Текст книги "Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Обход закончился. Военный корабль «Импенитрейбл» получил прощальный поцелуй на ночь и мог спокойно отойти ко сну.

Некоторое время еще можно было разобрать клацанье тяжелых башмаков по металлическим пластинам, поскрипывание гамаков и приглушенный хор голосов.

Затем все стихло – корабль погрузился в сон…

Старшина открыл фонарь и задул свечку. Этот ритуал повторяется изо дня в день на протяжении столетий.

Ибо и сегодня военно-морской флот Великобритании завершает свой трудовой день точно так же, как это делали его предшественники на деревянных посудинах.

3

Вернувшись после вечернего обхода в офицерскую кают-компанию, я обнаружил, что жизнь здесь течет своим чередом. Одни офицеры затеяли игру в карты, другие просто беседовали. Были и такие, кто продолжал лениво перелистывать «Таймс» и любоваться свадебными фотографиями в «Тэтлере». Неожиданно коммандер предложил мне:

– Не желаете заглянуть в кают-компанию для младших офицеров?

Место, которое он назвал, служит прибежищем для юных гардемаринов, и мне действительно было интересно взглянуть на будущих адмиралов.

Эти ребята пользуются неизменным успехом у гражданского населения. Они всегда являются желанными гостями на танцевальных вечерах и эстрадных представлениях в мюзик-холле. Самые соблазнительные красавицы млеют при виде парадных мундиров гардемаринов, но мало кто из них догадывается, что курсантам отведена одна из самых неблагодарных ролей на флоте. Ведь гардемарин – это своего рода мальчик на побегушках. В силу происхождения и карьерных обстоятельств курсант неразрывно связан со своим старшим офицером, исполняя при нем функции посыльного и одновременно личной прислуги. На его долю выпадает масса мелкой, неблагодарной работы – подать, принести, напомнить, переслать сообщение. С точки зрения социологии, гардемарины служат пережитком – весьма милым и привлекательным – непопулярного ныне института аристократии.

Юные курсанты должны благодарить судьбу за то, что «нижняя палуба» не слишком искушена в социологии.

Ибо рядовые матросы и старшины, как правило, любят своих гардемаринов и многое им прощают. Любовь эта в значительной мере скрашивает подросткам пребывание в суровом мире взрослых. Хотя бывалые матросы зорко подмечают все промахи курсантов (и, как следствие, осознают их недостаточную компетенцию и личные недостатки), они с уважением относятся к этим ребятам, видя в них представителей правящего класса. Более того, они всегда стараются выгородить проштрафившихся курсантов и нередко берут их вину на себя. Вот уж наверняка факт, отрадный в глазах нынешних отечественных демократов. Еще бы: простой народ защищает адмиральских отпрысков от ярости человека, который никогда не поднимется выше рядового коммандера.

Военно-морской флот единственный из всех наших национальных институтов открыл секрет превращения маленьких мальчиков, человеческих детенышей, в полноценных мужчин (причем данная трансформация происходит на самом неудобном и малоприятном участке жизненного пути). Посудите сами, ведь двенадцатилетний подросток как бы проваливается в межвозрастной зазор – он уже не ребенок в традиционном смысле слова, но еще и не мужчина. Его гражданские сверстники в этот период вынуждены самостоятельно проходить через все этапы взросления: их голоса предательским образом ломаются, щеки покрываются юношескими прыщами, а сердца впервые познают муки неразделенной любви. Не имея благотворного примера перед глазами, эти мальчики страдают от многочисленных комплексов и в одиночку бьются над неизбежными проблемами переходного возраста. Насколько же счастливее в этом отношении юные гардемарины! Флот не только обеспечивает им благотворное мужское окружение, но и очень мудро одаривает своих воспитанников – которые, конечно же, еще не дотягивают до звания настоящих мужчин – атрибутами мужественности и отраженным светом будущей власти. Трудно переоценить значение подобного аванса в процессе формирования личности. Подобно тому, как отцы-иезуиты навечно метят свою добычу, так и флотское воспитание накладывает неизгладимый отпечаток на личность бывших курсантов. Приняв сан, вы становитесь священником навечно. Я берусь утверждать, что и школа гардемаринов точно так же определяет судьбу и характер человека. Единожды став гардемарином, вы остаетесь им до конца своей жизни. Наверное, именно за это женщины и любят морских офицеров. Мне неоднократно приходилось слышать, будто в их характере присутствует некая юношеская чистота и непосредственность. То же самое можно сказать и о типичных недостатках морских офицеров: известная предвзятость и ограниченность мышления, в которых часто обвиняют представителей военно-морского флота, также проистекают из школьного воспитания. Подозреваю, что по части ювенильности военные моряки дадут сто очков вперед Питеру Пэну. Достаточно понаблюдать за группой морских офицеров, неожиданно очутившихся в непривычных для них условиях, и вы поймете, что Питер Пэн по сравнению с ними старый искушенный дядюшка. Вот что я вам скажу, дорогие мои читатели: возьмите любого из адмиралов, поскребите его чуток (если вам, конечно, хватит смелости), и под защитной оболочкой авторитарности и внешнего лоска сразу же обнаружится бывший обитатель курсантской кают-компании. Ибо память о том далеком времени навечно впечатана в сознание нашей морской элиты.

Кают-компания для младших офицеров часто озаряется вспышками юношеского веселья, в которое вовлекаются все присутствующие независимо от ранга. Впрочем, проделки гардемаринов проникнуты таким заразительным и беззлобным юмором, что любой, самый почетный гость с радостью соглашается тряхнуть стариной и вспомнить давно забытые студенческие развлечения.

Курсантская кают-компания на «Импенитрейбле» представляла собой небольшое помещение – величиной с типовую гостиную в пригородном доме. Однако размерами сходство и ограничивалось, во всем остальном каюта производила по меньшей мере странное впечатление.

Главным ее украшением являлись многочисленные таблички, развешанные по стенам. И все они – медные, эмалированные и просто картонные – были весьма специфического содержания. «Помыться, освежиться – 3 пенса», «Комната для дам», «Мужской туалет» – вот лишь некоторые перлы, которые сразу бросились мне в глаза.

Создавалось впечатление, что для украшения своего жилья будущие адмиралы взяли на абордаж (и разграбили) все общественные уборные Великобритании.

В настоящий момент в комнате находились три курсанта. Один из них что-то писал за столом, другой растянулся в полный рост на стареньком потрепанном диванчике, а третий восседал у древнего пианино. Подобно всем музыкальным инструментам, имеющим несчастье стоять в кают-компаниях, данное пианино отличалось сугубо алкоголической внешностью. Было заметно, что его не раз и не два заливали пивом и другими горячительными напитками – очевидно, для улучшения звучания.

Судя по всему, обитатели этой каюты только что завершили свои «страдания». Для несведущих поясню: «страдания» есть не что иное, как морской аналог старинной армейской игры в «жалобы». Флотские «страдальцы» усовершенствовали это развлечение, придали ему более организованный и всеобъемлющий характер, однако правила игры остались практически без изменений. Все начинается с того, что кто-нибудь из гардемаринов усаживается в кресло с мрачной миной на лице и говорит:

– Ну что, парни, давайте пострадаем! Кого что беспокоит?

– Меня беспокоит то, что… – начинает первый «страдалец» и в деталях описывает суть проблемы.

Затем слово переходит к следующему участнику. Он, в свою очередь, подробно излагает, что его тревожит. Ну и так далее, пока вся кают-компания не озвучит свои претензии. На мой взгляд, весьма плодотворное занятие.

Ведь ничто так не облегчает душу, как возможность выговориться.

В разговоре с одним из курсантов я услышал следующее неофициальное определение гардемаринов: «Гардемарин на корабле – это инструмент передачи ругательств от одного старшего офицера к другому».

– Боюсь, я не вполне понял…

– Попробую объяснить, сэр. Вот, к примеру, представьте, что меня вызывает старшина и велит: «Пойдите к лейтенанту Брауну и спросите, какого дьяволаон возится с этой лодкой!» Я отправляюсь по указанному адресу и говорю: «Простите, сэр, но старшина интересуется, как скоро вы закончите ремонт лодки». «Ах, он интересуется! – кричит взбешенный лейтенант Браун. – Так передайте старшине, чтобы он отправлялся ко всем чертям!»Я возвращаюсь обратно и докладываю: «Сэр, мистер Браун говорит, что все в порядке. Через пару минут лодка будет исправна». Именно так все и происходит… Теперь вам понятно, что я имел в виду?

В глазах гардемаринов наибольшим диктатором на корабле (после капитана, естественно) является младший лейтенант, ответственный за дисциплину в кают-компании для младших офицеров. Он имеет полную власть над курсантами, его слово для них закон. У этого человека в каюте хранится палка, при помощи которой он – и только он! – осуществляет экзекуцию над будущими адмиралами.

Я встретился и побеседовал с этим юным полубогом.

– Естественно, я стараюсь не злоупотреблять своим правом, – сказал он, – но время от времени приходится прибегать к наказанию. Вы ж понимаете, в таком возрасте все мальчишки склонны валять дурака. А это позволяет удержать их от непоправимых ошибок. Уж вы мне поверьте, сэр, «шесть горяченьких» – это неопровержимый аргумент!

– Но вы наказываете их не в кают-компании? – спросил я.

– Боже милосердный, ну конечно же, нет! Это делается в ванной комнате, где есть простор для замаха.

– Но ваши подопечные выглядят в высшей степени благовоспитанными и понятливыми юношами.

– В большинстве случаев так оно и есть. Они совсем неплохие ребята – умные, сообразительные. Правда, иногда случаются исключения. Помню, однажды к нам пришел новый паренек, который никак не мог взять в толк элементарных вещей. Судите сами, как-то раз я отправил его к офицеру – сообщить, что в шесть тридцать мы запустим основной деррик-кран. «Отлично! – говорит офицер. – Сообщите мне, когда дело будет на мази».

И что же? В шесть тридцать этот недотепа снова появляется у офицера и докладывает: «Сэр, они, как и обещали, запустили деррик-кран… Вот только никакой мази я там не видел».

На ночь гардемарины развешивают свои гамаки в средней части корабля или же спят прямо на палубе, завернувшись в одеяла. Требуется величайшее искусство, чтобы пройтись ночью по палубе и не наступить ни на кого из спящих курсантов.

Рано поутру один из ребят – тот, что назначен дежурным – будит своих товарищей. Причем делает это не чинясь, простым и безотказным способом – пинком под ребра. Проснувшиеся курсанты напоминают стаю скворцов: они полны энергии, веселы и беззаботны (о, эта счастливая прерогатива юности – веселиться в четверть седьмого утра!). Оживленно болтая и перекликаясь, они спешат на встречу с инструктором по физической подготовке, или с наставником-канониром, или еще с кем-нибудь из учителей.

По вечерам, когда курсанты переодеваются к ужину, из их кают-компании доносятся шуточки и смех. В разговорах то и дело всплывают имена популярных актрис.

И это неудивительно, ибо сообщество юных гардемаринов исключительно подвержено эпидемии обожания.

Объектом фанатичного поклонения чаще всего становится театральные дивы и молодые красавицы из мира кино.

Время от времени кто-нибудь из обожателей набирается смелости написать своему кумиру и попросить фотографию с автографом. Что удивительно, им никогда не отказывают!

Корабельные гардемарины получают жалование в размере 7 фунтов 10 шиллингов в неделю. Из них 4 фунта 10 шиллингов уходят на питание, остальными деньгами курсанты распоряжаются по своему усмотрению. Правда, здесь существуют ограничения. Так, скажем, несовершеннолетние курсанты могут тратить на алкогольные напитки не больше 10 шиллингов в месяц. Для тех, кому уже исполнилось восемнадцать, эта сумма повышается до 15 шиллингов. Но при любых обстоятельствах корабельное начальство внимательно следит за «алкогольными» расходами гардемаринов. В случае превышения установленного лимита провинившемуся приходится держать ответ перед самим капитаном. И если он не сумеет дать удовлетворительного объяснения своему расточительству, то наказания не миновать: скорее всего, несчастный курсант на несколько недель вообще лишается спиртного.

В прошлом кают-компания для младших офицеров нередко становилась сценой для весьма жестоких и бесчеловечных игр. Слава богу, теперь времена изменились, но вот в «Ужасы войны» играют и поныне.

Выглядит это примерно следующим образом: в какой-то миг младший лейтенант – тот самый, который отвечает за порядок в кают-компании – громко выкрикивает: «Ужасы войны!» Слова эти служат командой к построению, после чего курсанты исполняют самые невероятные приказы лейтенанта.

Мне рассказывали, что незадолго до войны группа офицеров с немецкого линкора получила приглашение отобедать на борту английского корабля. Обед прошел вполне успешно. За столом царила традиционно приподнятая атмосфера. Вот только немецкие гости держались несколько скованно, не желая (или не имея возможности) присоединиться к общему веселью. Они явно неодобрительно наблюдали за тем, как старшие офицеры вальсировали с курсантами. Похоже, что зрелище это оскорбляло их чувство приличия. В особенности же они были скандализированы поведением капитана, который после обеда принял участие в матче по регби и предстал перед ними взмыленный, измочаленный, да еще и облаченный в китель рядового гардемарина. Надо было видеть лица немцев, когда довольный капитан во всеуслышание объявил, что они отменно поиграли и что «с тех пор как Британия правит морями, на флоте не бывало такой отличной заварушки».

– Я правильно понимаю, что вы командуете данным судном? – уточнил германский офицер.

– Совершенно верно! – радостно подтвердил английский капитан, одергивая на себе курсантский китель. – И готов поспорить на пятерку, что выиграю у вас гонку вокруг шканцев!

Гость, однако, вызова не принял. Глядя вокруг недоумевающими глазами, он спросил:

– И все эти люди вам повинуются – после такого?

– И еще как, сэр!

– Я этого совершенно не понимаю, – признался немецкий офицер и в полном недоумении отбыл на свой корабль.

4

Пожелав всем спокойной ночи, я вышел на палубу.

Над головой ярко светили звезды, в темноте угадывались контуры соседних кораблей. И вновь меня пробрала легкая дрожь. Что ни говорите, а в этой картине – могучие темные громады, освещаемые периодическими вспышками сигнальных огней – было нечто устрашающее. По левому борту раздался звук работающего мотора. Все верно: обед завершился, и наши гости разъезжались по своим судам. Тарахтение удалялось, пока окончательно не растворилось в слегка фосфоресцировавшей темноте.

Затем над морем воцарилась полная тишина. Флот уснул.

Я не без труда сориентировался на темной палубе и направился, как мне показалось, в сторону своей родной Честити-аллей. Однако по пути снова умудрился заплутать среди зачехленных орудий. Я сворачивал в разные стороны, спускался и поднимался по каким-то лестницам и в результате снова очутился на шканцах. В конце концов я наткнулся на морских пехотинцев, стоявших на страже у дверей капитанской каюты. Они-то и указали мне верную дорогу. Приободрившись, я вновь нырнул в стальные недра корабля. Довольно скоро я столкнулся с новой проблемой: выяснилось, что весь коридор на подступах к Честити-аллей загроможден гамаками гардемаринов.

Они свешивались с потолка, как огромные коконы, и каждый такой кокон был снабжен человеческим лицом.

Я чиркнул спичкой и осторожно, на цыпочках стал пробираться меж гамаков. Слабый огонек освещал лица спящих курсантов. Я смотрел на тщедушные фигурки, облаченные в ночные пижамы, и поражался: неужели это те самые щеголеватые красавцы, которых я наблюдал в кают-компании для младших офицеров? Сейчас они выглядели совсем маленькими и беззащитными. И мне подумалось: как все же сильно окружающая обстановка влияет на облик человека! Взять, к примеру, этих мальчиков. Стоило лишь ненадолго вырвать их из специфической атмосферы военного корабля – нарочито мужественной, пропитанной табачным дымом и алкогольными парами, – как они снова стали тем, чем и являлись по сути. А именно, обычными подростками, которых судьба занесла на палубу военного корабля. Мне пришлось зажечь еще одну спичку, чтобы отыскать номер своей каюты. И перед тем как спичка догорела, я успел различить лицо того самого ребенка, который встречал меня на вокзале. Я припомнил, как он стоял на платформе – самоуверенный, подтянутый, с морским кортиком на боку, как ловко управлялся с моторной лодкой, которая несла нас к стальной громаде «Импенитрейбла».

Увы, никто бы не признал будущего адмирала в этой фигурке, скорчившейся в гамаке. Магия сна низвела блестящего курсанта чуть ли не до уровня детской комнаты.

Прискорбно сознаваться, но сейчас никто – ни его мать, ни сестры, ни даже, возможно, тетушки – не стал бы обращаться с этим мальчиком как с представителем грозного военно-морского флота (по крайней мере так, как это принято на публике).

Существует несколько явлений, которые можно увидеть лишь однажды в жизни. То есть потом вы можете неоднократно с ними сталкиваться, но никогда уже это не будет как в первый раз. На мой взгляд, пробуждение на борту военного корабля относится именно к подобным переживаниям. Запомните свои ощущения, когда, проснувшись на рассвете, вы впервые поднимаетесь на палубу линкора. Ведь, скорее всего, вам больше никогда не удастся испытать те же самые чувства.

Представьте себе раннее утро. Первые солнечные лучи еще не успели разогнать ночную прохладу. Море и небо одинакового серо-стального цвета. В этот краткий миг между ночью и днем – когда луна уже спряталась, а солнце еще по-настоящему не встало – все вокруг залито странным, призрачным светом. Массивные палубные надстройки громоздятся над вами, подобно башням средневекового замка. Рейдовые огни еще не успели погасить, и они тускло светятся на гюйс-штоках и кормовых флагштоках. Впереди и сзади маячат другие корабли боевой эскадры – сейчас они кажутся черными тенями на серой морской глади. На фоне рассветного неба явственно выделяются капитанские мостики, марсовые площадки и зачехленные орудия.

Если вы немного постоите на палубе, то увидите, как просыпается большое и грозное семейство под названием «военно-морской флот». Контуры каждого из серых призрачных кораблей становятся четче, на палубах появляются крошечные человеческие фигурки – это моряки готовятся приступить к новому трудовому дню. Им предстоит чистить, ремонтировать и обслуживать корабельное оборудование – и так практически безостановочно на протяжении двадцати четырех часов (ведь у моряков, как и у хороших домохозяек, работа никогда не кончается). Ко мне приближается вахтенный офицер. Ежась от утренней прохлады, он указывает на движущиеся серые тела в глубине бухты.

– Смотрите, эсминцы! Видите, вон там…

Какое все-таки странное это явление – флот! Вроде бы он представляет собой единое формирование. Но в отличие от сухопутной армии его никогда не увидишь целиком. Площадь базирования простирается на многие мили и скрывается за линией горизонта. Корабли, входящие в состав флота, не имеют привычки подолгу находиться на одном месте. Они то и дело получают какие-то таинственные приказы и исчезают из поля зрения. Эсминцы – так те вообще напомнили мне ночных хищников. Большие серые коты, которые всю ночь охотились невесть где и лишь под утро возвращаются на свое лежбище.

И тем не менее – при всей мобильности и неуловимости флота – вы постоянно ощущаете его присутствие.

Если приглядеться, то можно увидеть на горизонте серые мачты далеких кораблей, другие стальные гиганты маячат неподалеку. Время от времени мимо проплывает целая эскадра – линкоры спешат по своим неведомым делам и не обращают на нас никакого внимания. Мы с ними представляем части единого целого, но совершенно автономные. Именно так мне кажется, пока я не захожу в радиорубку. Вот тут-то и выясняется, что между отдельными кораблями постоянно поддерживается связь. Эфир буквально гудит от радиосообщений. Приказы мгновенно передаются на самые удаленные суда, и в случае надобности флот очень быстро сводится воедино.

Тем временем команда линкора уже приступила к своим повседневным делам. На палубе полно матросов, по случаю холодной погоды одетых в толстые свитера. Здесь же расхаживает и коммандер с подзорной трубой под мышкой, на ногах у него резиновые сапоги, шея обмотана теплым шарфом. Внезапно в толпе возникает легкий переполох – матросы вытягиваются по стойке «смирно».

Все ясно: на палубе неожиданно появился Бог собственной персоной! Капитан – тоже в свитере и фланелевых брюках, с непокрытой головой – выглядит почти как обычный человек. С улыбкой проходит он мимо, и вас вдруг посещает фантастическая мысль: а ведь этот человек чей-то муж и отец! На берегу у него наверняка есть своя частная жизнь, и не исключено, что какая-то женщина осмеливается спорить с нашим «Шкипером».

Мысль эта пугает своей неожиданностью. В подобное невозможно поверить! И вообще, капитан военного корабля, облаченный в штатскую одежду – зрелище, столь же неуместное и кощунственное, как и король в пижаме.

Что касается нашего капитана, то он легким шагом пересекает всю палубу, направляясь к левому борту. Там его уже поджидает легкая гребная шлюпка – у «Шкипера» настало время утренней зарядки.

И подобную картину можно по утрам наблюдать на всех кораблях. Удивляться не приходится, ибо жизнь военно-морского флота строго регламентирована. Вполне возможно, что в этот самый миг на палубу флагманского корабля выходит старый адмирал с подзорной трубой в руках. Он обводит отеческим взглядом флотилию и одобрительно кивает: все идет в соответствии с установленным образцом, никаких нарушений отлаженного ритуала утренней жизни не отмечено.

Если в сухопутной армии служба отделена от домашнего быта, то на флоте по известным причинам такой возможности не существует. Здесь вся жизнь протекает в ограниченном пространстве корабля, и подчас самые серьезные вопросы решаются на фоне кухонных запахов, распространяющихся из корабельного камбуза. Образно выражаясь, служба в армии организована по мужскому типу: ежедневно мужчина удаляется в свое рабочее пространство, оставляя семейные проблемы в стенах дома.

Морская же служба в этом отношении напоминает непрерывный труд домохозяйки, которая вынуждена с утра до вечера крутиться по хозяйству. Рабочий день у нее ненормированный, и дела, как известно, никогда не кончаются. То же самое происходит и на флоте: служба службой, а порядок на корабле нужно поддерживать. Поэтому нередко можно наблюдать такую картину: в то время как на шканцах решаются боевые задачи, группа матросов неподалеку драит палубу или полирует медные заслонки.

Что поделать, жизнь ведь не останавливается ни на минуту! Даже богоподобный статус капитана корабля не избавляет его от близкого знакомства с жесткой щеткой.

Следует отметить, что такой режим жизни имеет и свои плюсы. Все эти мелкие, но неотложные дела привносят в морскую службу немалую толику юмора и человечности, которые начисто отсутствуют в армии. Я знаю, что многие моряки любят свой корабль. А покажите мне хоть одного солдата, который бы испытывал подобные чувства к родной казарме.

Утро вступает в свои права. Раздается звук сигнального горна, морские пехотинцы прилаживают штыки к винтовкам и, взяв их на плечо, под звуки судового оркестра маршируют на шканцы. Им предстоит присутствовать на ежедневной церемонии поднятия стяга. В восемь утра по летнему времени (и на час позднее в зимние месяцы) сигнальщик медленно поднимает на флагштоке белое полотнище с крестом святого Георгия – официальный флаг ВМС Великобритании. Пехотинцы салютуют поднятыми винтовками, оркестр выводит мелодию «Боже, храни короля». При звуках гимна матросы (которые до того что-то красили, полировали и драили) прерывают все занятия и застывают навытяжку. Ветер доносит издалека обрывки той же самой мелодии – как напоминание того, что аналогичная церемония в этот час происходит на всех кораблях эскадры. Доиграв национальный гимн до конца, оркестр переходит к исполнению корабельного марша. Здесь уже возможны вариации – от «Фермерского парнишки» до «Он был отличным малым» (кстати, последний позаимствовал мотив у небезызвестного «Мальбрука», который, как известно, «в поход собрался»). На том церемония и завершается. Дело сделано – корабельный стяг гордо реет на фоне серого неба, и морские пехотинцы строевым шагом покидают шканцы. Военно-морской корабль, воздав надлежащие почести военно-морскому знамени, возвращается к прозе жизни: на сегодня у него запланирована покраска – серым снаружи и белым изнутри. Команда приступает к работе, а со стороны камбуза уже плывут соблазнительные запахи готовящейся еды!

Завтрак в офицерской кают-компании обычно проходит в торжественной тишине. Если же кому-нибудь и придет в голову нарушить эту традицию, то его неуместное веселье быстро угасает в атмосфере всеобщего осуждения.

– Привет, парни! – восклицает чудак, подобно летнему бризу, врываясь в столовую.

Душевный подъем на время ослепляет беднягу и лишает его чувства меры. Он пытается расшевелить компанию, радостно потирает руки и даже пытается в шутку отвесить подзатыльник молодому торпедному офицеру.

Увы, все его попытки разбиваются о гробовое молчание сослуживцев. Люди безмолвно отстраняются от него – кто отворачивается, кто прячется за старым номером «Скетча», установленным на подставку для книг (вот уж воистину человеконенавистническое изобретение!). Постепенно до весельчака доходит вся неуместность его порыва, и он пристыжено умолкает. Трапеза, как и полагается, проходит в полной тишине.

После завтрака вся компания переходит в переднюю часть помещения. И здесь, за чашкой чая или кофе, языки развязываются. В одном углу оживленно обсуждают предстоящую проверку орудийных башен, в другом офицер что-то выпытывает у корабельного казначея. Внезапно дверь с шумом распахивается, и в кают-компанию входит судовой врач. Судя по озабоченному выражению лица, он принес не слишком хорошие новости. Так и есть: на соседнем линкоре разразилась эпидемия кори.

Вы рассеянно перебираете стопку газет, пытаясь отыскать еще непрочитанный номер. В конце концов останавливаете свой выбор на прошлогоднем «Тэтлере» и в сотый раз пялитесь на подборку свадебных фотографий.

Лицо невесты кажется вам уже таким знакомым, будто это вы сами год назад женились на ней (а впоследствии благополучно развелись).

5

Военный корабль представляет собой плавучий остров, сделанный из стали и железа и битком набитый сложными механизмами. Он заселен расой феноменально гибких, прямо-таки гуттаперчевых, людей, которые изъясняются на непонятном наречии. Я достаточно долго наблюдал за аборигенами и могу засвидетельствовать, что жизнь их проходит в неустанных трудах. Если они не красят свой стальной остров, то старательно скребут его пемзой – до тех пор, пока он не станет блестеть, как полы в бальном зале Альберт-холла. Немало времени отнимают орудия, которыми утыкана вся поверхность острова, а также мощные турбины, перемещающие остров по морским просторам. И я уж не говорю о том огромном количестве еды, которую приходится готовить ежедневно. Жители острова поражают своей ловкостью и сноровкой: целыми днями они носятся вверх и вниз по перпендикулярным железным лестницам и при этом умудряются ничего себе не сломать. Спят они в гамаках, которые в свернутом состоянии напоминают огромные сосиски – вроде тех, что продаются на улицах Сохо.

Остров этот не лишен комфорта и приятности. Здесь в любое время дня и ночи можно принять горячую ванну и подкрепиться свежим печеньем из крутого теста – если, конечно, знать, как до них добраться (лично я так и не сумел запомнить, в какой люк надо нырнуть и сколько поворотов отсчитать по левому коридору). Стальной остров отлично электрифицирован – электричества здесь побольше, чем в отеле «Савой». Провода, подобно нервным окончаниям, пронизывают все тело острова и снабжают его живительной энергией. Система электропитания устроена таким образом, что даже в случае частичного повреждения (ну, если вражеская мина или снаряд выведут из строя какой-то участок острова) уцелевшая часть сможет продолжать воевать. Оставшейся энергии вполне хватит на то, чтобы произвести ответный залп по неприятелю. Более того, для этого даже не потребуется пожертвовать электрическим освещением острова – так что любой боец сможет спокойно настрочить письмо своей матушке с подробным описанием последних событий.

Если бы меня попросили определить самую важную часть острова, то я, пожалуй, затруднился бы с ответом.

Тут все зависит от критериев. Если поставить во главу угла возможность передвигаться, тогда пальму первенства следует отдать турбинам мощностью в сорок пять тысяч лошадиных сил, которые располагаются в машинном отделении. Они упрятаны в некрашеные дубовые кожухи и со всех сторон окружены медными трубками и проводами. Бойлеры настолько капризные создания, что соглашаются работать только на дистиллированной воде.

Машинное отделение находится в ведении лейтенанта-коммандера, и нередко можно видеть, как он, подобно профессиональному химику, колдует над пробиркой с водой. Он осторожно погружает в нее маленький шарик нитрата серебра (так называемый ляпис) и внимательно наблюдает за реакцией. Если в пробирке образуется туманное облачко, лейтенанту это не нравится. Он недовольно хмурится и, следя за показаниями приборов, подкручивает маленькие медные колесики. Судя по всему, это улучшает ситуацию. Помутнение в пробирке исчезает – вода приходит в норму. Видите, сколь привередливы корабельные бойлеры. Вода, которая годится для нас с вами, им не подходит.

Однако продолжим наше исследование. Если на первое место поставить боеспособность военного корабля, тогда важнейшим объектом становятся 16-дюймовые орудия. Эти смертоносные чудовища прячутся в серых башнях, выставив наружу лишь гигантские грозные морды. Мощь их такова, что во время залпа все судно сотрясается. Опытные моряки заблаговременно убирают со своих тумбочек фотографии жен и детей и прячут их в шкафах между стопками белья. Каждый такой выстрел служит своеобразным шоком для нервной системы острова. А чтобы его хоть как-то сгладить, палубу линкора укрепляют мощными стальными балками. Если вам когда-либо доведется присутствовать при одновременном залпе всех девяти орудий, то первой вашей мыслью (при условии, конечно, что вы сохраните способность связно мыслить) будет: «Конец! Наша Земля взорвалась!» Однако уже в следующую секунду вы с облегчением поймете, что вселенский апокалипсис пока отменяется – у вас всего-навсего лопнули барабанные перепонки. «Но кто же, черт возьми, так шандарахнул меня по затылку?» – размышляете вы. (Спешу вас обрадовать: в нижней части головы, справа, есть заветное местечко, которое еще долго будет болеть после залпа 16-дюймовых пушек.)