Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 5"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 47 страниц)

СКИТАЛЕЦ
I. Безмолвный остров

Шумно плещут и пенятся огромные валы безбрежного моря, омывая подошвы гор.

Легко скользит по волнам корабль, огибая острова и несясь вперед во мраке ночи. У корабля только одна мачта и широкий коричневый парус, на котором вышита золотом звезда; его корма вздымается высоко над водой и похожа на клюв птицы, нос выкрашен в ярко-красный цвет.

На веслах корабль несется так же легко, как при западном ветре.

На деке корабля стоит человек и смотрит вперед. Он невысокого роста, но крепко сложен, широкоплеч и, по-видимому, очень силен. У него синие глаза, темные вьющиеся волосы рассыпаются из-под красной матросской шапки по пурпуровому плащу, застегнутому золотой брошью. В его темных локонах мелькают серебряные нити, а борода совсем побелела. Вся душа его в глазах, он без устали следит, не покажется ли из темноты огонь маяка на приближающемся острове или дымок из-за далеких холмов, но ждет напрасно: ни огня, ни дыма, ни крика птиц – ничего. На острове царит мертвая тишина.

Вот корабль приблизился к берегу, на котором не было и признака жизни. Лицо человека омрачилось. Глаза его потухли, он, казалось, постарел от заботы, сомнений и тоски по родному дому.

Ни один человек не мог так любить свой дом, как он, Одиссей, сын Лаэрта, прозванный Улиссом, возвращавшийся теперь из своего второго странствия. Весь мир знал о его первом путешествии. Десять лет скитался он по морю после взятия Трои и добрался до дома, переодетый нищим. Дома он встретил злобу и насилие врагов, убил их в своем собственном доме и снова завоевал свою жену, однако и после того не нашел покоя и отдыха: на нем тяготело проклятие. Он должен был выполнить свою задачу, странствовать до тех пор, пока не достигнет той страны, где люди не знали вкуса соли и не слыхали о существовании моря.

Тогда он должен был принести жертву богу моря и вернуться домой. Он стерпел проклятие, выполнил все должное, чтоб умилостивить разгневанное божество, относившееся раньше к нему по-дружески, и после всевозможных приключений приближался к родине. Итак, побывав в чудных странах, теперь он возвращался от Ворот Солнца и Белой скалы, из Обиталища душ, из страны народа Снов.

Но на его родном острове было тихо и сумрачно, как нигде, берега казались пустыней в лучах рассвета.

Корабль остановился в хорошо знакомой гавани, закрытой скалами от ветра. Скиталец не обернулся назад, не сказал ни одного слова на прощание своему экипажу, схватился рукой за ветку огромного оливкового дерева и прыгнул на берег, здесь встал на колени, поцеловал родную землю и, покрыв голову плащом, начал молиться, чтобы найти дома мир и покой, верную, любимую жену и достойного сына.

Но молитва его не была услышана. Поднявшись после молитвы на ноги, странник оглянулся назад, но в гавани не было и следа корабля, а в море не белело ни единого паруса. Кругом царила тишина, даже дикие птицы не приветствовали своим криком.

«Солнце только что взошло, и люди не успели проснуться», – подумал Скиталец и скрепя сердце пошел по тропинке на холм, через скалы вдоль всего острова. Взбираясь по холму, он надеялся, как прежде, найти дом своего верного слуги, свинопаса, и узнать у него о родном доме. Вот и избушка его. Дубовый крепкий частокол весь поломан. Ни признака жизни – нет даже дыма из трубы, и собаки не выбежали навстречу. Дверь в избушку была открыта настежь, но в ней совсем темно. Паутина висела с потолка, всюду пыль и запустение. Очевидно, люди давно не входили сюда.

Скиталец крикнул, но ему ответило только эхо. Тогда он вошел внутрь, надеясь найти пищу, а может быть, искру тлеющего огня под сухими листьями. Но нет. Холодный мрак, подобный смерти, царил повсюду.

Скиталец снова вышел на воздух, под теплые лучи солнца и пошел по направлению к городу Итаке. Он видел сиявшее, как прежде, безбрежное море. Но на нем не видно было парусов. На полпути ему встретились ольховая роща и бассейн, вода которого вытекала из старого фонтана Нимф. Теперь бассейн был изломан и зарос мхом, вода промыла в нем трещины и ушла в море. Путешественники не совершали здесь жертвоприношений, и огонь на алтаре Нимф давно погас. Трава покрыла остатки пепла, жертвенный камень зарос плющом.

Скиталец спешил вперед с тяжелым сердцем. Скоро он увидев высокую кровлю своего дома. Но и здесь не видел дыма из трубы, широкий двор зарос сорной травой. Там, где посредине двора когда-то стоял алтарь Зевса, находилась большая куча какой-то белой пыли, около которой росла безобразная трава, редкая, как волосы на голове прокаженного.

Скиталец вздрогнул, заметив в куче почерневшие человеческие кости, подошел ближе, и – о, ужас! – куча оказалась останками мужчин и женщин. Очевидно, здесь хорошо поработала смерть, масса народа погибла от чумы. Трупы их были сожжены, а те, кто свалил их сюда, вероятно, убежали, так как людей не было видно нигде. Двери даже были открыты, но никто не входил и не выходил из них. Дом был мертв так же, как люди, которые когда-то жили в нем.

Скиталец помедлил минуту на месте, где старый Аргас когда-то приветствовал его. Одиноко стоял он, опираясь на свой посох. Вдруг луч солнца упал на кучу костей, и что-то ярко заблестело в ней. Скиталец тронул концом своего посоха кучу, и к его ногам упала кость руки, на которой блеснуло золотое запястье. На запястье была выгравирована характерная надпись.

При виде ее несчастный в ужасе упал на землю, узнав золотое запястье, несколько лет тому назад привезенное им в подарок жене своей Пенелопе. Он обессилел и зарыдал, собирая прах жены и посыпая им свою голову. Долго лежал он на земле, кусая руки, проклиная богов и судьбу; лучи солнца жгли его, но он даже не двинулся с места, когда уже на закате солнца ветерок зашевелил его волосы.

Солнце закатилось, и стало темно. На востоке медленно всплыл серебристый месяц. Неподалеку раздался крик ночной птицы. Черные крылья мелькнули в воздухе, и хищная птица клюнула в шею Скитальца. Он пошевелился, взмахнул рукой, схватил птицу и с силой бросил ее на землю. Страдания его были так невыносимы, что он начал искать у пояса нож, чтобы убить себя, но ножа не было. Тогда он встал, шатаясь, и стоял, озаренный сиянием месяца, словно лев у разрушенного дворца забытых королей. Ослабев от голода и тоски, он прислонился к дверям собственного дома и смотрел на высокий каменный порог, где когда-то он сидел, переодетый нищим, и где убил оскорбителей своей жены.

Теперь жена его умерла. Все было кончено, и навсегда. При свете луны дом казался ему каким-то страшным призраком… Там не было людей, не было тепла, света и любви. Столы были свалены там и здесь в большом зале, кресла из слоновой кости сломаны. Повсюду валялись остатки похоронного пира, опрокинутые кубки и блюда. Лунные блики скользили по стенам, сверкая на клинках оружия и бронзе.

Вдруг одна знакомая вещь привлекла внимание Скитальца. Это был лук Эврита, из-за которого великий Геракл убил своего гостя в собственном доме, ни один смертный не мог согнуть его. Скиталец берег драгоценный лук, не взял его с собой на корабль, а оставил дома как дорогую память об убитом друге! Теперь, когда дом его мертв, когда нет в нем ни жены, ни ребенка, ни слуг, только этот лук, казалось, приветствовал его. Это был удивительный, волшебный лук! В нем обитал дух, который предвещал битвы. Перед всяким несчастьем лук странно звучал целую ночь. Его тонкий, пронзительный голос звенел, как струна, и гудел, как стрела. В то время, когда Скиталец стоял и смотрел на оружие, лук зазвенел. Сначала звуки были слабые, но, по мере того как он прислушивался, они становились сильнее, явственнее. Это пение звучало в его ушах и сердце.

Это была песнь смерти, и эти звуки впервые нарушили тишину заброшенного дома.

Ясно и гулко поет стрела

Вещую песнь волшебного лука, и звучит она, как

стрела.

Пронзительно раздается ее песнь:

Пустите нас, пустите насытиться телом человека!

Быстрые, жадные, летим мы издалека,

Словно хищная птица на кровавый пир после

битвы.

Мы наполним собою воздух.

Подобно каркающим стаям хищных воронов.

Словно снежные хлопья, гонимые ветром,

Мчим мы и несем с собой смерть.

Услышав эту музыку, Скиталец понял, что война близко. Он знал, что его стрелы быстро полетят в цель и насытятся человеческой кровью, протянул руку и взял лук.

Наконец страдания его разразились слезами. Слезы потекли ручьями из его глаз. Он долго и непрерывно плакал, потом встал и пошел, потому что голод заговорил в нем сильнее тоски, любви и желаний.

Через узкую дверь он прошел в потайную кладовую дома, которая была выстроена им самим. С трудом отыскал он дверь, так как и здесь все заросло травой, и нашел запас зерна. Дом был богат запасами и провизией, когда появилась чума. Странник поел и вынул из сокровищницы прекрасное золотое вооружение несчастного Париса, сына Приама. Царь Менелай после разгрома Трои подарил его своему дорогому гостю Одиссею. Скиталец надел на себя золотое вооружение и взял меч с бронзовым клинком и серебряным наконечником. Любовь к жизни вернулась к нему теперь, когда он поел, выпил воды и слышал песнь волшебного лука. Он был жив и надеялся жить, хотя дом его заброшен, жена умерла, и сын Телемах исчез, и никто не мог ничего сказать о нем.

Одевшись, он выбрал себе два копья, почистил их, привязал за плечами колчан со стрелами, взял свой большой лук и ушел из родного дома, ушел навсегда. Никогда нога его не ступит сюда более! Пусть зарастет он травой, пусть морской ветер поет над ним погребальную песнь.

II. Мечта Мира

Ночь была светла и тиха. Только шум воды нарушал царившую кругом тишину. Скиталец вышел из своего дома и пошел к морю, поглядывая на окна домов. Но в них было темно и тихо. Многие из домов были совсем разрушены, так как за чумой последовало землетрясение. Там и здесь по дороге виднелись ямы, и лунный свет, пробиваясь в трещины домов, бросал причудливые и странные тени. Наконец Скиталец добрался до храма Афины, богини войны. Кровля храма упала, колонны пошатнулись, пол зарос диким тимьяном. Он подошел к двери другого храма, на алтарь которого когда-то приносили много жертв. То был храм Афродиты, богини любви.

В открытую дверь до него донесся нежный запах ладана и курений, что-то блеснуло в серебристом сиянии месяца… Медленно шел Скиталец, чувствуя себя усталым, словно в полусне, потом спрятался в тени длинной миртовой аллеи, опасаясь, что морские разбойники, быть может, пируют в развалинах забытого храма.

Нет, ни одного звука не доносилось до него, ни пения, ни танцев… Все было тихо и пустынно.

Вооружившись мужеством, он вошел в священное место. Высокие бронзовые жаровни не дымились куреньем, факелы не горели в руках золотых фигур, стоявших в храме Афродиты. Но что это? Грезил ли он наяву или это был отблеск лунного света? Весь храм купался в огненном сиянии, и не от пламени на алтаре, а от неугасимого, божественного огня. Стены с нарисованными на них сценами любви, резные колонны и своды – все пламенело ярким сиянием огня.

Скиталец испугался, поняв, что божество близко. Он склонил голову, закрыл лицо и сел у алтаря. Спал ли он или грезил, он сам не знал, но ему явственно слышался шелест и шепот миртовых и лавровых деревьев, и чье-то холодное дыхание повеяло ему в лицо.

Он вздрогнул, волосы на голове зашевелились. Потом наступила тишина. И раздался голос. Он знал, что это голос божества: боги часто говорили с ним прежде, он слыхал музыкальный голос Афины, царицы мудрости и войны, нежный лепет Цирцеи, дочери Солнца, и дивную речь Калипсо. Теперь слова доносились до него нежнее воркования голубки, слаще сна.

– Одиссей, ты не знаешь меня, но я твоя госпожа, и ты должен быть моим слугой! Где же твоя богиня Афина? Зачем преклоняешь ты колена перед дочерью Зевса?

Скиталец не ответил, только склонил голову в глубокой тоске. Между тем таинственный голос продолжал:

– Смотри, твой дом опустел, твой очаг холоден! Ночные птицы нашли приют под твоей кровлей. У тебя нет ни ребенка, ни жены, ни родни, твоя богиня Афина забыла тебя. Много жертв приносил ты ей, а мне принесли хоть пару голубей? Или она забыла тебя потому, что серебристые нити появились в твоих темных волосах? Разве мудрая богиня так же изменчива, как нимфы? Разве она любит человека только в расцвете юности? Я не знаю и не понимаю этого! Знаю только, Одиссей, что ты должен склониться передо мной и служить мне. Я покоряю себе все живущее: богов, людей и животных. Не думал ли ты избежать Афродиты? Ты никогда не любил так, как я внушаю людям любить. Ты никогда не слушался меня, не знал радостей и горя любви! Ты только терпел ласки Цирцеи, дочери Солнца, и скучал в объятиях Калипсо. Что касается твоей умершей жены, Пенелопы, ты любил ее законной любовью, но не пылкой страстью. Она была твоим другом, твоей хозяйкой, матерью твоего сына. С ней соединяются все воспоминания твоей родины. Но она умерла, ребенка нет, твоя родина – только груда костей и развалин. К чему послужили все твои странствования, труды и приключения? Что нашел ты? Ты жаждешь найти то, что ищет все человечество, – Мечту Мира. Никто не может найти ее, не нашел и ты, Одиссей. Твои друзья умерли, страна опустела, все погибло, осталась одна надежда. Перед тобой лежит новая жизнь, без забот и воспоминаний прошлого. Хочешь ли ты быть моим слугой?

Голос становился все нежнее, слышался все ближе, Скиталец ощутил дивное благоухание. Дыхание богини коснулось его шеи, ее волосы смешались с его темными локонами.

– Теперь, Одиссей, – продолжал голос, – пожертвуешь ли ты один час для меня? Не бойся, ты не увидишь меня. Подними голову и взгляни на Мечту Мира!

Одиссей поднял голову и увидел дивное видение. Это была девушка, не похожая на смертную женщину, в полном расцвете красоты, юности, почти дитя, прекрасная, как богиня. Сама Афродита могла бы позавидовать ее чудной красоте!

Она была тонка и стройна, как молодая пальма, в ее глазах светились спокойствие и невинность. Девушка держала на голове блестящую бронзовую урну, словно она несла воду из колодца.

Скиталец узнал ее: он видел эту девушку, когда путешествовал в страну ее отца, царя Тиндара, встретил ее, когда она шла с реки. Но тогда он был молод, и глаза его любовались красотой Елены, сердце жаждало ее, прекраснейшую из женщин, и он просил ее руки. Но Елена была отдана другому человеку, Менелаю.

Созерцая юную Елену, Скиталец чувствовал, что помолодел, что любит красавицу страстной и юной любовью.

Видение растаяло, исчезло… Из тумана появилась новая картина. Он увидел самого себя, переодетого нищим, сидевшего в огромном зале, а женщина мыла ему ноги и умащивала его голову благовонным маслом. Лицо женщины было прекрасно, но печально.

И вспомнилось Одиссею, как прокрался он в город Трою, в дом Приама, чтобы проследить троянцев, как Елена, прекраснейшая из женщин, омыла его ноги и умастила голову маслом. Пока он смотрел, видение исчезло в тумане. Он склонил голову, упал на колени перед алтарем богини и воскликнул:

– Где под солнцем живет златокудрая Елена?

Голос богини, казалось, прошептал ему на ухо:

– Разве я не правду говорила, Одиссей? Разве ты не служил мне, разве не любовь спасла тебя в Трое в ту ночь, когда даже мудрость не могла помочь тебе?

– Ода, богиня!

– Слушай же! – продолжал голос. – Я буду милостива и добра к тебе. У тебя нет ничего – ни дома, ни родины, но я вдохну в твое сердце забвение всех печалей и любовь к той, которая была твоей первой любовью в дни твоей юности! Елена еще живет на земле. Я пошлю тебя искать ее, и ты будешь долго воевать и странствовать. Ты найдешь ее в далекой стране, среди странного народа, и храбрейший и мудрейший из мужей будет в объятиях прекраснейшей из женщин. Но помни, Одиссей: ты должен отдать свое сердце только Елене, а не другой женщине. Вот тебе знак, по которому ты узнаешь Елену в волшебной стране среди женщин, занимающихся колдовством: на груди Елены сияет драгоценный камень, большая звезда, мой дар в ночь ее свадьбы с Менелаем. С этой звезды капают красные капли, похожие на кровь, текут на ее платье и исчезают, не запачкав его.

Ты узнаешь ее по этой звезде любви и поклянешься ей в любви и верности. Если же ты, Одиссей, нарушишь свою клятву, то никогда в жизни не увидишь златокудрую Елену. Ты умрешь тихой смертью, что придет к тебе с воды! Но раньше ты будешь в объятиях прелестной Елены!

– Богиня, как может это быть, – возразил Скиталец, – если я один на этом острове? У меня нет ни корабля, ни спутников, чтобы переплыть море?

– Не бойся! – ответил голос. – Все в руках богов. Иди из моего храма и усни. Спи и отдыхай! Твоя сила вновь вернется к тебе, и раньше заката солнца ты будешь уже плыть на поиски Мечты Мира. Теперь же выпей эту чашу на моем алтаре! Прощай!

Голос замер, словно далекая музыка. Скиталец очнулся, поднял голову, но свет исчез, серые предрассветные сумерки смотрели в окна храма. На алтаре стояла золотая чаша, наполненная до краев красным вином. Скиталец взял чашу и выпил волшебный напиток. О чудо! Сердце его согрелось надеждой, забылись все прежние печали, горести и тоска по любимым существам, которых не было в живых.

Он встал и пошел легкой походкой молодого человека, держа в руке оба копья и неся на спине свой лук, затем, дойдя до большой скалы, лег и заснул глубоким сном.

III. Одиссей убивает сидонцев

На востоке занималась заря. Новый день начинался над спокойной гладью моря. Лучи солнца озарили верхушки холмов и скал, играя на золотом вооружении спящего Скитальца. В это время невдалеке показался черный корабль, быстро бежавший к берегу на веслах. Нетрудно было узнать в нем корабль сидонских купцов, удивительно жадного и корыстного народа. На носу корабля виднелись две фигуры богов, большеголовых карликов с огромными ртами и кривыми ногами.

Корабль возвращался из Альбиона, от ворот великого моря, и вез богатую кладь. Рядом с рулевым стоял капитан, худой, зоркий моряк, который издали заметил золотое вооружение Скитальца. Он не мог ясно разглядеть, что блестело так ярко в лучах солнца, но всякое золото привлекало его, как железо притягивает к себе руки героев. Капитан приказал направить корабль к берегу. Подойдя ближе, моряки увидели спящего человека в блестящем золотом вооружении. Пошептались купцы, рассмеялись, вышли на берег, захватив с собой канат и веревку, на которой сделали петлю и узел, лассо, чтобы удобнее захватить спящего человека, затем влезли на утес, чтобы набросить петлю и втащить человека в золотом вооружении на свой корабль, увести его к устью египетской реки и продать в рабство. Коварные и жадные сидонцы любили ловить мужчин и женщин и продавать их за золото или серебро. Они успели захватить много царских сыновей, которые умерли в неволе, тоскуя по родине.

Тихо двигаясь вперед, сидонцы ползли по траве и наконец очутились около спящего Скитальца. Но последний и во сне почувствовал их приближение, повернулся и сел, недоуменно оглядываясь кругом. Не успел он, однако, опомниться, как петля захлестнула его шею. Его повалили и потащили. Но он вскочил на ноги, издал свой воинственный клич и бросился на купцов, схватившись за меч. Те, которые стояли ближе к нему, отпустили веревку и убежали, но остальные тащили ее изо всех сил. Если бы руки Скитальца были свободны, он мог бы мечом покончить с ними, но его руки были стянуты петлей. Долго не могли купцы справиться с ним, хотя те из них, которые вначале убежали, успели вернуться и помогали тащить веревку. Наконец грабители осилили его и потащили за собой, шаг за шагом, пока он не запнулся и не упал. Тогда они кинулись на него, схватили и связали веревками, затянув их морским узлом. Но добыча обошлась им дорого, и двое не вернулись на свой корабль, так как Скиталец раздавил одного своими коленями, а другого убил страшным ударом ноги.

Наконец он ослабел, и разбойники потащили его на корабль, где и бросили на фордек.

Корабль поплыл вперед. Ветер был попутный. С легким сердцем отправились купцы в путь. Они умели вести дело с дикими племенами, жившими на острове Альбион, закупили достаточно и олова, и золота, и стекла, а теперь в довершение всех своих приключений им удалось захватить человека, за вооружение которого можно получить царский выкуп. Прекрасное путешествие! Прекрасный попутный ветер!

Путь их был длинный, но по хорошо знакомым водам. Они прошли Кефаллению, многие другие острова и лесистую местность Закинфа, которая принадлежала Одиссею. Но он лежал молча, тяжело дыша, и поднял голову, только чтобы взглянуть на заходящее солнце, которое скрывалось за утесами родной Итаки.

Корабль шел вдоль берега, мимо многих забытых городов. Глубокой ночью добрались они до Пилоса, издалека заметив огни, горевшие в домах города.

Когда они достигли южной точки, где встречаются два ветра, разразилась буря, и шторм погнал их на скалы. Долго боролся корабль с волнами и не мог войти в гавань, долго бросало его во все стороны. Люди хотели спасти корабль, выбросить за борт весь груз, но капитан защищал сокровище с мечом в руке: он решил или утонуть, или плыть на корабле вперед, добраться до Сидона, города цветов и пальм, выстроить там белый домик среди пальмовой рощи и навсегда отказаться от моря. Он дал клятву в этом и не позволил им бросить Скитальца за борт, как те хотели. «За него можно взять хорошие деньги!» – кричал капитан.

Наконец буря улеглась, люди ободрились, совершили жертвоприношения, налив вина перед фигурами богов-карликов на носу корабля, и зажгли курения на маленьком алтаре, потом, насмехаясь над пленником, повесили его меч и щит на мачту, а колчан и лук взяли себе как трофеи победы. Купцы думали, что пленник не понимает их языка, но тот хорошо понимал его, так как побывал во многих странах и знал многие языки. Потом матросы принесли пленнику пищи и вина. Он поел, и его сила вернулась к нему. Тогда он знаком пояснил им, чтобы они несколько ослабили связывавшую его веревку, так как у него затекли ноги. Они пожалели его и несколько ослабили узлы. Одиссей лег на спину и отдыхал.

Так плыли они к югу и видели много странного, на пути своем встречали корабли с невольниками, молодыми мужчинами и женщинами из Ионии, которые были похищены работорговцами. Сидонцы очень спешили и однажды ночью бросили якорь у маленького островка, близ устья Нила.

Скиталец начал обдумывать план бегства, хотя надежды на успех было мало. Он лежал в темноте и не мог спать. Часовой стоял поблизости, не сводя с него глаз. Тогда пленник притворился спящим. Много мыслей толпилось в его голове, и ему казалось теперь, что видение богини было только сном. Ему придется жить в рабстве, быть невольником, работать на египетских рудниках до самой смерти. Вдруг он услыхал слабый голос своего лука, висевшего на мачте над ним. Песнь лука проникла ему в сердце.

О! Час близится.

Время летит,

И враги убегут

От острых стрел.

Пусть хищные птицы летят

К тем, кто спит и кого ожидает смерть!

Пронзительно и громко

Поют острые стрелы.

Песнь лука звучит, как струна.

Пение затихло, и к Скитальцу вернулись надежды: он знал теперь, что не будет рабом, что час освобождения близок. Узлы веревок не мешали ему. Давно, в дни его странствий, Калипсо, горячо любившая Одиссея, научила его завязывать узлы, которых не может развязать ни один человек, и развязывать все узлы, завязанные людьми. Он припомнил теперь ее уроки и, забыв о сне, потихоньку развязывал веревки и узлы. Он мог уйти теперь, если бы ему удалось убежать незамеченным, доплыть до острова и спрятаться в кустарнике. Но душа его жаждала отмщения не менее, чем свободы. Он решил завладеть кораблем со всеми его сокровищами и поехать к египетскому царю.

С этой мыслью он лежал, оставив веревки на руках и ногах, как будто они были крепко завязаны.

Так пролежал он до утра, когда пришли матросы и снова начали смеяться над ним. Один из них взял блюдо с чечевицей, поднес его Скитальцу и сказал на финикийском языке:

– Могущественный господин, ты – один из сонма богов, удостой принять нашу жертву! Разве вкусный запах не ласкает обоняние господина? Почему не хочет он дотронуться до жертвы?

Сердце Одиссея закипело гневом и негодованием, но он сдержался и улыбнулся.

– Почему не подходишь ты ближе, друг мой, – произнес он, – чтобы я мог ощутить запах жертвы?

Моряки удивились, услыхав, что он говорит на их языке. Человек, державший чечевицу, подошел ближе и, словно дразня собаку, то подносил к нему блюдо, то убирал. Но едва он успел подойти ближе, как Скиталец вскочил, и веревки упали к его ногам; он ударил матроса по голове кулаком. Удар был так силен, что проломил голову матросу. Тот ударился о мачту, причем крепкая мачта пошатнулась, упал и тут же умер. Тогда пленник схватил свой лук, меч, надел колчан на плечи и побежал на нос корабля. Корабль был узок, и, прежде чем матросы опомнились от изумления, Скиталец стоял уже позади алтаря богов-карликов, натянув стрелу и гневно смотря на врагов. Панический страх охватил сидонцев.

– Увы! Что мы сделали! – вскричал один из матросов. – Мы схватили и связали бога! Наверное, это бог Лука, которого зовут Аполлоном. Мы должны высадить его на остров и просить пощады, чтобы он не послал нам бури и волн!

– Нет, нет, рабы! – кричал капитан. – Это вовсе не бог, а обыкновенный человек, а его вооружение стоит больших денег!

Он приказал матросам пробраться на дальний конец корабля и оттуда бросать копья в пленника, сам также вооружился длинным копьем. Это были длинные, острые пики, и ничто не могло противостоять им. Матросам вовсе не нравилось приказание капитана: достать копья значило приблизиться к луку со стрелами. Только пять человек пошли на бак, где стоял пленник. Он пустил стрелу, потом другую. Двое матросов упали, один был убит копьем, а двое остальных убежали назад.

– Собаки! – закричал Одиссей на языке сидонцев. – Это было ваше последнее путешествие. Никогда более не продадите вы в рабство ни одного человека!

Моряки столпились в кучу, советуясь, что делать с ним. Стрелы градом летели в них, один матрос упал, остальные восемнадцать убежали вниз: на палубе им негде было спрятаться от стрел. Солнце взошло и ослепительно засияло на золотом вооружении Одиссея. Он стоял один наверху, держа лук наготове. Кругом царила тишина, корабль качался на якоре. Вдруг несколько человек показались на дальнем конце корабля со щитами в руках. Копья полетели в Скитальца. Он уклонился от них, другие отскочили от его доспехов и воткнулись в туловища богов-карликов. Глаза его зорко следили за движением врагов. Вдруг он заметил тень между ним и палубой корабля, взглянул и увидел человека, взобравшегося на мачту сзади него и готового поразить его. Скиталец схватил копье и бросил его в этого человека. Оно воткнулось в руки матроса, и он беспомощно повис на мачте, взывая о помощи к товарищам. Теперь стрелы пленника понеслись в людей, стоявших на палубе; те побежали, крича, что он бог, а не человек, многие бросились в море и поплыли к острову.

Скиталец не стал более ждать, выхватил меч и бросился за ними с криком, похожим на крик морского орла. Меч его летал вправо и влево, поражая всех на своем пути. Многие упали, другие бросились за борт, только капитан корабля, понимая, что все потеряно, повернулся и бросил копье в лицо Скитальца. Копье воткнулось в золотой шлем и слегка задело голову. Скиталец прыгнул на капитана и ударил его рукояткой меча с такой силой, что тот упал без чувств, затем связал ему руки и ноги и привязал к железному крюку. После этого он подошел к человеку, беспомощно висевшему на мачте.

– Что поделываешь, друг? – кричал насмешливо Скиталец. – Ты желаешь остаться со мной, а не хочешь уйти с товарищами? Оставайся же там и смотри на устье реки и на рынок, где ты хотел продать меня за хорошие деньги!

Но несчастный матрос уже умер от страха и страданий. Скиталец, расстегнув свое золотое вооружение, снял его, достал свежей воды, чтобы помыться, золотой гребенкой причесал свои длинные темные локоны и собрал все стрелы, воткнувшиеся в тела врагов, обратно в колчан. После этого он снова надел доспехи, но, несмотря на свою силу, не мог вытащить обломок копья из золотого шлема. Подкрепившись пищей и выпив вина, он совершил возлияние богам и избавился от огромного камня, к которому был привязан корабль, затем взялся за руль и при свежем северном ветре направился к южному рукаву Нила.