Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 5"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 47 страниц)

XXVII. До тех пор, когда Одиссей вернется

Скиталец рассмеялся, как бог, хотя он знал, что его конец близок, а враги в неприятельском лагере и друзья вне его смотрели на него и дивились ему.

– Убейте! Убейте его! – кричали враги на разных языках, но никто не осмеливался подступиться к нему и поднять на него руку.

– Пощадите его, пощадите его! – восклицали ахеяне, следившие за его единоборством издали, из-за внутренней второй стены, так как они еще не принимали участия в бою, а стояли на страже своих судов.

– Выручайте его! Выручайте! – призывали военачальники фараоновых полчищ, но никто не пытался ворваться в лагерь. Вдруг громкий крик ужаса и недоумения раздался в рядах фараоновых войск; мало-помалу крик этот перешел в слово «Хатхор!»

– Хатхор! Хатхор! Смотрите, сама Хатхор мчится сюда!

Скиталец обернулся и увидел золотую колесницу, запряженную парой молочно-белых коней в мыле и кровавой пене, мчавшихся с быстротой вихря с песчаного холма к воротам лагеря. Маленький, сморщенный старичок правил конями, перегнувшись вперед; рядом с ним стояла на колеснице златокудрая Елена, багрово-красная звезда горела у нее на груди, а воздушные белые одежды развевались по ветру, окутывая прозрачным облаком ее стан. Глаза ее смотрели вперед, как бы ища кого-то. Вот она увидела Одиссея, окруженного врагами, и крик радости вырвался из ее груди. Она сорвала с лица своего покрывало, и блеск красоты ее ослепил всех, как ослепляет внезапно выглянувшее из-за тучи полуденное солнце. Она рукой указала на ворота укрепленного лагеря и приказала полчищам фараона следовать за собой. С громким криком люди помчались вслед за ее золотой колесницей, так как куда бы ни вела их Елена, все мужчины должны были следовать за ней по воле и против своей воли, на жизнь и на смерть, на радость и на гибель. Те, кто защищал ворота, при виде красоты женщины, несшейся на них в своей колеснице, точно обезумели и на разных языках кричали, что богиня любви явилась спасти бога войны, и в страхе бежали в разные стороны, закрывая глаза руками, или стояли, как остолбенелые, опьянев от вида красоты. Между тем колесница ворвалась в лагерь, давя людей на своем пути, а за ней, подобно неудержимому потоку, ворвались и полчища фараона. Поравнявшись с колесницей Скитальца, Реи осадил лошадей, и герой с криком радости вскочил в колесницу Елены-аргивянки.

– Неужели это ты явилась сюда, чтобы быть со мной в этот последний мой час? – прошептал он ей. – Неужели ты в самом деле та, которую я одну люблю, Елена-аргивянка, или я опьянел от вида крови, ослеплен блеском мечей и щитов и предо мной видение осужденного на смерть человека?

– Нет, Одиссей, это я сама; я узнала всю правду и простила тебе твою вину. Но за то, что ты забыл слова богини и поклялся змеем, когда должен был клясться звездой, ты в этой жизни никогда не назовешь меня своей. Ведь это твой последний бой, Одиссей! Смотри, полчища фараона ждут твоего слова, веди их на врага и стяжай в последний раз бессмертную славу!

Повинуясь мановению руки Скитальца, военачальники фараона повели своих людей, и те, как морской прилив, гонимый сильным ветром, устремились на врагов и, подобно лавине, поглощали их полчища одно за другим. И всюду впереди неслась золотая колесница, запряженная молочно-белыми конями; багрово-красная звезда на груди Елены служила путеводной звездой полчищам фараона, и всюду впереди блестели золотые доспехи и шлем Скитальца.

Скоро от всех девяти народов, приведших сюда свои полчища, не осталось уже никого. Воины фараона стояли теперь у стен лагеря ахеян, охранявших свои суда и с удивлением взиравших на необычайное зрелище.

– Кто это? – воскликнул один из ахеян. – Кто ведет против нас полчища фараона – в золотых доспехах, скованных по образцу наших?

– Такие доспехи я знавал когда-то, и такой же человек имел их на себе! Эти доспехи – точно доспехи Париса, сына Приама, но его давно уже нет в живых! – проговорил один престарелый воин.

– А кто она, эта златокудрая женщина, на груди которой горит и искрится багрово-красная звезда, красавица, которая поет сладкозвучные песни в то время, когда кругом нее умирают люди?

И снова отвечал тот же престарелый воин:

– Такую красоту я когда-то видел, и так же она певала тогда; та же звезда блистала у нее на груди. То была Елена-аргивянка, из-за красоты которой мир омрачился от смерти и захлебнулся в крови, но Елена-аргивянка давно умерла!

Между тем Скиталец взглянул на ахеян и на знакомые девизы на щитах тех воинов, отцы которых сражались с ним бок о бок под стенами Илиона, и при мысли о том, что он должен вести против них полки фараона, на душе у него стало так горько, что он заплакал.

– Не плачь, Одиссей, – промолвила Елена, – так предначертано тебе судьбой, и против нее ты бессилен! Веди на них полчища фараона, так как от них, от ахеян, тебе суждено принять смерть!

С тяжелым сердцем двинул Скиталец своих людей на ахеян и сам устремился на них на своей колеснице, но ни одной стрелы не пустил он в них, а их стрелы отскакивали от его золотых доспехов. Реи и Елена также оставались неуязвимы, хотя кругом их смерть разила людей. Пока кипел бой, Реи рассказал Скитальцу о смерти фараона, о сожжении храма Хатхор, о бегстве Елены. Скиталец, выслушав его, заметил:

– Пора кончать, Реи! Мериамон скоро явится сюда разыскивать нас, а мне думается, что я оставил по себе заметный след! – И он указал рукой на груды тел, отмечавших его путь.

Между тем престарелый ахеянин пустил стрелу в стоявших в колеснице, но стрела, едва коснувшись груди Елены, вдруг избрала иное направление, не причинив ей ни малейшего вреда; пораженный этим чудом, он не спускал с нее глаз. Вдруг Елена подняла голову и взглянула прямо ему в лицо, и в этот момент он узнал ее, узнал в ней ту Елену-аргивянку, которую не раз видел во время осады Трои.

Теперь он узнал и доспехи Скитальца и, объятый ужасом, громко крикнул своим:

– Спасайтесь, ахеяне! Бегите! Бегите скорее к своим судам, бегите из этой проклятой страны! Там, на золотой колеснице, стоят Елена-аргивянка, давно умершая, и с ней Парис, сын Приама, явившийся сюда отомстить за бедствия Илиона сынам тех, кто навлек на него эти бедствия! Бегите, пока рок не сразил вас!

Паника охватила вдруг ахеян, когда отряд за отрядом передавал друг другу слова престарелого воина, знававшего некогда Париса и Елену. С минуту ахеяне как бы застыли в недоумении, словно овцы при виде подкрадывающегося к ним волка, затем, покинув стены, побежали к своим судам.

Воины фараона, взбежав на стены, ворвались в их укрепленный лагерь и кинулись преследовать их вплоть до самых кораблей. Однако многие из них были преданы огню; зарево пожара осветило поле битвы, но некоторые суда успели выйти на середину реки и, держа весла наготове, ожидали, чем кончится сражение.

Солнце уже зашло. На поле сражения спустился мрак, так что люди едва могли видеть друг друга. Скиталец, стоя на своей колеснице на берегу, следил за ходом битвы – он был утомлен и измучен.

Вот и последнее судно оттолкнулось от берега. На суше уже не оставалось более врагов. На этом корабле стоял юноша, рослый, красивый, могучий и отважный. Одиссей, глядя на него, решил, что из всех ахеян это первый воин, так как он один долго удерживал врага, пока товарищи его спускали на воду судно и готовились отчалить.

Теперь он стоял на корме судна и, увидев отблеск зарева горящих кораблей на золотых доспехах Скитальца и на золотом его шлеме, натянул свой лук и пустил стрелу, крикнув ей вслед:

– Прими подарок, дух Париса, от Телегона, сына Цирцеи и Одиссея, врага Париса!

Едва эти слова коснулись слуха Одиссея и Елены, как предназначенная богами стрела вонзилась в грудь Скитальца, сразив его насмерть. Тогда Одиссей понял, что судьба его свершилась и что смерть пришла к нему с воды, как то было предсказано. Обессилев, он выронил свой щит и черный лук, однако у героя осталось еще сил крикнуть:

– О Телегон, сын Цирцеи, какой грех совершил ты перед жестокими богами, чтобы такое тяжкое проклятие пало на твою голову? Ведь ты убил того, кто породил тебя! Слушай меня, сын Цирцеи! Я не Парис, а Одиссей из Итаки, которому ты с воды послал смерть, как мне было предсказано.

Телегон, услышав эти слова и узнав, что он убил своего отца, знаменитого и прославленного Одиссея, которого он искал по всему свету, от скорби хотел было броситься в реку и утопиться, но товарищи силой удержали его от этого. Так суждено было Телегону богами увидеть отца в первый и последний раз в своей жизни и услышать голос его тоже в первый и последний раз. Когда ахеяне узнали, что то был исчезнувший Одиссей, который предводительствовал войском фараона против десяти народов, в том числе и против них, то не стали более удивляться его военному искусству и его мужеству в бою.

Тем временем колесница царицы Мериамон, пустившейся в погоню за Еленой-аргивянкой, уже была близко. Утопая в крови убитых, по телам их неслась она к стенам неприятельского лагеря. Но и здесь ее встречали одни мертвецы, а вместо огней освещало поле сражения зарево догоравших кораблей ахеян. И воскликнула Мериамон:

– Воистину фараон поумнел перед смертью, так как только один человек в мире мог с таким малочисленным войском одержать такую громадную победу! Скиталец спас царство и корону Кемета, и она по праву должна принадлежать ему! Клянусь Осирисом!

Теперь колесница Мериамон выехала во внутренний двор укрепленного лагеря ахеян, и здесь воины фараона приветствовали ее громкими криками. Между тем Скиталец умирал на берегу реки, озаренной пламенем пожара догоравших кораблей. Елена склонилась над ним, а багрово-красная звезда на ее груди роняла свой отблеск на чело умирающего героя.

– Что значат эти крики? – спросил Одиссей, приподняв голову.

– Они приветствуют царицу Мериамон! – ответил ему Реи.

Мериамон, сойдя со своей колесницы, прошла сквозь ряды расступившихся перед нею солдат, склонявшихся перед ее царским величием, прошла к тому месту, где лежал умирающий Скиталец. Долго она стояла над ним в полном безмолвии. Наконец Одиссей поднял голову и проговорил слабым, угасающим голосом:

– Привет тебе, царица! Видишь, я исполнил поручение фараона: страна Кемет свободна от врагов. Где фараон, чтобы я мог отдать ему отчет во всем прежде, чем умру?

– Фараон умер, Одиссей, – отвечала царица, – а ты живи и будь сам фараоном!

– Ах, царица Мериамон, я знаю все! Да, фараон умер, умер от твоей руки, потому что ты желала овладеть мною, но мной овладела смерть. Тяжким гнетом ляжет на тебя кровь фараона в той стране, куда я теперь иду и куда и ты вскоре последуешь за мной. Ты хотела умертвить Елену, но злоба твоя оказалась бессильной против ее бессмертия. А я умираю, и вот конец всей этой любви и ненависти, борьбы и скитаний.

Мериамон стояла молча, сердце ее надорвалось от горя, она забыла даже свой гнев на Реи и Елену.

Тогда вместо нее заговорила Елена:

– Ты умираешь, Одиссей, но только на короткое время, ты придешь вновь и найдешь меня ожидающей тебя!

– И я тоже вернусь, Одиссей! – воскликнула царица. – И ты будешь любим, и под крылом у истины мы вновь встретимся с тобой.

– Там и в других местах мы будем вновь встречаться, а пока прощай, Елена! Я погрешил против тебя, но тебя одну я любил и люблю…

– Ты найдешь меня по ту сторону врат заката! – сказала Елена и, склонившись к нему, заключила его в свои объятия. Вдруг голова героя откинулась назад, и он умер, умер на груди у Мечты Мира. Так исполнилась клятва Идалийской Афродиты, и так возлежал наконец Одиссей в объятиях златокудрой Елены-аргивянки.

А царица Мериамон била себя в грудь, губы ее побелели от злобы. Но Елена поднялась и, стоя в головах у Скитальца, тогда как Мериамон стояла у него в ногах, сказала ласково и спокойно:

– Сестра моя, ты видишь, теперь конец всему. Тот, кого мы любили, потерян для нас. Что же ты выиграла всеми твоими преступлениями? Не смотри на меня так гневно! Ведь ты не можешь ничего предпринять против меня, как и я не могу, да и не хочу причинять тебе никакого зла. Но ты, ты вечно будешь ненавидеть меня, которая ненависти к тебе не питает. И так все будет до тех пор, пока ты не научишься любить меня, а до того преступление и грех будут твоим уделом!

Но Мериамон и на это не сказала ни слова. Тогда Елена обратилась к Реи и шепотом приказала ему что-то, и он в слезах пошел исполнять ее приказания. Вскоре он вернулся, и с ним множество воинов. Они принялись сооружать громаднейший костер из добычи, оставшейся после неприятеля. Когда все было готово, солдаты подняли тело Одиссея на руки и возложили его на вершину костра, а на грудь положили его большой черный лук, дар Эврита. Затем по слову Елены Реи взял факел и зажег костер. Мериамон стояла все время тут же, неподвижная и безмолвная, точно каменное изваяние.

Вот пламя охватило костер. Вдруг Мериамон, громко вскрикнув, сорвала золотую двуглавую змею, обхватывающую ее стан, и швырнула ее в огонь.

– Из огня ты явилось, Первородное Зло, – воскликнула она на языке мертвого народа, – и в огонь возвратись, ложный советник!

А Реи ответил на том же языке:

– Дурно ты поступила, царица, что отогрела змею у себя на груди. Теперь где будет змея, там будешь и ты!

При этих словах лицо Мериамон вдруг стало мертвенно-неподвижным, какая-то невидимая сила стала медленно притягивать ее к костру. Вот уже пламя коснулось ее, и с громким воплем отчаяния она упала в костер на грудь Одиссея. Змея ожила в огне и стала расти и обвилась своими мощными кольцами вокруг тела Мериамон и вокруг тела Скитальца и, подняв голову, злобно захохотала.

В тот же момент костер рухнул, царицу Мериамон, Скитальца и змею – всех поглотило пламя.

Еще долго златокудрая Елена стояла над костром, следя за умирающим огнем, затем опустила на лицо свое покров и, повернувшись, удалилась в пустыню, исчезнув во мраке ночи с тихой песней, еще долго звучащей людям издалека.

И так она будет бродить по пустыне до тех пор, пока не вернется Одиссей.

* * *

Вот то, что я, жрец Реи, должен был рассказать людям прежде, чем лягу и усну вечным сном в своей великолепной усыпальнице, которую я приготовил себе близ Фив. Пусть каждый мужчина прочтет и поймет эту повесть так, как ему хочется, и каждая женщина – так, как боги помогут ее разумению.