Текст книги "Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Слушая его, я испытывал странную грусть. Теперь мне была известна тайна мистера Снапа, старого неудачника, докатившегося до брака с греческой прачкой. Я подумал: вот до чего доводит фанатичная преданность идеалам Софокла.

– Он, между прочим, стал гораздо приличнее выглядеть с тех пор, как начал с вами общаться, – отметил мой приятель. – Впрочем, это ненадолго. Как только вы уедете, все снова вернется на круги своя. Бедный старый пройдоха!

И действительно, день моего отъезда был не за горами. Снап настоял на том, чтобы меня проводить. Он появился на вокзале в своем обычном виде – неряшливо одетый, но в хороших ботинках и при перчатках. Вокруг себя он распространял уже привычный запах чеснока (теперь он у меня ассоциировался со скверной едой, которую готовила Снапу жена-гречанка). Мне было его нестерпимо жаль. Он выглядел таким маленьким и растерянным посреди огромного Каирского вокзала.

– Клянусь Юпитером, мне ужасно жаль, что вы уезжаете, – говорил он, рассеянно похлопывая себя по ноге лайковой перчаткой (полагаю, нелепый этот жест был в моде среди блестящих денди прошлого века).

До отправления поезда оставалось несколько минут, когда по лицу Снапа пробежала какая-то тень. Он опустил руку в карман и вытащил ее с выражением крайней озабоченности.

– Клянусь Юпитером! – воскликнул он. – Я, похоже, забыл дома кошелек. А мне ведь нужно взять такси… Простите, мой друг, я хотел спросить, не могли бы вы… Если вас, конечно, не затруднит… Не могли бы вы занять мне десять пиастров?

Десять пиастров! Бедный маленький Снап… Я сослался на то, что у меня нет при себе мелочи, и дал ему бумажку в сто пиастров. Он метнулся к ближайшему книжному прилавку и уже через минуту вернулся, сжимая в руке девяносто пиастров. Невзирая на мои возражения, Снап вручил мне деньги. Десятки вполне хватит, уверил он меня. Такси больше не стоит… Поезд тронулся с места, и последнее, что я видел, это большая белая панама, которой размахивал Снап.

Несколько месяцев спустя, когда я уже успел забыть и свою поездку в Египет, и мистера Снапа, я получил от него письмо. Это было почти официальное послание со множеством марок и штемпелей. Мистер Снап высокопарно благодарил меня за оказанную услугу, жаловался на временные денежные затруднения и спрашивал, не соглашусь ли я в качестве оплаты долга принять книгу.

Я распаковал бандероль и действительно увидел книгу большого формата, на обложке которой значилось: «Королева Хатшепсут, ее жизнь и характеристика эпохи».

Судя по всему, это был авторский экземпляр мистера Снапа – единственная ниточка, связующая его с миром, от которого он отрекся. И пока я перелистывал страницы увесистого научного труда, мне пришло в голову, что подарок этот не что иное, как великодушный и трогательный прощальный жест.

Вверх по Нилу

В Луксоре всегда полным-полно туристов со всего света. Они съезжаются сюда целыми ордами, сразу же бросаются в Карнак, быстренько осматривают Луксорский храм и пробегают по Долине Царей, после чего грузятся на фелуки и с чувством исполненного долга отбывают в направлении Асуана, оставляя после себя ощущение шумной суматохи и бесполезности бытия.

Кто они, эти люди? И зачем сюда приезжают? Один из местных жителей сказал так: «Их нам посылает сам Аллах, чтобы мы могли зарабатывать себе на жизнь». Вот такой восточный фатализм… Наверное, я тоже проникся этим чувством, ибо подобное объяснение кажется мне единственно разумным и логичным.

Раннее утро в Луксоре. Нил протянулся длинной лентой жемчужного цвета. Он кажется таким неподвижным и прочным, что создается иллюзия, будто можно пройти по нему до противоположного берега, на котором вздымаются розовые холмы Долины Царей. По реке медленно плывут фелуки, издали смахивающие на жирных белых мотыльков. В каждой из них сидят мужчины в бейсбольных кепках и женщины в шелковых чулках и бриджах.

На том берегу виднеется кучка осликов, возле которых бегают и суетятся мальчишки-погонщики. Вот они взгромоздились на своих длинноухих «скакунов», и маленький караван тронулся с места. Он двигается по мокрой прибрежной полосе, превращенной в арбузные бахчи, затем пересекает посадки сахарного тростника и приближается к маленькой деревушке, словно сошедшей с иллюстрации к Ветхому Завету. Миновав это скопление грязных домишек, стоящих вперемежку с пальмовыми деревьями, караван идет дальше, ко входу в Долину Царей, откуда пышет жаром, как из жерла открытой печи.

Цепочка осликов медленно движется по каменистой тропинке, которая, извиваясь, уходит в самое сердце долины. В безоблачном ярко-синем небе парит одинокий сокол, на нагретых камнях нежатся зеленые ящерки.

– Так это и есть их чертова Долина Царей? – говорит один из пассажиров фелуки. – Могли бы построить ее поближе к цивилизации!

– Прошу внимания, джентльмены! Сейчас нам предстоит посетить гробницу Рамзеса IV.

Драгоман в лиловой абайелучезарно улыбается и ведет свою группу в прохладную темноту усыпальницы.

Уже через несколько минут можно видеть тех же туристов, целеустремленно карабкающихся по склонам фиванских холмов: судя по всему, они торопятся к Дейр-эль-Бахари. Они поднимаются по каменистым откосам все выше – прямо к пылающему оку Солнца, а затем, перевалив через гребень, спускаются в долину, где стоит вырезанный из скалы храм царицы Хатшепсут.

Наскоро осмотрев его, они бредут под палящими лучами солнца к храму Рамзеса II. Еще через полчаса туристы направляются к храму Мединет Хабу – возможно, самому прекрасному строению на земле. Ближе к полднику они посетят Колоссов Мемнона, которые, подобно неразлучным супругам Дарби и Джоан, восседают рядком на краю священной долины и с неизменным терпением взирают на бесконечные толпы туристов, проходящие у их ног.

Бедные колоссы! Как, должно быть, они устали за время своего многовекового бдения. Ведь еще со времен Геродота они числятся среди объектов туристического поклонения.

Вот и ночь спускается на Луксор… Небо на западе проделало сложную трансформацию от нежно-розового цвета к желтому, затем к жемчужно-серому и, наконец, превратилось в темно-синее покрывало, усеянное многочисленными звездами. На нем обозначился тонкий серп растущей луны (меж рогами до сих пор можно разглядеть призрачные очертания старой луны). Месяц высветил на поверхности Нила зыбкую лунную дорожку, которая протянулась до противоположного берега. На той стороне сидит одинокий египетский мальчишка со своей флейтой.

Он наигрывает простенькую мелодию – ту самую, которая уже тысячелетия звучит на берегах Нила и которую великий Верди использовал в качестве темы для песни «Прощай, земля» в своей опере «Аида». В воздухе разлито ощущение невыразимой печали, как будто сама египетская земля оплакивает некую невосполнимую утрату – то, что она давным-давно потеряла, но никак не может забыть.

А в холле гостиницы собралась все та же толпа. Обгоревшие на солнце девицы отдыхают в обществе утомленных кавалеров и подводят итоги прошедшему дню.

Они делают записи в маленьких сафьяновых блокнотиках. Время от времени они отрываются от этого занятия и устремляют вдаль задумчивый взгляд. За этим следует примерно такой диалог:

– Скажи, Гас, в что мы делали во второй день?

– Будь я проклят, если помню. Может, осматривали храм Рамзеса?

– Гас!

– Да?

– А как называется то место, где стоит огромная статуя?

– Не помню, крошка. Что-то вроде «дом бога».

– Га-ас!

– Да, дорогая.

– А у тебя под рукой те записи, что ты делал в Иерусалиме?

– Да.

– Посмотри, пожалуйста, в твоем списке числится Храм Гроба Господня? Мы действительно его посещали? Я пишу отчет для мамочки…

– Напиши, что да.

– Гас!

– Да?

– А как звали того драгомана? Помнишь, с такими большими красивыми глазами?

Интересно, что станется потом с этими добросовестными подробными записями. Возможно, они еще всплывут в отдаленном будущем – неведомый археолог грядущих времен раскопает их в самом центре Египта и будет долго ломать голову над этими каракулями. Не исключено даже, что какой-нибудь издатель пожелает выпустить их отдельной книжкой.

Во всяком случае мне приятно так думать.

Строители пирамид

Был теплый египетский вечер. Солнце медленно опускалось за горизонт, а я сидел на горячем песке у подножия Большого Сфинкса и наблюдал за крохотными птичками, которые, похоже, вознамерились завоевать любовь известкового гиганта. Они настойчиво вились вокруг древнего лика, словно в надежде вызвать улыбку на его губах. Контуры трех великих пирамид явственно выделялись на фоне неба. Сначала они выглядели черными громадами на розовом фоне, затем – по мере того как солнце садилось за край пустыни – стали черными на лимонно-желтом и наконец превратились в неопределенно-темные контуры, заслоняющие собой половину звездного неба.

Я сидел, погруженный в безмолвие наступающей ночи, и смотрел, как постепенно просыпается Большой Сфинкс.

Пустые глазницы заполнились неким подобием жизни, на полных губах заиграла легкая, почти неуловимая улыбка, в которой смешались и растерянность, и нетерпение, и еще та вера, что живет в душе каждого человека. Затаив дыхание, наблюдал я за этим чудом и думал: мы не знаем имени человека, изваявшего гигантскую статую, но – кем бы он ни был – это, несомненно, один из величайших людей на земле.

А действительно, кто они были? Как выглядели эти древние труженики, создававшие свой шедевр на заре мировой истории? Отделенные от нас необъятным промежутком времени, они кажутся нам не более чем призрачными тенями, затерявшимися в глубине веков. Мы ничего о них не знаем… Мы даже не догадывались об их существовании, пока один из американских археологов случайно не наткнулся на вход в темную пещеру, на протяжении четырех с половиной тысячелетий остававшуюся скрытой от людских глаз. Благодаря его открытию непроницаемый занавес чуть-чуть сдвинулся и приоткрыл нам невероятный пласт древней истории. И вот теперь мы благоговейно заглядываем в образовавшуюся щель, пытаясь разглядеть невнятные, призрачные фигуры, которые двигаются в тумане веков. И что же мы видим?

Перед нами разворачивается самое начало грандиозной драмы под названием «История человечества». В плодородной долине Нила возникают первые крупные города. Они постепенно растут и развиваются. Многовековая борьба их обитателей – увы, оставшаяся для нас неизвестной из-за отсутствия письменных свидетельств – привела в конце концов к возникновению организованного человеческого сообщества, которое группировалось вокруг царского дворца и храмов. Напомню, происходило это в эпоху, когда весь остальной мир еще пребывал во мраке первобытного варварства. А по Нилу в это время уже скользили увитые праздничными гирляндами ладьи, и женщины на их борту внимали первым любовным песням, слагавшимся в их честь. По пустыне маршировали огромные армии, направлявшиеся на завоевание новых земель.

Первые египетские корабли уже бороздили морские просторы в поисках сокровищ и заморских диковин. И все это делалось во славу всемогущего фараона Снофру – самого влиятельного человека той эпохи, который сидел в своем дворце в Мемфисе и лелеял планы создания первой торговой империи на земле.

Его несгибаемая воля приводила в движение бесчисленное множество людей. Одни трудились на медных рудниках Синая, другие доставляли прекрасный ливанский кедр для украшения царского дворца или золото из Судана. И все эти богатства юного, только зарождавшегося мира поступали в сокровищницы Снофру, чтобы стать фундаментом великого царства.

Помимо него, были и другие властители – последовательность фараонов, память о которых затерялась бы в истории, если бы страх перед неизбежным концом и вера в загробное существование не толкнули их на создание величественных монументов, которые и поныне будоражат наше воображение. Речь идет о представителях IV династии, получившей название династии «Строителей пирамид».

Хеопс, Хефрен и Микеринос – вот имена трех фараонов, которые четыре тысячи лет назад воздвигли три Великие пирамиды.

С какой целью они их построили? И как, каким образом им удалось совершить сей беспримерный подвиг? Вот вопросы, которыми на протяжении веков задается человечество. «Ах, если бы только Хуфу (Хеопс) позволил своему главному архитектору зафиксировать все этапы воздвижения Великой пирамиды, – сетует в своей книге сэр Эрнест Уоллис Бадж. – Что это был бы за любопытный документ!» Позволю себе не согласиться с глубокоуважаемым автором. Это был бы не просто любопытный документ, а самое поразительное свидетельство из всех, какие когда-либо писались на нашей планете!

Сегодня нам трудно даже вообразить пределы власти, которой обладали правители на заре цивилизации.

Представьте себе, что воля одного-единственного человека подвигла десятки тысяч других людей на сооружение монументальной гробницы, состоящей из 2 300 000 каменных плит, каждая их которых весит две с половиной тонны! А именно такие данные получил сэр Флиндерс Петри, проанализировав конструкцию пирамиды Хеопса. Тут будет уместно привести подсчеты древнегреческого историка Геродота, который – озвучивая традицию своей эпохи – утверждал, что для строительства одной только Великой пирамиды потребовался труд ста тысяч человек на протяжении двадцати лет. И надо отметить, что наш современник Петри признал эти выкладки вполне правдоподобными.

Наверное, вокруг каждой из пирамид за время строительства вырастал целый город – со своими рынками и храмами. В тени медленно растущей каменной громады ютились десятки тысяч семей. Кто вспомнит теперь имена безвестных тружеников, которые год за годом рубили неподатливый камень, доставляли эти глыбы на место, поднимали их на необходимую высоту (скорее всего, попросту волокли по песчаным насыпям, пока камень не встанет на предназначенное место). Тяжелый каторжный труд, и одному Богу известно, сколько крови, пота и слез пролито на этом строительстве. Мне кажется, я до сих пор слышу свист бичей, которые плясали по спинам несчастных рабов.

За всем этим непомерным напряжением сил стоит одна фигура – неизвестный архитектор строительства. Не имея никаких инструментов для того, чтобы вырубать каменные плиты из ложа, кроме каменных же зубил, и никаких приспособлений для того, чтобы эти плиты устанавливать на место, кроме мускульной силы рабов, человек этот умудрился возвести гигантское сооружение.

Причем настолько безукоризненно выполнил свою работу, что даже сегодня стыки многотонных плит можно обнаружить, лишь проведя по ним ногтем. Недаром сэр Петри сравнивает облицовку пирамид с оптической системой площадью в несколько гектаров. «Такая обработка гораздо ближе к работе оптиков, чем каменщиков», – утверждает он.

И вот колоссальный многолетний труд окончен. И фараон – о, суета сует! – с улыбкой глядит на пирамиду.

Он наверняка счастлив, рассчитывая, что после смерти его тело надежно упокоится в мрачных недрах этой махины. Так образом он надеется оградить себя от разрушительного воздействия времени.

Комплекс величественных египетских пирамид – одно из самых удивительных зрелищ на всей земле. Они стоят в центре города мертвых, ведь рядом с царской гробницей обычно хоронили его родственников и высокопоставленных придворных. Гробницы фараонов точно так же возвышаются над могилами приближенных, как при жизни великолепный царский дворец довлел над более скромными жилищами его слуг. Они и в смерти остались неразлучны – спят бок о бок на краю пустыни, как раньше жили и трудились рядом.

Исходя из того, что мне известно о древних египтянах, я бы сказал, что им в равной степени были доступны и наслаждение жизнью, и уважение к смерти. Войска фараонов уходили в походы и возвращались с победами.

А любая победа приносила богатую добычу в виде несметных сокровищ и целых толп рабов. И все это обогащало родные города, которые очень скоро превратились в средоточие роскоши и высокой культуры. До наших дней дошла картина, красноречиво иллюстрирующая нравы эпохи Снофру. Представьте себе голубую гладь Нила, по которой плывет роскошная царская ладья. На борту ее сидят двадцать прекраснейших наложниц, одетых в блестящие одежды. Они гребут веслами из слоновой кости, инкрустированной золотом и драгоценными камнями. Если верить легенде, одна из девушек случайно оборонила кольцо и очень расстроилась. И тогда придворный волшебник произнес заклинание, по которому воды реки расступились и на дне обнаружилось утерянное кольцо. Фараон поднял его и вручил прекрасной служанке, дабы остановить поток ее слез.

Вспоминая эту легенду, я переношусь мыслями на четыре с половиной тысячелетия назад – в ту эпоху немыслимой роскоши и невиданного могущества. И понимаю, что основу для первой в истории человечества империи заложили простые люди, такие же, как мы с вами. Их мотивы – тщеславие и страх смерти – вполне понятны нам, а их беспримерный труд достоин нашего уважения.

Благодаря совместным усилиям этих людей воздвигнуты грандиозные сооружения на краю пустыни, которые стали тонкой нитью, связавшей нас с нашими далекими предками из эпохи строителей пирамид.

Усыпальница святого Андрея

Молодой человек свалился на мою голову в тот самый момент, когда я уютно устроился на веранде отеля с бутылочкой белого «Орвието». Вид отсюда открывался самый великолепный: длинные ряды зеленеющих виноградников тянулись вдоль склона холма и незаметно переходили в залитый солнечным светом прибрежный городок Амальфи. Я с сожалением оторвался от живописного пейзажа и перевел взгляд на незнакомца. Тот, нимало не обескураженный моей холодностью, одарил меня лучезарной улыбкой и с энтузиазмом затараторил на скверном английском:

– Вы хотеть гид? Я есть хороший гид. Я говорить по-английски… И много знать про мистера Гладстон и мистера Лонгфелло.

Нетерпеливым движением руки я отослал его прочь, но молодой человек снова вернулся с быстротой и целеустремленностью голодного москита. Я напустил на себя строгий вид и демонстративно уставился на прелестный городок, который спускался по Апеннинскому склону до самого голубого залива. Увы, решимости моей хватило ненадолго, а затем я совершил непоправимую ошибку – не смог сдержать улыбки в ответ на какое-то высказывание бесцеремонного юноши. Тот в предвкушении близкой победы усилил нажим.

– А еще я показать вам гробница Сан-Андреа! – пообещал он, сверкнув на меня своими черными очами.

Ах, каналья! Он уже чувствовал, что выиграл схватку.

Сан-Андреа? Надо понимать, что итальянец говорил о святом Андрее… Но какого святого Андрея он имел в виду?

– Сан-Андреа, который брат Сан-Пьетро! – охотно пояснил мой предполагаемый гид.

Понятно… Значит, он толковал об апостоле Андрее Первозванном, брате Симона-Петра и святом покровителе Шотландии. Прах его покоится вдалеке от суровых шотландских берегов, под кровом гостеприимного Амальфи.

Против такого соблазна я, естественно, не мог устоять. И мы пошли вниз по каменистым тропинкам, которые сначала весело бежали вдоль зеленых виноградников, а затем незаметно перешли в городские улицы. По обеим сторонам от мостовой стояли высокие дома в мавританском стиле. Вскоре мы очутились на центральной площади. Монументальная лестница вела к собору Святого Андрея, выстроенному в редчайшем норманно-византийском стиле. Интересно, многие ли шотландцы, почитающие этого святого, знакомы с его историей? Святой Андрей – покровитель Шотландии (и России) – стал первым из призванных учеников Христа, посему его и называют Первозванным.

До того он был обычным рыбаком из Вифсаиды, города на северном берегу Галилейского озера. После распятия Иисуса Христа Андрей много путешествовал по миру – он посетил Россию, Скифию и Грецию и повсюду обращал язычников в христиан. Одной из таких новообращенных стала жена римского проконсула в пелопонесском городе Патры. Сей факт настолько разгневал мужа, что тот велел предать апостола распятию. Андрея распяли на косом (Х-образном) кресте, причем с целью продлить его мучения не пригвоздили, а лишь привязали веревками. Почти двое суток тянулась агония апостола, и все это время он проповедовал собравшимся на площади людям.

Тело святого Андрея было перенесено в Константинополь и похоронено рядом с останками святого Луки.

Согласно западному преданию, в конце восьмого столетия некоторые фрагменты мощей святого Андрея оказались в Шотландии и были с большими почестями погребены в маленьком городке, позже получившем название Сент-Эндрюса. На протяжении столетий останки святого хранились в Константинополе, пока в 1208 году кардинал Пьетро Капуано, являвшийся уроженцем Амальфи, не преподнес их в качестве священного дара родному городу.

Мы спустились в полутемную крипту, расположенную под зданием собора. Там под алтарем в окружении зажженных свечей стоит золотой саркофаг с мощами святого Андрея, любимейшего шотландского святого. Первым делом мой провожатый благоговейно преклонил колени, а уж после поведал мне о «манне Сан-Андреа» – чудотворном ароматическом масле, которое источают кости святого. Если верить жителям Амальфи, чудо случается раз в год, в ноябре месяце. Молодой человек рассказал, что, как правило, это происходит при большом стечении народа: архиепископ спускается в крипту со стеклянным фиалом, а поднявшись наверх, демонстрирует миро собравшейся публике. В иные годы манна выделяется в достаточном количестве, а иногда ее едва хватает, чтобы увлажнить сосуд.

Чудо это не является прерогативой Амальфи, подобный же феномен имеет место и в других священных усыпальницах Италии – там тоже раз в год мощи святых источают миро. Последний лорд Бьют, которому удалось заполучить небольшое количество «манны святого Андрея», писал впоследствии:

«По виду она напоминает обычную воду. Полагаю, что подобный субстрат может образовываться в темном и сыром склепе в результате обычной конденсации влаги;

периодическое скопление народа, изменения температуры, открытие (или, наоборот, закрытие) окон– все это факторы, которые способны объяснить различие в количестве выделяемой жидкости…»

Как бы то ни было, а жители Амальфи свято веруют, что подобным образом святой демонстрирует свою заинтересованность в благоденствии города.

– Когда манна приходит, год бывать хороший, – пояснил мой гид. – Нет манны – нет удачи…

Что касается шотландского Сент-Эндрюса, то к стыду своему должен признаться, что его обитатели сегодня гораздо больше интересуются гольфом, нежели святыми реликвиями. Точно так же можно попенять и россиянам, которые формально числят святого Андрея в числе своих покровителей, но фактически и не вспоминают о нем.

В отличие от них, жители Амальфи придают очень большое значение погребенному в их городе святому.

По сути, вся духовная жизнь горожан концентрируется вокруг собора Святого Андрея, и все, что происходит в Амальфи – хорошее ли плохое – приписывается воле апостола.

– Я всегда молюсь Сан-Андреа, – признался мой молодой экскурсовод. – Я обнаружить, что он быстрее откликается на молитвы, чем Пресвятая Дева.

– С чего бы это? – заинтересовался я.

Парень охотно изложил мне свою теорию, согласно которой получалось, что мольбы жителей Амальфи сразу же достигают ушей святого Андрея, их личного покровителя. В то время как Дева Мария обычно занята остальным человечеством и не всегда находит время снизойти к молитвам амальфитян.

– Мы убедиться в этом прошлый год, – продолжал юноша, – когда в Амальфи быть наводнение.

Очень сильный дождь быть. Вода текла с холмов… много воды. Мы молиться Богу, но дождь не переставать!

Тогда мы молиться Деве, но это тоже не помогать. Наконец мы приходить сюда и просить Сан-Андреа, чтобы дождь кончился. И он сразу остановился, наводнение кончился!

Он снова опустился на колени и истово перекрестился.

– Поэтому я всегда приходить к Сан-Андреа, – прошептал он.

Его отношения со святым отдавали таким практицизмом, что я невольно подумал: уж наверняка большинство шотландцев поняли бы и одобрили этого делового юношу.

Мы тихо покинули темную крипту с костями святого, который подарил свое имя Шотландии и внес лепту в формирование «Юнион Джека». Я было попытался довести наши национальные коллизии до юного итальянского гида, преданного почитателя святого Андрея, но вскоре махнул рукой на эту затею. Трудно рассказывать о личной унии шотландского короля человеку, который никогда не слышал о Шотландии.