Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 5"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц)

В третью свою поездку в Египет Смит добился от директора музея древностей в Каире разрешения производить раскопки на свой страх и за свой счет. Разрешение это было дано на обычных условиях, а именно, что отдел древностей вправе будет взять из найденных им предметов любые, а при желании – и все.

Договорившись обо всем, Смит провел несколько дней в Каирском музее и ночным поездом выехал в Луксор, где его уже дожидался подрядчик Магомет с нанятыми им рабочими-феллахами. Их было всего сорок человек, так как раскопки предполагалось вести без большого размаха. Смит ассигновал на эту затею не более трехсот фунтов, а на эти деньги в Египте не развернешься.

В прошлый свой приезд Смит уже наметил место, где надо копать – кладбище в старых Фивах – дикое, запущенное место близ храма Мединет-Абу, известное под именем Долины цариц. Здесь, отделенные от усыпальниц их царственных супругов промежуточным холмом, были преданы земле несколько величайших цариц Египта. Их могилы и хотелось обследовать Смиту. Он знал, что некоторые из них еще не открыты. Говорят, счастье благоприятствует смелому. Кто знает, может быть ему и посчастливится найти могилу неведомой красавицы-царицы, лицо которой неотступно стоит перед ним уже три года.

Целый месяц его рабочие копали, ничего не находя. Выбранное Смитом место действительно оказалось входом в гробницу, но это выяснилось лишь через двадцать пять дней. Войдя в пещеру, Смит был разочарован. Или царица, нашедшая здесь свое успокоение, умерла очень молодой, и ее не постеснялись похоронить, что называется, где попало, или же это только преддверие, а не сама гробница, или, наконец, стены оказались непригодными для скульптурных изображений, которые обыкновенно находят в египетских гробницах.

Смит пожал плечами и решил продолжать раскопки. Закладывали пробные шурфы и траншеи в разных местах, но по-прежнему ничего не нашли. Две трети времени и денег, которыми он располагал, были уже затрачены впустую прежде, чем счастье улыбнулось ему.

Однажды под вечер, возвращаясь домой после бесплодно проведенного рабочего утра, он заприметил небольшую вади, или пещеру, в склоне холма, полузасыпанную камнем и песком. Такие пещеры здесь встречались на каждом шагу, и эта не сулила ничего большего, чем другие, уже исследованные. Но почему-то эта пещера привлекла внимание нашего героя. Он уныло прошел мимо нее – потом вернулся.

– Вы куда, сэр? – спросил Магомет.

Смит указал рукой на пещеру.

– Напрасно, сэр. Здесь нет гробницы. Слишком близко к вершине. И воды слишком много, а мертвые царицы любят лежать в сухом месте.

Но Смит все-таки пошел, и рабочие покорно последовали за ним.

Он исследовал утес. На камне не было следов каких бы то ни было орудий. Рабочие уже повернулись, чтобы уйти, но Смит, повинуясь тому же странному чувству, которое привело его к этому месту, взял у одного из них лопату и начал раскапывать песок, прикрывавший каменную основу утеса, ибо здесь почему-то не было ни валунов, ни мусора, как в других местах. Видя, что хозяин, которого они успели полюбить, сам взялся за работу, феллахи тоже стали копать. Минут двадцать, если не больше, они усердно расшвыривали лопатами песок, больше в угоду ему, так как все они были уверены, что могилы здесь быть не может. Дошли до глубины шести футов, а камень все имел тот же девственный, нетронутый вид, и Смит, наконец, велел им бросить работу.

С возгласом досады в последний раз вонзил он заступ в песок, и вдруг заступ стукнулся о что-то твердое. Смит разгреб песок – обнаружился округленный край, по-видимому, карниза. Он позвал обратно рабочих, уже уходивших, молча указал им на выступ, и они также молча снова принялись за работу. Через пять минут стало было ясно, что это действительно карниз, а через полчаса откопали и верхнюю часть двери, ведущей в гробницу.

– Старые люди ее закладывали, – молвил Магомет, указывая на плоские камни, скрепленные илом вместо извести, которыми была заложена дверь, и на смутный отпечаток на засохшем иле изображений священных скарабеев, как на печатях чиновников, обязанностью которых было опечатывать места последнего успокоения царственных особ.

– Может быть там царица и нетронута, – продолжал он, не получив ответа на свои слова.

– Может быть, – коротко сказал Смит. – Лучше копай, не трать времени на разговоры.

И снова все усердно принялись за работу, пока не наткнулись на нечто такое, от чего Смит застонал. В каменной кладке, прикрывавшей дверь, оказалась дыра – покой гробницы нарушен. Магомет тоже увидал это и опытным глазом исследовал верхушку отверстия.

– Вор очень давний, – решил он. – Смотри. Хотел опять выстроить стену, но убежал прежде, чем смог закончить.

Он указал на несколько плоских камней, кое-как положенных обратно на свои места, но не скрепленных первобытным цементом.

– Копай, копай, – приказал Смит.

Десять минут спустя отверстие открыли полностью. Оно было небольшое, человек с трудом мог пролезть внутрь.

Солнце садилось быстро, словно катилось вниз по небу. Еще минуту назад оно светило над крутыми гребнями западных холмов позади копающих, а теперь уже готово было скрыться за вершинами. И еще через минуту скрылось. Лишь зеленая искорка с минуту горела на том месте, где только что было солнце. Потом и она погасла, на землю разом опустилась темная египетская ночь.

Феллахи о чем-то перешептывались между собой; двое под каким-то предлогом ушли, остальные сложили свой инструмент и повернулись к Смиту, вопросительно глядя на него.

– Люди говорят, что не хотят дольше здесь оставаться. Боятся привидений. В этих гробницах живут африты – злые духи. Завтра, когда будет светло, придут и закончат. Глупые, известно, что же спрашивать с простых феллахов, – подчеркивая свое умственное превосходство, заключил Магомет.

– Конечно, – сказал Смит, знавший, что никакими деньгами не заставишь египтян после заката солнца раскапывать могилы. – Отпусти их. А мы с тобой останемся и будем сторожить здесь до утра.

– Не могу, господин. Мне что-то нехорошо. Должно быть, лихорадку подхватил. Пойду в лагерь – надо будет хорошенько укрыться на ночь.

– Хорошо, ступай. Но если найдется кто-нибудь из вас похрабрее, пусть принесет мне мое теплое пальто, чего-нибудь поесть и вина. И еще фонарь, который висит в моей палатке. Я буду ждать его здесь, в долине.

Магомет, хотя и неуверенным тоном, пообещал все исполнить. Он попробовал было убедить Смита, что лучше идти вместе с ними, а то, чего доброго, его обидят ночью духи, но поняв, что это ему не удастся, сам поспешил убраться подобру-поздорову.

Смит закурил трубку, уселся на песок и стал ждать. Через полчаса до него донеслось пение, и сквозь густую тьму засветились огоньки в долине.

– Это мои храбрецы, – подумал он и пошел им навстречу.

Он не ошибся. Это были его рабочие, целых двадцать человек – в меньшем количестве они не решились предстать перед духами, по их мнению, бродящими ночью в этой долине. Когда свет фонаря, который нес один из рабочих (не Магомет – тот, по его словам, так разнемогся, что не в силах был прийти), озарил белую фигуру Смита, прислонившегося к утесу, рабочий выронил фонарь, и с испуганными криками вся доблестная компания обратилась в бегство.

– Сыны трусов! – рявкнул Смит вдогонку им на чистейшем арабском языке. – Это я, ваш господин, а не африт.

Они услышали и не сразу, робея, но все же вернулись. И тут Смит заметил, что каждый из них что-нибудь нес – это для того, чтобы оправдать большое их число. У одного в руках был хлеб, у другого фонарь, у третьего коробка сардин, у четвертого машинка для вскрытия консервов, у иного спички, бутылка пива и так далее. Двое бережно несли в руках пальто Смита, причем один держал его за рукав, а другой за полу.

– Положите все это, – приказал Смит. – А теперь убирайтесь, да поживее. Если не ошибаюсь, я только что слышал беседу двух афритов о том, что они сделают с последователями Пророка, которые осмеливаются издеваться над своими богами, если встретят их в этом священном месте ночью.

Этот дружеский совет был выполнен мгновенно. Через минуту Смит остался один со звездами и готовым улечься ветром пустыни.

Собрав все, что могло пригодиться, он рассовал вещи по карманам и вернулся ко входу в могилу. Здесь при свете фонаря поужинал и улегся, надеясь уснуть. Но уснуть не мог. Каждую минуту что-то беспокоило его: то вой шакала между скал, то еще что-нибудь. Один раз песочная муха так больно укусила его в ногу, что он уже думал, не скорпион ли это. Несмотря на теплое пальто, Смит чувствовал озноб, нижнее его платье и белье промокли от пота. Он вспомнил, как нетрудно простудиться или схватить злокачественную лихорадку, поднялся и начал ходить, надеясь согреться.

Тем временем взошла луна и озарила все детали странной, унылой картины. Тайна Египта давила душу Смита. Сколько когда-то живших царей и цариц похоронено в холме, который он попирает ногами! И вправду ли они лежат в могиле, или же бродят призраками по ночам, как говорят феллахи? Не могут найти себе успокоения и обходят страну, где некогда владычествовали. Религия египтян учит, что Ка вечно бродит в тех местах, где погребено наше тело. И если вдуматься, то за этим суеверием отыщется нечто такое, во что трудно не верить и христианину.

Ведь верим же мы в Искупителя и в воскресение мертвых. И разве сам он, Смит, не написал брошюры о некотором сходстве с христианством религии древних египтян, брошюры, которую собирается опубликовать под псевдонимом? Но об этом ему было как-то жутко думать в данный момент – ведь как-никак, он – осквернитель могил.

Его ум, вернее, его воображение, которого ему было не занимать, усиленно работали. Чего только не видали эти скалы! Ему чудилось, что по дороге, которая, несомненно, скрыта под наносным песком там, где он стоит, тянется процессия к темным дверям открытой им гробницы. Он отчетливо видел, как извивается погребальное шествие между скалами. Жрецы, с бритыми головами, в леопардовых шкурах или же в белоснежных одеждах, с мистическими символами своего жреческого звания. Следом – погребальная колесница, запряженная быками, за ней большой четырехугольный ящик и в нем два гроба, а внутри мумия царя или царицы, «сокол, распростерший свои крылья и летящий в лоно Осириса». Позади плакальщицы, оглашающие воздух жалобными воплями. Дальше несут дары умершему: сосуды, утварь, драгоценности. Затем идут высшие сановники государства Амона и других богов. За ними сестры-царицы, ведущие за руку изумленных детей. Потом сыновья Фараона, несущие эмблемы своего царственного сана.

И, наконец, позади всех сам Фараон в парадном одеянии, в двойном венце с золотым уреем, в тяжелых золотых браслетах на запястьях и массивных, звенящих на ходу серьгах. Голова Фараона поникла на грудь, поступь его тяжела. Кто знает, какие мысли бродят в царственной голове, быть может, скорбь об умершей царице? Но ведь у него есть другие жены и нет счета красивым наложницам. Бесспорно, она была кротка и прекрасна, но ведь красота и кротость даны в удел не ей одной. Да и так ли уж была она кротка, если позволяла себе иной раз перечить ему, царю, и сомневаться в божественности его велений… Нет, без сомнения, Фараон думал не только об умершей, для которой велел выстроить эту пышную гробницу и принес щедрые дары, чтобы оказать ей милость. Он думает, конечно, также о себе и о другой гробнице, по ту сторону холма, над которой уже много лет работают лучшие художники его страны. О другом месте успокоения, куда сойдет и он, когда настанет его час. Ибо перед Смертью все равны, и цари, и рабы…

Видение исчезло. Но оно было так реально, что Смит подумал: уж не задремал ли он на ходу. Однако сейчас он не спал и ужасно озяб. А шакалов собралась уже целая стая – и неподалеку. Что за наглость! Один даже не побоялся просунуть морду в освещенный круг – тощий, жалкий – должно быть почуял остатки ужина. А может быть почуял его самого – человека. Да и не одни шакалы. В этих горах бродят подчас и разбойники, а он здесь один и безоружен. Не погасить ли фонарь? Это было бы благоразумнее, но Смиту не хотелось быть благоразумным. При свете все-таки не так одиноко.

Убедившись, что уснуть ему не удастся, Смит прибегнул к другому способу согреться – к работе. Схватив заступ, он принялся копать у самых дверей гробницы. Шакалы от удивления завыли еще пуще. К таким зрелищам они не привыкли. Сама луна, старая, как мир, могла бы подтвердить, что уже, по крайней мере, тысячу лет ни один человек, тем более в одиночестве, не осмеливался вторгнуться в гробницу в такой необычный час.

Прошло минут двадцать. Смит усердно копал. Неожиданно заступ его со звоном ударился о что-то, зарытое в песке. В безмолвии ночи звук разнесся особенно громко.

– Должно быть, камень. Надо выкопать, пригодится против шакалов, – подумал Смит, осторожно стряхивая с заступа песок. Да, камень был, но небольшой, таким не испугаешь зверя. Однако Смит все-таки поднял его и потер в руках, чтобы очистить от приставшей пыли. Приглядевшись, он увидел, что это не камень, а бронза.

– Осирис, – решил Смит, – его изображение, зарытое у входа в гробницу для охраны ее от злых сил. Нет, скорее, это Исида. И опять нет. Это головка статуэтки, и хорошая резьба, по крайней мере, так кажется при лунном свете. По-видимому, даже золоченая бронза.

Он пошел за фонарем, навел свет его на найденный предмет – и вдруг вскрикнул от радостного изумления.

– Да ведь это та самая головка, что на маске! Ну да, та самая. Моя царица! Ей-Богу, она!

Он не мог ошибиться. Те же губы, немного даже слишком полные, те же ноздри, тонкие, трепетные, красиво изогнутые, но слишком раздутые, те же брови дугой и мечтательные, широко расставленные глаза. А главное, та же пленительная и загадочная улыбка. Работа дивная – прямо шедевр. И на этом шедевре был настоящий царский венец, покрывающий всю голову, а под ним царский головной убор, концы которого свешивались на грудь. Статуэтка благодаря позолоте ничуть не заржавела и отлично сохранилась, но от нее осталась только голова, отбитая, по-видимому, одним ударом, так как линия была очень чистая.

Смит сразу сообразил, что статуэтка была украдена вором, принявшим ее за золотую, но по выходе из гробницы вора взяло сомнение, и он разбил ее о камень. Остальное не трудно было угадать. Убедившись, что это не золото, а золоченая бронза, вор не стал тащить ее и бросил. Так, по крайней мере, объяснил себе это Смит (не во всем правильно, как будет видно из дальнейшего).

Первой мыслью Смита было разыскать туловище статуэтки. Он долго копал и шарил в песке, но безуспешно. Ни тогда, ни после остальных кусков он не нашел и подумал, что вор в сердцах, быть может, туловище оставил у себя, а голову бросил здесь. Смит еще раз внимательно осмотрел головку и на этот раз заметил внизу дощечку с тонко вырезанной надписью.

К этому времени Смит уже наловчился разбирать иероглифы и без труда прочел: Ma-Ми. Великая государыня. Возлюбленная… В этом месте дощечка была переломлена.

– Ma-Ми. Никогда не слышал о такой царице. Должно быть, история не знает ее. Интересно, чья же она была возлюбленная. Амона или Гора – наверное, какого-нибудь божества.

Он смотрел, не отрываясь, на дивное изображение, как некогда смотрел на гипсовую головку в музее, и головка, воскресшая из пыли веков, улыбалась ему со стены музея. Только та головка была слепком, а эта – портретом красавицы, похороненной в этой самой гробнице, лежавшим на груди умершей, погребенной с нею.

Смит принял неожиданное решение. Он сейчас же, и один, исследует эту гробницу. Было бы святотатством пустить сюда прежде себя кого-нибудь другого. Он сначала сам посмотрит, что скрывается там, внутри.

Почему бы и не войти? Лампа у него хорошая, масла в ней достаточно, хватит на несколько часов. Если внутри и был скверный воздух, он уже успел выйти через отверстие, расчищенное феллахами. Его как будто неотступно звало что-то – войти и посмотреть. Он сунул бронзовую головку к себе в жилетный карман, так что она пришлась как раз под сердце, просунул лампу сквозь отверстие и заглянул внутрь. По-видимому, влезть будет можно – песок лежит вровень с входным отверстием. Не без труда он влез и пополз… Ход был так узок, что он едва мог протиснуться между его дном и потолком. Продвигаться мешала грязь.

Магомет был прав, что могилу, высеченную в этой части скалы, непременно зальет водой. Ее и залило, очевидно, после какой-нибудь сильной грозы, и Смит уже боялся, что вода, смешавшись с песком и высохнув, образовала непроходимую преграду. По-видимому, строители рассчитывали на это – оттого-то они и оставили вход без всяких украшений, даже нарочно вырыли дыру под дверью, чтобы дать возможность грязи проникнуть внутрь. Однако они ошиблись в расчетах. Естественный уровень грязи не дошел до покрытия могилы, и хотя с трудом, но все-таки можно было пролезть в нее.

Преодолев ярдов сорок, или около того, Смит заметил, что он находится у подножия лестницы. Тогда ему стал ясен план постройки – сама могила находится выше входа.

Здесь стены были уже расписанные. Все рисунки изображали царицу Ma-Ми, в царском венце и в прозрачных одеждах, представляемую одному божеству за другим. Промежутки между фигурами царицы и божеств были заполнены иероглифами, такими же четкими, как в тот день, когда художник начертал их. С первого взгляда Смит убедился, что все это цитаты из «Книги мертвых». Когда вор, осквернивший гробницу, по всей вероятности, вскоре после погребения, вторгся в нее, застывшая грязь, по которой ступал теперь Смит, была еще свежа и мягка, ибо на ней сохранились следы осквернителя, а на стенах – отпечатки его пальцев, в одном месте даже четкий отпечаток всей ладони; видны были не только очертания руки, но и рисунок кожи.

Ряд ступеней вел к другому коридору, повыше первого, куда вода не дошла. С правой и с левой стороны коридора просматривались начатые, но недостроенные покои. Царица, очевидно, умерла молодой. Гробница, предназначенная для нее, не была даже закончена. Еще несколько шагов – и ход привел в квадратную залу, футов тридцати в длину. Потолок ее был расписан коршунами с распростертыми крыльями, у каждого в когтях висел Крест Жизни. На одной стене была изображена ее величество Ma-Ми, стоящая в ожидании, пока Анубис взвешивал ее сердце, положив его на одну чашу весов, в то время как на другой лежала Истина, а Тот записывал на табличках приговор. Здесь были приведены все ее титулы: Великая Наследница Царств, Сестра и Супруга Царей, Царственная Сестра, Царственная Жена, Царственная Мать, Повелительница двух стран, Пальмовая Ветвь Любви, Красота необычайная.

Торопливо пробегая их глазами, Смит заметил, что имя фараона, супругой которого была Ma-Ми, нигде не упоминается, словно пропущено нарочно. На другой стене Ma-Ми, сопровождаемая своим Ка, приносила дары различным богам или же говорила умилостивляющие речи безобразным демонам подземного мира, называя их по именам и заставляя их сказать: «Проходи. Ты чиста».

Наконец на последней стене, торжествующая после всех преодоленных испытаний, Ma-Ми, оправданная Осирисом, вступала в чертоги богов.

Все это Смит бегло оглядел, освещая фонарем, который он то поднимал, то опускал. И не докончив осмотра, заметил нечто, сильно раздосадовавшее его. На полу следующей комнаты – где и находилась усыпальница, ибо первая была как бы преддверием – лежала кучка обуглившихся предметов. Он мгновенно понял все. Сделав свое дело, вор сжег саркофаги, а с ними и мумию царицы. В этом не было сомнений, так как среди пепла виднелись обуглившиеся человеческие кости, а крыша гробницы над ними была закопчена и даже полопалась от огня. Значит, искать тут нечего – все уничтожено.

В спертом воздухе гробницы трудно было дышать. Устав от бессонной ночи и долгой работы, Смит присел на выступ скалы, вернее, на скамеечку, высеченную в стене, по-видимому, для приношений усопшей, так как на ней еще валялись иссохшие цветы и, поставив фонарь между ногами, долго сидел, глядя на обуглившиеся кости. Да, вон лежит нижняя челюсть и на ней несколько сохранившихся зубов, мелких, белых, правильной формы. Несомненно, Ma-Ми умерла молодой. Смит повернул обратно – разочарование и святость места действовали ему на нервы – он не в силах был оставаться здесь дольше.

Он снова шел по украшенному живописью коридору, фонарь раскачивался у него в руке, голова была опущена на грудь. Ему не хотелось рассматривать стенную живопись, она могла подождать до утра, разочарование было слишком тяжело. Он спустился обратно по ступенькам и вдруг заметил торчавший из песка, наметенного на грязь, как будто угол красного ящика или корзиночки. Мигом он разгреб песок – да, действительно, это была корзина – небольшая, в фут длиной, из тех, в которых древние египтяне приносили в гробницу фигурки, погребаемые вместе с усопшими – ушебти. По-видимому, корзину обронили, так как она лежала опрокинутая на бок. Смит открыл ее без особых надежд – вряд ли ее бы бросили, если б в ней заключалось что-нибудь ценное.

Первое, что попалось ему на глаза, была рука мумии, сломанная в кисти, – маленькая женская рука очаровательнейшей формы. Она вся иссохла и побелела, как бумага, но очертания сохранились: длинные пальчики были тонки и изящны, а миндалевидные ногти накрашены красной краской, как это было в обычае у бальзамировщиков. На руке были два золотых кольца, из-за этих колец она и была украдена. Смит долго смотрел на нее, и сердце его часто билось, ибо это была рука женщины, о которой он мечтал уже несколько лет.

И не только смотрел, а поднес ее к губам и поцеловал. И в это мгновение ему почудилось, будто на него пахнул ветерок, холодный, но пропитанный ароматами. Затем, испугавшись мыслей, вызванных поцелуем, принялся рассматривать содержимое корзины.

Здесь было еще несколько предметов, наскоро завернутых в куски погребальных покровов, сорванных с тела царицы. Это были обычные украшения, знакомые всем знатокам Египта по музеям. Но из двух серег была только одна, дивной работы, сделанная в виде букета гранатовых цветов, а чудное ожерелье было разорвано пополам, причем одна половина исчезла.

Где же остальное? И почему это брошено здесь? Подумав, Смит решил для себя и этот вопрос. Очевидно, ограбив могилу, вор хотел сжечь саркофаг, надеясь таким образом скрыть следы своего преступления. Но, должно быть, дым нагнал его, и торопясь вылезти из опасной гробницы, которая могла стать и его могилой, он уронил корзину и уже не решился вернуться, чтобы поднять ее. Может быть, решил прийти за ней назавтра, когда воздух будет чист от дыма. Но, как видно будет из дальнейшего, «завтра» для него так и не настало.

* * *

Звезды уже побледнели, когда Смит наконец выбрался на свежий воздух. Час спустя солнце стояло уже высоко. К этому времени явился Магомет (уже оправившийся от своей внезапной болезни), а с ним феллахи.

– А я тут поработал, пока вы спали, – сказал Смит, показывая ему руку мумии (но не кольца, снятые с нее) и сломанную бронзовую статуэтку, причем опять-таки драгоценные украшения он снял и спрятал в карман.

За последующие десять дней они полностью расчистили подход к гробнице. И при этом в песке близ верхней ступени лестницы, ведущей к гробнице, нашли скелет мужчины, череп которого был пробит топором, а обритая кожа, все еще висевшая на черепной коробке, наводила на мысль, что похититель был жрецом.

По мнению Магомета (и Смит согласился с ним) этот-то жрец и был вором, осквернителем гробницы. По всей вероятности, стражи захватили его при выходе и казнили без суда, а награбленное поделили между собой. А может быть, его убили его же сообщники.

Больше ничего в могиле не нашли, даже головы мумии или священного скарабея. Остаток своего отпуска Смит провел за фотографированием рисунков на стенах гробницы и за списыванием надписей, по различным причинам чрезвычайно его заинтересовавших. Затем, благоговейно похоронив обуглившиеся кости царицы в потайном уголке пещеры, поручил ее попечению заведующего местным отделом древностей, расплатился с Магометом и феллахами и уехал в Каир. Драгоценности он увез с собой, никому о них не заикнувшись, и увез реликвию, еще более для него ценную, – иссохшую ручку ее величества Ma-Ми, Пальмовой Ветви Любви.

А затем следует странное продолжение истории Смита и царицы Ма-Ми.