Текст книги "Выдра по имени Тарка"

Автор книги: Генри Уильямсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

19

Тарка слился с рекой; он скользил меж зеленых от водорослей камней, не высовывая спины. Поднялся возле среднего устоя, нос которого скрывался нанесенными паводком прутьями. Под ними был испещренный солнечными просветами полумрак. Тарка притаился, прислушался.

Лапы его опирались на затонувшую ветку. Журчала вода, с протоки наплывали струи взбаламученного ила. Тарка лежал неподвижно, и форель вернулась на свои места у каменных волнорезов.

– Похаживай! Поглядывай! Тут был! Ох, добудь!

Илистая муть растеклась пятном по заводи ниже моста. Гончие заливались у вороха прутьев, «показывая» выдру. Их многоголосый рев заглушил в Таркиных ушах все остальные звуки. Он знал, что они не могут добраться до него, и оставался в своем убежище даже тогда, когда в кучу вонзили кол и тот задел его по боку. Затем над Таркой раздался скрип и треск – на прутья влез человек и стал прыгать по куче. Тарка опустился ко дну и поплыл вниз по реке. Крики от нижнего парапета, топот ног. По течению потянулась цепочка пузырей.

Тарка приблизился к левому берегу, ткнулся в него, перевел дыхание. В ту долю секунды, что голова его была наверху, он услыхал звук, так напугавший его в детстве, – казалось, будто по перекату ползет подкованная железом многоножка. Поперек реки стояла вереница вертикальных фигур – одна в шаге от другой – люди. Они били кольями по воде. Тарка нырнул и, хотя слышал шум, продолжал двигаться вниз, пока не увидел перед собой сверкающего пузырьками барьера. Повернул и направился обратно, изо всех сил работая тремя с половиной перепончатыми лапами.

Тарка снова притаился под ворохом прутьев у быка, несмотря на мучительный для его ушей рев гончих, но скрип и глухие удары над головой выгнали его на открытое место. Тарка проплыл под пролетом, забрал к нижнему волнорезу и вернулся под другим пролетом к затону, отделенному от стрежня грядой камней, которые натащило сюда перекрестной волной во время разлива. Над затоном рос ясень, но Тарка не нашел прибежища в его корнях. Он повернул прямо под ногами у гончих и поплыл вниз по реке.

– Ату его!

Тарка проскользнул среди неутомимых кольев заслона и пробежал по песку к спасительной воде, прежде чем собаки бросились следом. Тарка был молод, силен и быстр. Стая рассыпалась позади; одни гончие плыли, другие шлепали по мелководью, опускали морды, стараясь уловить запах выдры на промоинах и перекатах, подавали голос. На глубине собаки были не видны Тарке, пока не оказались почти над ним. Тарка упорно двигался вниз, подплывал к берегу только, чтобы вздохнуть, и тут же шел наискосок к другому. Один раз на ровном отрезке реки в милю длиной он поднялся у отмели чуть не под брюхом Капкана и сразу же нырнул снова.

У зарослей недотроги, подсохшие корни которой напоминали красные птичьи пальцы, Тарка вылез и побежал под деревьями. Он не пробежал и тридцати ярдов, как с хрустом ломая сочные стебли, за ним кинулись Данник и Капкан. Хотя ноги у выдры короткие – их трудно увидеть, когда она бежит, – Тарка двигался быстрее преследователей. Он оставил сушу неподалеку от небольшого моста, там, где торчали из земли черепки старых глиняных горшков.

Ниже мостика было нагромождение больших плоских камней – длинное и широкое, точно корпус парусного судна. Здесь росли ольха и ива, высокая трава скрывала сухие прутья и водоросли, застрявшие на нижних ветвях деревьев. С каждым половодьем островок становился больше. Не успели еще мокрые отпечатки Таркиных лап исчезнуть на голышах, как их перекрыли огромные лапы гончих.

– Пошел! Вот, вот, вот! Возьми! Возьми!

Тарка пытался сбить собак со следа, пройдя по накаленной солнцем гальке; когда он возвращался к воде, лапы его были совсем сухие. Он прошмыгнул среди сочных стеблей цикуты и высокой – в рост человека – таволги, кое-где под собственной тяжестью приникшей к земле, и поплыл дальше, вниз по течению. Над лесом с жалобным криком парил канюк, которого донимали грачи. Грачи отстали от него, чтобы посмотреть, что делают собаки, и бесшумно закружили над рекой. По воде скользили их тени, более заметные, чем выдра.

Вот Тарка миновал ручей, по которому он когда-то поднимался вместе с матерью к Белоглиняным карьерам, и оказался под железнодорожным мостом. Дальше русло сужалось, река спешила вперед меж высоких берегов. Посреди был островок, где росли вязы. Он делил поток на два рукава; правый рукав обезводел, порос ястребинкой, крестовником и зверобоем. Тарка подплыл к узкому концу островка и вскарабкался на откос. Здесь было прохладно и тенисто, от широких листьев и белых цветов дикого чеснока под деревьями тянул острый запашок. Тарка забился в заросли и припал к земле.

Выдра на заслоне (собака не гончая, а пастушья дворняжка).

Гончие промчались мимо. Он слышал их рев в узкой протоке за островком.

Капкан взобрался на берег, пробежал несколько ярдов по траве, вскинул голову, принюхался и повернул обратно. Тарка задержал дыхание. Остальные гончие взбегали вслед за Капканом, тоже принюхивались и тоже возвращались в воду. Тарка слушал, как они «работают» в корнях под обрывом, затем перебираются на другую сторону. До него доносился монотонный распев егеря и выжлятника, шум автомобилей, медленно двигающихся по ухабистому сухому руслу старого канала справа от реки, голоса мужчин и женщин, выходящих из автомобилей, и вскоре затем – скрип сапог по крутой каменистой тропе.

Тарка не пролежал в тени среди духовитого чеснока и пяти минут, как в верхней части Вязового островка раздался шум. Два терьера, Зуботычина и Кусай, с прерывистым хрипом вырывали цепочку, которую держал один из псарей. Вывалив длинные вялые языки, они тянули сюда, к Вязовому островку, две мили от мельницы по выжженной солнцем траве, пыльной проселочной дороге и горячим камням. Только что Кусай потерял от жары сознание. Окунувшись и полакав воды, собаки освежились и сейчас рвались из ошейников, врезавшихся им в глотки.

Тарка вскочил, когда они были в ярде от него. От неожиданности псарь выпустил поводок. Тарка бросился к реке; подбежав к отвесному берегу, увидел внизу, на гальке, людей. Подгоняемый криками псаря, кинулся по краю и почти достиг дальнего конца островка, когда Кусай цапнул его за плечо. Шипя и извиваясь, Тарка сражался с терьерами. Ляскали зубы. Тарка двигался плавно, но вертко; он хватал Кусая снова и снова, но тот не отпускал. Зуботычина попыталась укусить Тарку за шею, но выдра увернулась. Все трое с рычанием катались по земле, в ход шли когти и клыки; на мгновение клубок распадался, но тут же сплетался опять. Зверь и собаки рвали друг другу уши, выдирали клоками шерсть. Гончие услышали шум и с ревом помчались под береговым отвесом, стараясь найти путь наверх. Псарь пытался наступить ногой на конец цепочки, чтобы оттащить собак, – он знал, что в драке могут погибнуть все трое. Белые терьеры и коричневая выдра подкатились к обрыву и упали вниз.

Падение помогло Тарке стряхнуть с себя Кусая. Тарка пробежал между ног у Хвата и, хотя Русалка ущипнула его за бок, добрался до реки и ушел вглубь.

– Ату его! Ату его! Я-а-а-и! Возьми! Возьми! Возьми!

В пятидесяти ярдах ниже Вязового островка у берега стоял ловчий и всматривался в прозрачную и мелкую – дюймов шесть – воду. Проплыл мимо лист папоротника, сбитый лапами собак; он поворачивался из стороны в сторону, как мохнатая зеленая гусеница. Затем появился побег ясеня, зацепился за кол, на который опирался ловчий, листья вытянулись по течению; он приостановился на миг, дернулся, и вот уже его несло дальше. За ним проплыла сухая ветка, и муха, которая тщетно пыталась взлететь, и наконец – отрада для глаз – показалась выдра. Распластавшись над самым дном, чуть отталкиваясь лапами, плавно, как масляное пятно, она двигалась вниз по реке. «Двадцатифунтовый самец», – подумал ловчий, оставаясь на мелководье и прислушиваясь к сладчайшей для него музыке – реву гончих собак. За Роутернским мостом был заслон.

Мимо с плеском промчались гончие, идя по чутью. Мелькнула и сразу исчезла голова выдры. Тарка добрался до Роутернского моста. От долгих лет службы в трех каменных сводах появились трещины, постепенно заросшие папоротником, – зеленые морщины старости. У нижнего парапета росла лиственница. Здесь было глубже. Вот под мостом заискрился ломкий пунктир пузырьков. С парапета раздался крик: цепь пузырей, теперь крупнее, шла туда, где поперек реки стоял заслон из шести мужчин и двух женщин.

Тарка выставил голову и увидел людей. Оборотился назад, следя, как под пролетом моста возникают собаки. Затем нырнул и поплыл вверх, на глубину, но его вновь погнали на мелководье, и, изменив направление, он направился к заслону. По воде колотили кольями, заслон стоял стеной от одного берега до другого, однако Тарка не повернул. Когда он попытался проскочить между человеком в красном и человеком в синем, ему под брюхо сунули концы двух кольев, чтобы откинуть его обратно. Но Тарка соскользнул с отполированного речными камнями железа и прорвал заслон. Выжлятники бегали по берегу, подбадривая собак:

– Возьми его! Слушай Капкана! Давай! Давай! Давай!

В четверти мили от Роутернского моста река замедляет свой бег, входя в нижний виток S-образной излучины; русло постепенно становится глубже. В центре излучины путь перерезает плотина, сдерживающая воды длинной Оленьей запруды, за ней стоит Протоковый мост.

В начале запруды, там, где река сбавляет скорость, левый берег оплели обнажившиеся корни дубов, ясеней, лиственниц и вязов. Для преследуемых собаками и охотниками выдр это было одно из самых надежных убежищ, какие есть в долине Двух Рек. Только престарелый Арфист, которому перевалило за четырнадцать лет, знал все укромные места среди прибрежных деревьев; за свою долгую жизнь он натекал на след перед каждым из них, но лишь однажды «замял» поднятую здесь выдру. В мутной воде кишели пиявки.

Тарка достиг верхней части запруды. Плывя в тени, выдавая себя лишь пузырьками воздуха, он оказался у корней лиственницы, в которых спал два дня во время кочевий после гибели Серомордой. Подлез под наружные корни и только стал забираться повыше, на сухую закраину, как его лизнул в голову чей-то язык и чьи-то зубы, играя, ухватили за ухо. Задвигались два янтарно-желтых глаза. Он разбудил своего сына Таркволя.

Тарка повернулся несколько раз кругом, устраиваясь поудобнее, свернулся калачиком и закрыл глаза. Таркволь ткнулся мордочкой в спину отца, принюхался. Потянулся поближе, раздувая ноздри. Обнюхал Тарку с хвоста до шеи и замер. Запах был незнакомый, он нюхал осторожно, не прикасаясь носом к шерсти. Тарка глубоко втянул воздух и выпустил его длинным вздохом. Проглотил воду, оставшуюся во рту, умостился ухом на лапе и уснул, и снова проснулся.

Таркволь стоял, подняв шерсть на загорбке дыбом, вжавшись в корни, сам неподвижный, как корень. Земля колебалась.

– Возьми! Возьми, собаченьки! Не теряйте след! Вот, вот, вот, вот! Давай! Давай! Возьми!

Выдры услышали визг гончих, которые заглядывали за обрывистый берег, боясь упасть. Уставились на тусклый просвет между корнями. Раздались гулкие шаги – кто-то прошел над самой их головой. Вода поднялась, заплеснула в убежище – это столкнули вниз Капкана. Выдры увидели его морду у входа, услышали хриплое дыхание, затем басистый рев. Остальные гончие с визгом скатились в реку за ним следом.

– Давай! Давай! Добирай!

Тарка припал к выступу корня; он знал: куда бы он ни поплыл, Капкан поплывет вслед. Таркволь, виляя всем телом и вертя головой, побежал по корневищу, волоча хвост, чтобы незаметней нырнуть, но, напуганный белым пятном снаружи, повернул обратно. Белое пятно было отражением бриджей идущего вброд человека. Вблизи гулко прозвучал мужской голос. Затем в щель между двумя корнями просунули кол, задвигали в разные стороны, едва не задев Таркволя. Снова вытащили, и белое пятно исчезло. Раздалось поскуливание Кусая.

Руки протянули терьера к входу, направили внутрь; отверстие потемнело. При виде врага, запах которого оставался на шее Тарки, Таркволь зашипел. Кусай, скуля и тявкая, пытался добраться до выдр. Но задние лапы его соскользнули, и он упал. «Плюх, плюх, плюх» – топтался пес по воде, безуспешно пытаясь взобраться обратно.

В убежище снова стало темно – руки протянули и направили внутрь другого терьера. «Тяф! тяф! тяф!» Вскоре и Зуботычина шлепнулась вниз. Собак отозвали. Тарка расслабил тело, устроился поудобнее, но Таркволь все еще был настороже. Гончие и терьеры исчезли, однако голоса людей были слышны. Они звучали тихо и монотонно, и Тарка закрыл глаза. Таркволь припал к нему. Долгое время они лежали неподвижно. Затем голоса смолкли, послышались приближающиеся шаги, остановились над ними.

От тяжелых ударов на головы и спины выдр посыпалась земля. Старший егерь колотил по верху их приюта тяжелым ломом. Таркволь шипел от страха, метался взад-вперед. Тарка скользнул в воду, вылез, опять погрузился; на поверхности торчали только нос и усы. Стук все продолжался. И Тарка не вытерпел – он перевернулся и выплыл наружу, Таркволь за ним. Выдренок увидел светлые пузырьки – дыхание Тарки, – кинулся вверх по реке и оказался один.

Через некоторое время Таркволь поднялся у берега передохнуть и услышал рев гончих. Он снова нырнул и стремительно двинулся дальше. А когда опять поднялся, чтобы набрать воздуха, понял, что ужасные звери идут за ним. Выдренок повернул обратно, увидел собачьи головы в воде от одного берега до другого, напугался и, выбравшись на сушу, помчался по лугу быстрее, чем ему приходилось бегать за всю его жизнь. Позади раздавалось атуканье, слева слышался топот коров, пустившихся вскачь от собак. Таркволь очутился у сараев, где стояли сельскохозяйственные машины, пробежал по двору и через проем в изгороди попал в огород, где старик фермер обрывал верхушки с посаженных в ряд бобов, бормоча что-то себе под нос. Таркволь проскочил так близко от него, что из беззубого рта старика выпала короткая глиняная трубка. С минуту старик приговаривал что-то, стоя на припеке. Только он наклонился поднять трубку, как сквозь изгородь с шумом пронеслась большая черно-белая собака, топча морковь и засохший на солнце лук-шалот, за ней еще три гончих, затем еще две. Через минуту в огороде было полно собак.

– А, чтоб вам!

Гончие исчезли; фермер стоял, уставившись на погубленные бобы.

Таркволь обогнул дом и выбежал во двор, распугав кур и уток. Одна из наседок, хлопая крыльями, прыгнула ему на спину и принялась клевать. Тяжелый хвост выдренка взбивал позади пыль. Он стремглав влетел в свинарник, где лежала на боку свинья, а одиннадцать поросят-сосунков тянули ее за сосцы. При виде Таркволя поросята перестали сосать, все, как один, уставились на него, все, как один, заверещали и попрятались по углам. Свинья, слишком жирная, чтобы быстро подняться, пыталась укусить выдренка, когда тот, виляя всем телом, метался от одной стены к другой. Ужасный многоголосый рев звучал совсем рядом, а Таркволь все еще бегал по свинарнику в поисках лазейки. Свинья, не переставая хрюкать, встала, наконец, на ноги-обрубки и понесла свои колышащиеся телеса к дверям, разинув зловонную пасть, чтобы укусить только что вбежавшего Капкана. Визжа от ярости, хлопая щетинистыми грязными ушами, она выгнала выжлеца из свинарника, погналась за ним по двору и распугала всех остальных гончих. Таркволь выскочил за свиньей. Он успел выгадать какое-то время, прежде чем гончие снова натекли на след. Ярдов двести он пробежал по лугу, затем повернул, пролез сквозь живую изгородь из боярышника, взобрался на железнодорожную насыпь и двинулся вверх по холму. Он проделал около трех миль, укрываясь под деревьями и увешанным сухими стручками утесником. Иногда он жалобно пищал.

Собаки оставили людей далеко позади. Под конец вся стая, кроме отбившейся Бедолаги, пригнала выдренка обратно к железной дороге; он забрался в боярышник, сжался в комок. В кустах громким, скрипучим голосом «чекала» и трещала какая-то птица, с клювом, похожим на загнутый гвоздь. Это был сорокопут-жулан. Таркволь оказался возле его кладовой: на шипах боярышника были наколоты шмели, кузнечики и мыши-малютки. Мыши уже сдохли, но шмели все еще шевелились.

Таркволь выбежал из кустов за миг до того, как морда Данника ткнулась туда, где он только что прятался, но гончие перепрыгнули через низкую живую изгородь и догнали его – он не мог далеко уйти на коротких усталых ножках. Капкан схватил выдренка, встряхнул и подбросил в воздух. Таркволь тут же вскочил, ляская зубами и извиваясь, а собаки кусали его за бока и спину, дробили череп, ломали ребра, лапы и хвост. На ковре из золотистой кульбабы – этих маленьких подсолнечников наших лугов – собаки подкидывали Таркволя и снова роняли на землю, топтали, швыряли, грызли, рвали на части. Яростному рычанию терзающих жертву собак вторили пронзительные клики охотников, торжествующих победу. Таркволь сражался с с ними, пока ему не выбили глаза и не размозжили челюсть.

Гибель Таркволя.

20

Покинув убежище в корневищах лиственницы, Тарка повернул вниз, к железнодорожному мосту, который был в двадцати ярдах оттуда; линия, проходя по насыпи и трем мостам, перерезала S-образную излучину с юга на север. Тарка плыл в тени деревьев под левым берегом. У моста рощица кончалась, за ней шел луг. Тарка поднялся, чтобы набрать воздуха, услышал рев гончих и снова нырнул. Миновал косяк кумжи, который стремительно кинулся в сторону при виде выдры, и двинулся дальше намного быстрее, чем во время обычных кочевок. В шестидесяти ярдах от моста у корней упавшей ольхи вынырнул на поверхность. Огляделся, не увидел ни людей, ни гончих и понял, что собаки скололись со следа. Подумал об убежище под дубом за следующим железнодорожным мостом и продолжил свой путь вниз по реке.

Там, где за излучиной русло реки вновь шло по прямой, береговой склон порос дубами до самого верха. Тарка нырнул и направился наперерез течению к пристанищу, о котором вспомнил, когда покидал лиственницу. Вход был под водой, так что терьеры попасть туда не могли. Два года назад гончие застигли там спящего отца Тарки. Сделав рывок хвостом, Тарка вплыл было в темную пещеру, куда свет проникал лишь из небольшой дыры сверху, но, понюхав вонючую масляную пленку – только накануне сюда вылили парафин, – повернул обратно к запруде.

Опять пересек реку, больше минуты прислушивался, укрывшись среди дикого ириса. На реке было тихо, шумела лишь падающая вода. То и дело поднимаясь для вдоха, Тарка медленно двинулся вниз за железнодорожный мост, к плотине, которая перегораживала реку. По рыбоходу низвергался каскад, но на самом бетонном водосливе слой воды был не толще, чем раковина улитки. Внизу, у решетки, возле протоки бетон был совсем сухой. Тарка спустился по водосливу, лег навзничь у заводи, распластал усталое тело под солнцем на теплом бетоне.

Он лежал и грелся больше часа, наслаждаясь шумом воды, падающей по рыбоходу и скользящей по откосу плотины.

Над заводью, задевая воду крылом, летали ласточки, иногда в тени моста выпрыгивала кумжа. Не успевала рыба упасть обратно, как Тарка вскидывал голову, но с места не трогался. Сверкающие солнечные блики на мелководье слепили глаза и навевали сон. Вдруг Тарка насторожился – по левому берегу трусила гончая; вот она взобралась на верх водослива возле рыбохода, встряхнулась. Наполовину погрузившись в воду, Тарка застыл; гончая задрала морду, принюхалась. На мосту что-то шевельнулось – выдра и собака одновременно обернулись и увидели за перилами человека. Человек сперва заметил только собаку, идущую по гребню плотины, но, когда она пустилась бежать вниз по откосу, он обнаружил, что она преследует выдру. Человек этот пришел по рельсам посмотреть, нет ли здесь рыбы; это был браконьер по прозвищу «Шереспер», у которого не хватало фаланги пальца. Он не питал ни малейшей симпатии к выдрам и поспешил обратно, чтобы позвать охотников.

Тарка лениво уплывал от преследующей его Бедолаги. Остановился на миг под деревом, глядя, как его одинокий враг пробирается по отмели на глубину в поисках следа. Подпустил собаку на несколько футов, затем нырнул. Бедолага ни разу не заметила его, не видела она и цепочки пузырей. Она «работала» по чутью, следуя за запахом выдры, который тек сверху; когда запах становился совсем слабым, она трусила вдоль берега, пока не доходила до того места, где выдра поднималась набрать воздуха.

Тарка не испытывал ни страха перед гончей, пи злобы к ней. Он хотел только, чтобы его оставили в покое. Несколько раз проплыв под водой от уремы до поймы и не найдя убежища, где можно было бы залечь и проспать до темноты, Тарка вышел у протоптанной коровами выбоины и побежал через луг. С четверть часа он бежал по старой выдриной тропе, затем вновь нырнул в реку у дуба – третьего от Протокового моста.

Тарку пронесло под высоким, в подтеках птичьего помета, пролетом моста. Сова, сидящая на выступе под парапетом у куста шиповника, видела, как он двигался вниз по течению.

Над дикими розами гудели пчелы, набивали пыльцой и без того нагруженные «корзиночки» на ногах и улетали за мост. Оторвался лепесток, заскользил вниз; ласточка, разрезай крыльями воздух, играла с ним, подкидывала то одним крылом, то другим. Наконец он погрузился в воду и умчался вдаль, мимо выемки на берегу, где два года назад в дупле дуба родился Тарка.

А затем под мостом показалась Бедолага, за ней стая гончих и люди; сова, то паря, то ныряя, понеслась вниз по реке. Только она опустилась на дерево на островке Плакучей ивы, как раздался заливистый рев гончих, «выжавших» выдру из-под крутого берега.

Между Протоковым мостом и островком Плакучей ивы русло углублялось. Водная поверхность над Таркой отражала речное дно – темные камни, водоросли, затонувшие ветви, ноги и животы гончих. Но вот рябь разбила огромное зеркало на сверкающие осколки. Тарка плыл в этом подводном царстве, где далеко разносились все звуки: скрежет подбитых железом ботинок по гальке, постукивание кольев, шлепанье собачьих лап, даже легкие щелчки прыгающих по воде водомерок, пока не был вынужден набрать свежий воздух; он старался делать это под берегом, у желтых куртинок дикого ириса. Время от времени он вылезал на голыши и, прячась под нависающими корнями деревьев, искал в них убежища, но, напуганный приближением гончих, всякий раз снова погружался в реку, укрытый серебряной воздушной броней. Когда он плыл, из ноздрей его струились пузырьки, скатывались с головы и шеи и поднимались наверх цепочкой, за которой следило множество глаз.

Пытаясь уйти от погони, Тарка метался вверх-вниз по заводи, то по стрежню, то по сторонам, пересекал ее от края до края, менял глубину. Скользя под ногами собак, он видел их опрокинутые и разорванные зыбью отражения, видел искаженные дрожащие силуэты – фигуры мужчин и женщин, указывающих на него руками и кольями. Как бы Тарка ни работал своими тремя с половиной лапами, его преследовал рев гончих, которые шли по его следу-запаху, сохранявшемуся то в лопнувшем пузырьке воздуха, то в отпечатке на илистой промоине, то на прутике, то на листке. Один раз, когда Тарка был посредине реки, ему не хватило дыхания, и, не доплыв до куртинки дикого ириса, он пробкой выскочил в каком-нибудь ярде от Капкана. Тарка взглянул в зрачки своего давнего врага и снова нырнул. Он проплыл семьдесят ярдов за сорок секунд и залег в тростниковой крепи, где смог перевести дух и отдохнуть. Никто не видел выдры, но все видели тянущуюся за ней цепь пузырьков.

И снова – вверх по течению, мимо Кумжевого камня, под средним пролетом Протокового моста к мели, на которой от берега к берегу сплошной стеной стояли люди в белом, синем, зеленом, красном и сером.

– Ату его!

Тарка повернул и на миг раньше собак достиг спасительной воды.

– Пошел! Пошел! Вот, вот, вот! Возьми! Возьми!

Размахивая серой шляпой, егерь по пояс зашел в реку. Рядом плыл, нетерпеливо повизгивая и хватая пастью воду, Звонарь, косматый, коротконогий, черный с коричневыми подпалинами пес – помесь классной заячьей гончей и жесткошерстного выдрового выжлеца. Время от времени егерь подбадривал собак резким звуком рожка. Тарка повернул вниз, хотя наперерез реке, сразу за островком Плакучей ивы, протянулась еще одна расплывчатая пестрая лента. Он попытался прорваться через заслон, но за вспарывающими воду кольями был барьер тесно сомкнутых, одетых, в гольфы ног. Сова слетела с ивы; солнце резало ей глаза, досаждали мелкие птицы.

Старый егерь ставит на след стаю, состоящую из гончих, натасканных на лису и оленя, и нескольких жесткошерстных уэльских выдровых гончих.

Тарка опять повернул и поплыл вверх, опередив гончих. Несколько минут отдыхал под кустом боярышника. Там его нашел Капкан, и он снова направился к Протоковому мосту и залег на глубине, утомленный долгим гоном. На шестом часу охоты Тарка попытался прорвать верхний заслон, но его враги твердо стояли на камнях переката. Рев гончих гулко отдавался под пролетами моста. Ураган, старая ирландская оленегонная, чуть было не схватил Тарку, но его сточенные временем зубы не смогли удержать выдру.

Цепочка пузырьков сделалась короче. Тарка слишком устал, чтобы искать укромного места, и дышал на глазах у врагов. Стряхивая с правил полукружья капель, по заводи плавало пятнадцать гончих. Остальные шлепали по мелководью у берегов. Охотники предоставили им действовать самостоятельно.

На седьмом часу гона выдра исчезла. Река стихла. Те, кто пришел посмотреть гон, сели на траву. Егерь медленно побрел вверх по течению, нащупывая колом точку опоры и не спуская глаз с Капкана. В заслонах люди стояли теперь вольготней, хотя и были готовы, если понадобится, пустить колья в ход. Лишь дозорные внимательно глядели в воду. Было ясно, что зверь в любой момент может выйти наружу. Парень с кривым колом, лицо которого было забрызгано кровью выдры, уже открывал нож, готовясь сделать еще одну зарубку на древке поперек другой.

Больше часа солнечные плети струились по неподвижной воде. День угасал, и сова вернулась к мышиным тропам на затихшем лугу за мостом.

В одном из заливчиков заводи лежал обломанный ивовый сук, а рядом, держась хвостом за ветку, лежал Тарка. Он не шевелился. Только широкие дырочки ноздрей виднелись над водой. Люди ярд за ярдом обшаривали берега между двумя заслонами. Втыкали колья в ветви, корни, заросли дикого ириса. Егерь исколол железным острием Кумжевый камень и скалу позади него. Гончие, дрожа, вылезли на сушу и внимательно следили за Капканом, Данником и Менестрелем, которые «работали» по урезу воды. Щелчок арапника, резкий окрик – Руфус спугнул из куманики кролика и гнал его по лугу. Описав большой круг, пес вернулся к реке, не спуская глаз с выжлятника.

На девятом часу гона над ивовым сучком со свистом пронеслась пунцовая стрекоза. Ею залюбовалась сидящая у заливчика девушка. Ее отец, тощий и сутулый, как цапля, старик, отдыхал рядом. Девушка смотрела, как стрекоза опускается на что-то, похожее на кусок коры рядом с веткой, услышала чиханье и увидела усы выдры, чиркнувшие по воде. Обернувшись, она поняла, что никто, кроме нее, не заметил выдры. Девушка покраснела и прикрыла ресницами серые глаза. С раннего детства она бродила с отцом по рекам Девона в поисках цветов и птичьих гнезд, многие деревья и камни были для нее старыми друзьями, она всюду ощущала Духа Природы, ей было дорого все, что созерцали ее глаза.

Минуты две девушка сидела безмолвно, не отваживаясь взглянуть на реку. Стрекоза летала над заводью, хватала мух и раздирала их роговыми челюстями на куски. Отец девушки смотрел, как стрекоза опустилась на ветку, поднялась, описала круг и опять села, казалось, прямо на воду. Тарка снова чихнул, и стрекоза улетела. Удовлетворенное бурчанье старика, загорелая рука, взлетевшая в воздух вместе со шляпой, вдох – и…

– Ату его!

Тарка нырнул, когда собаки были уже близко, и цепочка пузырьков указала, куда он поплыл. Многие видели его темный гладкий силуэт, когда он шел по кромке травянистого островка у двенадцати деревьев. Гончие догнали его, и Тарка повернулся к ним мордой, присев на короткие крепкие задние лапы, прижав передние к круглой крепкой груди. Он прокусил Даннику нос, в одно мгновение отпрянул от него и, шипя, цапнул за брылы Капкана. Его узкая нижняя челюсть щелкала раз за разом, пока собаки не навалились на него всей стаей, скрыв от глаз.

Кусаясь и извиваясь всем телом под собачьими брюхами и между ног, Тарка проложил себе путь к воде, и, пока гончие все еще искали его на камнях, по заводи вновь потянулась цепочка пузырей.

– Пошел! Пошел! Вот! Вот! Вот! Вот!

Тарка плыл медленно, нырял ненадолго. У Кумжевого камня он остановился, поглядел вокруг. Люди были повсюду: на берегах, поперек реки, в реке. В его маленьких темных глазах ничего не отразилось. Он отвернулся от человечьих лиц, чтобы не пропустить собак. Тарка был спокоен, бесстрашен и изнурен. Когда гончие оказались почти рядом, он нырнул, показав на миг гладкую темную спину, и проскочил у них под животами. Увидел перед собой сомкнувшиеся с отражением ноги егеря, за ними – перевернутые плечи и голову, сплющенные и размытые водой. Тарка плавал взад-вперед по заводи все медленнее и медленнее.

К концу девятого часа гона на него навалилась огромная усталость, сильнее той, что он познал в жестокую морозную зиму, когда больше месяца питался одними морскими водорослями и моллюсками в эстуарии. Тарка поднимался от нижнего заслона, и с каждым ударом перепончатых лап вода, казалось, делалась плотнее. Он перестал бить лапами, и течение понесло его назад. Горлан чуть не схватил его за шею, но Тарка успел нырнуть. Снова всплыл на расстоянии двух кольев и, лежа, смотрел на приближающегося к нему егеря.

Минут десять он отдыхал между короткими – всего в несколько ярдов – нырками, затем, чуть было не попав в пасть Капкана, направился вниз по реке. Тарка еле двигался, им овладело предсмертное желание всех затравленных выдр, желание, которое овладевает ими, когда вода перестает быть защитой: вновь ступить на твердь земли, пройти прародительской тропой. Тарка наполовину вылез на берег, но, услышав топот многочисленных ног, повернул обратно и поплыл к нижнему заслону. Косой удар колом в заплесках воды пришелся ему по голове. Тарка дернулся вперед, но железное острие врезалось в плечо и пригвоздило к камням переката.

Гончие, подгоняемые взмахами шляп, звуками рожка и атуканьем выжлятника, были уже в пятнадцати ярдах. Зубы Тарки трижды щелкали на железе, вдавившемся ему в плечо, он из последних сил боролся с охотником, который, навалясь на него всей тяжестью, пытался удержать его колом. С другого бока опустился еще один кол. Деревянные клещи защемили Тарку, он извивался угрем, укусил кого-то за ногу. Последним отчаянным усилием вывернулся из-под перекрещенных кольев, прорвался сквозь заслон, и в этот миг на него обрушился Капкан и, схватив за хвост, потащил обратно. Под пронзительное атуканье мужчин и женщин собаки с громким ревом накинулись на Тарку. Ловчий посмотрел на часы – с того момента, как они обнаружили выдру в Черной заводи, прошло восемь часов сорок пять минут. И тут раздался визгливый вопль одного из почетных выжлятников: