Текст книги "Железо"

Автор книги: Генри Роллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

21 июля. Лос-Анджелес, Калифорния: На сцене горячка. Сегодня я чувствовал настоящий напряг. Толи размер зала и всё остальное, но я боялся, что зал этот нас проглотит. На концерте были «Body Count». Играли на полную катушку, но я не знаю, как вышло. Дэйв Наварро вышел с нами поджемовать на бис. Какой отличный парень, приятно увидеть его снова. С нетерпением жду, когда же снова в дорогу. Играть в Калифорнии – в этом что-то нереальное. Столько народу, из всех щелей лезут, переливаются через края, они повсюду. Они нравятся мне больше, чем они вообще могут подумать. Не знаю, смогу ли сказать им об этом так, как мне хочется.

30 июля. Пенсакола, Флорида: Самый жаркий концерт, какой я помню. Всё равно что дышать собственным мясом. Я лишь пытался удержаться на ногах. Вечером спрятался от них, зная, что не способен даже пожимать кому-то руки. Проснулся на автостоянке возле гостиницы, а лишь вошёл к себе в номер, начались интервью. Я перестарался. Потерял в весе. Больше ничего. Ни с кем не разговаривал. Пришёл и отыграл, а теперь уезжаю. Не знаю, получили зрители на концерте какое-то представление, о чём мы поём, или нет, но показалось, что мы им вполне понравились. Я расплющен и совершенно ни к чему не годен.

3 августа. Миннеаполис, Миннесота: Восемнадцать сотен человек в большом зале. Больше, чем когда-либо здесь собирал «Black Flag». Я наблюдал, как вносят аппаратуру, и вспоминал только, как несколько лет назад мы загружали технику в крохотную комнатёнку. А нам парил мозги 135-й из обслуги, пока они лажались. Сегодня вечером мы круто играли, и было приятно освободиться от дурацких мыслей. Выкинь из головы ненужные мысли – какая замечательная идея, какой отличный способ не тратить время и сохранить жизнь. Сходили на тусовку, познакомились с людьми из «Би-Эм-Джи». Не моя публика. Стоят вокруг, говорят спасибо. Спасибо, я рад, что вам нравится, как я себя имею. Я не на многое гожусь, но на то, на что я гожусь, я действительно гожусь, а больше ничего и не важно. Остальное просто ерунда.

12 августа. Торонто, Канада: Проснулся в постели с женщиной после выходного дня. Снова впрягаться в работу – странно оказаться вне зоны на целые сутки. Провёл небольшую пресс-конференцию, потом отправился в зал, потом в спортзал, потом опять в концертный. Проверка звука, несколько интервью по телефону из Австралии. Короткий сон – и снова готовиться к выходу. Две тысячи сто билетов, аншлаг. Мы ещё не вышли играть, а стены уже запотели. Не было ни минуты, когда кто-нибудь из публики не влазил бы на сцену. Сегодня я опробовал новый приём.

Я стоял посреди этой толпы, и меня два часа пинали со всех сторон. Сижу в автобусе, а в теле не осталось ни капли жидкости. Иногда дни превращаются в ничто. Вроде сегодняшнего дня, переходящего в вечер вроде сегодняшнего, когда встаёшь утром и шатаешься где-то до проверки звука, затем бродишь по сцене, отыгрываешь своё и снова убредаешь прочь. Я оставался в зале, пока все не ушли. Когда я появился на улице, никого уже не было, словно вообще не было никакого концерта.

21 августа. Эсбери-Парк, Нью-Джерси: Сфотографировался для какого-то журнала и пошёл выступать. Приехал поздно, проверил звук. Эсбери-Парк – жёсткое место. Клуб – депрессивный притон, не знаю, как пройдёт вечер. На улицах никого нет, только случайные бегуны нарушают отсутствие живых существ. Меня затоптали, задавили, затолкали те, кто лез на сцену. Как-то всё же умудрился сыграть. Не помню, как проснулся сегодня утром. Снова начал думать о женщинах. Ни о ком особом. Это больше не имеет значения. Меня швырнуло в ткань дороги, и я не тот, кого кто-нибудь когда-нибудь по-настоящему узнает. Думая о других людях, я знаю, что я из другого мира. Я слишком устал и не могу придумать, что бы написать. Мы выступали, мы играли хорошо, и я, как всегда, – один, а иногда это трудно выдержать. Всё тело ломит, я сижу, всё ещё скрючившись от пинка в рёбра, – меня пнул один из тех, кто кричит, как сильно любит нас. Ага, щас.

29 августа. Ридинг, Англия: Ридингский фестиваль 1992 года. Мы проехали мимо сотен людей, которые изо всех сил старались выглядеть грязными и затраханными. У них такой вид, словно они втирали говно в волосы. Мы прошли за ограждение и стали ждать своих пропусков. Пресс-галиматья тут никогда не прекращается, и для меня началась, как только я получил пропуск. Поговорил с засранцем из «Керранг!», и ему даже в голову не пришло, насколько он близок к тому, чтобы получить, как сука, прямо в зубы. Он спрашивает у меня всю эту срань, мол, я теперь большая рок-звезда, а поэтому он считает, что все наши новые вещи окажутся дрянью. Если б я интервьюировал кого-нибудь, я бы ни в коем случае не стал действовать ему на нервы. Меня засосало в палатку, где было множество людей, и всем подавай автограф. Я стоял за столом, как подпёртая задница, и подписывал фотографии, как человекообразный «ксерокс». В голове только одно – скорей бы концерт. В конце концов, мне удалось привести себя в готовность и выйти на сцену. Старались играть как можно лучше. Было действительно много народу – около тридцати-сорока тысяч. Везде, куда только глаз хватало, люди стояли и махали. После выступления пришлось фотографироваться, а потом я свалил оттуда на хер. Меня поразило, до чего тяжело давать автографы: просто невыносимо. Публика была вообще-то ничего, но я терпеть не могу заставлять людей стоять в очереди ко мне, чтобы подписать свои штучки; из-за этого я чувствую себя полной жопой. Всё, меня здесь нет.

11 сентября. Брисбен, Австралия: Брисбен – это всегда привкус отходов. После перелёта я спал и проснулся за час до концерта. Проснулся в тёмной комнате, а ещё и концерт играть. Когда мы прибыли на место, всё показалось нереальным. Словно весь этот вечер шёл, пока я спал. Я посмотрел на другую группу: как «ныряльщики со сцены» пинают их. Похоже, группе всё было по хуй, так или иначе. Зрители на концерте либо колотили друг друга до полусмерти, либо избивали вышибал, либо блевали, либо квасили. Сегодняшний вечер – не исключение. Не так много драк, как в последний раз. Сегодня набилось около полутора тысяч; думаю, все они залезали на сцену хотя бы по разу. Играл я немного. По больше части держался в глубине сцены, чтобы не путаться под ногами. Какая же это херня – не путаться у них под ногами. Мне на них наплевать, поскольку им наплевать на музыку. Так что мы отыграли, и я сидел в кухне почти до трёх часов ночи, чтобы не пришлось встречаться и разговаривать с пьяными – они всегда приводят меня в бешенство своими заплетающимися языками и дурацкими базарами. В конце концов, мы вышли из кухни, и я посмотрел на пол в зале. Он был завален пивными банками. Сплошь зелёными от горького «Виктория». Сегодня их продали больше 2000. Одна девушка сказала мне, что сама завезла с утра 2400 банок. Сейчас я рад побыть один. Надеюсь, ночью сны сниться не будут; луна полная и светит прямо в воду. Хорошо бы меня кто-нибудь знал.

15 сентября. Канберра, Австралия: Сегодня мы ехали из Сиднея, видели кенгуру и пустыню. Воздух там такой чистый. Я думал о Джо и о том, как бы он отнёсся к пейзажам, мелькавшим за окном. Ещё один вечер, когда все лезут на сцену, а я не играю на всю катушку, а стараюсь им не мешать. Так или иначе, мы играли хорошо. После такого концерта я не буду с ними разговаривать, не буду ничего им подписывать. Меня лично оскорбляет, когда мне не дают играть как следует. Они не уважают музыку, поэтому я не могу уважать их, вот и вся идея. Хоть и жалко, потому что когда мы играли здесь в прошлый раз, я помню, публика была в этом отношении намного лучше. Может, я принимаю это слишком всерьёз. Хотя не думаю. Жизнь коротка, зачем фигнёй страдать? Чарли Паркер, Колтрейн, Майлз, Монк, Хендрикс – они-то фигнёй не страдали. Я всё время должен стремиться к этим вершинам. Завтра свободный день. Еду в Мельбурн делать прессу. Теперь я вижу вещи по-другому. Пресса не имеет значения, лохи и то, что они думают, не имеет значения, единственное, что имеет значение, – зто музыка. Остальное – только эго и развлекуха. Я думаю, можно сделать намного больше, если обойти фактор мании эго и развлекательной херни. Музыки достаточно. А если нет, то ты не тем занимаешься.

21 сентября. Аделаида, Австралия: Здесь почему-то нас любят. Когда мы были здесь в прошлый раз, мы играли два вечера, и никто не пришёл, а в этот раз мы полностью распродали весь этот большой зал. Поди ж ты. Меня это обнадёжило. Я просто старался весь вечер не попадаться им под ноги. Казалось, публика тащится от того, что мы делали, или, по крайней мере, старалась тащиться. Разогревала команда под названием «Mark of Cain»; они были великолепны. Меня сильно отвлекало, что весь вечер приходилось уворачиваться от публики. На концертах получше мне удаётся войти в собственный мир и играть оттуда, буквально вырывать себе кишки. Другие концерты не настолько удаются, и остаётся лишь отыграть концерт как можно лучше и не получить по голове. Я один в ящике, и я рад. Вопросы изнуряют меня. Пришлось немного подождать, чтобы выйти сегодня из зала. Вопросы и автографы продолжались до тех пор, пока я не ушёл и не спрятался где-то за сценой. Через некоторое время начинаешь ненавидеть сам звук своего голоса. Ненавижу объяснять себя людям всё время. Я изнашиваюсь – кусок за кусочком. Я продолжаю писать, поэтому, быть может, у меня останется что-то вроде карты, по которой я смогу вернуться, – если у меня когда-нибудь найдётся время возвращаться и собирать обломки, разбросанные по обочинам шоссе. Пусто.

25 сентября. Сидней, Австралия: День начался в телевизионной студии. Я не хотел заниматься этим дерьмом, но всё равно пришлось. Это Эндрю очень хотелось. Я знал, что выйдет такая же срань, как обычно. Если вся аппаратура до последнего винтика не отвечает его ожиданиям, он закатывает истерику и мечет говно. Ему сказали, что для шоу аппаратуру подобрали лучше некуда, и он ответил, что, мол, нормально. Но я знал, что нормально ничего не будет. Ненавижу выслушивать жалобы. Конечно, и дерьмо примадонны началось, ничего удивительного. Три раза «Разрывая» и три раза «Низкое самомнение», потом – в зал на проверку звука, потом обратно в студию повторить как на генеральной репетиции, а потом ещё раз прогнали «по-настоящему». После этого обратно в зал, незадолго до полуночи. Несколько минут разминки, затем выходим и выдаём. Плевки, кубики льда, пиво, бесконечная вереница тел на сцене. Один парень наполнял пивные банки водой, выносил поближе к сцене и обливал нашу аппаратуру. Мы не могли играть особенно сильно – это предполагало бы слишком большую концентрацию, а потому означало отвести от них глаза на несколько секунд; к подобной толпе нельзя поворачиваться спиной, как к океану. Я весь вечер искал глазами летящие пивные банки, кусочки льда или самих этих панков. В какой-то момент я сказал людям перед сценой, что лучше бы им быть чёрными. Я знал, что это должно их разозлить, и оказался прав. До охуения смешно видеть, как они взбесились. Даже несмотря на все эти несерьёзные элементы шоу мы всё-таки давали рок. Я не болтаюсь там, когда сыграна последняя песня. Я убираюсь на хуй со сцены. Откуда мне знать, что они там задумали. Может, вон тот засранец выжидает, как бы швырнуть свой стакан на последней ноте, а я буду стоять тут, дурацки скалясь, как мишень в тире, и получу то, что заслужил за то, что уступил им один-единственный дюйм. И играю и отваливаю, бью и ухожу. Я уже понял, что эта толпа не имеет отношения к музыке, поэтому отыгрываю своё и убираюсь к ебеням. Вероятно, я нескоро появлюсь здесь снова.

3 октября. Осака, Япония: Сегодня был ещё один хороший концерт. Так здорово играть рок на полную катушку и не думать о том, что тебя со всех сторон отколошматят. Какие-то ребятишки перелетали через барьер, и когда переворачивались, носки их башмаков грохались о сцену: если б на том месте были мои ноги, они бы уже давно были сломаны. Японские фаны – самые напряжённые из всех, с кем я вообще сталкивался. Выступал сегодня в магазине «Тауэр», и там было тяжко. Люди пробивались ко мне, задыхаясь. Когда я пожимал им руки, у всех они были холодные и влажные. Фаны были повсюду – даже на вокзале, где я садился на ранний поезд, чтобы, опередив ребят, доехать из Нагой в Осаку. После концерта мы пошли в вагон, и они опять были там, а один парнишка плакал и говорил, что любит меня. Сегодня вечером они появились ещё и в лобби отеля. Я пошёл по лестнице, двенадцать пролётов, чтобы не пришлось ждать лифта и кто-нибудь опять не сказал мне «простите». Они всегда говорят «простите», когда хотят получить автограф и фотокарточку. Когда я утром вышел в вестибюль, они уже были там. А если играешь в какой-нибудь знаменитой группе, это было бы полное безумие. Представьте себе кого-нибудь вроде Дэвида Боуи или Принса – с ума сойти. После выступления мы пошли поесть в ресторан, где снимают обувь и сидят за низким столом, а обслуживают дамы в кимоно и всё такое. Это было замечательно. Если б у меня была по-настоящему своя комната, она была бы вот такой. А днём я хорошо потренировался. Когда я пришёл в зал, меня не впустили, потому что у меня татуировки, а ещё им чем-то не понравилась моя обувь. Они провели по этому поводу дискуссию, выдали мне фуфайку, и нашлись какие-то тапочки. Ну и спортзал. Эти парни обосрались бы, придя в американский тренажёрный зал. У них тут не было ни одной тяжёлой гири. Я разминался парой стофунтовых, оглянулся и увидел, что все, кто были в зале, бросили свои занятия и таращатся на меня. Один парень подошёл с калькулятором и показал мне, сколько фунтов я таскаю. Никто не издал ни звука, кроме меня. Они смотрели на меня, словно я монстр какой-то. Честно говоря, приятно. Тренажёрный зал – единственное место, где я чувствую себя вполне дома. Люди здесь потеют, поднимают всякие хреновины и издают животные звуки. И не нужно извиняться за то, какой я есть. Не нужно мило себя вести с хрупкими людьми. Это единственное место, где я чувствую себя естественно. Я люблю тренировки больше, чем секс; уступают они только музыке. Перед тем как мы продолжили, случилась странная вещь. В магазинчике под клубом я купил бутлег «Jane's Addiction» и велел диджею его поставить. Я стоял в зале, когда он заиграл. Вначале там просто раздавались вопли многочисленной публики «Джейнов», ожидавшей выхода группы. Затем началась басовая партия из «На берегу», и народ полностью слетел с катушек. Сколько бы я их ни видел, они всегда этим номером концерт открывали. На долю секунды мне примерещилось, что я на «Лоллапалузе». Такая мощная ретроспекция. Это продолжалось всего лишь неполную секунду, но это было сильно. Нужно будет рассказать об этом парням, если мы когда-нибудь с ними увидимся.

10 октября. Гонолулу, Гавайи: Я иду в туалет, а они подваливают и начинают говорить. Мы в туалете, а я вынужден отвечать на вопросы. Я, блядь, полный идиот, если оказался в таком месте, где это возможно! Они орут, мы играем, какого хуя. Сегодня вечером было здорово. Они швырялись льдом, и я никогда не слыхал воплей глупее, но хоть на сцену не лезли, и на том спасибо. Им всегда хочется меня потрогать. После концерта пробираются за кулисы и обхватывают меня руками. Какая-то тётка похлопывает меня по спине и говорит: судя по тому, что она сегодня от меня услышала, я, наверное, интересная личность, с которой можно побеседовать. Я только пялюсь на неё, пока она не ушла. Что я такого сказал сегодня? Только спросил, как по-вашему, изнасилование и нормальный секс одинаково пахнут? Сказал, что не хочу ни с кем объединяться, потому что люди воняют кровью и мозгами. Я Звезда Смерти, и всё, что исходит из моих уст, идёт из тьмы.

25 октября. Тусон, Аризона: Я не знаю, знают ли они. Солнце заходит, а я сижу на улице и жду проверки звука. Ко мне подваливают группки молодёжи и стоят вокруг, точно я музейный экспонат или картина на стене. Кто-нибудь заговорит, я бегло взгляну на него и односложно отвечу. Они уходят молча, один за другим. Я не знаю, знают ли они. Боль – единственное, что скажет тебе правду о себе и обо всех остальных. Сегодня боль проходит сквозь моё тело, как электрический разряд. После концерта я сидел в луже собственного пота на полу арены. Люди смотрели через барьер и орали всякую срань, которую я не мог разобрать. Я чувствовал себя, как боксёр. Мне не было дела до того, что они орут. Я просто животное. Просто мясо, опытное мясо. Они не знают, что под кожей у меня боль кричит мне правду. Так громко, что заглушает всё, что кричат они. Боль – мой друг, потому что она никогда не лгала мне. Она никогда не оставляет меня надолго. Когда боль со мной, всё становится ясным, и жизнь имеет смысл. Я знаю кое-что о себе. Я вижу глубже. Боль делает меня сильнее. Огонь наполняет моё тело. Одевшись, я выхожу и говорю с людьми с какой-то радиостанции. Они чужды мне. Боль – великий изолятор, всемогущий говоритель правды. На хуй духовность. Всё дело – в плоти и в том, сколько ты можешь принять. Хочешь переступить пределы? Гори.

31 октября. Индианаполис, Индиана: Счастливого Хэллоуина. Толпа выглядит как обычно. Отвязывался как мог. Теперь я – яма. После концерта я сидел, дрожа, в углу и лишь качал головой, когда меня пришли допрашивать. Всё берут и берут. Им не заполучить меня всего. Кончаешь играть, выворачивать собственные кишки, и сидишь весь в поту, а они тотчас подступают с вопросами. Меня тошнит от собственного рта. Меня тошнит от того, что приходится отвечать на бесконечные вопросы, бывают вечера. Когда я только это и делаю. Скребите, тыкайте, копайте, царапайте.

Подпишите. Выжмите ему кости до последней капли. Нет. Вы не достанете меня. Откуда ни возьмись появляется парень с радио и говорит, что привёл несколько человек, чтобы я с ними познакомился. Я говорю ему, что после концертов мне хочется только одного – убивать людей. Он уходит. Они понятия не имеют. Работаешь с людьми годами, а они понятия не имеют, что с тобой происходит. Ты лишь говоришь и говоришь, надеясь, что где-нибудь кто-нибудь уловит хоть половину того, о чем ты. Сегодня здесь было несколько ребят из «Нации Ислама». Темпераментная компания, чтобы не сказать больше. Безупречно одетые, при галстуках-бабочках, в длинных кожаных пальто.

1 ноября. Чикаго, Иллинойс: Мы приезжаем на площадку, а там на улице ребятки чего-то ждут. Билетов нет, а они стоят под проливным дождём весь день. Через несколько часов начинается проверка звука. Сегодня они подобрались совсем близко, швыряют на сцену шоколадные батончики «О Генри» и орут, что мы – отстой. Мы играем круто, и я не понимаю, что они говорят. Басист выдал на бис одну из своих детских шалостей, и никто его не убил. Это нечто. Хорошо, что я всё это делаю только для себя, потому что будь я артистом развлекательного жанра, я бы искал их одобрения. А это полная хуйня. Они принесли бы мне мою голову. Сегодня на концерте Стив Альбини – наверное, тусуется с нашим разогревающим составом. Раньше мы с ним не встречались, но я однажды прочёл какую-то его статью, в которой он меня облажал. Думаю, не расквасить ли ему морду, но, подойдя поближе, понимаю, что он просто тощий панк. Не очень хорошая добыча, поэтому пусть живёт. Он никогда не узнает, как близок был к тому, чтобы ему расквасили физиономию на глазах у друзей. Когда концерт заканчивается, я выхожу из зала что-нибудь съесть перед дорогой в Торонто. Снаружи под дождём толпятся люди, ждут меня. Я подписываю всё, что они просят, и изо всех сил стараюсь быть с ними приветливым, зная, что им и в голову не приходит, насколько мне хочется выблевать из себя лёгкие, когда меня просят дать автограф. Я захожу в ресторан чуть дальше по той же улице, и люди суют мне в лицо листки бумаги, пока я ем. Я сажусь в автобус, и мы уезжаем.

10 ноября. Рэйли, Северная Каролина: Играли круто, насколько возможно. Не успели доиграть, а время кончилось. Сполоснулись в душе и уехали. Я не знаю, что ещё произошло, поскольку играл на износ – до того, что из меня вышибает все мысли. Когда концерт кончился, я сел в автобус и ждал отъезда. Народ долго заглядывал в окна. Я чувствовал себя, как в витрине. Хорошо, что уехали. Я несколько разваливаюсь на куски.

19 ноября. Даллас, Техас: Весь день лил дождь, а я наблюдал за теми, кто выгружал аппаратуру на старую разъёбанную борцовскую арену. Я сидел на открытой трибуне и думал, сколько раз здесь сидели люди и орали, чтобы один бугай оторвал башку другому. Крыша протекала. В полу была дырка как раз перед сценой. Пораньше перед концертом ко мне зашла поболтать одна знакомая, а я тупил и мало что мог сказать. Чувствовал себя полным уродом – сидел, не в силах выговорить ни слова. У меня уже не получается людьми, как раньше, будто меня подменили. Сразу после того, как закончили «Cypress Hill», баррикаду прорвали почти мгновенно. Здорово смотрелось, когда её кусок за куском передавали прямо перед сценой. Прошло довольно много времени, люди со сцены постоянно твердили, чтобы толпа сдала назад, а потом мы, наконец, начали играть. Наше отделение сократили до сорока пяти минут. Мы отыграли несколько песен и сделали всё, что могли, чтобы толпа поутихла. Совсем как на одном из наших обычных концертов, народ – повсюду. А в остальном – хороший вечер. «Бистики» были великолепны, как всегда, – здорово видеть их каждый вечер. Мне не пришлось особенно много говорить с народом после концерта, а потому справиться со всем оказалось проще. Мне тяжело твердить «спасибо» снова и снова. От этого хочется вырвать себе лёгкие.

25 ноября. Сан-Франциско, Калифорния: Швырялись большими пластиковыми коробками с перцем, чесноком, с чем угодно. В нас бросались примерно четырьмя видами специй. Несколько раз просвистело у самой головы. Одну я поймал. Концерт прошёл в наблюдениях за толпой, вдыхании перца и ожидании следующего снаряда. Мне попало по голове монетой. Хороший бросок. Пытался играть, насколько мог, но не вышло из-за нескольких кусков дерьма в публики. Играешь весь год, доходит до последнего концерта, и тебе срут на каждом шагу. Был бы способ насрать на них в ответ. Было бы здорово найти того парня, вообразите больничный счёт. Как однажды сказал Игги: «Вы платите пять долларов, а я делаю десять тысяч, так заебитесь». Меня подбросил автобус бригады, и я оказался в лос-анджелесском аэропорту. Мы видели Рэя Чарльза, это круто. Его этот парень вёл. Они шли очень быстро. Я взял такси, доехал домой. Действительно хороший год для концертов. Великолепно было играть с «Beastie Boys» и «Cypress Hill». Хорошо бы выступить и сегодня вечером. Я не знаю, куда себя деть.