Текст книги "Железо"

Автор книги: Генри Роллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

25 января 1986 г. Майами, Флорида: У Денни. Ехали сюда целую ночь. Вчера вечером я наблюдал, как бритоголовые избивают публику на двух первых группах. Нанятая охрана не делала никаких попыток их остановить. Потом началось выступление «Black Flag». На улице было холодно, поэтому играли в спортивных штанах и прочем. Потихоньку разыгрывались, и казалось, всё идёт прекрасно. Как выяснилось, ненадолго. Публика начала меня хватать и куда-то тащить. Один парень всё колотил меня по коленкам. Некоторое время я позволял ему, а потом врезал по башке микрофоном. Не сильно – так, чтоб понял, что он меня уже утомил. Он продолжал своё, так что я завёлся и вдарил ему сразу кулаком и микрофоном. Сломал ему нос, его лицо было всё в крови. Другой начал на меня наступать, и я пнул его в рожу. Металлическим носком ботинка по морде – ощущение такое, словно пинаешь дыню. Зрители по-прежнему лезли на сцену, а Рэтмэн и Джо их сталкивали. Я начал замечать, что теперь люди лезут с прямой целью уебать Рэта и Джо. Они пытались стянуть их со сцены. Парень, которому я сломал нос, стоял теперь в центре, растопырив руки, точно его пригвоздили к кресту. Его бандана походила на терновый венец: кровь сочилась из-под правого глаза, выглядело потрясающе. Старина И.Х. жив-здоров и живёт в Тампе. Во время предпоследней песни отделения какие-то скинхеды повытаскивали шнуры из мониторов справа на сцене. Рэтмэн пошёл посмотреть, в чём дело, и его поймали. По его словам, опрокинули его на пол и принялись пинать в голову. Он рассказывал, что пытался залезть по ступенькам на сцену, а они снова стаскивали его и пинали. Я ничего этого не видел, только Рэт вернулся на сцену с совершенно расквашенной физиономией.

Мы прекратили играть. Через секунду посыпались оскорбления. Я чувствовал, что плевки летят в меня отовсюду. Народ начал скандировать: «Говно!» снова и снова. Я просто сел за порталом и слушал их: «Black Flag» сосёт. Ебать тебя, Генри, пиздюк ты. Верните наши деньги. Сыграйте ещё, пидоры. Генри, ты мудак, мы хотим свои деньги назад. Рок-звёзды, ага Хватай деньги и беги.

Когда концерт кончился, пришли свиньи. Они лишь столпились вокруг и требовали побыстрее выносить аппаратуру. Скинхеды же держались подальше – тоже стояли и хохотали. Рэт замахнулся на одного, а легавый посоветовал ему остыть, не то он его заберёт. Рэт выглядел ужасно. Заплыли глаза, все губы разбиты. Настолько, что даже нереально. Они – говнюки. Они не могут сделать мне больно, я только становлюсь крепче. Пусть хоть все завтра сдохнут, что с того. Я не знаю, зачем они пришли. Я не знаю, зачем пришли мы. Они сучатся, наезжают и хотят сделать мне больно. Заебись. Они делают из меня то, что я есть. Всё, что эти журналистские свиньи про меня говорят – правда. Я не делаю никакого говна сам, я научился этому от них. Если они рассвирепеют, когда получат то, на что нарывались, когда сами отразятся в своих зеркалах, им некого будет винить, кроме себя, – и вот тогда я начну улыбаться. С сегодняшнего дня я не доверяю никому из них. Ни в каком городе, ни в какой стране; все они одинаковы. Они способны выебать меня до предела. Мне бы хотелось, чтобы и с ними какая-нибудь срань приключилась.

27 января 1986 г. Гэйнзвилл, Флорида: Сегодня что-то вроде выходного. Около половины девятого вечера, а мой выходной начался полтора часа назад. Я снял себе отдельный номер. Я хотел заехать примерно восемь с половиной часов назад, но пришлось ждать, пока все сделают свои дела – так всегда, если ездишь с группой. Концерт в Майами прошёл хорошо, было около девятисот человек. Когда мы отыграли сет, мне хотелось начать сначала и сыграть всё ещё раз. Мы не скоро приедем сюда снова. Следующий вечер (то есть прошлый) провели в Орландо, Флорида. Мы там впервые. Примерно через час после того, как в зал запустили публику, Джо и некоторые другие сказали, что узнают кое-кого из ублюдков, что разукрасили физиономию Рэтмэну в Тампе. Мы знали, что они здесь не для того, чтобы послушать «Black Flag». Мы все приготовились. Я был рад, что они здесь. Я надеялся, что они начнут что-то делать, и я смогу расколоть кому-нибудь череп. Джо тоже был рад и хотел получить свою долю.

Мы с Джо сидели за пультом и следили за событиями. Я обернулся, а все они стоят передо мной. Я обернулся и просто посмотрел на них. Я не мог удержаться от смеха. Мне так сильно хотелось их поубивать, что я еле усидел на месте. Я только смотрел на них, и в конце концов они ушли. Но тут что-то нахнокала охрана. Они тоже хотели своей доли. Ко мне подвалил вышибала-кубинец и сказал: «Надеюсь, один из этих пидоров затеет какое-нибудь дерьмо». Потом вынул стилет и поиграл выкидным лезвием. «Сегодня мой последний вечер, так что мне поебать». Все вышибалы прониклись и тоже уставились на скинхедов. Один подошёл к ним и сказал: «Если вы затеете какую-нибудь срань, вам всем будет очень больно и вас отсюда выставят». Мы играли программу. Они же занимались своим обычным делом – докапывались до тех, кто помельче. Попробовали залупнуться до нас, но срезать их оказалось довольно просто. Я несколько раз прилично сострил: «Знаете же, как говорят: не можете сами, так друзья помогут», – и т. п. Некоторые скинхеды орали: «Отсоси мне, Генри!» – «Конечно, я не стану этого делать. Я знаю, что скинхеды торчат от мальчиков и прочей срани. Я не такой. Я люблю девушек, я в этом смысле странный. Но, чуваки, если вам нравится хуи сосать, это здорово. Успеха и приятного аппетита!» Я запулил ещё несколько реплик в том же смысле, типа: некоторые тут вполне созрели для армии, только в армии жирикам делать нехуй, и вам, ребята, придётся потрудиться. Я понимаю, как это напрягает там, где глушат один «Бадвайзер». От некоторых бритых девок меня тоже воротило; им я просто махал ручкой и говорил: «Привет, пышечки!» Толпа начала над ними прикалываться, а они только стояли да изредка чего-то повизгивали.

Один парень закричал: «Облом по-крупному, Генри! Я требую возмещения!» Тут я задумался. Если публика меня обламывает, я вправе требовать от них компенсации за право выйти из зала.

Вот вам и Орландо. Бритоголовым хватило тяму свалить домой. Не думаю, что они соображали, что их тут ждало. У нас всех были молотки, трубы и т. д. Если б они до кого-нибудь из нас залупнулись, колесо бы обернулось против них. Нет, я без проблем бы расколол один, а то и пять их черепушек. Их жизни бессмысленны. Мне было бы по кайфу смотреть, как они корчатся.

Всё больше и больше я задаюсь вопросом, почему я делаю то, что я делаю. Грег вообще меня недолюбливает и думает, что я тоже заточил на него зуб. Невозможно убедить его в обратном. Я уважаю Грега больше, чем всех остальных. Он поразительный человек, все в группе восхищаются его игрой и его присутствием. Совершенно безбашенный. На его фоне мы с Дуковски – полные чмыри, без дураков. Мне кажется, «Black Flag» – его второй по значимости проект, а первым были «Gone». Думаю, другие члены «Gone» это знают. Заметно, когда они общаются с остальными из «Black Flag». Мне-то что, они потрясающие музыканты. Наверное, Грегу они платят просто за то, что он есть. «Gone» – самая крепкая, самая сыгранная группа в этом туре. Они всегда работают над своей музыкой. Я как-то раз наблюдал, как Грег играет на басу почти пять часов подряд. Сэл даже не смотрит на бас, пока не придёт время выступать; и это тоже видно. Иногда мне даже неудобно. Я не знаю, что делать. Что я должен сказать? «Эй, Сэл, какого хуя, тебе что, не нравится играть?» Не знаю, но трудно найти людей, которым действительно хочется выйти и что-то сделать. Сэл прикольный парень, но я не знаю, соображает он или нет. Надеюсь, он изменится к лучшему. Хотя не думаю, что это произойдёт. Просто думаю. Больше всего на свете мне хотелось бы ошибиться. Мне кажется, эта баба из Лос-Анджелеса ебет ему мозги за то, что он ездит на гастроли. Со мной как-то раз так тоже было. Я уехал в Англию, а оттуда позвонил девушке, с которой я тогда встречался. Она бросила трубку за шесть тысяч миль от меня. Я валял дурака с разными девчонками всю дорогу до Лос-Анджелеса. Всё важнее и важнее становится держаться в себе с окружающими. Я выгляжу тупицей, когда встреваю в их разговоры. Я больше не человек. Когда на меня плюют, когда пытаются схватить меня, они не причиняют мне боли. Они лишь долбят и оскверняют мою плоть. А когда я вырываюсь из себя и калечу чужую плоть, это так далеко от того, что я на самом деле хотел бы им сделать.

12 июля 1986 г. Хермоза-Бич, Калифорния: Здесь уже около двух недель. Мне тут нормально. Странное ощущение – так долго быть на одном месте. Когда тур кончился, я чувствовал себя так, словно спрыгнул на полном ходу с поезда. Оглядываешься – и всё кончено. Всё до того кончено, что словно вообще ничего не было. Вот и вся слава.

Такое чувство, будто меня облапошили, это трудно объяснить. Просто всё кончилось. «Ты отбыл срок, теперь пошёл отсюда на хуй». Наверное, объяснить не получится. Мне пусто, беспокойно, я не в своей тарелке. Мне трудно заснуть. В ночь могу проспать лишь несколько часов. Прикидываешь, что тут должен же быть какой-нибудь киношный конец всего, какая-нибудь кульминация, а её всё нет и нет. Просто всё кончилось, всё разошлись по домам, обещали звонить и больше не звонят.

Я немного читаю и пишу. Сделал два сольных концерта, один в «Би-Боп Рекорде», другой в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Мне показалось, прошли они очень хорошо. Когда я вернулся сюда, у двери в сарай вырос семифутовый куст конопли. Благодаря Петтибону мне больше ничего и не нужно. Смешной парень.

На хуй, нету меня настроения ничего писать. Жизнь замедлилась до того, что движется ползком. Без гастролей я не знаю, куда себя девать. Хоть бы подраться с кем или себя порезать.

В то же лето «Black Flag» распался.

Вой народа

Я начал работать над этой книгой в 1986 году. Я хотел воспринять Америку и выбросить её на бумагу, как сделал Генри Миллер в книге «Аэрокондиционированный кошмар». Я работал над ней несколько лет и закончил её в начале девяностых. Рукопись пролежала несколько лет, пока я сомневался, выпускать её в свет или нет. В 1995 году я переписал её в последний раз, и на следующий год она вышла. Сюда я включил полное предисловие к ней.

Я получил это всё от вас. Ваши заголовки и ваши заготовки. Ваши письма ненависти и пожарные распродажи с красными ценниками. Ваше правосудие и ваши тюрьмы. Вашу коррупцию, что никогда не преминет харкнуть в лицо тому, кто знает, но не может сказать, кто не имеет голоса, возможностей, выбора. Тому, кто вынужден платить за вашу гордыню и алчность, за весь страх, который вы держите внутри. Вашу параноидальную клаустрофобию стереотипов. Вашу бессмысленную, не поддающуюся логике гомофобию. Всё это продолжалось так долго. Так вот он, ваш настоящий американский блюз. Я получил всё это от вас. Я оттолкнулся назад. Назад назад назад – спиной к стене. Я не параноик. Я слишком много понимаю – вплоть до того, что всё зашло слишком далеко, дошло до того, где больно, где шрамы, синяки, ожоги, где отнята жизнь, а её подменил собой ужас. Вот ваша безобразная образина. Вообразите её. Вот ваш ломоть темноты. Вот, вот, вот он. Вот ваш род людской. Ваша сирена на месте изнасилования заливает гинекологического мальчонку что встречает увечит калечит калечит калечит девчонку – а девчонка разрушает себя в обломках страха своей матери – мальчонка разрушает себя, осуществляя воображаемый мужской императив, который привил ему отец или отсутствие оного. Здесь вас могут изнасиловать и убить. Посадить на иглу и упечь в тюрьму. Пропитать и запугать. Изолировать и проклясть. Вы можете не получить того, чего заслуживаете, но получите то, от чего станет больно. От такой гарантии мозги всмяк. Чего пришли – поплакать? Чего пришли – подохнуть? У меня нет отдушины, в которую можно пустить слезу. Вы расколотили её на куски и швырнули мне в голову. Вы победили. Чего припёрлись – за ответами? Ваша улица – моя улица. Я слышу те же выстрелы и так же задерживаю выдох. Посоветовать могу только одно: пригнитесь и голосуйте не за вас, сволочи. Предупреждаю вас в последний раз; то, что стоит на месте, становится жертвой или того хуже. Это путь резидентов и дохлых президентов. Будущее – на паузе. Если вам что-то не понравится в этой книге, пишите гневные письма, но адрес ставьте свой, потому что я получил всё это от вас. Идите на улицу с протянутой рукой – но просите толерантности, не денег. Здесь не отдых и расслабление, здесь мутации и расчленение. Я иду к вам. Набрасываясь на вас с Анти-Жизнью.

– Г. Роллинз. Заклятый Анти-Человек.

Страх

Мужчина был когда-то мальчиком. Вот комната. Квадратная. Кровать, стол, стул. С потолка свисает одинокая лампочка. Мужчина сидит на стуле. В комнату входит голая женщина. Он сбрасывает одежду, и они на кровати занимаются неистовым сексом. Всё время акта она остаётся пассивной и безмолвной. Кончив, мужчина достаёт из-под кровати большой нож и бьёт её несколько раз в лицо, под рёбра, в живот. Запыхавшись, останавливается. Встаёт и снова одевается. Через несколько секунд в комнату входит его отец с бейсбольной битой. Протягивает биту мужчине. Несколько минут мужчина лупит ею отца. Отцовские мозги разлетаются по всей комнате. Мужчина оттаскивает отцовское тело в угол. В комнату входит мать мужчины. Она протягивает ему пистолет. Он стреляет ей в лицо, пока не заканчиваются патроны. Отволакивает тело в угол и снова усаживается на стул. Через десять минут всё начинается снова.

Саундтрек на весь остаток жизни. Лето. Жара и сырость, ночь и день. Этого не избежать. Ты спишь и потеешь, ебешься и потеешь, думаешь и потеешь. Вонь двух ваших тел заполняет комнату, а влажность удерживает её, и ты переживаешь её снова и снова, вдох за вдохом. Подыхаешь, но никуда не уходишь. Животы скользят и трутся друг о друга. Сперма и пот. Влажные жаркие сальные шеи пытаются сломать друг друга. Все звуки сосут и причмокивают. Зубы клацают. Поневоле думаю, какой будет звук, если человека рубить на куски. Втыкать нож в грудину. Звуки влажно чмокают, когда втыкаешь нож. Жара влияет на твои мозги. Ты живёшь в ёбаном обезьяннике. Жара сгибает всё. Жара лупит свинцовыми перчатками. Чудовище ты понимаешь.

Выстрелы как поэзия. Человек в «седане» подрезал таксиста. Таксист жмёт на клаксон, окно «седана» откручивается, высовывается пухлая ручка и вяло показывает таксисту средний палец. Таксист выскакивает из своего такси, по его лицу струился пот. Он пытается заставить водителя «седана» выйти из машины, чтобы поколотить его прямо здесь, на разделительной полосе. «Седану» ехать некуда. На перекрёстке случилась авария, и всё движение замерло.

Таксист стоял возле «седана» и смотрел на человека внутри. Тот глядел прямо перед собой сквозь ветровое стекло, пытаясь не обращать на него внимания. Рука таксиста сжимается в булыжник, и он начинает с равномерным грохотом колотить в окно «седана». Примерно после дюжины ударов стекло трескается и раскалывается. Костяшки пальцев таксиста обагряются кровью. У человека в «седане» такой вид, словно он только что съел большую тарелку собственного дерьма. Таксист окидывает взглядом небольшую толпу, собравшуюся понаблюдать за дракой. Снова смотрит на противника и медленно бредёт к своему такси, садится в него и ждёт, когда можно будет ехать дальше.

Животный акт. Я не могу разговаривать с тобой. Когда ты звонишь, у меня начинает сжиматься горло. Ты спрашиваешь, что с моим голосом, и я отвечаю, что немного устал, надеясь не выдать, что мне хочется шваркнуть трубкой и выдернуть шнур, чтобы телефон больше не звонил никогда. Я не хочу вдаваться в детали насчёт того, что мне хочется сдохнуть, не хочется объяснять, что почти каждую ночь я просыпаюсь в полной панике. Если я тебе это расскажу, мне это никак, чёрт возьми, не поможет. Если бы я тебе рассказал, ты попыталась бы что-нибудь сказать, чтобы мне полегчало, а я от этого только заорал бы тебе: заткнись на хуй, тупая сука, ты ни хера про меня не знаешь. Ты бы сказала что-нибудь о том, как хочешь прикоснуться ко мне, и от этого мне стало бы хуже. От одной мысли, что кто-то ко мне прикасается, мне хочется отрубить им руки, чтобы никогда больше не пытались дотянуться до меня. Я просыпаюсь в ужасе. Мне кажется, в одну из таких ночей я задохнусь. Я могу думать только о Смерти. Я боюсь её посреди ночи. Действительно боюсь. Я не хочу с тобой ебаться, потому что ты человек. От тебя смердит человечиной. Когда я трахаюсь, я знаю, что лишь иду по её заёбанным стопам. Я лишь прыгаю к ней в могилу. Я пытаюсь подобрать слова, чтобы обманом убедить тебя: со мной всё в порядке, чтобы ты перестала со мной разговаривать. На самом деле, я хочу лишь одного – орать, крушить всё вокруг и убивать.

Тротуар плюёт тебе в рожу. Сейчас мне пришло в голову, что я сильно изменился после того, как ты меня бросила. Меня унизили и опустошили. Я чувствую себя дураком. Наверное, следовало как-то предвидеть. С другими женщинами после тебя я бывал – пустая трата времени. Я раньше смеялся над теми, кто утверждал: когда им разбивали сердца, им трудно было найти того, с кем они могли быть. Я никогда не думал, что это может случиться со мной. Я презирал всех, кто рыдал или попусту сокрушался о неудавшихся отношениях. Теперь я не смеюсь, поскольку смеяться пришлось бы только над собой. Всё это подействовало на меня плохо и тягостно. Мне нравится быть одному больше, чем когда-либо раньше. Мне сразу не нравятся все, кто говорит, что меня любит. Я отвергаю симпатию людей со скоростью коленного рефлекса, и это тревожит. И если бы ты позвонила мне сейчас и сказала, что хочешь вернуться, я сказал бы тебе: иди на хуй. Не потому, что я тебя ненавижу, а потому, что не хочу никого близко к себе, даже тебя.

Ларри Uber alles. Замысел фильма: Ларри тридцать два года, он работает в офисе на низкооплачиваемой должности. У него лишний вес и низкая самооценка. Он живёт один и по выходным ничего особенного не делает – только смотрит телевизор. А когда смотрит, он не обращает внимания на то, что показывают, – он просто проводит время. Однажды на работе ему приходит в голову мысль, что он должен себя убить. Он идёт и покупает пистолет. Он сидит дома с пистолетом и смотрит на него, просто щёлкая курком всухую. Разглядывает пули в купленной коробке. Выбирает одну. Ту, которой убьёт себя. Он носит её с собой повсюду. Кладёт её на рабочий стол и весь день время от времени разговаривает с ней. Впервые в жизни он чувствует себя живым, потому что планирует окончить свою жизнь. Впервые в его жизни есть цель. Ему приходит в голову, что неплохо бы хорошо выглядеть, когда он уйдёт из жизни. Он записывается в спортзал и тренируется всерьёз. С каждым месяцем мы видим, как Ларри сбрасывает лишний жир и становится мускулистым. Он развивает в себе здоровое самоуважение, и люди вокруг него начинают это замечать. Ему улыбаются женщины, а раньше они его не замечали. И всё это время он разговаривает с пулей, которая теперь отполирована до блеска. Он подбрасывает её в руке, когда беседует с людьми. Кто-то спрашивает его, что это, и он отвечает, что это его счастливый амулет. Проходят месяцы, и Ларри выглядит хорошо. А потом берёт свой счастливый амулет и стреляет им себе в голову, оставляя после себя симпатичный труп от шеи и ниже. Конец.

Великий исследователь потерпел провал и отказался от своих изысканий. Человечество слишком часто плевало ему в лицо. Он восстал и убил троих. За несколько секунд до того, как пустили газ, мы слышим его антиречь. Мать моей матери допилась до смерти. Она до сих пор льётся из меня, эта чёрная вода. Я вижу её на полу – так они и нашли её через несколько дней. Она уже начала разлагаться. Как она ползла, так её тело и застыло, почернев, и жидкость сочится сквозь её ночную рубашку на половицы. Судя по её позе, она пыталась доползти до телефона. Отец моей матери допился до смерти. Он умер в подвале. Он жил один. К тому времени, когда его тело нашли, оно лопнуло. Вам никогда от меня не избавиться. Вы со мной навсегда. Вы не скроетесь от моего взора. Вы не убежите от моего голоса. Вы под моими чарами на всю оставшуюся жизнь. Вы никогда не забудете то, как я с вами говорю. Я вижу комнату такой, какой хочу её видеть. На полу двое. Два трупа, сочащихся, гниющих. Мать сидит на кушетке, смотрит на них и плачет. Её слёзы – из дерева и угля. У неё в жизни никогда не было настоящих чувств. Она никогда не была по-настоящему живой. Она видит всё глазами мертвеца, что никогда не видел света дня. Она сидит на кушетке, глядя на мёртвые тела, на двух мёртвых пьяниц. Она думает: Они еблись, и я произошла от этого. Я вышла из этой грязи. Она видит, чем стала сейчас. Ей хочется, чтобы что-то отвлекло её от себя. Она оглядывает комнату – нет ли в ней мужчины поебаться. Она забрасывает ногу на труп своего отца и пытается совокупиться с ним. Я вхожу в комнату и вижу их всех на полу. Я пинаю их. Изо рта моей матери разлетаются большие сгустки чёрной крови. Сидя у себя в камере, я воображал, как прибиваю её руку к полу и пинаю, пока не взорвётся. Я столько раз убивал её за все мгновенья, когда она заставляла меня чувствовать себя таким трупом, как она. Я пришёл из смерти. Я пришёл из тьмы. Я – самая живая и ярко горящая звезда средь вас. Для вас я суперзвезда. Я превозмогаю себя, испепеляя себя. Её блюющий труп кровососа содрогается под тяжестью моего видения. Вы никогда не забудете мой голос. Ладно, я готов. Сделаем это.

Теперь об этом можно рассказать. Человек приезжает на телевизионную студию и ждёт на автостоянке, когда ведущий ток-шоу Джерри Риверс закончит работу. Наконец Риверс выходит и направляется к спортивному автомобилю. Человек чопорно приближается к нему, изо всех сил изображая безобидного поклонника, робеющего при виде звезды. Человек просит автограф. Пока Риверс подписывает листок бумаги, человек вытаскивает обрезок трубы и со всей дури бьёт его по голове. Риверс падает на землю и сотрясается в немой тупой животной панике. Человек колотит Риверса по голове, пока мозги и глаза у того не вылезают наружу. Тебе к члену нужно было привязать проволоку, вывести на оживлённую улицу и пристрелить на красный свет. Так и запиши. Иди в пизду. Пройдись парадом. В толпе я буду один, кто всем вам откроется при помощи пулемёта. Я не промахнусь. Когда я доберусь до тебя, тебя можно будет опознать лишь по отпечаткам зубов.

Друг. Их можно облапошить так легко. Можно лгать с улыбкой, а они расскажут своим друзьям, что когда вы познакомились, ты был такой клёвый. Так и видишь слова, слетающие с их уст. Ты хочешь подольститься к ним и задаёшь им простые вопросы, чтобы они чувствовали: ты тупой, а они умные. Отличный способ получить от них то, чего хочется. Пусть думают, что у них всё под контролем. А на самом дне взгляда ты смеёшься над ними и обкладываешь их всеми мыслимыми выражениями. Но будь осторожен. Ты же не хочешь показаться высокомерным. Ты же видишь, как это делают разные засранцы в ток-шоу. Я слышал, как этот говнюк разговаривает с тем весьма посредственным актёром, чьё имя я не стану называть, чтобы он не подал на меня в суд, за что я ему переломаю колени. Так или иначе, интересно, какую фигню можно сказать этому парню, чтобы это прозвучало и комплиментом, и правдой? «Мне кажется, у твоей жены усы и так смешные, но попроси её больше не раздеваться перед камерой. А то у меня аппетит отбивает». Нет, это национальное телевидение. Жополиз поздравляет парня с новым дерьмовым фильмом, в котором тот снялся, забалтывает его, и тот несёт наиглупейшую лажу. Ещё один способ заставить людей работать на тебя. Соглашайся со всем, что они говорят. Конечно, не давай им этого понять. Они будут рассказывать всем, какой вы клёвый и какое у вас настоящее «взаимопонимание». Люди такие мудаки. Вот как маньякам-убийцам сходит с рук всё их дерьмо. Подъезжает парень в фургоне и предлагает девушке залезть и прокатиться. Она залезает, и парень её насилует, скидывает тело в пропасть и едет домой. Легко. Свиньи находят её через год, а в голове по-прежнему торчит пешня. По существу, тебе хочется, чтобы собеседник чувствовал себя хорошо. Когда им хорошо, они считают, что они сильны. Пока они во власти этой иллюзии, разыгрывай их, как в ёбаной видеоигре. Кроши их в куски, выбивай зубы, доводи их до слёз, влюбляй в себя – лишь бы что-то делать. Когда они тебя полюбят, ты заставишь их снимать все деньги со своих банковских счётов и отдавать тебе. Затем привязываешь их к стулу в гостиной, обливаешь бензином и поджигаешь. Тверди при этом, какие они замечательные и сами распоряжаются своей жизнью. Вот так я поступил со своим инспектором по условно-досрочному освобождению, и всё получилось прекрасно, сработало хорошо. Продолжение следует. Пока!

Оружие. Не говори мне, что любишь меня. Я расхохочусь тебе в лицо. Ты же не хочешь меня разозлить. Заткни свой фуфловый рот и убирайся с моих глаз на хуй, пока тебе не стало больно. Я не хочу, чтоб ты любила меня. Хватит кормить машину хуйни, она и так уже забита. Думаешь, никто не может жить без любви? Ошибаешься. Ты нанесла мне достаточно ущерба. Я всё ещё пытаюсь выковырять осколки из моих кишок. Не могу поверить, что я до сих пор тебя не убил. Только из-за тебя я не боюсь принять нежность и обратить её против того, кто её даёт. Видела бы ты меня в действии. Я повешу на шею блядскую вывеску: «животное не ласкать не ласкать». Я ничего не могу с собой сделать. Когда женщина говорит, что я ей нравлюсь, я немедленно начинаю её ненавидеть, мне хочется лишь выебать её и уйти. А теперь я дошёл до того, что мне даже не хочется их ебать. Я хочу лишь орать им, чтобы убрались от меня на хуй. Так что когда мы увидимся в следующий раз, не произноси ни единого блядского слова и просто иди дальше.

Раковая огнедышащая сука. В первой сцене он приходит домой из школы и видит, что его мать неподвижно стоит в гостиной, уперев руки в боки. Она открывает рот, чтобы заговорить, но её рот открывается намного шире, чем положено. Она делает выдох, и первым делом раздаётся такой звук, словно со спины сдирают кожу. Её глотка раскрывается, широко, ещё шире. Полностью развитый плод вместе с последом вылетает наружу и падает в нескольких шагах от мальчика. Она захлопывает рот, закуривает и пинает плод. Она начинает говорить, и голос её звучит так, словно дюжина пивных бутылок попала в газонокосилку. «Твой ёбаный папаша опять опоздал со своими ёбаными чеками. Я его, блядь, ненавижу! Он разрушил мне жизнь. Посмотри на меня. Разве я похожа на твою мать? В господа бога душу мать, иисусе блядь христе» Она наклоняется и блюёт. Огромная дымящаяся масса крови и ткани вываливается из её рта на тапочки. Она поднимает голову и смотрит на него. «Я ненавижу тебя. Я тебя, блядь, просто ненавижу!» Второй сцены нет.

Может ли быть, что я влюблён? Я в номере отеля на втором этаже. 6.04 утра. Я проснулся от того, что кто-то взламывает балконную дверь. Я быстро вылезаю из постели и подбираю с пола десятифунтовую штангу. Дверь медленно скользит в сторону. Я жду с железной чушкой в руках. Незваный гость входит. Я бью его изо всех сил. Включаю свет. Это мужчина – белый, среднего телосложения. Он мёртв. Я поднимаю тело и сбрасываю его с балкона, стараясь оттолкнуть как можно дальше. Тело падает на тротуар. Я вытираю дверную ручку, чтобы не осталось его отпечатков. Мою штангу в ванной. Утром ко мне приходит полицейский и спрашивает, не слышал ли я ночью чего-нибудь странного. Я отвечаю, что нет, и показываю «беруши», с которыми сплю. Он говорит, что на автостоянке нашли тело и теперь ищут какие-нибудь следы. Извиняется за беспокойство и уходит. Здорово. Дама за стойкой отеля говорит, что фараоны считают, будто тело выбросили из машины посреди ночи. Говорит, такое здесь случается. Я убил человека, и мне сошло с рук. Я чувствую себя великолепно. А вам каково было бы? Мы с вами похожи. Вы же сами столько раз фантазировали, как убиваете кого-нибудь и выходите чистеньким. Вам всегда было интересно, как это – кого-нибудь убить. Мысленно вы убивали столько раз, что уже не смешно. Своих родителей, любовников, начальников и т. д. Вы знаете, что если сделаете это, почувствуете себя самым могущественным человеком на свете. Спорить готов – вы изобретали способы выйти сухим из воды. Вас останавливает только одно – страх быть пойманным и получить срок. Ну и чувство вины, конечно. Я чувствую себя прекрасно. Мне наплевать на человеческую жизнь. Вы все посторонние для меня. Вы все – это и они. Ёбаные насекомые, вот вы кто.

Пинок по свиной шкуре. Я увидел свинью в автомобиле. Я шёл через автостоянку. Другой дороги не было. Тротуар заблокировала стройка. Я не хотел идти мимо свинской машины, в которой сидела свинья. Никогда не знаешь, чем это может кончиться. Свиньи – слабаки, они нападают без предупреждения. Я прошёл мимо свинской машины как можно быстрее. Я старался не смотреть на свинью, но это было необходимо, чтобы знать, не придётся ли бежать. Лучше бы не смотрел. Внутри был какой-то мальчик, он сосал свинье член. Я выстрелил свинье в рот. Никогда не забуду лицо этого мальчика, когда он посмотрел на меня, подняв голову от свинских коленей. Его лицо было всё в мозгах и сперме. Именно тогда я его узнал. Маленький говнюк живёт через три дома от меня!

Современный городской блюз. Я всё звонил и звонил. Она не поднимала трубку. Я попадал лишь на автооответчик. Оставлял тридцати минутные сообщения, как сильно я её люблю и потерял её, как я хочу, чтобы она ко мне вернулась. Дни ползли, как осколки стекла под кожей. Я никогда в жизни не смогу понять, почему она, по крайней мере, со мной не поговорит. Она бросила меня так внезапно. Ни разу не сказала, почему начала встречаться с тем, другим парнем. Мне казалось, что всё идёт так хорошо. Я прекратил ей звонить. Прошло несколько месяцев, и мне показалось, что я это преодолел. Вы скажете, что я чокнутый идиот, если учесть, что я сделал дальше. В припадке романтического неистовства я отрезал себе ухо и послал ей. Я воображал, что она, по крайней мере, позвонит мне или как-нибудь. Может, она поняла бы, что я по-настоящему любил её, потому что, понимаете, я любил. Знаете ли вы, как трудно отрезать человеческое ухо? Блядски тяжело. Пришлось делать это перед зеркалом. Я чуть не обоссался в процессе. Боль была невероятной. Ну вот, я послал ей своё ухо по почте, первым классом. Через неделю мне пришло извещение: я получил посылку, которая ждёт меня на почте. Я пошёл и получил её. Там было моё ухо. На конверте стояла наклейка с надписью: «ВЕРНУТЬ ОТПРАВИТЕЛЮ. АДРЕСАТ БОЛЬШЕ НЕ ПРОЖИВАЕТ ПО ЭТОМУ АДРЕСУ. ПЕРЕСЫЛКА НЕВОЗМОЖНА».