Текст книги "По стопам Господа"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

«Иисус, взяв хлебы и воздав благодарение, роздал ученикам, а ученики возлежащим, также и рыбы, сколько кто хотел. И когда насытились, то сказал ученикам Своим: соберите оставшиеся куски, чтобы ничего не пропало».

В рассказе Иоанна об этом чуде есть одна исключительно любопытная деталь. Описывая рыбу, которую тогда ели, он использует греческое слово опсарион,которое наши переводчики интерпретируют как «маленькая рыба» или «рыбка». Евангелист Иоанн единственный, кто использовал именно это слово, но его точное значение не «рыбка», а «пряная рыба», то есть своего рода деликатес. В Галилее во времена Христа действительно была распространена маринованная пряная рыба небольших размеров, о ней в данном случае и говорится.

Это поразительный пример яркого местного колорита, который не раз проявляется в четвертом Евангелии, потому что человек, не знакомый с жизнью и речью Галилеи, не смог бы употребить этот термин.

Как мне кажется, мы вновь видим, что евангелист Иоанн демонстрирует галилейское происхождение, как в рассказе о явлении Иисуса ученикам на рассвете, когда они рыбачили недалеко от берега. Кто, кроме рыбака, побеспокоился бы о состоянии сети в столь важный миг? Учитель был распят, а теперь стоит в предрассветном сумраке, обращаясь к ним с берега, а Иоанн отмечает, что, когда потащили сеть с рыбой, она даже не порвалась.

Человек другой профессии просто не обратил бы на это внимания, и уж, конечно, не пришло бы в голосу ученому, работающему в тиши кабинета, подмечать такую деталь. Но галилейский рыбак, которому доводилось вытягивать тяжелый улов, всегда беспокоится о своей сети, потому что дно озера усыпано острыми камнями в двадцати-тридцати футах от места, где начинается песок. Какой крик поднимают современные рыбаки, когда надо тащить тяжелую сеть из глубокой воды в сторону полосы острых камней! С какой заботой они забегают с берега на глубину до бедер, чтобы приподнять ценный груз над камнями!

Раскрывая подобные детали и используя слова наподобие опсарион,Иоанн доказывает свое происхождение. Так и сегодня по специальным словечкам вроде «копчушка» мы распознаем в писателе шотландца.

Я постарался не слишком утомлять читателя учеными схоластическими баталиями, которые ведутся вокруг текстов евангелий, но хотел бы высказать предположение: возможно, очень просто сидеть в кабинете и рассуждать о Матфее, Марке и Луке, но никто не сможет вразумительно написать про Иоанна, пока не проведет какое-то время в Галилее.

3

Я проснулся на рассвете. Перистые розовые облака стояли высоко над Гергесскими горами, и веер света отражался в воде, картина была настолько прекрасной, что я набросил халат и поспешил через сад с фотокамерой. При удаче я мог бы поймать редкий кадр очаровательного восхода над Галилеей, прежде чем он закончится. И фотографию можно будет включить в книгу.

Если взглянуть на нее через увеличительное стекло, в середине темного пятна на озере можно рассмотреть гребную лодку. Я не заметил ее в тот момент. Однако пока я сидел на камне у озера, наблюдая за облаками, тающими в лучах солнца, лодка приблизилась, и я задумался о том, что она делает на воде в столь ранний час. Это не была одна из больших рыбацких лодок, она больше походила на маленькое суденышко отца Тэппера. Внезапно я услышал со стороны озера характерный звук. Это было стрекотание пишущей машинки.

Надо признать, что нигде стук пишущей машинки не был столь неожиданным, как здесь, во время рассвета над Галилейским озером. Лодка была еще далеко, и я не мог различить, кто в ней сидит; и тут она свернула в сторону, к Магдале. А фоном раздавалось тап-тап-таппишущей машинки.

Я вернулся по каменным ступеням в сад и сквозь арку, густо увитую гибискусом, увидел отца Тэппера по дороге в маленькую часовню, где он собирался провести службу.

Одеваясь, я продолжал размышлять, кто же печатал на машинке. Это казалось загадочным. Не мог же я ошибиться? На мгновение я подумал, что солнце сыграло со мной злую шутку. Многие страдают в Палестине от солнечного удара. Я даже представил некое таинственное сверхъестественное существо, печатающее на машинке. Такая картина заставляла кровь застывать в жилах.

Я намеревался спросить за завтраком у отца Тэппера, не брал ли кто-нибудь из гостей его лодку; но настоятель не пришел, а рыжебородый священник миссии утверждал, что лодка все время оставалась на месте. Этот отец был ученым-археологом и вполне трезвомыслящим человеком, так что его уверенность навела меня на самые мрачные мысли. Может, лодка, как и пишущая машинка, была всего лишь причудливым плодом воображения?

Позднее тем же утром, когда я писал на балконе, который огибал мою комнату, я снова услышал этот звук. Машинка! Она стучала громко и очень быстро. Я свесился через перила. Прямо подо мной за столиком, вынесенным с веранды, сидел высокий мужчина средних лет. На нем был серый твидовый костюм, и, несмотря на кошмарную жару, он не позволил себе ни малейших уступок: жесткий белый воротничок, пиджак застегнут на все пуговицы. Его пальцы летали над клавишами, он был полностью погружен в работу. Я задумался о том, кто это. Возможно, один из почтенных старших корреспондентов, представляющих на месте «Таймс», хотя я еще не видел никого в здравом уме, кто встал бы на рассвете, чтобы сесть за пишущую машинку в саду, полном мух. Или он автор романов – ведь беллетристы порой совершают весьма странные поступки. Как известно, на них может внезапно снизойти вдохновение. Но он совсем не походил на автора романов. Если бы все происходило в Шотландии, я бы сказал, что он коммивояжер, который старается справиться с неотложной утренней почтой. Но мы были на Галилейском озере.

На мгновение он замер в поисках слова и тут увидел мое удивленное лицо.

– Надеюсь, я не потревожил вас, – произнес он, – но если так, я…

– Напротив, вы дали мне повод для раздумий.

Он застенчиво улыбнулся.

– Могу я поинтересоваться, вы пишете книгу? – спросил я.

– О нет, – энергично ответил он с коротким смешком. – Ничего подобного. Я пишу жене.

Говорят, во время путешествий учишься ничему не удивляться, но этот человек вправду изумил меня.

– Вы пишете жене, когда еще солнце толком не взошло?

– А, вы видели меня?

– Нет, только слышал, если быть совсем точным.

– Да, это часть того же письма, – кивнул он.

– Если это не слишком сильно отвлечет вас, я хотел бы спуститься и поговорить.

Он приветливо улыбнулся, и я сбежал по ступенькам и подошел к нему. Как я уже говорил, это был высокий и худой мужчина с белыми усами, он носил очки. На столике лежала толстая рукопись, не меньше пяти тысяч слов. Он заметил мой изумленный взгляд.

– Это мое следующее письмо, – пояснил он. – Я планирую отправить его, как только вернусь в Иерусалим.

И еще говорят, что эпистолярный век закончился!

– Понимаете, я из Австралии, – продолжал он. – Всю жизнь я мечтал отправиться в путешествие. Всю жизнь! И жена отпустила меня в кругосветное путешествие. Я должен отсутствовать почти год. Так что, я думаю, меньшее, что я могу сделать для нее, это писать каждый день. Но мне нравится ей писать, особенно если удалось что-то сделать, если вы меня понимаете, чтобы она чувствовала, что находится рядом со мной. Например, я написал ей письмо на вершине Великой пирамиды, когда был в Египте. Другое я напечатал для нее на верхнем ярусе падающей башни в Пизе. Это делает письма более живыми и реальными.

Он взял одну из страниц рукописи:

– Этим утром я начал так: «Пишу тебе с лодки посреди Галилейского озера, сейчас около пяти утра. Солнце только встает, и мы медленно идем на веслах вдоль…» Уловили, в чем суть?

Первоначальное изумление растворилось в теплом, дружеском чувстве к этому мужчине. Его обезоруживающая улыбка и огромный энтузиазм были притягательны и необычны для человека его возраста.

– Здесь жарко, – сказал он. – Может быть, вы зайдете ко мне в комнату, и мы поболтаем? Я люблю беседовать с людьми. Это дает больше материала для писем.

Он провел меня под увитой гибискусом аркой рядом с маленькой часовней. Отец Тэппер разместил своего гостя в сводчатом помещении на первом этаже, которое здесь называли «музеем». Бритвенный прибор постояльца стоял среди объектов, найденных при раскопках старинной церкви Хлебов и Рыб. Чемодан покоился на обломках двух римских колонн, причем он не был распакован, вероятно, из-за того, что комнату заполняла римская и греческая керамика вкупе со стеклом, монетами, ручками амфор, фрагментами византийских мозаик.

– Совершенно уникально! – улыбнулся он.

– Скажите мне, вы не разочарованы путешествием? – поинтересовался я. – Мир оказался таким удивительным, как вы ожидали?

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – серьезно кивнул он. – Нет, я не разочарован. Я думаю, наш мир удивителен.

И он снова взглянул на меня с очаровательной, застенчивой улыбкой.

– Думаю, вы очень необычный человек, – признал я. – В зрелом возрасте вы сохранили огонь юности. Похоже, вам удалось избежать бремени зрелости.

– Ну, я полагаю, все дело в отношении к жизни… Но я приобрел замечательный опыт. Вас это не утомило? Правда? Это чудесно! Я присутствовал на аудиенции папы. Там, конечно, было много других людей! Не подумайте, что его святейшество принимал меня лично, ничего подобного. Я преклонил колено, и у меня в руке была целая горсть четок, и он, проходя, благословил их, и хотя я протестант и даже преподаю в воскресной школе, когда он прошел, я сказал: «Благослови вас Господь!», вот так! И знаете почему я так сказал? Чтобы написать жене, что обменялся парой слов с папой.

Глаза его светились искренним счастьем и торжеством.

– Я взял за правило купаться в каждом знаменитом озере или реке. Я плавал в Темзе, Сене, Москве-реке, Тибре, в реке Абана под Дамаском, в Мертвом море и в Галилейском озере. Меня едва не арестовали в Риме за купание в Тибре. Там очень сильное течение, но я только зашел и вышел – этого времени едва хватило, чтобы наполнить водой бутылку.

– Какую бутылку?

– Ну, понимаете, я хочу привезти с собой в Австралию маленькие бутылочки с водой знаменитых рек и озер. Там, дома, это понравится. Они все здесь, у меня в чемодане. Немного напоминает набор аптекаря, не так ли? И еще эти камни. Знаете, откуда они? С того места, где Давид поразил Голиафа.

Мы продолжили разговор жарким полднем – точнее, говорил почти исключительно он, а я сидел и слушал, удивляясь его жажде жизни. Ему все представлялось великолепным и восхитительным.

– Я всегда готов к приключениям, – заметил он с искренним энтузиазмом, создававшим ощущение уникальности.

Так ли? Этот человек действительно объехал полсвета, следуя всем знаменитым дорогам; он шел сквозь джунгли собственного энтузиазма. Я восхищался им, потому что он был искренне влюблен в мир. В нем не было и тени цинизма.

– Есть одна услуга, за которую я был бы вам чрезвычайно благодарен, – произнес он. – Я был бы счастлив, если бы вы сфотографировали меня купающимся в Галилейском озере.

– С удовольствием.

– Тогда, позвольте, я поищу купальный костюм. Вот он и вот моя камера!

Он вышел на слепящее солнце, широко шагая, с обнаженной головой, но твидовый костюм был по-прежнему застегнут на все пуговицы. Он разделся за заслоном эвкалиптов, и когда он погрузился в озеро со счастливым лицом десятилетнего мальчишки, я зашел в воду и сделал снимок.

– Спасибо! – сказал он. – Этому будут так рады дома! Вы уверены, что перемотали пленку?

4

Меня всегда удивляет, когда люди выражают недоумение, почему ничего не осталось от римской Галилеи. Вероятно, они никогда не видели автомобиль через полчаса после падения с утеса возле отдаленной арабской деревушки. А я видел. Того, что от него осталось, не хватило бы на изготовление будильника! Есть нечто дикое и безудержное в этой жажде добычи, нечто примитивное в способности к разрушению, в том, к счастью, не слишком распространенном представлении, которое не раз приходится наблюдать в истории этой страны.

Во времена Иисуса Галилейское озеро было одним из наиболее активных деловых центров страны, а западный берег был окружен кольцом городов и селений. Губернатор провинции жил во дворце на горе над Тиверией. А само озеро было полно кораблей.

Часто думают, что Иисус проповедовал свое учение простым сельским жителям в отдаленном районе Палестины, куда не проникали сведения о далеком внешнем мире, и потому ничто не могло потревожить бессмертное течение Его мысли. На самом деле пастырская миссия осуществлялась в наиболее космополитичном регионе страны, а также на территории, где пересекались и расходились дальше древние торговые пути из Тира и Сидона на западе, старые караванные маршруты из Дамаска на северо-востоке, а также основная имперская дорога. Галилея располагалась в точке пересечения основных дорог древнего мира, на полпути между Дамаском и египетской границей, с одной стороны, и между Антиохией и Иерусалимом – с другой.

Кроме того, это был богатый сельскохозяйственный и промышленный регион. Горы вокруг озера, теперь столь пустынные, были покрыты пальмами, маслинами, фигами и виноградниками. Фрукты с Галилейского моря славились еще с библейских времен. На озере развивались многие ремесла, в частности постройка лодок, крашение пряжи и тканей (в Магдале), гончарное дело и засолка рыбы. Большое предприятие по засолке находилось в Тарихее, к югу от озера, где рыбу солили и паковали на вывоз.

В Иерусалиме всегда действовал крупный рынок соленой рыбы. В ветхозаветные времена рыботорговля, кажется, находилась в руках жителей Тира и египтян. «Рыбные врата» древнего Иерусалима, за которыми и находился соответствующий рынок, стояли неподалеку от северных ворот – естественного въезда для тех, кто шел из Тира. Однако представляется несомненным, что примерно за пятьдесят лет до Христа грекам удалось сломать монополию, учредив предприятие по засолке рыбы на Галилейском озере. Плиний сообщает, что в его дни местом соления рыбы была Тарихея, и присваивает это имя всему озеру, так что, следует думать, первоначально промысел принадлежал именно грекам. Должно быть, вскоре дело приняло грандиозный размах, ведь мы знаем, что целые бочки соленой рыбы доставлялись во все концы средиземноморского мира, а каждую весну громадные партии направлялись в Иерусалим к Пасхе, когда множество людей приходило к Храму. Брат-францисканец в Иерусалиме рассказал мне любопытную легенду о галилейском рыбном промысле. Тогда я не придал ей большого значения, решив, что это всего лишь одна из сотен наивных теорий, которые приходится выслушивать и тут же забывать путешественнику.

На одной из боковых улочек Иерусалима есть маленький темный сарай (теперь, я полагаю, это арабская кофейня), в котором сохранились камни и арки, бывшие некогда частью христианской церкви. Согласно францисканской традиции, эта церковь была возведена на месте дома, принадлежащего Зеведею, отцу евангелиста Иоанна. Францисканец сообщил, что это была семья богатого рыботорговца из Галилеи, которая держала «филиал» в Иерусалиме для снабжения, в том числе и семьи Каиафы, первосвященника. Следовательно, это объясняет загадочные, на первый взгляд, ссылки Евангелия от Иоанна на тот факт, что сам Иоанн (он называет себя анонимно «тот другой ученик») имел доступ в дом первосвященника после ареста Иисуса, потому что его знал привратник.

Когда осознаешь, что ученики вроде Иоанна принадлежали, без сомнения, к процветающим торговым семьям, имевшим дела в столице, этот рассказ, сохранившийся во францисканской устной традиции, не кажется слишком экстравагантным. Как иначе объяснить, что сын Зеведея, житель Галилеи, был известен привратнику дома важного человека в Иерусалиме? Конечно, они могли быть родственниками, но гораздо более убедительное объяснение гласит, что Иоанна знали как уважаемого местного торговца. Если у его отца была рыбная лавка в Иерусалиме, вполне естественно предположить, что Иоанна знали именно как человека, время от времени доставлявшего рыбу. Но если Иоанн таким образом работал в Иерусалиме, это помогает понять две наиболее любопытных черты его Евангелия: детальное топографическое знание как родной Галилеи, так и Иерусалима.

Я уже упоминал о детальном знакомстве евангелиста с обычаями рыбаков на озере. Но он и в Иерусалиме чувствует себя как дома. Он знает, что Кедрон – поток, который можно пересечь вброд только в засушливый сезон. Он единственный из всех евангелистов упоминает название «гаввафа» для описания площадки в претории, где проходит суд. Только он сообщает, что народ, приветствовавший Христа как Мессию, взял ветви пальм,что росли на Елеонской горе. В этих живых штрихах и заключены свидетельства того, что Иоанн был уроженцем Галилеи, близко знакомым с Иерусалимом.

При попытке реконструировать деловую жизнь Галилейского озера, какой ее видел Иисус, мы не должны забывать, что горы, сегодня нагие и безжизненные, тогда были покрыты деревьями. Сложная система акведуков, развалины которых можно найти тут и там (в частности, в скалах позади странноприимного дома в Табге), переносила потоки пресной воды туда, где она требовалась. Климат был, вероятно, менее жарким, чем в наши дни. Возможно, лесистые склоны притягивали более обильные дожди, что смягчало жару. Можно вообразить это прекрасное голубое озеро окруженным бастионом темных гор на востоке, а со стороны западного берега – почти непрерывным кольцом городков и поселений, лежащих на зеленых склонах, покрытых лесами, ухоженными садами, наполненными мелодиями бегущей воды. Эту картину дополняют доки и причалы Тарихеи, длинный ряд навесов, стук молотков бондарей, пакующих рыбу в бочки, шум корабельных работ – скорее всего, они шли в Капернауме, – дым и запах красильных мастерских Магдалы, многочисленных гончарных. На горе за правительственным городом Тиверией высился величественный дворец Ирода, греческие скульптуры которого сияли на солнце, а потому были видны издалека; крепкие городские стены тянулись до самого озера, ограждая улицы, виллы, театры и амфитеатр, где греки, римляне и саддукеи аплодировали странствующим труппам Антиохии или смотрели бои гладиаторов, имена которых гремели по всему Десятиградью.

Побережье озера, каким знал его Иисус, должно было входить в число самых деловых и космополитичных районов Палестины. В городах говорили на греческом, латыни и арамейском. Население было погружено в решение насущных, повседневных дел и, безусловно, составляло часть богатого, многообразного мира, балансировавшего между Востоком и Западом, мира евангелий и раннехристианской церкви.

Когда Иисус ходил по дорогам Галилеи, Он встречал на пути длинные караваны, шедшие на юг вброд через Иордан; видел, как солнце сверкало на копьях римских манипул и когорт; сталкивался с компаниями финикийских купцов, путешествующих по Галилее; замечал носилки и колесницы великих мира сего, труппы странствующих артистов, жонглеров и гладиаторов, приглашенных в веселые греческие города Десятиградья.

Тень этого мира падает на страницы Нового Завета. Бродя по дорогам Галилеи, Иисус шел по современному миру с его обменными пунктами, сборщиками податей, рынками и несчастными богачами. Если мы будем думать о Нем вне обстановки Галилейского озера, то не сможем представить себе, как Он удалялся от этого мира, проповедуя новым верующим, простым душам: мы должны понять, что Он добровольно жил среди людей многих наций, на одном из напряженных перекрестков Римской империи.

5

Утром я взял лодку и двинулся на веслах мимо маленьких пустынных бухточек на север от Табги. День был прекрасный, никогда еще вода озера не казалась мне такой голубой. Голые скалы вздымались из воды, изящными кривыми очертаниями вырисовываясь на фоне неба. Повсюду лежали груды черного базальта – на склонах и у самой кромки воды, – а поскольку эта вулканическая порода здесь широко распространена, даже ящерицы приобрели тот же цвет, имитируя окружающую среду. В глубине одной бухты я заметил белый храм, спрятавшийся за кустами и стволами эвкалиптов. Я мог рассмотреть четыре колонны, поддерживающие разбитый архитрав, мощеный двор, сквозь камни которого обильно прорастала трава, проем двери, ведущий в никуда, и обычный хаос обломков колонны и рухнувших плит. Большинство ученых сходятся на том, что это – скудные останки Капернаума.

Я привязал лодку и, миновав сад, разбитый братьями-францисканцами, которые жили неподалеку, побродил среди обрушившихся камней. Храм – это руины синагоги Капернаума. Некоторые эксперты утверждают, что синагога – то самое здание, в котором проповедовал Иисус и где Он творил чудеса; другие говорят, что это другое здание, построенное на месте прежнего гораздо позже. Но имеет ли это большое значение? Именно здесь прожил Иисус Христос два-три наиболее важных года мировой истории. Где-то среди груд черного базальта находится место, где стоял дом Петра, в котором остановился Господь; где-то на берегу бухты то место, где Он увидел «Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море; ибо они были рыболовы. И говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» ⁷⁸ . А чуть дальше по берегу расположено то место, где Иаков и Иоанн, сыновья Зеведеевы, оставили отца в лодке с наемными слугами, чтобы следовать за Учителем. Вероятно, на этом самом месте, оставленном теперь всеми, кроме маленьких черных ящериц, мелькающих между камней, Иисус изгонял нечистого духа и исцелял сухорукого. Если не из этой бухты, так из другой, похожей на нее, вышел Иисус в маленькой лодке и говорил со множеством людей, собравшихся на берегу.

Белые руины в эвкалиптовой роще, на мой взгляд, – одно из самых трогательных свидетельств пастырской миссии Иисуса, сохранившихся в Святой Земле. Братья-францисканцы, с любовью и почтением оберегающие здесь каждый камень, оставили белые руины, обращенные к озеру, нетронутыми, чтобы каждый мог присесть и ощутить, что вот на этом месте стоял Иисус, смотрел на голубые воды и темные горы «пустынной страны» напротив, а к югу видел поверхность озера со знойным маревом, создающим иллюзию моря.

Должно быть, синагога эта была одной из самых красивых в Галилее, и то, как часто она упоминается в евангельской истории, дает основание предполагать, что она считалась наиболее важной на этой стороне озера. Вероятно, кочевое происхождение евреев объясняет тот факт, что они не создали собственной архитектуры. Даже главное строение – Храм в Иерусалиме – есть модификация сперва финикийской, а потом греческой архитектуры. По этой причине многие ученые предполагают, что синагога была построена во времена Христа «добрым сотником» Капернаума. Помните, как евангелист Лука рассказывает о заболевшем слуге сотника и о том, как старейшины пришли к Иисусу, объясняя, что сотник заслуживает помощи, ведь он «любит народ наш и построил нам синагогу»? ⁷⁹

Существует общепринятое мнение, что сотник из Капернаума был римлянином. Но почему римлянам понадобилось размещать войска на территории, которой управлял Ирод Антипа? Гораздо вероятнее, что это был солдат-язычник из армии самого Антипы, части которой были расквартированы в Тиверии, маленьком городке на берегу озера. Был он римлянином или нет, его характеризуют как богатого и влиятельного человека. Боюсь, мы часто приписываем сотникам (центурионам) тот блеск, которым они не обладали. В действительности сотник – офицер средней руки, командовавший сотней солдат, практически всегда выходец из их рядов. Легион состоял из шестидесяти центурий (сотен), и хотя они составляли костяк римской армии, сотники ни в коей мере не являлись людьми богатыми; лишь примус пилус– главный центурион – был высшим офицером в полном смысле этого слова. Ювенал в одной из сатир говорит, что центурионы часто становились объектом насмешек (как в наши дни любят посмеиваться над полицейскими) из-за мясистых икр и подкованных гвоздями сандалий, из-за общей туповатости и кряжистости фигуры. Меня удивляет, что многие блестящие ученые не задаются вопросом, как человек такого ранга сумел построить дорогое здание наподобие синагоги Капернаума. Осмелюсь робко предположить, что он в действительности просто предоставил комнату для собраний своим еврейским друзьям из сочувствия и интереса к их вере; такие скромные синагоги, занимающие одну комнату, существуют и в современном Иерусалиме.

Сидя на развалинах здания и глядя на голубое озеро, невольно пытаешься представить себе, каким предстал Иисус перед современниками. Традиционный образ христианского искусства – Иисус с непокрытой головой – не может быть верным. Вероятно, самый адекватный портрет Христа нарисовал доктор Степфер в книге «Палестина во времена Христа»:

На Нем не было ни тонкого белья, ни богатых облачений тех, кто жил в царских домах, не было у Него и длинных развевающихся одежд, какие были приняты среди книжников и фарисеев. На голове, должно быть, Он носил тюрбан, национальный головной убор, используемый как богатыми, так и бедными. Художники совершают ошибку, когда представляют Христа с непокрытой головой. Как мы уже сказали, тогда все ходили в головных уборах. Возможно, Его тюрбан был белым и завязывался шнурком под подбородком, а сбоку ниспадал на плечи и тунику. Под тюрбаном волосы оставались длинными, а борода была нестриженой. Хитон состоял из цельного куска ткани; он, впрочем, кое-что стоил (Ин 19:23) и, возможно, был подарен Ему одной из женщин, которые ухаживали за Ним. Поверх хитона Он носил свободный, ниспадающий до земли плащ-талиф.Эта накидка не была белой, потому что нам сообщают, что она побелела в момент Преображения. Она не была красной, поскольку такие носили только военные. Возможно, она была синей, так как это был самый распространенный цвет, или в белую и коричневую полоску. В любом случае, известно, что по всем четырем сторонам накидка была окаймлена синей или белой бахромой – она называлась сиккиф.На ногах Он носил сандалии, об этом мы узнаем от Иоанна Крестителя; а во время путешествий, переходя с места на место, Иисус, без сомнения, наматывал по бедрам пояс и брал в руку посох…

Я сел на весла и двинулся назад, в сторону Табги. Я ступил на берег в том месте, где, судя по всему, заканчивался Капернаум. Там лежат несколько камней в форме сердца, называемые Менса Кристи– Алтарь Христов; с большой степенью вероятности можно сказать, что они входили в ограждение причала древнего города.

Морской офицер, которому я показал фотографии Менса Кристи,сказал мне, что они очень похожи на такие же фрагменты причалов в портах Малой Азии. Каждый камень имел в центре выемку-потертость, указал мой приятель, она образуется от трения абордажных крюков или якорей рыбацких судов. Полагаю, у меня есть основания утверждать, что это место, хотя и знакомое ранним пилигримам, с веками было потеряно.

Если эти камни и вправду были частью древнего причала Капернаума, это одна из интереснейших реликвий Палестины. Не тот ли это причал, на котором сидел евангелист Матфей, собирая подати? До приезда в Палестину я воображал, что Матфей располагался в здании таможни на северной оконечности озера, видимо, представлявшей своего рода границу между владениями Ирода Антипы и Филиппа, тетрарха Галонитиса. Но, читая евангелия на месте, невозможно удержаться от мысли, что Матфей находился не на дороге, а непосредственно на берегу озера. «И вышел Иисус опять к морю; и весь народ пошел к Нему, и Он учил их. Проходя, увидел Он Левия Алфеева, сидящего у сбора пошлин, и говорит ему: следуй за Мною. И он, встав, последовал за Ним» ⁸⁰ . Из слов евангелиста Марка совершенно ясно, что пункт сбора податей находился у озера. Если так, он предназначался для сбора пошлин на привозимые по воде товары и начисления процента с улова рыбы, пойманной местными рыбаками. Единственное место для подобной заставы могло быть на причале.

Очевидно, Матфей был всего лишь одним из многих столь ненавидимых мытарей – сборщиков податей, служивших в окрестностях Галилейского озера. Это место, должно быть, просто кишело ими: приграничный район, куда стекались товары караванными маршрутами из соседней тетрархии Филиппа, с противоположного берега озера, считавшегося греческой территорией, и все они облагались таможенными сборами. Доход Ирода с его тетрархии составлял 200 талантов (около 42 240 фунтов стерлингов), и мы можем не сомневаться, что мытари выжимали все до последней монеты.

Матфей, о котором часто говорят как о римском служащем, в действительности им не был. Он был местным таможенником на службе Ирода Антипы. Талмуд упоминает два рода мытарей: общих сборщиков податей (габбай)и служащих таможни ( мокес, или мокса);и тех и других от всей души ненавидели и презирали все евреи во времена Христа, как в XIX веке в Ирландии ненавидели представителей землевладельцев. В Иудее сборщик податей считался ставленником притесняющей народ чужой администрации, в Галилее он был агентом не менее алчного правителя.

Легко вообразить, что Матфей, если пост его находился на причале Капернаума, имел множество случаев видеть, как приезжает и уезжает Иисус. Вот мнение доктора Эдершейма, который нарисовал прекрасную картинку в книге «Жизнь и времена Иисуса Мессии»:

«Насколько мы можем судить, еще задолго до знаменательного дня, который навсегда определил его жизнь, Матфей в сердце своем уже стал учеником Иисуса. Только он не осмеливался, не мог, не надеялся на личное признание – и еще меньше на возможность стать учеником. Но когда этот день настал, и Иисус остановил на нем взгляд, полный любви, взгляд, проникавший в самую глубину его души, и сделал его истинным ловцом человеков, не понадобилось и мгновения на раздумья или сомнения. Стоило Ему произнести „Следуй за Мной“, прошлое было поглощено небесным блаженством настоящего. Он не сказал ни слова, ибо его душа пребывала в безмолвном изумлении от неожиданной любви и милости; и он встал, оставил таможню и последовал за Ним».

Самая священная и поразительная ассоциация, которую вызывают эти странные сердцевидные камни, – серый рассвет на озере, когда Иисус явился семи ученикам после Воскресения. Они не узнали Его, увидели лишь одинокую фигуру, стоящую на берегу, и услышали голос, обращенный к ним. Если эти камни – те самые, о которых говорит предание, значит, именно на них воскресший Христос развел огонь и положил на него рыбу и хлеб. И когда серые предрассветные сумерки перешли в сияние утра, произошло одно из самых трогательных событий евангельской истории: апостол Петр был прощен за отступничество и услышал то же самое приглашение, что и в первый день ученичества: «Следуй за Мной».