Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 5"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 47 страниц)

XXIII. Сон фараона

Фараон спал тяжелым сном, измученный горем и заботами, когда царица Мериамон вошла в его опочивальню и, встав в ногах его золотого ложа, воздела вверх свои руки и посредством разного колдовства стала вызывать видения, мнимые сны в мозгу спящего.

И фараону стало сниться, что гигантская фигура Пта, творца вселенной, сойдя со своего каменного пьедестала у врат храма, явилась к его постели и, стоя в ногах золотого ложа, точно громадная скала, стала смотреть на него упорным взглядом. И снилось фараону, что он проснулся и, распростершись ниц перед божеством, спросил его, что означает его приход. На это Пта ответил ему:

– Менепта, сын мой, ты, которого я возлюбил, слушай меня! Варвары с девятью луками наводняют древнюю страну Кемет, девять народов надвигаются на твою столицу и разоряют страну. Но я дарую тебе победу, и ты уничтожишь своих врагов, как поселянин срубает высохшую пальму. Они падут, и ты поживишься добычею их. Слушай меня: не сам ты должен вести войска против врагов; там глубоко в подземельях крепостной башни твоего дворца лежит могучий и искусный вождь, опытный в военном деле, посетивший многие земли и страны. Освободи его от оков и поставь во главе своих ратников, а о преступлении его забудь! Он доставит тебе победу! Проснись, Менепта, проснись! Вот тот лук, которым ты победишь врагов.

Мериамон положила на ложе фараона черный лук Скитальца и неслышно удалилась в свою опочивальню. Ложный сон фараона исчез, и тот проснулся.

Рано поутру фараон, увидев жену, спросил ее:

– Знаком ли тебе этот лук?

– Да, я узнаю его! – ответила Мериамон. – Он спас нас от разъяренной толпы в ночь смерти наших первородных. Это лук Скитальца, который теперь лежит на одре мучений в ожидании казни за содеянное им преступление.

– Но ему суждено спасти землю Кемет от варваров! – сказал фараон и пересказал царице свой сон.

– Хотя обидно, что человек, нанесший мне и тебе такое оскорбление, должен с почетом встать во главе твоих войск, но как решили боги, так должно быть! – произнесла с притворной покорностью хитрая царица.

Фараон приказал привести Скитальца к себе и надеть на него золотые доспехи, но не давать никакого оружия. А когда тот предстал перед фараоном, последний рассказал ему свой знаменательный сон, проговорив:

– Выбирай одно из двух: или идти сражаться во главе моих войск против твоих единоплеменников и доставить победу моему оружию, или вернуться в руки палачей и под пыткой окончить жизнь! Так как клятве твоей верить нельзя, то я не беру с тебя клятвы, но знай, что если ты попытаешься изменить мне, то моя рука настигнет тебя, где бы ты ни был. Тогда тебе не избежать жесточайших пыток.

На это Скиталец отвечал:

– Против того обвинения, которое возводят на меня, я мог бы многое сказать тебе, фараон, но так как ты теперь не говоришь об этом, то и я промолчу. Клятвы ты с меня не берешь, и я не даю ее тебе, но если ты дашь мне десять тысяч человек и сотню колесниц, я разобью врага и доставлю победу твоему оружию, хотя тяжело поднимать руку на своих единоплеменников.

Тогда фараон повелел посадить Скитальца в колесницу и препроводить его под сильным конвоем в город Оп, где собирались его войска, наказав своим военачальникам при первой попытке Скитальца бежать или изменить убить его на месте; в бою же повиноваться ему беспрекословно, как самому фараону.

Скиталец слышал этот наказ, но не промолвил ни слова и сел в колесницу. Тысяча всадников сопровождала его, а царица Мериамон со стен столицы следила, как избранник ее сердца отправлялся на войну и как пыль пустыни длинным облаком стлалась позади.

Оглянулся на город и Скиталец, когда белокаменный Танис остался далеко позади, и тяжело было у него на сердце: там вдали виднелось святилище храма Хатхор, где пребывала Елена, считавшая его изменником и неверным. Да, горька участь, уготованная ему богами!

Уныло тянулась дорога по бесплодной пустыне, кругом ни деревца, ни куста, ни одного живого существа. Вдруг на одном песчаном кургане показался неподвижно стоявший верблюд, на котором сидел человек, словно поджидавший здесь колесницы и всадников фараона. Когда они были уже недалеко, человек на верблюде круто повернул свое животное головой к отряду и, воздев руки к небу, громким и властным голосом крикнул:

– Остановитесь!

– Кто ты такой, что смеешь сказать всадникам фараона «остановитесь»? – надменно спросил начальник конницы.

– Я тот, который может сообщить вести о сонмищах варваров, надвигающихся на Кемет! – отвечал незнакомец, сидевший на верблюде.

Теперь и Скиталец взглянул на него. Это был очень малорослый, сморщенный старик, лицо его было темно и опалено солнцем; тело облекало нищенское рубище, хотя верблюд был накрыт пурпурным чепраком, расшитым золотом и драгоценными камнями. Скиталец стал пристально вглядываться в его лицо, и оно показалось ему знакомым.

Между тем начальник конвоя приказал задержать колесницу и сказал старику, чтобы тот подъехал ближе – сообщить те вести, о которых он говорит.

– Никому я не скажу ни слова, кроме того человека, которому фараон поручил вести войска против врагов! – проговорил старик. – Пусть он сойдет со своей колесницы и подойдет ко мне, и ему я скажу все.

– Этого я не могу разрешить! – сказал начальник конвоя, которому было приказано не позволять Скитальцу говорить на пути ни с кем из посторонних.

– Как желаешь! – отозвался таинственный старец. – Иди на свою гибель! Ты не первый отгоняешь посланников богов и не первый навлекаешь беды и несчастья на эту страну!

– Я готов приказать людям убить тебя тут же на месте! – крикнул взбешенный военачальник.

– Тогда тайна моя ляжет со мной в могилу, вытечет с кровью моей в песок пустыни и с последним вздохом моим разлетится по ветру, безумец! – отвечал бесстрастно старец.

Египтянин смутился, не зная, что ему делать, и подозрительно взглянул на Скитальца, Но тот казался совершенно безучастным. Тогда, посоветовавшись с товарищами, начальник конвоя попросил Скитальца сойти со своей колесницы и выступить на двенадцать шагов навстречу старику, а тот со своей стороны сделает то же. Так они сошлись на глазах и стражи, и всадников фараоновых, а те их не могли слышать.

– Привет тебе, Одиссей из Итаки! – сказал старик в нищенском рубище.

Теперь и Скиталец узнал своего собеседника.

– Привет тебе, жрец Реи, начальник и хранитель сокровищницы фараона!

– Я только жрец, и ничего более, так как царица Мериамон в своем гневе лишила меня всех этих званий, почестей и даже всего скопленного мной имущества из-за тебя, Скиталец, из-за бессмертной, любовь которой ты приобрел! Но слушай: я узнал путем тайной магии о сне фараона и о том, что ты будешь послан воевать с врагом, и, переодевшись нищим, взял самого быстроногого в Танисе верблюда, поспешив сюда окольным путем, чтобы встретить тебя. Мне хотелось только узнать, как это случилось, что ты обманул бессмертную в ту ночь, когда она и я ждали тебя у храма Хатхор. Оттуда я по ее настоятельной просьбе проводил ее во дворец и за то лишился всего, а воплощенная красота вернулась в свое святилище и теперь горько оплакивает твою измену!

– Скажи мне и ты, Реи, знаешь ли ты чары и колдовство Мериамон, знаешь ли, каким образом она привлекла меня к себе и овладела мной в образе златокудрой Елены-аргивянки?

И герой в нескольких словах рассказал старому Реи все случившееся с ним, как он поклялся змеем, когда должен был клясться звездой.

Когда Реи услышал, что Скиталец поклялся змеем, он невольно содрогнулся.

– Ну, теперь я знаю все! – воскликнул он. – Не бойся, Скиталец, не на тебя обрушатся все беды и несчастья и не на бессмертную, которую ты любишь. Змей, обманувший и соблазнивший тебя, отомстит за тебя!

– Реи, – произнес Скиталец, – одно я поручаю тебе! Ты знаешь, что я иду на смерть! Прошу тебя, повидай ту, которую ты зовешь Хатхор, и расскажи, как я был обманут и как я несчастлив; если она будет знать об этом, я умру спокойно. Скажи ей также, что я молю ее о прощении и люблю только ее одну!

– Это я обещаю тебе! – отвечал Реи. – Но смотри, всадники ропщут: нам пора расстаться. Знай, однако, что войско неприятельское надвигается по восточному рукаву Сихора. На расстоянии одного дня пути от Опа горы спускаются к самому краю реки; в этих горах есть скалистое ущелье, через которое должен пройти неприятель. Там ты устрой засаду и там, у Просониса, разобьешь врагов. Прощай! Я разыщу Хатхор и скажу ей все, о чем ты просил меня, но предупреждаю тебя, что руки судеб тяготеют над этой страной. Странные видения роятся в моем мозгу, предвещая недоброе. Прощай.

С этими словами старец вернулся к своему верблюду и, объехав войско, быстро скрылся в облаке пыли.

Скиталец и конвой продолжали свой путь. Первый никому ничего не сказал о том, что ему сообщил старик, заметив только, что, по всей видимости, это был посланник богов, преподавший ему наставление, как вести войну.

Вскоре они прибыли в Оп, где уже собрались войска фараона на огромном, обведенном высокой стеной пространстве перед храмом Ра. Здесь они раскинули свой лагерь у подножия обелиска, стоявшего у ворот внутренней решетки храма, воздвигнутой строителем Реи по образцу обелиска Фив, поставленного божественным Рамсесом Мериамоном во славу Ра на все века.

XXIV. Голос мертвеца

Когда колесница, на которой уезжал Скиталец, скрылась в облаке пыли в необъятной пустыне с глаз следившей за нею царицы Мериамон, она сошла со стены и спустилась с кровли дворца в свои покои, где оставалась одна, пока не настала ночь. В окружавшем ее мраке преступные мысли одна за другой роились в ее душе. Не клялся ли Скиталец, что когда умрет фараон, а Елена-аргивянка переселится вслед за ним в царство теней, он возьмет ее себе в жены? Все равно не впервые она решается на кровавое дело! Ей суждено путем преступления достигать того, чего она желает, она пойдет и теперь этим путем.

Приложив руки к двуглавой змее, опоясывавшей ее стан, царица произнесла таинственным шепотом:

– Осирис призывает тебя, Менепта! Осирис призывает тебя! Тени тех, что погибли из любви к тебе, Елена-аргивянка, собрались у ворот. Фараон, ты умрешь в эту ночь! Завтра в ночь ты, богиня красоты, перестанешь быть тем, что есть. Мужчины не могут причинить тебе вреда, но огонь не откажется отомстить за всех… А в женских руках, готовых разжечь твой похоронный костер, недостатка не будет!

Просидев еще некоторое время в глубоком раздумье, Мериамон вдруг поднялась и ударила в ладоши. Когда явились слуги, она приказала нарядить себя в лучшие царские одежды и убрала голову свою уреем, этим кольцом двуглавой змеи, знаком могущества, затем опоясала себя змеей, знаком мудрости. Потом, достав что-то из потайной шкатулки, она скрыла это у себя на груди и, блистая красотой и царственным величием, прошла в длинную залу, служившую преддверием залы пиршеств. Здесь собрались все принцы царской крови и царедворцы. Когда фараон взглянул на нее, то поразился ее красоте, и уязвленное, скорбное сердце его позабыло на мгновение все печали; он снова полюбил ее, как много лет тому назад, когда она овладела им во время игры в фигуры. Мериамон же уловила в его глазах взгляд любви, и вся накипевшая у нее на сердце ненависть всплыла со дна души, но уста ее ласково и приветливо улыбались фараону и шептали ему добрые слова. Царица сама подливала фараону вино, глаза ее сверкали все ярче и ярче, она улыбалась все приветливее и заманчивее, пока наконец фараон ничего так не желал, как только вновь насладиться ее красотой.

Когда кончился пир и все разошлись из длинной залы, служившей преддверием зала пиршеств, в покоях фараона остались только Менепта и царица Мериамон. Он приблизился к ней и робко взял за руку, заглядывая ей в глаза. Мериамон не отдернула своей руки и не сказала ему никакого гневного слова.

Тут же на краю золотого стола лежала лютня, а также доска для фигурной игры и сами фигуры из чистого золота художественной работы, а также и кости для игры.

– Мериамон, – сказал фараон, – за эти последние пять лет мы с тобой не знали друг друга. Я потерял твою любовь одним неудачным ходом, как при игре в фигуры, дитя наше умерло, войска погибли и рассеяны; враги обступают нас со всех сторон. Теперь одна любовь осталась нам, Мериамон.

Она взглянула на него ласково, как будто скорбь и печаль смягчили ее жестокое сердце, но не сказала ни слова, и фараон продолжал:

– Может ли умершая любовь вновь ожить и воскреснуть, может ли заснувшее чувство вновь пробудиться, а разгневанная любовь – простить?

Мериамон взяла со стола лютню, и пальцы ее стали беззвучно перебирать струны.

– Я не знаю, – отвечала она, – да и кто может знать?

– Ну так вот что! Послушай! Когда-то ты выиграла у меня в фигуры корону. Не дашь ли ты мне сегодня выиграть твою любовь?

Она призадумалась на минуту, затем отвечала:

– Хорошо! Постарайся выиграть, господин: весьма возможно, что на этот раз я проиграю. Позволь мне, государь, расставить фигуры и принести тебе чашу вина.

Расставив фигуры, она перешла в другой конец залы и, взяв там с поставца большую золотую чашу, поставила ее под руку фараона. Последний был так увлечен и так озабочен ходом игры, что ни разу не притронулся к чаше. Глаза царицы горели, щеки пылали в полумраке длинной залы, освещенной только несколькими светильниками. Кругом было тихо, во дворце все спали. Счастье попеременно склонялось то на ту, то на другую сторону, наконец Мериамон проиграла, и фараон с торжеством снял фигуры с доски и, высоко подняв чашу, залпом осушил ее. «Фараон» умер!» – воскликнул он, едва поставив чашу на место.

– Фараон умер! – повторила Мериамон, глядя ему прямо в глаза. Менепта побледнел, как мертвец: он знал уже этот взгляд, с которым она убила Натаску.

– Фараон умер! Великий фараон умер! – крикнула она пронзительным, шипящим голосом. – Не успеешь ты сосчитать до ста, как истечет твой срок. Завтра ты, Менепта, будешь восседать в объятиях смерти на коленях Осириса! Умирай, фараон, умирай! Но прежде знай, что я никогда никого не любила, кроме Скитальца! Его одного я только люблю, и любовь его я украла у него своими чарами и колдовством. Я ложно обвинила его, опозорив в глазах всех. Но он вернется победителем! Это так же верно, как то, что ты завтра будешь сидеть на коленях Осириса, а он – Скиталец – будет сидеть на твоем престоле!

Менепта, услышав эти слова, собрав последние силы, поднялся и, шатаясь, стал наступать на нее, ударяя по воздуху руками. Она медленно отступала от него шаг за шагом, а он все наступал, страшный и грозный, но вдруг остановился, вскинул вверх руки и упал мертвым на мозаичный пол. Тогда Мериамон подошла и долго смотрела на него странным, загадочным взглядом.

– И это был фараон, в руках которого были сотни тысяч человеческих жизней! – прошептала она. – Ну что ж, дело сделано, и сделано хорошо! Ах, если бы еще и Елена-аргивянка лежала так же, как теперь лежит Менепта! Теперь только выполоскать чашу и скорее спать! Да, если только сон придет ко мне. Куда он бежит от меня теперь? А завтра его найдут мертвым… Что ж, цари часто так умирают!… Какой он страшный! Никогда его глаза не были так безобразны, так страшны и так отвратительны.

Солнце начинало золотить кровли храмов и дворцов, люди просыпались, спеша к своим дневным трудам. Мериамон на своем золотом ложе прислушивалась к шуму пробуждающейся во дворце жизни. Вот захлопали двери, засуетились люди; одни бежали туда, другие сюда; и вдруг раздался крик: «Фараон умер! Проснитесь! Проснитесь все, фараон умер!»

Тогда Мериамон притворилась спящей. В комнату ее вбежала прислужница и, пав на колени, сообщила ей страшную весть. Царица вскочила с постели и, едва прикрыв свою наготу, побежала со всеми своими приближенными туда, куда бежали все царедворцы и слуги.

– Кто видел этот страшный сон? – воскликнула она. – Кто смеет давать волю своему бреду?

– О, царица, то не сон, пройди в этот покой, видишь, фараон лежит мертвый, и на нем нет ни раны, ни следов борьбы!

Громко вскрикнув, Мериамон разметала волосы свои покрывалом налицо, слезы закапали из ее глаз, при виде холодного трупа фараона она с минуту стояла над ним, точно окаменев от горя, затем кинулась на пол и, простирая вперед руки, громко воскликнула:

– Все еще проклятие тяготеет над страной Кемет и народом ее! Видите, фараон мертв, и нет на нем следа раны. Я знаю, что он убит злобным колдовством ложной Хатхор. О супруг мой, возлюбленный супруг мой! – воскликнула она и, положив свою руку на его грудь, продолжала: – Этим мертвым сердцем твоим клянусь отомстить убийце! Возьмите эти бренные останки того, кто был величайшим из царей, оденьте в смертные одежды и посадите на колени Осириса в его храме. Затем идите по городу и возгласите народу это приказание царицы из улицы в улицу, из дома в дом, чтобы всякая женщина в Танисе, потерявшая сына, мужа, брата, жениха или возлюбленного из-за колдовства и чародейства ложной Хатхор, или бедствий, ниспосланных ею на Кемет, или в преследовании апура, которых она побудила бежать в пустыню, – пусть все они явятся с закатом солнца в храм Осириса, где я буду ждать их, и там, перед лицом самого бога и мертвого величия фараона, мы решим, как отплатить этой лже-Хатхор!

Приказание царицы было исполнено. Менепту одели в смертные одежды и посадили на колени Осириса, где он должен был оставаться один день и одну ночь. А глашатаи стали обходить город, вызывая всех женщин к закату в храм Осириса. Кроме того, Мериамон разослала рабов по десять-двадцать человек собирать по всему городу дрова, щепки и прутья, вообще всякий горючий материал, приказав нести все это во двор, смежный с храмом Хатхор.

Между тем измученный слишком быстрым бегом верблюд жреца Реи не выдержал и на обратном пути, не достигнув города, упал и не мог уже подняться. Тогда Реи закончил путь пешком. Когда он никем не замеченный в своем нищенском рубище тихонько пробирался по улицам Таниса, его слух был поражен плачем женщин. Осведомившись у одного прохожего, какое новое несчастье обрушилось на Кемет, и узнав, что умер фараон, Реи тотчас же угадал, кто его убийца. Возмущенный старик хотел пойти прямо во дворец упрекнуть царицу и затем принять смерть от ее руки, но, подумав, поспешил туда, где он скрывался: закусив, чтобы восстановить свои силы, и сбросив с себя рубище, оделся в чистые одежды, поверх накинул старушечье покрывало, потом смешался с толпой женщин, спешивших теперь к храму Осириса.

Солнце уже зашло, и факелы были зажжены, чтобы осветить громадный мрачный храм Осириса. Завеса святилища была задернута, а самый храм заполнило море голов с поднятыми вверх лицами. Вот двери храма закрыли и заперли на засовы, и из-за завесы раздалось: «Слушайте!»

И все смолкли. Тогда завеса святилища отдернулась, и огонь, горевший на жертвеннике, осветил каменное изображение Осириса, на коленях которого сидел мертвый фараон Менепта. Как каменная фигура Осириса, так и покойник были запеленаты в погребальные пелены, и в руки как у одного, так и у другого были вложены скипетр, жезл и бич. Рядом со статуей Осириса стоял черный мраморный трон, на котором восседала теперь царица Мериамон во всем своем великолепии и красоте, в полном царском одеянии и двойной золотой короне Кемета, со змейкой урея на голове, с хрустальным крестом жизни в руке и в пурпурной мантии, из-под складок которой сверкали глаза змея, обвившего ее стан.

Некоторое время она хранила молчание, затем, возвысив голос, начала:

– Женщины Таниса, пусть каждая из вас убедится в том, что в храме нет ни одного мужчины, чтобы он, увлекаемый своим безумием, не выдал ненавистной ложной Хатхор нашей тайны! Слушайте! Бедствие за бедствием обрушились на Кемет: наши первенцы убиты невидимой рукой; наши рабы ограбили нас и бежали; наши воины и колесницы поглощены волнами Чермного моря; варвары, подобно саранче, унизали наши берега. И все это из-за того, что ложная богиня водворилась в Кемете. Она отнимает у нас наших мужей, сыновей, братьев, женихов, даже жрецов, служителей других богов. Все смотрят на ее красоту и идут на смерть. Не права ли я?

– Увы, царица, ты говоришь правду! – послышалось в толпе.

– Все мы страдаем из-за нее, но больше всех потерпела я. Из-за нее мой единственный сын умер, мои рабы бежали, а теперь отнят у меня и возлюбленный, незабвенный супруг! Вспомните, ведь он был ваш царь! – И Мериамон, закрыв лицо свое руками, казалось, молилась или плакала.

– Я умоляла богов, – продолжала она после некоторого молчания, – чтобы они открыли нам через мертвые уста фараона, из-за кого мы страдаем, и боги обещали мне дать ответ, такой ответ, который убедил бы всех нас!

С этими словами Мериамон, привстав со своего трона, обратилась к мертвецу, сидевшему на коленях Осириса:

– Умерший фараон! Великий Осирис! Владыка преисподней, первейший из сонмища мертвых, услышь меня и прояви себя через уста того, кто был велик на земле! Проговори его устами языком смертных, чтобы эти женщины могли слышать и понять слово твое. Скажи, кто источник всех наших бедствий? Скажи нам, царь умерших, ты, живущий вечно!

И вот пламя на жертвеннике вдруг погасло, и воцарилось гробовое молчание; мрак окутал святилище, темную статую Осириса и белевшее во мраке мертвое лицо фараона. Затем пламя вдруг вспыхнуло, словно молния, и осветило лицо мертвеца; губы его шевельнулись, и послышался замогильный, сиплый голос, произнесший эти слова: «Та, которая была проклятьем ахеян, роком Илиона; та, что восседает теперь в храме Хатхор, которой ни один мужчина не может нанести вреда и перед которой все они бессильны, – она призывает гнев богов на страну Кемет и ее народ. Я сказал».

Последние отзвуки этих слов замерли среди мертвой тишины и безмолвия храма; суеверный страх охватил всех собравшихся здесь женщин при звуках голоса мертвеца, так что многие попадали ниц, а другие закрывали лицо руками, чтобы не видеть и не слышать.

– Слышите, сестры! – воскликнула Мериамон. – Поспешим же к храму Хатхор! Вы знаете теперь, кто источник всех ваших бедствий! Мужчины бессильны против нее, но мы не просим их помощи и не нуждаемся в ней, так как все они ее рабы. Мы сами избавим себя от нее; у нас хватит силы и Мужества забыть нашу женскую кротость и мягкость и вырвать с корнем эту тлетворную красоту из родной страны! Пойдем и сожжем храм Хатхор, тогда жрецы ее погибнут у алтарей, а красота этой ложной богини растает, как воск в горниле, от пламени нашей ненависти! Скажите, сестры, дочери Кемета, готовы ли вы идти за мной и выместить наши слезы и наш позор на этой бесстыдной, ложной Хатхор, наши бедствия и горе – на источнике всех этих бедствий и горя, наших убитых – на убийце?

Тысячи женских голосов ответили ей в один голос, слившийся в один протяжный крик ярости:

– Готовы, Мериамон! Готовы идти за тобой все до одной! Веди нас к святилищу Хатхор! Тащите огонь! Идем, идем к святилищу!