Текст книги "Пещера у мёртвого моря"

Автор книги: Генрих Штоль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 14

20 марта 1953 г. археологи нашли в 3-й пещере два медных свитка. Вскоре они были доставлены в Иерусалимский музей и с тех пор лежали в витрине, представляя собой загадку для посетителей. Тем временем специалисты всего мира ломали себе голову над тем, как придать прочность химически почти чистой меди, в результате окисления ставшей очень хрупкой. Это было необходимо, чтобы развернуть свитки и прочесть, что в них написано.

Дело в том, что даже неспециалист видел, что на внутренней стороне свитка иглой были выцарапаны еврейские буквы, величиной в один квадратный сантиметр каждая. Некоторые буквы отпечатались на внешней стороне свитка. Так как игла нажимала неравномерно, то удавалось разобрать только отдельные буквы, а иногда слова, но не целые фразы. Кроме того, легко было принять естественные неровности металла за буквы или, наоборот, буквы за неровности металла. Расшифровка свитков затруднялась еще и тем, что буквы, вырезанные на меди, выглядят несколько иначе, чем написанные на коже или на папирусе.

В сентябре 1953 г. в Иерусалим на два месяца приехал геттингенский профессор Карл Георг Кун. Он собирался заняться изучением рукописей общины, чтобы проследить, нет ли в них черт, общих с иранской религией, но, побывав в музее, уже не смог оторваться от медных свитков и задался целью их расшифровать. Так как всякое прикосновение к ценным и очень хрупким находкам могло оказаться для них роковым, даже знаменитому ученому не было разрешено трогать, а тем более поворачивать свитки.

Первое полное слово, которое прочел профессор Кун, было числительным, и означало оно "четыре". Довольно часто встречались числа, известные специалистам по арамейским папирусам с Элефантины 7, 9, 14 и другие. Казалось, в этом документе числа играли значительную роль. В одиннадцатой строке в верхней части меньшего свитка Кун разобрал слово, означавшее "золото". Затем ученому бросилось в глаза, что определенное буквосочетание, пусть даже неполное, повторялось пять раз, а за ним неизменно следовало числительное. Из-за отсутствия гласных в древнееврейском языке это слово могло переводиться двояко: страдательным причастием "закопанный"108 или повелительным наклонением – "копай", числительное же в трех случаях означало "шесть" и в двух – "семь". Слово встречалось еще два раза, но в конце строки, и число, перенесенное на нижнюю строку, не поддавалось прочтению.

Профессор Кун уехал из Иерусалима утомленный напряженной работой, но довольный. Ему казалось, что тайна медных свитков частично раскрыта. Он был почти убежден, что их содержание не имело отношения к библейским и небиблейским религиозным текстам, найденным в пещерах, что это какая-то ведомость или описание. Но описание чего? Может быть, здания? Это было вполне вероятно, так как свиток изобиловал обозначениями длины и глубины.

Но зачем было людям Кумрана составлять такое подробное описание здания и прятать его в пещеру? Суммируя все, что о них известно, можно было думать, что люди Кумрана знали о приближении римлян и в предвидении своей гибели все, что считали ценным, унесли в пещеры. Следовательно, правомерно предположить, что они сделали описание строения, чтобы в случае разрушения обители ее можно было восстановить в первоначальном виде. Однако из рукописей явствует, что кумраниты ждали близкого конца света, а следовательно, не думали о земном будущем. Кроме того, ни рукописи, ни археологические находки не допускают предположения, что ессеи считали свое земное жилище священным. К тому же описание здания должно пестрить словами "длина", "ширина", "высота", но вряд ли в нем будет фигурировать слово "закопанный"109 или же "копай" в соединении с показателем длины в локтях.

Все указывало на то, что медные свитки содержали опись, а именно опись имущества общины. Вероятно, она была составлена в момент военной опасности, в спешке. Об этом свидетельствовали различия в величине букв и в технике гравировки. Медь была выбрана как прочный материал, который не мог быть порван или сожжен как папирус или кожа, который не мог умереть или быть убитым, как люди, знавшие, где хранится опись.

Разумеется, смелое предположение профессора Куна встретило возражения. Многие считали его слишком ненаучным и фантастичным, чтобы относиться к нему серьезно. Образовались два лагеря, которые горячо и ожесточенно сражались на страницах журналов. Но ни одна из сторон не могла представить веских доказательств своей правоты. Приходилось с этим мириться до тех пор, пока специалисты не найдут способ так обработать близкий к разрушению металл, чтобы свитки можно было развернуть.

В те годы все, кто интересовался медными свитками, с надеждой и нетерпением смотрели на доктора Корвина из Балтиморского университета им. Джона Гопкинса. Он уже не раз помогал археологам восстанавливать ветхие предметы из металла. Но после трех лет изысканий и опытов даже Корвин сложил оружие и объявил, что медь из пещеры настолько пострадала от времени, что ей ни при каких условиях и никакими средствами нельзя возвратить гибкость. Оставалась одна возможность: разрезать свитки на полосы, чтобы таким образом получить доступ к их внутренней стороне, покрытой письменами.

Весной 1955 г. Джон Аллегро, уже в течение трех лет состоявший членом комиссии по исследованию медных свитков, имел серьезную беседу с Хардингом.

– Или – или, дорогой директор,– сказал он.– Или мы сохраним музейный экспонат почтенного возраста, но не имеющий почти никакой ценности для науки, так как никому не известно, какие сведения он донес до наших дней (не считая фантазий коллеги Куна из Геттингена), или мы рискнем разрушить свитки, но зато спасем их содержание. Но это еще не все... Согласится ли ваше правительство расстаться с драгоценными свитками? За последние три года мы убедились, что по сможем обойтись техническими средствами, имеющимися в Иерусалиме и во всей Иордании. В Манчестере есть технологический колледж. Его директор доктор Боуден мой хороший знакомый. Я убежден, что он не откажется заняться свитками.

Хардинг молча кивнул.

– Хорошо,– промолвил он наконец,– я согласен. Но попытайтесь спасти от скальпелей "хирургов" хотя бы остатки бедного трупа. Для музея эти куски все же лучше, чем ничего. Впрочем, вы сами понимаете, последнее слово принадлежит правительству.

Иорданское правительство дало свое согласие, и 13 июля Хардинг передал доктору Боудену меньший свиток.

Технологический колледж сконструировал для распиливания медного свитка с Мертвого моря чрезвычайно сложный механизм. Установленный на тележку и закрепленный пропущенным сквозь него тонким алюминиевым шпинделем, свиток подводился непосредственно под упругий рычаг, на котором была укреплена пила диаметром пять сантиметров, толщиной 0,15 миллиметра. Устройство пилы позволяло ей разрезать лишь один слой меди.

Во избежание сотрясений, грозивших разрушить хрупкий металл, внешнюю сторону свитка покрывали слоем аральдита и в течение нескольких часов подогревали свиток до определенной температуры.

30 сентября 1955 года, был произведен первый разрез. На следующий день Аллегро чуть свет был уже в институте. Обрадованный тем, что первую полосу удалось отделить так аккуратно, он немедленно приступил к ее очистке. Слой пыли и грязи толщиной в несколько миллиметров скрывал текст. Но это ни для кого не явилось неожиданностью. Рядом с резальной машиной было установлено приспособление, напоминавшее зубоврачебную бормашину, которое осторожно очистило нейлоновыми щетками медный лист. Аллегро, признанный ориенталист и специалист по древнееврейским диалектам, годами занимавшийся исследованием Кумрана, лихорадочно схватил часть медного свитка, в течение почти двух тысяч лет укрытого от глаз людей.

Прочтя текст, что не составило для него особого труда, он протер глаза, недоуменно покачал головой, воскликнул: "Это невозможно!" и помчался со своими заметками домой. Вечером того же дня он отправил авиапочтой письмо Хардингу, в котором сообщал о первых результатах.

– Только молчите,– писал он,– ради бога, молчите! Главное, чтобы ни слова не проникло в печать, пока все не будет готово.

Специалисты освоились с работой быстрее, чем можно было предполагать, и вскоре стали отпиливать по две-три полосы в день. Труднее было Аллегро: ему приходилось решать, в каком месте произвести распиливание, чтобы не повредить текст. Между тем это было не просто: писец только вначале по неопытности сильно нажимал на резец, так что лишь немногие строки четко отпечатались на обратной стороне свитков.

26 ноября Аллегро закончил перевод первого свитка. 2 января 1956 года в Манчестер прибыл второй, больший свиток. После окончания работы над ним все полосы были отправлены обратно в Иерусалим.

Расшифровка подтвердила гипотезу профессора Куна, которую раньше считали слишком смелой и фантастичной.

Свиток содержал около трех тысяч букв. Язык, на котором он был написан, уже отошел от классического древнееврейского языка Библии и был близок к древнееврейскому языку II века.

В свитке были такие фразы:

"В большой цистерне, что находится во дворе колонного зала, в углублении напротив двери, в углу, спрятано девятьсот талантов"110. "В цистерне под стеной с восточной стороны – шестьсот серебряных слитков". "В южном углу колонного зала у могилы Цадока и под колонной в зале собраний – еловый сосуд для благовоний и такой же сосуд из дерева кассии".

Свитки изобиловали названиями населенных пунктов, расположенных в разных частях Западной Палестины, особенно же в окрестностях Иерусалима. Спрятанные в этих местах сокровища составляли в общем колоссальную сумму – около четырех тысяч центнеров золота и серебра111, причем из-за коррозии медных свитков сведения о некоторых кладах так и не удалось дешифровать.

Иорданские власти, а также аббат Милик, которому было поручено сделать точный перевод текста (перевод Аллегро был лишь предварительным), поступили, конечно, очень осмотрительно, сообщив в печати лишь о самом факте открытия и опубликовав только некоторые отрывки из свитка. В противном случае тотчас бы начались лихорадочные поиски кладов, тем более что в Палестине (да и не только в Палестине) снова и снова возникали слухи о несметных богатствах, найденных в земле.

Столбец 10-й одного из медных свитков содержал такую фразу:

"На соседнем участке с северной стороны в пещере с выходом на север, у входа в которую расположены могилы, имеется копия с объяснением, размерами и всеми подробностями". Вероятно, именно эту копию медного свитка и нашли таамире. Недаром они деликатно осведомлялись в музее, сколько может стоить металлический свиток. Возможно, в медном свитке значились и тирские серебряные монеты, найденные в трех кувшинах под полом храма. Оставалось только ждать.

Четыре тысячи центнеров золота и серебра! Не удивительно, что они породили такое множество научных и ненаучных теорий.

Профессор Мовинкель, например, писал: "Ессеи кумранской общины не могли владеть такими огромными ценностями. Прежде всего против этого свидетельствует упоминание о сосудах с драгоценными благовониями, потому что законы иудеев запрещали употребление благовоний вне храма. Следовательно, в этой описи речь может идти лишь о сокровищах храма Соломона, который был сожжен завоевателями в 587 г. до н. э. Но скорее всего медный свиток является апокрифом, в котором чисто гипотетически обсуждается возможность сокрытия сокровищ. Это эсхатологический документ, лишенный какого-либо практического значения".

Разумеется, заявление Мовинкеля не встретило никакого сочувствия. Будь это так, как предполагает Мовинкель, люди Кумрана могли сделать запись о сокровищах на коже, которой они воспользовались для других рукописей. Для этого им не нужно было обращаться к более прочному материалу, меди, тем более что, судя по всему, они очень спешили. В такой записи совершенно излишни точные и не имеющие никакого теологического значения названия населенных пунктов, такая запись не нуждается в копии, к тому же специально упомянутой. С версией Мовинкеля никак не вяжется неоднократно упоминаемое в свитках слово, которое расшифровал Кун: повелительное наклонение от глагола "копать" – "копай" (в тексте оказалось именно это слово, а не страдательное причастие); не вязались и указания размеров, также расшифрованные еще Куном.

Более приемлемым казалось предположение, что в медном свитке речь шла о сокровищах храма, спасенных и спрятанных перед тем, как в 70 г. н. э. Тит захватил Иерусалим.

– Но у Иосифа Флавия ничего об этом нет! – возражали некоторые. Это так, но ведь и в наше время о таких акциях не сообщают по радио или в печати, как показывают некоторые примеры из прошлой войны и послевоенного периода. Они были известны лишь очень узкому кругу лиц, куда, конечно, не был вхож ни один писатель, считавшийся болтуном от природы или по профессии.

Выдвигались более веские контрдоводы. Так, парижский профессор Дюпон-Соммер рассуждал примерно следующим образом: трудно себе представить, чтобы кумранская община стала прятать сокровища Иерусалимского храма. По строгим воззрениям общины, то, что принадлежало ей, было свято и чисто, а то, что принадлежало храму, не чисто и не свято. К тому же многие поселения, упомянутые в медном свитке, находились в окрестностях Самарии, которая казалась священнослужителям храма хуже самого ада.

Но едва замечания Дюпон-Соммера были опубликованы, как у него сразу же появились противники, утверждавшие, что антагонизм между храмом и общиной засвидетельствован с середины II в. до н. э., тогда как сокровища храма могли быть спасены лишь значительно позже – в 70-х годах I в. н. э. И если человек с течением времени меняет свои взгляды и, достигнув преклонного возраста, часто отказывается от убеждений своей юности, то и кумранская община за двести лет могла изменить свое отношение к храму (о чем, между прочим, свидетельствовало немало мест из рукописей секты)112.

Правда, второй довод французского профессора относительно Самарии было труднее опровергнуть, и его с благодарностью подхватили ученые, считавшие спрятанные сокровища имуществом общины.

Но можно ли предположить, что такое огромное богатство принадлежало общине, девизом которой была бедность? А почему бы и нет? Обет бедности (как и позднее в христианских монашеских орденах) касался лишь отдельных членов, а не общины в целом. То, что вносили при вступлении в общину новиции, впредь принадлежало ей, а в общину вступали, конечно, не только бедняки, но и богачи. По-видимому, общине достались весьма значительные ценности, не говоря уже об обычных для всех времен благочестивых пожертвованиях и наследствах113.

Приводился и такой довод: настроенная эсхатологически община со всей серьезностью ждала войны – войны сынов Света с сынами Тьмы. Но война, даже имеющая эсхатологическое обоснование, стоит денег, следовательно, оправдывает накопление сокровищ и ценностей.

Как бы то ни было, ни одно из предложенных толкований не лишено противоречий – одно в большей мере, другое в меньшей. И неизвестно, будет ли когда-нибудь в этой полемике произнесено последнее слово.

Чем дальше продвигалась расшифровка рукописей, тем настоятельнее ставился вопрос, который возник уже в самом начале: кто, собственно говоря, были ессеи? Теперь о них знали несколько больше, чем тогда, но все же далеко не все, что хотелось бы знать.

Из рукописей, созданных, очевидно, в самой общине (некоторые, возможно, были лишь переработаны в соответствии с ее верованиями), ученые теперь располагали: уставом общины и дополнением к нему; комментарием к Хабаккуку и к другим библейским книгам; свитком "Война сынов Света", псалмами, гимнами и молитвами, Дамасским документом, а также фрагментами поучений.

Важнее всего для ученых было бы найти историческую книгу о происхождении и становлении общины (или ессеев вообще), но как раз такая не была найдена; не были также найдены и официальные документы (за исключением, может быть, медного свитка): договоры, счета, долговые расписки и т. п., так богато представленные во многих раскопках XIX и XX вв. А они безусловно существовали и у ессеев, ибо без них не может обойтись ни одна, даже самая замкнутая, организация, целиком посвятившая себя духовной жизни. Члены общины, по-видимому, не считали эти бумаги достаточно важными и не спрятали их при приближении римских легионов. Весь деловой архив общины погиб, очевидно, в кострах римлян.

Сообщения о ессеях современников – Иосифа Флавия и Плиния,– уже приводившиеся нами, отнюдь не представляют собой скелет, который историки позднейших времен могли бы облечь в плоть и кровь. Это скорее лишь скудная горсточка высохших костей, и на их основе нельзя воссоздать целое, которое на девять десятых не состояло бы из вымысла.

Что же касается самих ессеев, то они прятали в пещерах только священные рукописи. Возможно, они при этом думали о том месте из "Вознесения Моисея"114 (указаний на это произведение среди кумранских фрагментов пока не обнаружено), которое гласит: "Возьми эту запись, чтобы ты знал, как следует хранить книги, которые я передам тебе. Ты должен их хорошо уложить, погрузить в кедровое масло и в глиняных сосудах спрятать в том месте, которое он уготовил с сотворения земли, чтобы призывали его имя до дня покаяния во время кары, так как господь поразит их, когда придет конец мира"115.

Правда, свитки пролежали в пещерах не так долго, вероятно, два столетия, пока не явился Ориген или – что уж не вызывает сомнений семь с половиной веков, до 800 г., когда собака охотника араба, а следом за ней и сам охотник проникли в одну из пещер с рукописями. Не столь важно, была ли это пещера, которую сейчас археологи обозначили номером 1, или какая-нибудь другая. Вероятно, это была 4-я пещера, именно потому содержавшая огромное количество фрагментов, что полные свитки еще в начале IX в. вынесли и передали "иерусалимским евреям"116.

Автор, живший в X в., называл обитателей Кумрана пещерными людьми117. Современные кумранитам авторы118 именовали их ессеями. Как они сами себя называли, мы не знаем. Нам известны только описательные названия: сыны Света, Община, Общность, Многие119, Нищие, Цадокиды. Имя Цадок восходит к корню "быть праведным". В Ветхом завете Цадок впервые встречается во 2-й книге Самуила, глава 8: во времена царя Давида, т. е. в 1-й половине X в. до н. э., Цадок, сын Ахитува, был священником. Он сам, его сыновья и внуки упоминаются во многих местах Библии, в книгах Царей и Хроник, всегда среди вождей народа. Вне Цадок, т. е. сыновья Цадока, были носителями высшей традиции в Израиле и стояли рядом, а возможно и выше, потомков царя Давида. В роде Цадокидов не только священство, но и первосвященство наследовалось в течение восьмисот лет, от времен Давида и Соломона до дней Антиоха IV Епифана.

Один из Цадокидов, который, вероятно, носил имя своего великого предка, был основателем кумранской общины.

Глава 15

В том самом году, когда профессор Олбрайт писал, что между учеными разгорелась настоящая война из-за кумранских рукописей, причем не из-за их датировки (как это было в первые годы), а из-за религиозных вопросов, поднятых рукописями,– в том самом году по улицам Иерусалима шагал коренастый человек небольшого роста. Доктор Флуссер производил странное впечатление. Он всегда ходил без шляпы, всегда куда-то спешил, всегда его карманы оттопыривались от книг и рукописей, и стоило ему хоть на миг присесть или остановиться, как он немедленно в них погружался.

– Видите ли, мой дорогой,– сказал он Эдмунду Вильсону, которого встретил в холле гостиницы Кинг-Дэвид,– Олбрайт прав. Датировка имеет второстепенное значение. Дело в содержании, а об этом никто не осмеливается говорить. Знаете ли вы, в чем во всеуслышание признался Браунли? В том, что он боится, как бы находки не поставили под сомнение исключительность христианства.

– Вы хотите этим сказать, что ученые могут утаить отдельные места найденных текстов?

Флуссер засмеялся.

– Конечно, нет. Ни один ученый с именем не сделает этого, а остальные, к счастью, не имеют доступа к свиткам. И ученые, конечно, не станут задерживать публикацию, так сказать, опасных мест. Тут их честолюбие, их совесть ученых всегда одержат верх над религиозными предрассудками. Но они побоятся сделать выводы. Они опубликуют тексты и этим ограничатся. Если же они когда-нибудь и сделают полшага вперед и начнут анализировать содержание свитков, то лишь при закрытых дверях или в каком-нибудь настолько специальном журнале, что его не читают нигде, кроме как в университетах и институтах. Обратили ли вы внимание, что хотя по поводу кумранских рукописей высказалось уже множество профессоров, среди них нет ни одного специалиста по Новому завету?

– В самом деле, а я этого как-то не замечал,– с задумчивым видом согласился Вильсон.– Но разве это не само собой разумеется? Ведь Кумран – это не их область, а скорее специалистов по Ветхому завету, гебраистов, ориенталистов.

– Ничего подобного! В том-то все и дело! Кумранские находки как раз по части исследователей Нового завета. Не библейские свитки, конечно, а произведения общины!

– А вы специалист по Новому завету? Флуссер снова рассмеялся.

– Отнюдь нет. Я не принадлежу ни к одной религии, я независим, я только ученый. У меня вообще нет никаких оснований для волнений. К тому же я прежде всего специалист по средневековой латыни. Стало быть, с какой стороны ни посмотри, я лишь хорошо осведомленный, беспристрастный наблюдатель.

– Прекрасно, господин Флуссер, это удобная позиция, несколько напоминающая мою, ведь я тоже не теолог, а журналист и литературный критик. Собственно говоря, я собирался написать лишь небольшую обзорную статью для газеты "Нью-Йоркер", но при этом настолько сдружился с темой или, лучше сказать, она со мной, что у меня, вероятно, получится целая книга.

– Тем лучше, мистер Вильсон. Или тем хуже. Потому что ваши соотечественники чрезвычайно обидчивы и очень неохотно переучиваются, не так ли? К тому же они полагают, что целиком заарендовали христианство для себя, хотя большинство из них не имеет о нем ни малейшего представления. Следовательно, вы рискуете наступить им на псевдорелигиозную мозоль, если станете доказывать, что христианство, в сущности, не самостоятельно, а является всего-навсего продолжением небольшой еврейской секты.

– Ради бога, доктор Флуссер! Что вы говорите!

– Ага, мистер Вильсон, так и у вас есть эта мозоль? И я наступил на нее? Но я и не подумаю просить у вас извинения, ибо уверен, что сделал благое дело. Если же вы так независимы, как утверждаете, то обязаны сказать своим читателям всю правду.

– Нужны доказательства, доктор Флуссер, доказательства вашего безумного утверждения!

– Пожалуйста.– Флуссер уселся поудобнее, сунул руку в карман и осторожно вынул из одной из книг несколько густо исписанных листков.Все равно, с чего начинать, никакой системы в моем рассказе так или иначе не будет. Я приведу лишь несколько тезисов. Христианское крещение... Вы скажете, что оно восходит к примеру, поданному Иоанном Крестителем. Хорошо. В Евангелии от Матфея 3, 6 написано: "И крестились от него в Иордане, исповедуя грехи свои". В послании апостола Павла к Титу 3, 5: "Он (т. е. Бог) спас нас... по своей милости, банею возрождения и обновления Святым Духом".

Следовательно, крещение дарует отпущение грехов, возрождение и, соответственно, обновление святого духа.

Вы отлично знаете, что крещение Иоанна и первых христиан представляло собой полное погружение в воду всего тела, не так ли? А я мог бы привести вам длинные цитаты из Дамасского документа и других рукописей секты, где постоянно говорится о ритуальном очищении и ритуальном омовении – "не в грязной воде или в недостаточном количестве ее для того, чтобы покрыть его" ("Дамасский документ", десятый столбец), посредством которого верующий утверждается в качестве члена Нового Союза, "окропляется Святым Духом и очищает сердце от вины вероломства" (Гимны, семнадцатый столбец). Или возьмем Устав, предписывающий, чтобы вновь вступающий исповедовался в своих грехах (первый столбец), чтобы его дух был очищен святым духом и чтобы он затем очистился и был освящен в воде, и тогда лишь он вступит на божий путь, достигнет благоволения Бога и будет в союзе вечной Общности. Ну, что вы на это скажете?

Вильсон недовольно передернул плечами.

– Ну да, удивительное совпадение. Но вы все же не заметили существенного различия: христианское крещение – акт однократный, а обряды погружения в воду членов секты повторялись многократно, по нескольку раз в день.

– Да, конечно, но это были ритуальные очистительные омовения, не влекшие за собой последствий, о которых говорится в Уставе. Ваше возражение не противоречит моему тезису.

– Пойдем дальше. Вам знаком коммунизм древней христианской общины? Цитирую Деяния Апостолов 4, 34: "Ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов". А в главе пятой рассказывается об Анании, который утаил часть вырученного и после того как апостол Петр обвинил его в том, что он солгал Богу, пал бездыханным на землю. А в Кумране? Совершенно то же самое! Каждый при вступлении отдает все свое имущество. Тот, кто что-нибудь утаивает, правда, не падает сразу мертвым, но исключается на год из общины, следовательно, приговаривается как бы к религиозной смерти.

Пункт третий: тайная вечеря – это главное таинства христиан, учрежденное основателем их религии незадолго до его смерти и постоянно повторяемое верующими. Весьма оригинальный обычай! Раньше считали, что он обладает отдаленным сходством с еврейской пасхальной трапезой. Присмотримся-ка к нему повнимательнее! В пасхальной трапезе участвует вся семья, включая женщин и детей, под председательством ее главы. В ней нет ничего мессианского. Это всего лишь воспоминание об исходе из Египта. Введенная Иисусом сакральная трапеза носит исключительно мессианский характер, она посвящена отпущению грехов, в ней участвуют только Иисус и его ученики, следовательно, это – союз мужчин; это та самая трапеза, во время которой, согласно Евангелию от Луки 22, 24, между участниками возник спор, "кто из них должен почитаться большим". Ну, а теперь возьмем дополнение к Уставу кумранской общины, столбец второй. Тут сидит первосвященник, за ним мессия, затем вожди тысяч и родов и т. д., по крайней мере десять мужчин, и все они садятся по точно установленному порядку, "каждый соответственно своему рангу". Затем, когда все они сидят за столом, священник и мессия благословляют сначала хлеб, а затем вино. Хотите еще, мистер Вильсон?

– Прошу вас,– ответил Вильсон, хотя он был очень бледен и, когда он разжигал потухшую трубку, руки его заметно дрожали.

– Как вам угодно. Возьмем, например, апостола Петра. В первом Послании, в главе 2, 5-9, он пишет: "И сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое..." Христос "камень, который отвергли строители, но который сделался главою угла..." "Но вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства призвавшего вас из тьмы в чудный свой свет".

Не кажутся ли вам эти слова очень знакомыми, мистер Вильсон? Сыны Света и сыны Тьмы, не так ли?

Мы знаем десятки слов из самых различных мест: "живые камни духовного дома", "святое священство", "краеугольный камень", "святой народ", "люди, взятые в удел" и т. д. и т. д. Согласно Евангелию от Матфея, 16, Иисус сказал Петру: "ты – Петр120, и на сем камне я создам церковь мою", но я припоминаю, что и в Кумране уже говорили о фундаменте, "который не будет поколеблен".

Интересно, не правда ли? Все христианство оказывается поколебленным и предстает перед нами как ухудшенное переиздание еврейской секты. У меня свидание в университете. Я очень рад, мистер Вильсон, нашему маленькому обмену мнениями.

– Неужели вы опубликуете все это, доктор Флуссер?

– Что вы! Разумеется, нет! Я напишу лишь несколько небольших статей о связи апокрифического вознесения Исайи со свитками Мертвого моря для бюллетеня Израильского археологического общества и для израильского археологического журнала. Больше ничего, потому что это было бы рискованно. Ну, зачем мне наживать себе врагов? Предоставим это господам специалистам. Я,– он широко раскинул руки,– я не специалист, мистер Вильсон, я только сторонний наблюдатель, взирающий на то, как, играя в жмурки, люди с завязанными глазами тыкаются из угла в угол121. До свидания!

– Всего хорошего!

Вильсон стоял посреди холла и кусал губы, сжав кулаки в карманах.

– Хелло, Вильсон! – окликнул его знакомый.– Что за странную птицу вы поймали? Кто это?

– Кто это? – Вильсон пожал плечами.– Я познакомился с ним недавно в университетской библиотеке. Это уважаемый и трезвый ученый. Его очень ценят в научных кругах, даже иезуиты. Некто доктор Флуссер. Удивленно качая головой, знакомый посмотрел вслед Вильсону, когда тот, не попрощавшись, поспешил к лифту.

26 мая 1950 г. в Парижской Академии надписей и словесности состоялось заседание. Такие заседания во всех академиях мира выглядят одинаково. Собираются корифеи науки, о каждом из которых любой порядочный справочник приводит подробные сведения, чьи портреты знакомы всем, кто читает газеты, и чьи книги едва ли читал один человек из тысячи; они восседают, всем своим видом выражая достоинство, и слушают доклад своего собрата на тему, которая, вероятно, интересует одного из ста присутствующих, поскольку каким-то образом касается его области исследования; досидев до конца и наградив оратора обязательными аплодисментами, а может быть, даже заверив его в том, что он, как всегда, выступил блестяще (хотя это само собой разумеется), ученые расходятся или разъезжаются по домам.

Но заседание 26 мая 1950 года, когда выступил с докладом профессор А. Дюпон-Соммер, вышло за рамки обычного. Дюпон-Соммер заведовал кафедрой древнееврейского языка в Сорбонне и был главным редактором "Corpus Inscriptionum Semiticarum"122. Это был коротконогий, полный, улыбающийся человек с учтивыми и мягкими манерами священника, что не удивительно, поскольку он воспитывался в духовной семинарии и до того, как порвал с религией и церковью, был аббатом. Дюпон-Соммер говорил о комментарии на Хабаккука, найденном в 1-й пещере, уже опубликованном Бэрроузом, Тревером и Браунли.

Его доклад стал сенсацией, которую тотчас же подхватила пресса. Говорил он примерно вот что.

Основатель кумранской общины, выступающий в ее литературе под именем "учителя справедливости", во многих отношениях является точным прообразом Иисуса Христа, особенно Христа пророка-мученика, которого его приверженцы почитали как страдающего раба божия, предсказанного Второ-Исайей123. Кумранский "Новый завет"124 во всех отношениях предвещает христианский "Новый завет" и прокладывает ему путь. Иисус из Назарета – самое удивительное, какое только можно себе представить, перевоплощение (или копия?) учителя справедливости. Оба проповедуют покаяние, бедность, смирение, любовь к ближнему, целомудрие, оба призывают следовать закону Моисея, оба избранники и помазанники божии, оба предсказывают Иерусалиму гибель, потому что он не внемлет им и преследует их, оба враждуют со священнослужителями храма, их обоих осуждают и казнят. Оба вернутся в день Страшного суда как судьи, оба являются основателями церквей, приверженцы которых в эсхатологическом экстазе ожидают возвращения их создателей. В обеих церквах важнейшими церемониями являются обряды погружения в воду и тайной вечери, совершаемые священниками. Во главе каждой церкви стоит человек, в Кумране его называли "надзирателем", у христиан же он называется "епископом", что в дословном переводе означает "надзиратель". Обе церкви имеют коммунистическую основу: все принадлежит всем. Какой из церквей, кому из основателей принадлежит приоритет, кто из них на кого влиял? Этот вопрос допускает лишь один ответ. Учитель справедливости умер приблизительно в 65-63 г. до н. э., Иисус Христос – около 30 г. н. э.125.