно, целой вечностью тянутся минуты безмолвия, нарушаемые лишь треском льдов».

Борисова с товарищами спасли ненцы, стоявшие поблизости на зимовье. Среди них был и старый знакомый – Константин Вылко с сыновьями.

Новоземельская экспедиция Борисова была героическим эпизодом в его жизни и его высшим творческим взлетом. Она же была и его последней поездкой на Крайний Север.

По эскизам новоземельской серии художник написал ряд картин, из которых наибольшим успехом у современников пользовались такие монументальные полотна, как «Страна смерти (Августовская полночь в Ледовитом океане)», «Гигантские полярные ледники» и другие.

Выставки Борисова имели шумный успех. Картинами Борисова заинтересовались и за рубежом. Венское общество художников первым прислало свое приглашение. Начинается триумфальное турне Борисова и его выставки по странам Европы и Америки: Вена, Мюнхен, Прага, Берлин, Гамбург, Кёльн, Дюссельдорф, Париж, Лондон, Нью-Йорк, Вашингтон, Чикаго и Филадельфия чествуют русского художника.

Множество раз в Европе и за океаном художник получал предложения продать свои картины и каждый раз отвергал самые выгодные условия. Художник-патриот считал, что его произведения принадлежат Родине. Но в тогдашней России картины Борисова так и не были приобретены музеями.

Заграничное турне Борисова со своей выставкой имело, безусловно, важное общественное значение. Четыре года отдал художник поездкам по разным странам, демонстрируя свои картины и читая лекции.

Вернувшись из долгих странствий на родину, художник строит себе дом с мастерской под Красноборском, который мы сейчас видим. Дом Борисова с приметной смотровой башенкой знали все северодвинские капитаны. Часто пароходы останавливались вблизи его дачи, высаживали многочисленных гостей. Прекрасный человек, гостеприимный хозяин-хлебосол – так вспоминают о Борисове друзья. А искусство… Была огромная прекрасная мастерская, был родной Север, и Борисов писал его, но прежняя страсть угасла в его творчестве. Он написал ряд соловецких пейзажей, ряд этюдов окрестных северодвинских мест, серию зимних пейзажей. Но уже по-иному он писал зимние пейзажи, не с кистью в рукаве малицы, а из окна теплой мастерской, а ели срубленными привозились из лесу и втыкались в снег перед домом. Это и есть свидетельство творческого оскудения – исчезли порыв, дерзание, и, наконец, исчезло искусство.

Но если Борисов – художник Севера замолкает, то Борисов – патриот Севера ведет активную общественную деятельность. В первые годы Советской власти по инициативе художника в окрестностях Красноборска был открыт курорт «Солониха». В отдаленные времена на этом месте находились соляные варницы Строгановых. Целебные свойства минеральных вод и грязей были известны местным жителям. Борисов добился приезда на место специальной комиссии Наркомздрава, которая подтвердила полезность солонихских источников. В то нелегкое для страны время создание курорта в северной «глубинке» было делом не простым, и осуществилось оно только благодаря энтузиазму инициатора. Художник безвозмездно вложил в строительство курорта часть собственных средств. Курорт был открыт в 1922 году и существует поныне.

Другим общественным делом, которому художник отдал много сил и энергии, был его известный проект (совместно с профессором В. М. Воблым) «Великого Северного железнодорожного пути» – постройки железнодорожной линии Обь – Котлас – Сорока – Мурманск. Заявка была подана на рассмотрение Совета Народных Комиссаров. Проект постановления СНК «О предоставлении концессии на Великий Северный железнодорожный путь» от 4 февраля 1919 года был написан В. И. Лениным[1]1
  См. В. И. Ленин. Соч., т. 37, стр. 473.


[Закрыть]. В нем, в частности, говорилось: «1) СНК признает направление дороги и общий план ее приемлемым».

Но у молодого Советского государства в те годы не было средств на осуществление столь грандиозного проекта, а концессия с представителями иностранного капитала, как предусматривалось проектом, не состоялась.

В наше время железнодорожный путь с Оби на Мурманск существует, как легко убедиться, взглянув на карту, хотя прошел он не совсем так, как предполагал художник. В частности, строительство линии от Котласа к Оби было вызвано иными экономическими соображениями, чем те, которые принимал в расчет Борисов. Он не мог знать, что в районе реки Воркуты будут открыты крупные месторождения каменного угля и это обстоятельство даст определяющее направление железной дороге.

Удивительно и то, что Борисов, увлеченный идеей «Великого Северного железнодорожного пути», отрицал в двадцатые годы значение Великого Северного морского пути, считая его непроходимым. Очевидно, на его убеждения повлиял как собственный печальный опыт ледового плавания, так и трагический исход экспедиций Русанова и Седова.

Но вступали в строй новые мощные ледоколы. Появилось радио. Развивалась полярная авиация. В 1932 году ледокол «Сибиряков» впервые преодолел Великий Северный морской путь за одну навигацию. Убеждение Борисова в непроходимости Карского моря было опровергнуто жизнью. Патриот Севера, он восторгался подвигом советских полярных мореплавателей. Под впечатлением похода ледокола «Красин» Борисов издал альбом своих старых картин с предисловием, посвященным покорителям Арктики. «Советская власть поставила перед собой задачу проложения пути через Карское море и строго научно подошла к ее практическому разрешению после длительной подготовки», – писал он в предисловии к альбому.

И теперь, после долгого перерыва, художник вновь берется за кисти. Он заново воссоздает темы и сюжеты своих прежних картин, возвращаясь к героическим дням своей молодости. Но жизненные силы художника были на исходе. Он скоропостижно скончался летом 1934 года.

Такова судьба этого талантливого человека, удивительная судьба, полная взлетов, дерзновений и неудач, которая вспоминается здесь, на берегу Северной Двины у старинного городка с внешне непримечательной историей…