Текст книги "Железо"

Автор книги: Генри Роллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Да знаю я, знаю – нарочитая мизантропическая неприспособленность. Она велела мне войти в её комнату. Я вошёл и спросил, чего ей надо. Она сказала: «Я хочу наградить тебя кошмаром, который будет продолжаться до конца твоей жизни». Вытащила из-под подушки пистолет, вставила в рот дуло и нажала курок, прежде чем я успел что-то сказать. Её тело отлетело и шлёпнулось в углу. Теперь она делает это три ночи в неделю. Это случилось много лет назад, но память моя свежа. Выстрел гремит в моих ушах часами, как реактивный двигатель. Теперь у меня в руке пистолет. Я не могу спать. Я всё ещё думаю о том выстреле. Я всё ещё думаю о том, что мне нужно. Всё сбывается. Каждую ночь я чую запах пороха и собственной рвоты. Я всё ещё твержу себе, что нужно быть сильным.

Информация. Вчера первый выстрел раздался в 7.36 утра. Ответного огня не было. Зарядил волыну и обстрелял гондонов, что устроили шум. Пригнись. Это пока не ты, так что и не думай о смерти. Это просто мешает документальному кино, которое смотришь, идя по моей ёбаной улице. В этом Диком Западе нет благородства. Живи в страхе перед теми, кто понимает, что жизнь не имеет цены, и за это ты платишь бесконечно. Платишь своим страхом. Болезнь носит накидку и прикрывается блестящим щитом. Статистика сводит её к чистым цифрам. Реальность стала приходом по страху. Ею можно удавиться. Из трёх женщин в Америке одна была изнасилована. Научная фактастика. Я вижу это со всех сторон. Я вижу, как распространяется зараза. Факты сложены в стопки и упакованы тебе в голову. Тебе нужен перерыв на два часа двенадцать раз в день. Забей косяк и загони машину. Посмотри на звёзды. Прикинь, тебя припекло. Ты в огромном бассейне с акулами. Если хочешь побить их, придётся к ним прибиться. Плохие парни убивают плохих парней. Плохие парни убивают хороших парней. Если хочешь жить дольше плохих парней, в тебе должно быть чo-то плохое – много чего, на самом деле. Ты должен знать to, что знают они. Это кайфовые приключения в целом мире. Даже не знаю, что, по их мнению, должно было с ними скучиться. Слишком много телевидения, слишком много дурной жратвы, слишком много журналов. Слишком много времени уходит на заботу о миллионерах в депрессии, которых бросили их бабы. На гаданье, как пройдут осенние концерты. Кто бы ни захотел мне помочь, не сможет. Кто бы ни за-. хотел убить меня, может, и сможет. Кто бы ни захотел лю-' бить меня, лучше не надо. Люди ядовиты. Когда ты последний раз хотел кого-то убить? То есть действительно хотел кого-то убить? Когда ты планировал всю эту срань, типа, что делать с телом и прочее. Когда ты последний раз действительно хотел жить? Тебе нужно себе напоминать, что ты. жив? Я не носитель света, я не наёмный стрелок. Я репортёр на фронте. С передовой Бездны. Если бездна тебе к лицу, носи её. Глядя в пасть монстру. Ветеран становится фараоном. Мужик выводит дюжину человек по проходу круглосуточного магазина и расстреливает их. Девушку несколько раз изнасиловали в душевой, и теперь она часто пытается покончить с собой. Она добрая американка – и она всё сделает правильно. Ничего, кроме фактов. Мне нравятся те, что могут придушить. Правда – мой друг. Она согревает меня в ночи. Правда – твой друг, даже если она отправляет тебя в тюрьму. Даже если она убивает тебя и твоего партнёра по ебле. Нам предстоят яркие ночи. Ты привыкнешь к запаху напалма. Свиньи, пожирающие трупы, и юнец с пистолетом, который носит спизженные у тебя часы и кольца, тебя нисколько пугать не будут. Чувствуй страх. И не забывай пригибаться.

Часто ли я здесь бываю?

Это собрание интервью, которые я брал у некоторых интересных людей, которых мне посчастливилось встретить за эти годы, а также мои путевые заметки и журнальные статьи, опубликованные в неотредактированном виде.

С днём рожденья

13 февраля 1983 г. Немецко-голландская граница. По поводу вчерашнего вечера. «Nigheist» отыграли одну песню, и тут скинхеды выскочили на сцену и накинулись на них. Один говнюк размахивал микрофонной стойкой над головой Маггера. У «Минитменов» просто крыши поехали, не успели они на сцену выйти. Они думали, что их сейчас поубивают. Это меня просто взбесило. Хотелось убить всех этих ебучек.

Когда мы играли, один бритый влез на сцену и вертелся там, красуясь перед своими дружками, а я спихнул его, и он пролетел порядочное расстояние до пола. Ему это не сильно понравилось. Пришло восемьсот пятьдесят человек, но я уверен, что в следующий раз народу будет намного меньше. Лучше всех выступил Д. Бун. На их последней песне «Фанатики» Д. спрыгнул со сцены с гитарой и побежал в толпу с воплем: «ФАНАТИКИ!!!» Народ не знал, что делать. Он посбивал с ног этих бритых, как кегли.

Местность прекрасная. Никогда не видел ничего подобного. Соломенные крыши домов, повсюду снег. Небо такое синее. Сегодня мне двадцать два.

13 февраля 1985 г. Хермоза-Бич, Калифорния: Сегодня мало что произошло. Получил несколько интересных писем. Я шёл по бульвару Артезия на репетицию. Артезией я пользуюсь для наблюдений за миром. Самые лучшие: проходя мимо рынка «Лаки», увидел человека, громившего телефонную будку. Пытался выдрать трубку. Шнур не поддавался. Мужик свирепел всё сильнее. Он вмазал трубкой до аппарату и вылетел наружу. Я шёл мимо заправки «Галф» на углу Артезии и Авиэйшн. Прямо по проезду. Подъехала машина. Женщина в ней была в ярости, потому что я шёл не так быстро, как ей бы хотелось. Она орала на меня. Я отсалютовал ей по-гитлеровски. Она слетела с катушек. Неплохо. Видел, как мальчишка спёр журнал «Крим» из магазина «7-11» на углу Артезия и Фелтон. Настоящий ловкач этот парень. Наклонился, обернул журнал вокруг ноги, натянул На него носок и рванул из магазина. Мальчишки в майках «Iron Maiden» тусуются и играют в видеоигры. В один прекрасный день эти ребята вырастут и будут стоять за прилавком. Сейчас это пока мечта. Но разве не мечтает об этом каждый? Надеть этот оранжевый с белым халат. Приколоть собственную бирку с именем. Стоять солидно, расставив ноги, смотреть гордо. И оборачиваться только затем, чтобы заполнить заказ на «Большой глоток» или «Чавк». «Э-э, „7-11“, уважаемый, сейчас четыре утра и всё закрыто. Куда мне ещё податься, кроме вас?» (Эй, дамочка, позвольте я помогу вам с микроволновкой!) А вы когда-нибудь заглядывали к нам в секцию прохладительных напитков? Видели когда-нибудь этот знакомый оранжевый с белым халат, что тут мелькает? Держу пари, вам хотелось бы знать, что происходит здесь, и вы всегда надеетесь, что «Канал 7» сделает репортаж о нашей тайной жизни. Спорить готов, эй, я тоже! «7-11» – это биение пульса Америки. Наверное, что Брюсу Спрингстину следует сочинить песенку о «7-11» в Эсбери-Парк, причём сочинить её так, чтобы все США в ней увидели себя и причмокивали от восторга вместе с Брюсом. На хуй Босса! Хайль Босс! Хайль «7-11»! Для протокола – сплю я плохо. Снятся тяжёлые сны. Сны реальны. Я уродец. У меня чешуя. У меня перья. У меня шерсть. У меня огромные клыки. У меня когти. Я спасся от распятия. Отошёл в сторону, дождался, когда процессия пройдёт мимо, и сбежал. Я пришёл жечь огнём. Я пришёл вести их в пламя. Соединить их с огнём. Признания под пыткой пламенем: я думал, что я в «Армии Спасения». «Армия Спасения»? Дулю! Солдаты Спасения, святые, нацеленные крушить. Очищай! Пали огонь! Пусть разверзнется. Эта шутка меня убивает. Давай покончим с нею, чтобы я мог немного поспать.

14 февраля 1986 г. Талса, Оклахома: Прошлая ночь в Литтл-Рок была с приключениями. Мы играли в таком солидном месте, а никогда не знаешь, как Дуковски тебя подставит. Сет был удачный. Публика – вполне приветливая. Так что мы закончили отделение, и все уже уходили, а они всё ещё хотели автографов и прочего, и я обслуживал их как мог хорошо. А тем временем разыскивал свои вещи, чтобы одеться. Иду к своему рюкзаку за футболками. А их нет. На их месте – дрянная панковская майка. Я догадываюсь, что сценарий был примерно такой: вороватый ёбаный пункер запускает руку в вещички Генри и говорит: «На хуй, обдеру-ка я этого говнюка Роллинза». Берёт майки, а потом что-то втемяшилось в его пустую башку. «Я знаю: возьму-ка я две эти чужие майки, поскольку я подлый гондон, а взамен положу свою дрянную панковскую майку!» И выходит в промозглую ночь Литтл-Рока.

Следующая история была с бабищей, которая купила мне цветы. Мой день рождения и всё такое. Она подошла ко мне и говорит: «Вы меня помните? Я та девушка, которая подарила вам цветы». Ещё б я её не помнил. Ладно. «Так вот, – продолжает она, – вон тот негр, – она показывает на одного из парней-уборщиков, – он гонялся за мной всю ночь. Я слыхала, что им нравятся крупные. Просто подошёл ко мне и спрашивает: „Ты с кем ходишь?“ – и я показала на вас. Он сказал, что хочет помериться силами с вами и увести меня от вас». Премного благодарен, дамочка! Я отошёл от неё и сел на какой-то ящик с аппаратурой. Естественно, мужик подваливает и предлагает помериться силами на локотках. Я ему говорю: «Мужик, я знаю, зачем ты хочешь со мной подраться. Эта толстая баба сказала тебе, что она со мной. Но это не так. Я её никогда раньше не видел! Она тебе лапши навешала». Он отвечает: «Я тебя понял, мужик, погляди-ка». Закатывает рукав и сгибает руку. А его бицепс всё больше и больше. Наконец он завернул кисть, и у него на руке выскочил мускул размером с мяч для гольфа. Меня чуть не стошнило. Я сказал: «Потрясающе, ты более чем достойный соперник». Он ухмыльнулся и удалился. А через пару минут подваливает такая крутая на вид красотка и показывает сперва на мой член, а потом на свой рот. Я только улыбнулся. Она показала жестами, мол, какого размера у меня член. Я обозначил большим и указательным пальцем размер приблизительно три четверти дюйма. Она подошла ещё ближе, протянула руку и сказала: «Поехали». Я внимательно поглядел на неё. Девка крута необычайно! Она уселась ко мне на колени и сказала: «Давай, начинай. Просто ложись и получай удовольствие». Я спросил, как её зовут. «Персик Мельба». Я говорю: «Персик, дорогуша, я хочу сказать тебе, что у тебя самая красивая задница из всех, что здесь есть сегодня, но я не могу быть с тобой». Персик спрашивает, почему. Я говорю: «Персик, ты – мужик! Есть определённые вещи, которых я делать не буду, и я не хочу, чтобы какой-то парень сосал мне хуй, спасибо, милая, ни за какие коврижки». А он меня спрашивает, согласился бы я, если б не смог определить. Я не стал отвечать и перевёл разговор на его ярко-зелёные колготки. Я сказал, что у меня был диск Мадонны, на котором у неё был тот же оттенок. Мы сошлись на том, что Мадонна великолепна. Он рассказал мне, как обдурил Сэла и даже танцевал с ним. Мы ещё немного поболтали, и он признался, что на самом деле его зовут Тим. Я сказал, что Тим нравится мне намного больше. Ёбть, у парня на роже был почти целый дюйм косметики! Я сказал, что ему надо бы дня три не бриться, а потом выйти в женском прикиде со всей этой щетиной. Тим сказал, что он попробует. Потом встал с меня и ушёл. Воры. Никому нельзя полностью доверять, кроме себя. Доверять кому-то ещё – слишком много хотеть от человека. Фанам «Black Flag», по крайней мере, доверять нельзя. Вчера вечером они меня обокрали. Больше не буду никому из них верить. Если кто-то мне что-то даёт, я спрашиваю, что он за это хочет, а если он говорит, что ничего не ждёт взамен, я верну подношение. Нет доверия. Они всегда, так или иначе, хотят чего-то взамен. И мне очень не хотелось бы стоять к ним спиной, когда они придут за долгом. Никому из них нельзя верить. Они аплодируют, когда ты играешь, но если ты играешь не то, что они хотят слышать, они принимаются тебя оскорблять. Я кое-чему научился из этого говна. Понял, что всё это одно и то же – хвалы, проклятья, любовь, ненависть, всё одно и то же. И никто меня не переубедит. Я ничего ни от кого не жду. Я редко разочаровываюсь. Зато иногда случаются приятные сюрпризы. Никому! Никому не доверяю до конца, кроме себя и Джо. Того же я жду и от других. Полное доверие – глупость. Полное доверие – для дураков. Там же, где и «вера».

13 февраля 1987 г. 12.10. В поезде по пути в Чикаго, Иллинойс: Мимо проходят две девушки. «Как ты думаешь, куда это едет Генри?» Нужно было одеться под Синди Лоупер. Я еду в Мэдисон, штат Висконсин, на концерт.

Железная дорога довезёт меня только до Чикаго. Я не парюсь. В этом поезде мне стукнуло двадцать шесть. Никто больше не будет говорить мне херню про «четверть века». Я на пути к тридцатнику.

Только что провёл три дня в округе Колумбия. Отыграл все концерты на Восточном Побережье: Нью-Йорк, Бостон, Провиденс, Нью-Хэйвен, Трентон, Нью-Брансвик, округ Колумбия. Конечно, было здорово повидать Иэна. Трудно поверить, что мальчонке уже двадцать пять. Подходит совершенно незаметно. Не то чтобы я думал, что он умрёт, не достигнув, но надеялся, что каким-то чудом он не будет взрослеть. Есть в нём нечто, отвергающее возраст. «Вечный» – такое тяжёлое, неуклюжее слово. Не хочу его употреблять. Он – как время года. Я знаю, что он останется рядом. Не попадёт ни в какую авиакатастрофу. И всё же не могу не думать. Чума. Иэн Маккэй, двадцать пять лет. Так не бывает.

Из поездки я понял, что теперь это совсем другой город. Я даже не помню названий улиц. Большинство знакомых отсюда уехали. Я не знаю почти никого из тех, кто тусуется рядом. Наверное, чем меньше людей я знаю, тем лучше. Я не собираюсь приезжать сюда в гости – только играть. Нет необходимости проводить время с друзьями. Открывая рот, я лишь трачу время понапрасну. Бесполезно. Когда мы с ними в одной комнате, и мне неловко, и им неловко. Это ложь, это не срабатывает. И не должно срабатывать. Человеческие игры запутывают меня. Завлекают меня в игры с самим собой.

Весь вагон в этом поезде гудит от шума. Все пассажиры у меня за спиной пьяны. Я не могу понять, почему в поездах торгуют алкоголем. Воздух густо пропитан запахом пойла и дурной пищи.

Пьяный парень передо мной рассказывает, как все его знакомые считают его гением, и говорит:

– Ха! По мне, это ерунда!

Компания стариков через проход беседует о всякой скучной чепухе, о своих детишках, о шоу Билла Косби, о жратве – и всё. Человека в ковбойской шляпе надо казнить. Он бродит взад-вперёд по вагону и вопит:

– Кому пива? Какой-то парень орёт:

– Да, я возьму одну! – На нём белая шляпа, должно быть, он – хороший парень! Мужик позади меня скрипит:

– Ага, тащи сюда! Теперь я слышу, что говорят люди впереди.

– Видал этого парня с короткой стрижкой?

Граждане – полный улёт. Слава богу, Брюс Спрингстин держит их на коротком поводке. Эй! Ходи на работу, будь тем, кого ненавидишь, лижи задницу начальству, приходи домой и напивайся, всё нормально, Брюс Спрингстин написал о тебе песню. А если ты не встал в очередь и не работал весь день, и не возненавидел собственные потроха, Боссу будет не о чём писать, и он вылетит из игры. Гражданин и Брюс рука об руку уходят во тьму. Хотя с музыкой у него всё нормально. В такой ситуации я просто вижу, откуда он выплыл. Ещё четыре концерта на этих гастролях. Затем назад в Лос-Анджелес на четыре недели, затем в Трентон на репетиции и новое турне. С нетерпением жду, когда можно будет свалить отсюда. Калифорния – дурная шутка, отыгравшаяся на тебе.

13 февраля 1988 г. 01.07, Чикаго, Иллинойс: Мне двадцать семь лет. Сегодня вечером выступали здесь. Действительно классно провели время. Играли полтора часа; ощущение, что десять минут.

Вчера засиделся допоздна. Пытался попасть на семичасовой утренний поезд, но билетов не было. Пришлось лететь. На самолёт продали больше билетов, чем было мест, так что меня засунули в первый класс. Это было круто. Странно оглядываться и видеть всех этих жалких типов в общем салоне. Я не мог ничего с собой сделать. Всё время пялился на них, а они пялились на меня. Вышел из самолёта, дал по телефону два интервью прямо из аэропорта. Отправился на такси в тот район, куда всегда езжу за книгами. Нашёл «Гордых нищих» Альберта Коссери. Оттуда – в клуб, дал два интервью. Взял себе десять минут на подготовку, вышел и рванул. Дал интервью после того, как все разошлись. Это было странно. Все эти люди хотели со мной поговорить. Я подписал уже все книжки, а потом им пришлось уходить, и они точно рехнулись. Принялись хватать меня и совать мне всю эту дрянь на подпись. Чёрт знает что. Я так устал за последние несколько дней, что даже не хватает ясности мысли, чтобы писать. Тяжело делать интервью. Даже не знаю, сколько ещё смогу это выдерживать. Нужно немного поспать. Мозги поджариваются каждый день. Я чувствую, как в кости мне вползает зверь. Мой друг вернулся. Я сбрасываю эту жёсткую шкуру, когда возвращаюсь сюда. Оно возвращается. Именно тогда я включён – когда зверь бежит с моей кровью. Я это чувствую, и мне так хорошо. Я знал: что-то потерялось, а теперь оно вернулось. Чем дольше я вне, тем лучше получается. Забывать так легко. Когда я снова здесь, оно уничтожает меня по частям, и я тупею. А жёсткий блеск возвращается лишь через некоторое время. На самом деле мне нужна только музыка. Эти мои чтения – вещь хорошая, но мне нужна боль, которую музыка приносит моему телу. Тогда я в лучшей форме. Трудно объяснить это другим. Я должен держаться подальше от женщин. Чем дольше я живу без секса, тем лучше. Когда я с женщиной, я слабею. Никто мне не близок, и когда я сближаюсь с женщиной, я стараюсь выпрыгнуть из себя. Я лгу самому себе, и это херня. По мне, чтобы делать то, что нужно, не нужно быть близким ни с кем. Последние несколько недель меня раздражало, что у меня нет достаточного стимула. Я по-прежнему хочу вернуться в Европу на четвёртый месяц турне, гаже срани. Меня не проверяли с декабря. Мне это крайне необходимо. Кажется, мне не следует вообще заканчивать гастроли. А если я это сделаю, то должен оказаться в таком месте, где никого не знаю. Общение ослабляет меня, разбодяживает. Я не позволю никому сбить меня с пути. Я должен перечитывать свои железные скрижали, которые написал несколько месяцев назад. Они истинны. Та часть, где сказано, что работа – превыше всего и всех, даже меня самого. Миссия – вот единственное, что имеет значение. Секс, взаимоотношения – на втором месте, третьем, последнем. Работа – вот всё. Я помню, как было недавно. Я был с девушкой, я сказал ей, что работа превыше всего. Она обиделась. Ну и на хуй. Женщины играют в моей жизни меньшую роль, чем бывало. Как только они начинают мешать работе, они перестают мне нравиться. Они меня не знают. Никто меня не знает. Меня знает работа. Меня знает дорога. Меня знает зверь. Меня знает противостояние. Женщины отбивают у всего этого вкус, и всё становится дешёвкой. Недавно я был с девушкой. Отправившись на гастроли, я скучал по ней примерно день, а теперь я не думаю о ней вовсе. Пора расставаться. Завтра – Мэдисон, Висконсин. Новый день. Тащите всех. Пусть уничтожат меня, пускай попробуют. Я призываю трудности.

14. 40, Мэдисон, Висконсин: Приехал пару часов назад. Долго ходил по улицам. Теперь я в кофейне Виктора – слушаю, как два мужика обсуждают, почему от кофе они чувствуют себя виноватыми. Я так замёрз, что с трудом держу ручку. Заказал целый кофейник – с ним я смогу просидеть здесь дольше и хоть немного оттаять. Скоро нужно давать интервью. Слишком холодно, чтобы торопиться куда-то отсюда.

Глядя на ярко разодетых ребятишек из колледжа на улице, я радуюсь, что решил не ходить этим путём. Какую же всё-таки срань они несут – просто невероятно. Я не могу понять, как люди в таком возрасте могут говорить о такой бессмысленной ерунде.

Я думал о том, что сегодня у меня день рожденья. Пришёл к следующему: кому, на хуй, до этого дело? Просто ещё один день. Я был в этом городе год назад и делал чтения. Завтра – в Милуоки, затем в Бостон на весь остаток недели. Хорошо будет перебраться в другую местность. Я на выезде уже почти две недели, а даже незаметно. Нужно смотреть в расписание интервью, чтобы понять, что сегодня за день. Мне нравится давать концерты один вечер за другим без выходных. Получается лучше и лучше, когда я даю много концертов подряд. Разбег много значит. Способствует свободным ассоциациям, и на сцене я работаю более открыто. По улице мимо шли люди, и примерно раз на квартал я слышал своё имя. «Это Генри Роллинз». – «Где?» – «Здесь». – «Ух ты!» И так далее. А я уже было думал, что привык. Оказалось, нет, но это не достаёт меня, как раньше. Я понял, что в голове существует пространство, и я могу туда уходить так, что больше никто не достанет. Часто на улице я именно там. Я научился находить привольные поля на одном автобусном сиденье.

Теперь в кофейня полно людей, они задевают меня хозяйственными сумками. Я надеваю наушники – и меня здесь больше нет. Время от времени я поднимаю голову и вижу: все эти люди смотрят на меня так, словно хотят присесть. На хуй. Все парни похожи на Робина Уильямса. Эти «докерсы» меня убивают. Может, им требуется постоять. Может, им требуется замёрзнуть до смерти.

От прогулок здесь меня тошнит. Я не люблю университетские города. На улицах полно людей, одетых одинаково. Будто застрял в рекламном ролике винного коктейля и не можешь найти выход.

23 февраля 1989 г. 02.56, Арлингтон, Вирджиния: Долгое время не мог писать. Рука накрылась пиздой. История длинная и скучная. Не писал несколько недель. От одной мысли хуй в трубочку сворачивается. До такой степени, что даже сейчас писать не хочется.

15. 02. Как я сказал, длинная и ебнутая история. Расскажу кратко. Несколько недель назад мы были в Гилонге, Австралия, играли. Шёл концерт – всё было хорошо. Передо мной стоит парень и плюётся пивом мне в лицо. После нескольких плевков мне это надоело, и я ему врезал. Кулаком в ебальник. Он упал. Дружки его уволокли. Через несколько минут он снова пришёл и встал перед сценой. Вся рожа в крови. Он приподнял верхнюю губу – передних зубов как не бывало. Мне поплохело. Не от того, что я дал ему в зубы, а от того, что я знал, что скоро явится полиция меня арестовывать. Я посмотрел на свою руку, а там над костяшками пальцев – дыра, и какая глубокая, так что видно, как работает сухожилие. Я показал руку нашему барабанщику, но ему это было вообще неинтересно.

Через несколько минут что-то стукнулось об сцену. Наш гитарист это что-то подобрал. Зубы парня – протез. Мне-то что, ещё один пьяный говнюк, плевавший мне в лицо, уничтожен, но эту штуку я всё равно сохранил. Хороший сувенир.

На следующий день у группы был выходной, а у меня – чтения и интервью. Рука моя опухла, а боль становилась непереносимей с каждым часом. На следующий день мы выехали в аэропорт. Рука побагровела и выглядела так, словно вот-вот лопнет.

Полёт был ужасен. Боль такая, что всю дорогу я то отключался, то приходил в себя. Вдобавок меня лихорадило. Примерно через четырнадцать часов я прибыл в Лос-Анджелес; нужно было менять австралийские деньги и заниматься прочими делами – и всё это с дикой болью. Я приехал домой, и, конечно, первым делом позвонил знакомой девушке и назначил на тот же вечер свидание. Болван.

На следующий день я поехал в больницу – вернее, моя подружка, бывшая медсестра, увидела мою руку, швырнула меня в свою машину и отвезла в больницу. Я воображал, что мне вкатят дозу пенициллина, и на этом всё кончится. Насколько может заблуждаться человек? А вот как я заблуждался.

Я пришёл в отделение экстренной помощи, сестра бросила один взгляд на мою руку, и во мгновение ока передо мною возник врач. Сказал, что я немедленно должен заполнить бланки, поскольку нужно начинать операцию как можно скорее. Я ответил, что не будет здесь никакой операции. Он сказал, что я могу уйти и вернуться завтра, и тогда придётся ампутировать мою руку, – или же можно начать сегодня, и они попытаются спасти то, что осталось от моего пальца. Это меня отрезвило, и я заполнил бланк. Через несколько минут я уже валялся на спине в одной из таких «ночнушек», в руку мне воткнули капельницу, и меня везли в операционную.

В какой-то момент я пришёл в себя, и появился врач – посмотреть, как я себя чувствую. Снял с моей руки повязку, а под ней была большая дыра. Он сказал, что её оставят открытой, чтобы рана подсохла. Затем сделал мне укол демерола, меня слегка поглючило, и я вырубился. Короче говоря, я валялся в госпитале шесть с половиной дней. В день своего рождения я пришёл к выводу, что с меня довольно. Выдернул капельницу и оделся. Когда пришёл врач, я предложил ему поздравить меня, потому что сегодня я ухожу домой. Он ответил, что я не пойду домой ещё четыре дня. Я только улыбнулся и сказал ему, что ухожу через несколько минут, и ему лучше выписать рецепт, если мне что-то понадобится. Он всё понял и написал что-то на бумажке. Я вышел оттуда и на следующий день поехал на гастроли. Мне нужно было давать концерты. Встретил своё двадцативосьмилетие, парясь на больничной койке. Слабак. На этот раз я получил хороший урок. Ни один козёл не стоит таких проблем.

13 февраля 1990 г. 23.50. Сан-Франциско, Калифорния: Я в гостях у Дона и Джейн. Дона видеть приятно, однако ситуация в доме Дона и Джейн ни к чёрту. Джейн пилит Дона при любой возможности. Он не жалуется. Она говорит ему ужасные гадости на людях. Дон старается быть невозмутимым терпеть это, но можно понять, что это очень его задевает. Они пригласили несколько человек на мой день рождения, и, наверное, всё прошло хорошо. Я ценю это, но это всё не моё.

Нелегко находиться в комнате, где полно друзей Джейн, слушать, как она кроет Дона и выставляет его посмешищем перед собравшимися и перед их дочерью. Никогда в жизни не женюсь. Когда я с ними, это напоминает то время, когда я был подростком, всю злобу, что изливалась между моими отцом и матерью. Я наблюдал за их поединками, и приходилось терпеть то же самое от их новых жён и дружков. Не нахожу ничего хорошего в браке. Может, мне одному и одиноко, но, по крайней мере, у меня есть возможность вставать и делать то, что хочу. Я буду за это держаться, пока дышу. Теперь я сижу в их комнате для гостей, пытаюсь не слишком шуметь, опасаясь пробудить гнев зверя по имени Джейн. Завтра у меня концерт в городе. Мне двадцать девять лет. Я одинок и беден и не знаю, как дальше буду удерживать вместе группу и выпускать книги. Временами это всё, что я могу, чтобы на распасться на части. Меня так мучает тревога, что иногда я не могу спать. Только злюсь всё больше и больше, и жду, когда настанет утро, чтобы можно было приступить к работе и пытаться тянуть это всё дальше. К счастью, я чертовски выносливый и могу терпеть эту срань месяц за месяцем. Иногда я так устаю. Кажется, я не высыпаюсь. Всё равно мне это, похоже, не помогает.

13 февраля 1991 г. 00.34. Трентон, Нью-Джерси: Мне тридцать лет. Я в цокольном этаже дома матери Сима. Уже некоторое время не отмечаюсь в дневнике. Перегорел. Не то чтобы много чего происходило. А вот что произошло: вчера записали демо. Я не знаю, сколько песен. Сегодня я накладывал вокал. Шло быстро, просто слушал основные немикшированные треки; на мой взгляд, уже звучит хорошо.

Как-то на днях давал концерт в Биг-Беэре, Калифорния. Скоро напишу об этом побольше, когда будет больше охоты писать.

Женщина, о которой я писал месяцами, женщина, которая наполняла мои мысли светом, – она бросила меня ради какого-то парня. Какое унижение. Перенести это тяжело. Наверное, она мне слишком нравилась. Когда я был с нею в последний раз, мне пришло в голову, что с ней так хорошо, что без неё будет очень плохо. Теперь мне уже лучше и становится лучше с каждым днём. Несколько дней назад – в прошлое воскресенье – я был в глубокой яме. Не помню, чтоб когда-нибудь так пресмыкался.

Она уехала на месяц в Европу. Всё время, пока её не было, я думал о ней постоянно. Иногда меня поддерживали только мысли о ней. Пока её не было, она не писала, не звонила, ничего. Я три раза отправлял ей факсы. То был единственный номер, который она мне оставила. В конце концов, она вернулась, на несколько дней позже. Я каждый день звонил ей домой и оставлял сообщения. Она вернулась, и мне страшно хотелось поговорить с ней, но она держалась холодно и отчуждённо. Я знал: что-то случилось. Она сказала, что начала встречаться с этим парнем, с которым они вместе работают, она не знает, с кем из нас хочет быть, она совсем запуталась. Я ещё несколько раз пытался с ней поговорить, объяснить, каково мне. Я знал, что она собирается меня бросить, я был жалок и в отчаянии. Всё время, пока это продолжалось, я должен был давать концерты в Биг-Беэре. Приходилось терпеть всех этих людей, рукопожатия и прочую чушь. Я всё время внутренне умирал. Она сказала, что позвонит мне в воскресенье утром. В конце концов, я сам дозвонился до неё вечером и спросил, что за дела. Она по-прежнему пудрила мне мозги. Я спросил, была ли она с ним всё время после того, как вернулась. Она сказала, что да. Я сказал, что она, очевидно, уже приняла решение. Так всё некоторое время и продолжалось, одна хуйня. Наконец, мы повесили трубки. Я звонил ей потом ещё, но натыкался лишь на автоответчик. Здорово же она меня обломала. Больно думать о том, как она живёт с этим типом. Я знаю, что он выебет её так же, как выебал свою предыдущую подругу. Я никогда этого не пойму. Если бы кто-нибудь мне сказал, что я приду вот к такому, я бы ответил ему, что он псих. Всё то время, что мы были вместе, я считал, что мы близки, это было чудесно. Я думал, что значу для неё больше. Я ошибался. На этот раз я точно усвоил урок. Я знаю, что меня можно сломать. Я не так крут, как считал. Теперь я это вижу. На данный момент это единственная польза, которую я извлёк. Теперь я знаю себя лучше и знаю, что мне нужно делать. Оно всегда ко мне возвращается. Для меня действительно нет ничего, кроме дороги и работы. Они всегда рядом. Это была ошибка – так заинтересоваться женщиной. Я кое-что понял и не должен забывать об этом. То, что случилось, должно было случиться, должно было в конце концов произойти. Меня никогда не оставляют только дорога и жизнь. Единственная константа. Движение. Постоянное движение и изнурительная дорога. Жить с рюкзаком за плечами и спать на полу. Мне предназначено не выходить из бури. Теперь пора спать. Завтра ехать в город, встречаться с человеком из звукозаписывающей фирмы. Ещё одна встреча. Больше года всяких встреч, а у группы до сих пор нет собственной студии.

13 февраля 1992 г. 15.20, Гамбург, Германия: Сегодня второй вечер здесь. «На борту!» Мне кажется, я никогда ещё не играл в этом зале, только вчера. Обычно мы играли в «Марктхалле». Сегодня мне тридцать один. Не тот возраст, о котором стоит думать. Я привык считать, что мой день рожденья – интересная дата, а теперь мне всё равно. Хотя я знаю, что 19 декабря 1991 года запомню навсегда. Будет странно, когда Джо уже год как умрёт. Я могу лишь продолжать играть, выворачивая себя наизнанку каждый вечер, а потом забываться сном. Сейчас я всё время чувствую в себе это неистовство. Я не испытываю ни к кому в отдельности неприязни, но понимаю, что мне всё безразлично. Я играю музыку каждый вечер просто для того, чтобы наказать её и наказать себя.