Текст книги "Она и Аллан"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 21. СМЕРТЬ ЧАКИ

На следующий день часа за два до полудня Чака вышел из хижины, где просидел всю ночь, и перешел в небольшой крааль, окруженный окопом, шагах в пятидесяти от хижины. На мне лежала обязанность день за днем выбирать место, где король будет заседать, чтобы выслушивать мнение своих индунов и вершить суд над теми, кого он желал умертвить. Сегодня же я избрал это место. Чака шел от своей хижины до крааля один, и по некоторым соображениям я пошел за ним. На ходу король оглянулся на меня и тихо спросил:

– Все ли готово, Мопо?

– Все готово, Черный! – отвечал я. – Полк «Убийц» будет здесь в полдень!

– Где принцы, Мопо? – снова спросил король.

– Принцы сидят дома со своими женами, король, – отвечал я. – Они пьют пиво и спят на коленях своих жен!

Чака мрачно улыбнулся.

– В последний раз, Мопо!

– В последний раз, король!

Мы дошли до крааля, и Чака сел в тени тростниковой изгороди на воловьи кожи. Около него стояла девушка, держа тыквенную бутылку с пивом, здесь же находились старый военачальник Ингуацонка, брат Унанди, Матери Небес, и вождь Умксамама, которого любил Чака. Вскоре после того, как мы пришли в крааль, вошли люди, несшие журавлиные перья. Король посылал их собирать эти перья очень далеко от крааля Дугузы, и людей немедленно допустили к королю. Они долго не возвращались, и король гневался на них. Предводителем этого отряда был старый вождь, который участвовал во многих битвах под начальством Чаки и более не мог воевать, потому что ему топором отрубили правую руку. Это был человек большого роста и очень храбрый.

Чака спросил его, почему он так долго не приносил перьев; тот отвечал, что птицы улетели из тех мест, куда его посылали, и ему пришлось ждать их возвращения.

– Ты должен был отправиться в погоню за журавлями, даже если бы они пролетели сквозь солнечный закат, непослушная собака, – возразил король. – Уведите его и всех тех, кто был с ним!

Некоторые из воинов стали молить о пощаде, но вождь их только отдал честь королю.

– Отец мой, – сказал начальник, – я хочу просить тебя о двух милостях. Я много раз сражался в битвах рядом с тобой, когда оба мы были молоды, и никогда не поворачивался спиной к врагу. Удар, отрубивший эту руку, был направлен в твою голову, король, я остановил его голой рукой. Все это пустяки, по твоей воле я живу и по твоей умираю. Осмелюсь ли оспаривать повеление короля? Но я прошу тебя, чтоб ты снял с себя плащ, о король, для того, чтобы в последний раз глаза мои могли насладиться видом того, кого я люблю более всех людей!

– Ты многоречив! – сказал король. – Что еще?

– Еще позволь, отец мой, проститься мне с сыном, он маленький ребенок, не выше моего колена, король! – И вождь тронул себя рукой немного выше колена.

– Твое первое желание я исполню! – отвечал король, спуская плащ с плеч и показывая из-под него свою мощную грудь. – Вторая просьба будет также исполнена, не хочу я добровольно разлучать отца с сыном. Приведите мальчика, ты простишься с ним, а затем убьешь его своей собственной рукой, после чего убьют и тебя самого, мы же посмотрим на это зрелище!

Человек этот с черной кожей стал серым и задрожал слегка, но прошептал:

– Воля короля – приказ для его слуги. Приведите ребенка!

Я взглянул на Чаку и увидел, что слезы текли по его лицу и что словами своими хотел он только испытать старого вождя, любившего его до конца.

– Отпустите его, – сказал король, – его и бывших с ним!

И они ушли с радостью в сердце и прославляли имя короля.

Я рассказал тебе об этом, отец, хотя это не касается моей повести, потому что только в тот день был я свидетелем того, как Чака помиловал осужденного им на смерть.

В то время как начальник со своим отрядом выходил из ворот крааля, королю доложили на ухо, что какой-то человек желает его видеть. Он вполз на коленях. Я узнал Мезило, которому Чака дал поручение к Булалио Убийце, правящему народом Топора. Да, то был Мезило, но он утратил свою полноту и сильно похудел от долгих странствий, кроме того, на спине у него виднелись следы палок, едва начинающие заживать.

– Кто ты? – спросил Чака.

– Я Мезило, из племени Топора, которому ты приказал отправиться к Булалио Убийце, их начальнику, и вернуться на тридцатый день. Король, я вернулся, но в печальном состоянии!

– Это видно! – заметил король, громко смеясь. – Теперь я вспомнил, говори, Мезило Худой, бывший Мезило Толстый, что скажешь ты об Убийце? Явится ли он сюда со своим народом и передаст ли в мои руки топор?

– Нет, король, он не придет. Он выслушал меня с презрением и с презрением выгнал из своего крааля. Кроме того, меня схватили слуги Зиниты, той, которую я сватал, но которая стала женой Убийцы, они разложили меня на земле и жестоко избили, пока Зинита считала удары!

– А что сказал этот щенок?

– Вот его слова, король: Булалио Убийца, сидящий в тени Ведьминой горы, Булалио Убийце, сидящему в краале Дугузы. Тебе я не стану платить дань, если желаешь получить наш топор, приходи к горе Привидений и возьми его. Я же обещаю: ты здесь увидишь лицо, знакомое тебе, ибо есть человек, который хочет отомстить за кровь убитого Мопо!

Пока говорил Мезило, я заметил две вещи: во-первых, небольшая палочка просунулась сквозь тростник изгороди, а во– вторых, отряд «Пчел» собирался на холме против крааля, повинуясь приказанию, посланному ему от имени Умхланганы. Палочка же означала, что за изгородью скрывались принцы в ожидании условленного знака, а приближение войск – что наступало время действовать.

Когда Мезило кончил свой рассказ, Чака в гневе вскочил с места. Его глаза бешено бегали, лицо исказилось, пена показалась на губах – с тех пор, как он стал королем, подобные слова еще никогда не оскорбляли его ушей. Если бы Мезило больше знал его, никогда бы не осмелился произнести их.

С минуту король задыхался, потрясая своим маленьким копьем, и от волнения не мог говорить. Наконец он заговорил.

– Собака, – прошипел он, – собака смеет плевать мне в лицо! Слушайте все! Приказываю вам этого Убийцу разорвать на куски, его и все его племя. Как осмелился ты передать мне речь этого горного хорька? Мопо, и твое имя упоминается в ней. Впрочем, с тобой я поговорю позже. Умксамама, слуга мой, убей этого рабского гонца, выбей ему палкой мозги. Скорей! Скорей!

Тогда старый вождь Умксамама кинулся вперед по приказанию короля, но старость уменьшила его силы, и кончилось тем, что Мезило, обезумев от ужаса, убил Умксамаму, а не Умксамама его. Ингуацонка, брат Унанди, напал на Мезило и покончил с ним, но сам был ранен в борьбе. Я взглянул на Чаку, который продолжал потрясать маленьким красным копьем, и немедленно решился действовать.

– Помогите! – закричал я. – Короля убивают!

При моих словах тростниковая изгородь раздалась, и сквозь нее ворвались принцы Умхлангана и Дингаан, как проскакивают быки сквозь чащу леса.

Своей иссохшей рукой я указал на Чаку, говоря:

– Вот ваш король!

Тогда из-под своих плащей принцы вытащили по небольшому копью и поразили ими Чаку-короля. Умхлангана ударил его в левое плечо, Дингаан – в правый бок. Чака уронил свое маленькое копье, вделанное в красное дерево, и оглянулся; его движение было так величественно, что братья смутились и отступили от него.

Дважды взглянул он на каждого из них, потом сказал:

– Неужели вы убиваете меня, домашние собаки, которых я выкормил? Неужели вы убиваете меня, думая завладеть и управлять страной? Но я говорю вам, владеть вы будете недолго. Я слышу топот бегущих ног, ног великого белого народа. Они вас затопчут, дети моего отца! Они будут управлять страной, которую я покорил, и вы, и ваш народ станете их рабами!

Так говорил Чака, пока кровь текла из его ран на землю, потом снова величественно взглянул он на них, как загнанный олень.

– Кончайте, если хотите быть королями! – вскричал я, но робость охватила их сердца, и они не решались.

Тогда я, Мопо, выскочил вперед и поднял с земли маленький ассегай, вправленный в королевское дерево, тот самый ассегай, которым Чака убил свою мать Унанди и сына моего Мусу, и высоко поднял его. Пока я поднимал копье, отец мой, снова, как в дни моей молодости, красная пелена заколебалась перед моими глазами.

– Почему хочешь ты убить меня, Мопо? – спросил король.

– Чтоб отомстить за Балеку, сестру мою, которой я в том поклялся, и за всех моих родных! – вскричал я и пронзил его копьем.

Он, умирающий, упал на мятые воловьи кожи. Еще раз заговорил он, но только и сказал:

– Жаль, что я не послушался совета Нобелы, которая предостерегала меня против тебя, собака!

Затем он замолк навеки. Но я стал рядом с ним на колени и в ухо твердил ему имена всех тех моих близких, которые умерли от его руки: Македамы, отца моего, моей матери, моей жены Анади, моего сына Мусы и всех остальных моих жен и детей, наконец, имя Балеки, сестры моей. Глаза и уши его были открыты, и я думаю, отец мой, что он видел и понимал. Я думаю также, что ненависть на моем лице, когда я потрясал своей иссохшей рукой перед его глазами, была для него страшнее ужаса смерти. Наконец он отвернулся, закрыл глаза и застонал. Вскоре глаза его открылись сами, он умер.

Таким образом, отец мой, погиб король Чака, самый великий человек, когда-либо живший в стране зулусов, и самый жестокий. Погиб он от моей руки и ушел в те краали Инкозацаны, где нет сна. Он умер, как жил, в крови – пловца в конце концов всегда уносит течение. Он ушел по той тропинке, которую гладко проторили для него ноги убитых им, многочисленные, как трава на склоне гор, но лгут те, которые говорят, что он умер, как трус, моля о пощаде. Чака умер, как и жил, мужественно. Да, отец мой, я хорошо это знаю, эти глаза видели его, а эта рука лишила его жизни.

И вот король лежал мертвым, а отряд «Пчел» приближался, и я чувствовал беспокойство, как он отнесется к происшедшему. Хотя принц Умхлангана и считался их вождем, но все же воины любили короля за то, что он был велик в битве, а подарки раздавал не считая. Я оглянулся: принцы стояли в недоумении, девушка убежала, вождь Умксамама был убит Мезило, который также лежал мертвым, а старый вождь Ингуацонка, убивший Мезило, стоял раненый, никого другого не было в краале.

– Проснитесь, короли! – закричал я братьям. – Войска у ворот! Скорее заколите этого человека! – И я указал на старого вождя. – Остальное же предоставьте мне.

Дингаан тогда подскочил к Ингуацонке, брату Унанди, и сильным ударом копья поразил его. Тот свалился, не испустив даже крика. Но принцы опять остановились, молчаливые и недоумевающие.

Между женщинами, слышавшими крики и видевшими взмахи копий над изгородью, распространилась весть об убийствах, от них она перешла к отряду «Пчел», который с песнями подходил к воротам крааля. Внезапно воины перестали петь и бегом кинулись к хижине, перед которой мы стояли.

Я бросился к ним навстречу, испуская крики печали, держа в руке маленький ассегай короля, окрашенный еще его кровью, и обратился к вождям их:

– Плачьте, вожди и воины, плачьте и рыдайте, нет более вашего отца! Король умер! Небо соединится с землей от ужаса, ибо король умер!

– Каким образом, Мопо? – спросил предводитель «Пчел». – Каким образом умер наш отец?

– Он умер от руки злого бродяги по имени Мезило, который, услыхав от короля повеление умереть, выхватил из рук короля этот ассегай и заколол его, потом, прежде чем кто-либо из нас мог его удержать, он убил вождей Ингуацонка и Умксамаму. Подойдите и взгляните на того, кто был королем. По приказанию королей Дингаана и Умхлангана подойдите и взгляните на того, кто был королем, чтобы весть о погибели от руки Мезило разошлась по всей стране.

– Ты лучше умеешь делать королей, Мопо, чем защищать от удара бродяги того, кто был твоим королем! – сказал начальник «Пчел», смотря на меня с подозрением.

Но слов его никто не услышал: некоторые из вождей прошли вперед, чтобы взглянуть на умершего великого короля, а другие с толпой воинов стали бегать взад и вперед, крича в ужасе, что теперь земля и небо соединятся и род человеческий прекратится, потому что Чака-король умер.

Как передать тебе, отец мой, о том, что случилось после смерти Чаки? Рассказ об этих событиях наполнил бы много книг белых людей, а может быть, многое уже об этом написано в них. Потому-то я стараюсь говорить кратко и рассказал тебе только некоторые события из царствования Чаки. Предмет же моего повествования не царствование Чаки, а жизнеописание людей, живших в те дни, из которых только Умслопогаас и я живы, если только Умслопогаас, сын Чаки, еще не умер. Поэтому в немногих словах расскажу о том, что случилось после кончины Чаки, до того времени, как король Дингаан послал меня к тому, кого звали Убийцей и который правил народом Топора. Если бы я знал, что Умслопогаас жив, Дингаан скоро бы последовал за Чакой вместе с Умхланганой и Умслопогаас стал бы править, как король, в стране зулусов. Но увы! Мудрость покинула меня. Я не обратил внимания на голос сердца, твердивший мне, что угрозы Чаке и желание отомстить за смерть Мопо шли от Умслопогааса. Узнал я истину слишком поздно, я же думал, что речь шла о каком-нибудь другом Мопо. Таким образом, отец мой, судьба играет нами. Мы воображаем, что управляем ею, а на деле судьба управляет нами, и ничто не случается без ее воли. Весь мир составляет большой узор, отец мой, разрисованный рукой Всемогущего на чаше, из которой Он пьет воду премудрости. Наши жизни, то, что мы делаем и чего не делаем, – крохотные части узора, такого огромного, что только очи того, кто живет наверху, в силах видеть его весь. Даже Чака, палач людей, и все убитые им составляют крохотную песчинку на пространстве этого узора. Как нам быть мудрыми, отец мой, когда мы только орудия мудрости? Как нам строить, когда мы только камешки в стене? Как нам даровать жизнь, когда мы младенцы во чреве судьбы? Или как нам убивать, когда мы только копья в руках убийцы?

Вот, что случилось, отец мой! Сперва все шло гладко в стране после смерти Чаки. Люди говорили, что чужеземец Мезило заколол короля, но вскоре все узнали, что Мопо, мудрец, врачеватель и приближенный короля, убил его и что оба брата короля, Умхлангана и Дингаан, дети Сензангаконы, также подняли копья против него. Но он умер, а земля и небо не соединились от ужаса, так не все ли равно? Кроме того, новые короли обещали править народом кротко и облегчить ярмо, надетое Чакой, а люди в беде всегда готовы верить в лучшие времена. Благодаря этому единственными врагами, грозившими принцам, были они сами и Энгваде, сын Унанди, брат Чаки по матери. Я же, Мопо, ставший после королей первым человеком в стране, перестал быть целителем, а стал вождем. Во главе отряда «Пчел» и отряда «Убийц» я пошел на Энгваде и убил его среди его краалей. Битва была отчаянная, но наконец я победил его и его племя. Энгваде убил восемь человек, пока не подоспел я и не заколол его. Я вернулся в свои краали с немногими оставшимися в живых.

Короли стали все чаще и чаще ссориться, а я мысленно взвешивал их на своих весах, чтоб узнать, который из них более расположен ко мне. Я убедился, что оба боятся меня, но что Умхлангана решил убить меня, если одержит верх, а Дингаану мысль эта еще не приходила в голову. Тогда я опустил чашу весов Умхланганы и поднял чашу Дингаана, усыпляя опасения Умхланганы, пока мне не удалось окружить его хижину. Тогда Умхлангана последовал за своим братом Чакой по дороге, которую открывает ассегай, и править стал один Дингаан. Вот что случается с земными князьями, отец мой. Я человек маленький, и участь моя скромна. Несмотря на это, мне пришлось служить причиной смерти всех трех братьев, двое из них пали от моей руки.

Через две недели после смерти принца Умхланганы вернулся назад в печальном состоянии наш большой отряд, посланный в болота Лимпопо, половина его перемерли от лихорадок и стычек с неприятелем, остальные же умирали от голода. Великое счастье для оставшихся, что Чаки не было более в живых, а то воины наши быстро последовали бы за товарищами, умершими в пути. За последние годы не случалось зулусским войскам возвращаться побежденными и без отбитого у врага скота. Потому-то они с радостью признали короля, который щадил их жизнь, и до того времени, как судьба изменила ему, Дингаан царствовал без помех.

Дингаан был, правду сказать, одной крови с Чакой, подобно Чаке он был величествен на вид и жесток сердцем, но он не обладал силой и умом Чаки. Кроме того, он был лжив и вероломен, слишком любил женщин и проводил с ними время, которое следовало бы посвящать государству. Несмотря на все это, он царствовал много лет. Дингаану очень хотелось убить своего брата Панду, чтоб уничтожить окончательно все потомство Сензангаконы, отца своего. Панда был человеком с кротким сердцем, не любившим войны, и за это его считали слабоумным, я же любил Панду, и когда встал вопрос о том, чтобы умертвить его, я и вождь Малита стали просить за него, убеждая короля, что нечего опасаться такого глупца. Тогда Дингаан уступил.

Панду назначили управителем королевских стад. В конце концов слова Дингаана оправдались, потому что Панда скоро сверг его с престола, только если Панда был собакой, укусившей его, я был человеком, который натравил собаку.

Глава 22. МОПО ОТПРАВЛЯЕТСЯ К УБИЙЦЕ

Дингаан вскоре покинул крааль Дугузы, вернулся обратно в страну зулусов и построил большой крааль, который он назвал Жилищем Слона. Всех самых красивых девушек в стране он взял себе в жены и, хотя их было очень много, все требовал новых. В то время дошел до короля Дингаана слух, что среди племени халакази живет девушка поразительной красоты, которую зовут Лилией и кожа которой белее, чем кожа нашего народа. Ему страшно захотелось получить в жены эту девушку. Дингаан снарядил послов к вождю халакази, прося уступить ему Лилию. По истечении месяца посольство вернулось и доложило королю, что в краале халакази их встретили грубыми словами, избили и выгнали с презрением.

Вождь халакази велел еще сказать Дингаану, королю зулусов:

– Девушка, которую зовут Лилией, действительно чудно хороша и еще не вышла замуж. До сих пор она не встретила человека, сумевшего ей понравиться, а любовь народа к ней так велика, что никто не желает насильно навязывать ей мужа!

В конце начальник объявил, что он и его народ вызывают на бой Дингаана и зулусов, как раньше их отцы вызывали Чаку, что они плюют на его имя и ни одна из их девушек не согласится стать женой собаки зулуса.

После этой речи начальник халакази приказал привести девушку, называемую Лилией, и послы Дингаана были поражены ее удивительной красотой: она была высока, как тростник, и движения ее напоминали тростник, колеблемый ветром. Ее вьющиеся волосы струились по плечам, глаза, большие и карие, были кротки, как глаза лани, цвет ее лица был подобен густым сливкам, улыбка ее напоминала легкую зыбь на воде, а когда она говорила, ее низкий голос был приятнее, чем звук музыкального инструмента. Посланные рассказывали, что девушка хотела заговорить с ними, но начальник запретил ей и велел с великими почестями увести ее.

Услыхав этот рассказ, Дингаан разъярился, как лев в сетях, он желал овладеть этой девушкой, и ему, господину стольких людей, не удавалось получить ее. Он приказал собрать большое войско, выслать его против племени халакази, уничтожить это племя и захватить девушку. Но когда об этом деле стали толковать с индунами в присутствии короля, я в качестве старшего индуны стал убеждать его отказаться от этого плана, говоря, что племя халакази многолюдное и сильное и что война с ними вовлечет также в войну со свази. Живут они в пещерах, которыми завладеть очень трудно. Я прибавил, что не время теперь посылать целое войско за одной девушкой. Немного лет прошло с тех пор, как погиб Черный, врагов у нас много, а число воинов уменьшилось из-за постоянных походов, кроме того, половина войск погибли в болотах Лимпопо. Надо дать время рядам их пополниться снова. Теперь же наши войска похожи на маленького ребенка или на человека, истощенного голодом. Девушек у нас много, пусть король возьмет их на утешение себе, но пусть он не начинает войны из-за женщины.

Смело говорил я истину в лицо королю, как никогда никто не смел говорить с Чакой, моя решимость перешла в сердца других индунов и вождей, и они повторяли мои слова, хорошо сознавая, что из всех глупостей самой большой была бы новая война с племенем свази.

Дингаан слушал, лицо его омрачилось, но он не чувствовал себя настолько сильным, чтоб не обращать внимание на наши слова: многие в стране оставались преданными памяти Чаки и помнили, что его и Умхлангану убил Дингаан. С тех пор, как умер Чака, люди стали забывать, как жестоко он поступал с ними, и помнили только, что он был велик и создал народ зулусов из ничего подобно тому, как кузнец делает копье из кусочка железа. Хотя и переменился их правитель, но иго их не стало легче: как убивал Чака, так убивал и Дингаан, и как притеснял Чака, так притесняет и Дингаан. Поэтому Дингаан уступил мнению своих индунов и не послал войска против халакази за девушкой по имени Лилия. Но в сердце своем он стремился к ней и с этой минуты возненавидел меня за то, что я восстал против его воли и помешал исполнению его желаний.

Теперь скажу тебе, отец мой, что мне было неизвестно, что девушка, называемая Лилией, была дочь моя Нада. Мне приходила в голову мысль, что никто, кроме Нады, не мог быть так прекрасен. Но я был уверен в том, что Нада и ее мать Макрофа умерли. Тот, кто принес мне известие об их смерти, видел их обнявшиеся трупы, пронзенные одним ударом копья. Но, как потом оказалось, он ошибался, хотя Макрофа и была убита, возле нее в крови лежала другая девушка; племя, к которому я послал Макрофу и Наду, платило дань племени халакази, вождь же халакази, занявший место Галази Волка, поссорился с ними, напал на них ночью и перебил их.

Впоследствии я узнал, что причиной их погибели, как потом и уничтожения халакази, было не что иное, как красота Нады. Слава о ее красоте распространилась по стране, и старый вождь халакази приказал, чтобы девушку привели в его крааль, где она и должна жить. Краса ее могла сиять там, как солнце, и по своему желанию она могла выбрать себе мужа среди знатных людей халакази. Начальник крааля отказался исполнить приказание, потому что взглянувший раз на Наду не захочет потерять ее из виду, хотя в судьбе этой девушки была какая-то тайная власть, благодаря которой никто не пытался стать ее мужем насильно. Многие сватали ее и в том племени, и среди халакази, но она только качала головой и отвечала:

– Нет, я не хочу выходить замуж!

В народе существовало мнение, что лучше ей не выходить замуж, чтоб не быть запертой вдали от всех в доме мужа, тогда каждый мог бы любоваться ею. Они думали, что красота ее дана на радость всем подобно прелести утреннего рассвета или вечернего заката.

Красота же Нады была и причиной многих смертей, как увидишь сам. Из-за этой красы и любви, вызываемой ею, сама Лилия увяла рано, чаша моих горестей переполнилась, а сердце Умслопогааса Убийцы, сына короля Чаки, стало печально, как черная пустыня, спаленная пожарами. Так было суждено, отец мой, и так случилось. Все люди, белые и черные, ищут красоту, и, когда наконец находят ее, она быстро исчезает или причиняет им смерть. У великой радости и великой красоты есть крылья, и не хотят они долго гостить на земле. Они спускаются с неба, как орлы, и быстро возвращаются опять на небо.

И случилось так, отец мой, что я, Мопо, думая, что дочь моя Нада умерла, не подозревал того, что она носила имя Лилии в краалях халакази и что именно ее король Дингаан хотел взять в жены.

Итак, после того, как я оказал сопротивление Дингаану, когда тот собирался посылать войско, чтоб сорвать Лилию в садах халакази, он стал ненавидеть меня. Я также был участником его тайн, со мной он убивал брата своего, Чаку и брата Умхлангана, я удержал его от убийства третьего брата, Панды. По всем этим причинам он и возненавидел меня, как умеют люди малодушные ненавидеть тех, кто возвысил их. Он еще не смел отделаться от меня: я пользовался большим влиянием в стране, народ прислушивался к моему голосу. Он решил хоть на время освободиться от меня, пока не почувствует себя достаточно сильным, чтобы предать меня смерти.

Он решил послать меня к Булалио Убийце, некогда оскорбившему Чаку через Мезило, чтобы узнать, продолжает ли Булалио упорствовать и отказываться от уплаты дани.

Я выслушал волю короля и старался уяснить себе значение его слов. Я понимал, что намерение Дингаана состояло в том, чтобы на время отделаться от меня и подготовить мое падение, и что, в сущности, он мало был озабочен вызовом незначительного вождя, живущего далеко и осмелившегося сопротивляться

Чаке. Несмотря на все это, мне хотелось отправиться к нему, во мне родилось сильное желание увидеть этого Булалио, который собирается мстить за какого-то Мопо и который походит на Умслопогааса, если бы Умслопогаас остался в живых. Поэтому я немедленно согласился.

Итак, отец мой, на следующий день в сопровождении десяти выбранных мною людей я, Мопо, отправился в путь по направлению к Ведьминой горе. В дороге я много думал о том, как так же шел по этой тропинке в давно минувшие дни. Тогда жена моя, Макрофа, Нада, моя дочь, и Умслопогаас, сын Чаки, которого все считали моим сыном, шли рядом со мной. Теперь же я думал с грустью о том, что никого из них больше нет в живых, скоро умру и я. Да, люди жили плохо и недолго в те дни, впрочем, не все ли равно? По крайней мере я отомстил Чаке и успокоил свое сердце.

Наконец однажды вечером мы дошли до пустынного места, где ночевали в тот злополучный час, когда Умслопогааса унесла львица. Я взглянул на ту пещеру, откуда он похитил львенка, на страшное лицо каменной колдуньи, которая сидит высоко на Ведьминой горе вечно. В эту ночь я спал плохо, печаль терзала меня, я сидел и смотрел на яркую луну, на серое лицо каменной колдуньи и в глубь леса, который рос на ее коленях, задавая себе вопрос, в этом ли лесу лежат кости Умслопогааса. Во время нашего перехода много рассказов слышал я о Ведьминой горе. Иные говорили, что на ней являются призраки, люди, принявшие вид волков, другие же рассказывали, что люди те – умершие, которых колдовство вернуло к жизни. Они лишены языков, так как, будь у них язык, они громко бы возгласили смертным о страшных тайнах умерших, поэтому они только могут плакать, как маленькие дети. Их можно слышать по ночам в лесу, когда они безутешно рыдают между молчаливыми деревьями.

Ты смеешься, отец мой, но я не смеялся, размышляя над этими рассказами. Если у людей есть души, куда уходят они, когда тело умирает? Надо же им уйти куда-нибудь и что было бы странного, если бы они возвращались в те места, где родились? Я мало занимался такими вопросами, хотя я врач и знаю кое-что о жизни призраков. Сказать правду, отец мой, я так много занимался освобождением душ людей из их тел, что мало заботился о них после освобождения: успею подумать об этом, когда сам уйду к ним.

Итак, я сидел и смотрел на гору и лес, который рос на ней, как волосы на женской голове; вдруг я услышал звук, идущий издалека, из самой середины леса, как мне показалось. Сначала слабый звук раздавался очень далеко, как плач детей в краале, лежащем по другую сторону долины, потом звук стал громче, но все же я не различал, откуда он идет, потом еще громче, и я понял, в чем дело: то мчались на охоту дикие звери. Их вой раздавался все ближе, скалы отвечали ему, и от этих голосов кровь застывала в жилах. По-видимому, на ночную охоту пустилась большая стая, вот она близко, там, на противоположном скате, и вой так усилился, что спутники мои проснулись и стали смотреть в ту сторону. Внезапно появился большой буйвол, на мгновение он ясно возник на светлом небе, стоя на гребне горного хребта, потом исчез во мраке. Он мчался по направлению к нам, вскоре мы опять увидели его, подвигающегося вперед большими скачками. Потом мы увидели бесчисленное множество зверей, серых и худых, бегущих вслед за ним, они показались на хребте горы, исчезли в тени, появились на откосе, пропали в долине, а с ними мчались и два человеческих существа.

Большой буйвол проскакал на близком расстоянии мимо нас, и за ним устремились волки, из пастей этих волков вылетал ужасный вой. Но кто те, которые сопровождали волков, эти огромные и сильные люди? Они бежали быстро и молча, волчьи зубы сверкали на их головах, волчьи шкуры висели на их плечах. Один держал в руке топор – месяц отражался на нем, другой нес тяжелую палицу. Они бежали рядом, никогда еще я не видел так быстро бегущих людей. Вот они сбегают к нам по откосу, даже волки отстали, за исключением четырех. Мы слышали топот их ног, они поравнялись с нами и пробежали, исчезли, и с ними их бесчисленная свора. Вой стал слабее, замер и прекратился, охота удалилась, ночь стала снова тиха!

– Братья, – спросил я своих спутников, – что это мы сейчас видели?

Один из них отвечал:

– Мы видели призраков, которые живут на коленях старой колдуньи, а люди эти – братья-волки, колдуны, короли призраков!