Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 1"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 50 страниц)

Глава XV. Обитатель пещеры

После этого мне казалось, что я спал долгим, беспокойным сном. Я не могу припомнить тех странных вещей, которые пригрезились мне. Наконец я открыл глаза и увидел, что лежу в большой прохладной комнате восточного характера на низкой кровати, возвышавшейся дюйма на три над полом.

В комнате не было окон, заменявшие их отверстия в стенах прикрывались висячими циновками, которые легко можно было открыть. В такое оконное отверстие я увидел покрытый лесом склон лежавшего недалеко холма. Он напомнил мне нечто, связанное с Дитятей. Что именно – я не мог вспомнить. Размышляя об этом, я услышал осторожные шаги и, обернувшись, увидел Ханса, вертевшего в руках новую соломенную шляпу.

– Ханс, – сказал я, – где ты взял это новую шляпу?

– Мне дали ее здесь, – ответил он. – Баас помнит, что дьявол Джана съел мою старую?

Тут память постепенно начала возвращаться ко мне. Ханс продолжал вертеть свою шляпу в руках, что немного раздражало меня. Я велел ему надеть ее на голову и спросил, где мы находимся.

– В городе Дитяти, куда бааса перенесли после того, как он едва не умер. Это очень хороший город. Здесь много пищи, хотя баас уже три дня спал и не ел ничего, кроме нескольких ложек молока и супа, которые баасу влили в горло, когда он на минуту очнулся.

– Я был сильно утомлен и нуждался в продолжительном покое, Ханс. А теперь я чувствую голод. Скажи мне, здесь ли лорд Регнолл и Бена или они погибли?

– Они живы и здоровы, баас, и все наше имущество цело. Они были с Харутом, когда он выручил нас, но баас потерял сознание и потому не видел их. С тех пор они ухаживали за баасом.

В это время в комнату вошел Сэвидж, принесший мне на деревянном подносе суп.

– Добрый день, сэр! – приветствовал он меня. – Я очень рад снова видеть вас с нами, особенно после того, как мы считали вас и Ханса мертвыми.

Я поблагодарил Сэвиджа и, съев суп, попросил его приготовить мне что-нибудь посущественнее, так как почти умирал от голода. Он ушел исполнять мою просьбу. Ханса я услал за лордом Регноллом.

После их ухода пришел Харут. Он важно поклонился мне и уселся по-восточному на циновку.

– Должно быть, сильный дух живет в тебе, мой господин Макумазан, – сказал он, – ибо ты жив, хотя мы были уверены в твоей смерти.

– Да, ты ошибся, мой друг Харут. Твоя магия мало помогла тебе.

– Однако магия, как ты это называешь, сделала свое дело, Макумазан. Я был ранен в колено и так утомлен, что в первые два дня после прибытия сюда не мог взойти на гору и обрести свет от глаз Дитяти. Но на третий день я сделал это, и оракул рассказал мне все. Я поспешно сошел с горы, собрал людей и как раз вовремя выехал навстречу тебе. Те глупцы уже поплатились за намерением причинить тебе зло, господин. Да, Джана оказался сильнее моего брата и остальных. Только ты и твой слуга смогли одолеть его.

– Это не так, Харут. Скорее он одолел нас. Нам удалось только бежать от него, выбив ему глаз и поранив конец хобота.

– И это много по сравнению с тем, что удалось сделать другим в продолжение многих поколений. Но это только начало. Конец Джаны близок, и падет он от твоей руки.

– Значит, он появляется на земле белых кенда?

– Да, Макумазан. Он или его дух – не знаю кто. Дважды в своей жизни я видел его на Священной Горе, но как он приходит и уходит – никто этого не знает. Но я скажу: пусть причинивший Джане зло остерегается его!

– Пусть Джана тоже остерегается меня, если я встречу его с хорошим ружьем в руках. Но вот что, Харут. Перед гибелью твой брат Марут начал говорить мне что-то о жене лорда Регнолла. Тогда мне было не до этого, но из его слов я заключил, что леди Регнолл находится на Священной Горе.

– Либо ты не понял Марута, мой господин, либо мой брат бредил от страха, – отвечал Харут, лицо которого при этом приняло каменное, бесстрастное выражение. – Прекрасной леди нет на Священной Горе. Но позволь мне сказать, что никто, кроме жрецов Дитяти, не может ступить на эту гору. Кто попробует сделать это, тот умрет, ибо гору охраняет страж, который страшнее Джаны. Не спрашивай меня о нем: больше я ничего не скажу. Но если ты и твои друзья дорожите жизнью, не пытайтесь даже взглянуть на этого стража!

Видя, что продолжать разговор об этом бесполезно, я перевел его на град, побивший поля черных кенда.

– Я знаю об этом, – сказал Харут, – это – первое проклятие Дитяти, моими устами обещанное Симбе и его народу. Вторым будет голод, а он уже близок, ибо запасы хлеба у черных кенда приходят к концу и большая часть их скота побита градом.

– Не имея запаса, они попытаются напасть на вашу страну, Харут, и отобрать у вас хлеб.

– Да, господин, они конечно попытаются сделать это, и тогда исполнится третье проклятие, проклятие войны. Все это предусмотрено, Макумазан, и ты здесь для того, чтобы помочь нам в этой войне. В вашем багаже есть много ружей, пороху и свинца. Вы должны научить наш народ стрелять из ружей, чтобы мы могли уничтожить черных кенда.

– Ну нет, – спокойно ответил я, – я пришел к вам, чтобы убить большого слона и получить за это слоновую кость, а не для того, чтобы сражаться с черными кенда. Этого уж довольно с меня. Кроме того, ружья принадлежат не мне, а лорду Регноллу, который, быть может, назначит за них свою цену.

– С лорда Регнолла, пришедшего сюда против нашей воли, мы сами можем спросить плату за сохранение его жизни. Пока прощай, мы поговорим потом, так как ты еще болен и слаб. Но прежде чем уйти, я еще раз повторяю: если вы хотите по-прежнему глядеть на солнце, не пытайтесь ступить ногой в лес, растущий на Священной Горе!

С этими словами он поднялся, важно поклонился мне и ушел, оставив меня наедине со своими мыслями.

Вскоре после этого вернулись Сэвидж и Ханс и принесли мне превосходно приготовленный обед.

Я ел с большим аппетитом. Едва остатки еды были унесены, как пришел лорд Регнолл.

Мы горячо поздоровались, как люди, уже потерявшие надежду встретиться на этом свете. Я спросил, что они делали все это время. Лорд Регнолл ответил, что ничего достойного упоминания.

Город мал, жителей в нем не более двух тысяч. Занимаются они земледелием и разведением верблюдов. Единственным человеком, с которым они могли объясниться, был Харут, говоривший на ломаном английском языке. Он говорил, что гора – священное место, посещаемое только жрецами. В городе не видно этих жрецов. Но на склоне горы бывают видны люди, которые пасут в небольшом количестве овец и коз в лесу, растущем на этом склоне. Кто живет на горе – неизвестно. Лорд Регнолл печально прибавил, что он уже потерял надежду найти здесь какой-либо след своей утраченной жены. Я повторил ему слова Марута, конца которых я, к сожалению, не слышал. Это, казалось, влило в него новую жизнь. Но что предпринять в дальнейшем?

Прошла целая неделя.

За это время я почти совсем оправился. Только одно обстоятельство оставляло меня по-прежнему беспомощным. Рана, причиненная щипком Джаны, зажила, но воспаление ее задело нерв левой ноги, некогда поврежденной львом. Это вызывало такую боль, что я принужден был оставаться в постели и довольствоваться тем, что мою кровать выносили в небольшой сад, окружавший построенный из глины выбеленный дом, в котором мы жили. Там я лежал целыми часами, глядя на Священную Гору, возвышавшуюся ярдах в пятистах от нас.

Начиная от подошвы, на протяжении мили ее склон был покрыт травой с разбросанными кое-где отдельными деревьями. В бинокль было видно, что в одном месте он образует отвесную стену, идущую футов на сто в высоту вокруг всей горы. За стеной начинался густой лес, покрывавший гору до самой вершины.

Однажды, когда я был поглощен рассматриванием горы, в сад внезапно вошел Харут.

– Не правда ли, дом бога красив? – сказал он.

– Очень, – ответил я, – но как взбираются на гору по этой отвесной стене?

– По ней невозможно взобраться, но есть дорога, по которой ходят на гору поклонники Дитяти. Но я уже говорил тебе, Макумазан, что все чужестранцы, пытающиеся идти этой дорогой, находят смерть. Пусть попробуют те, кто не верит мне, – многозначительно прибавил он. Потом, осведомившись о моем здоровье, он сообщил, что до него дошли слухи о приближающемся голоде в земле черных кенда.

– Скоро они захотят собрать вашу жатву своими копьями, – заметил я.

– Да, Макумазан. Поэтому поправляйся скорее, чтобы быть в состоянии прогнать этих воронов ружьями. Через четырнадцать дней в нашей земле должна начаться жатва. Я должен уйти на гору дня на два. Прощай и не бойся. Во время моего отсутствия мой народ будет доставлять вам пищу и оберегать вас. Я вернусь на третий день.

После отъезда Харута глубокое уныние охватило нас. Приуныл даже Ханс. Что касается Сэвиджа, он выглядел, точно осужденный на смертную казнь. Я попробовал ободрить его и спросил, что с ним.

– Не знаю, мистер Квотермейн, – ответил он, – мне кажется, что я навсегда останусь в этой проклятой дыре.

– Но, по крайней мере, здесь нет змей, – пошутил я.

– Нет, мистер Квотермейн. Я их еще не встречал, но они постоянно по ночам ползают около меня. Всякий раз, когда я встречаюсь с этим пророком, он говорит мне о них.

С этими словами Сэвидж ушел, чтобы скрыть свое сильное волнение.

В этот вечер вернулся Ханс, которого я послал обойти гору вокруг и узнать, что она представляет с другой стороны. В этом предприятии он потерпел полную неудачу. Пройдя несколько миль, он встретил людей, приказавших ему вернуться обратно. Они так угрожающе вели себя, что если бы не ружье «Интомби», которое Ханс взял с собой под предлогом охоты на козлов и к которому белые кенда питали больше уважение, они убили бы его. Вскоре после этой неудачной попытки мы, серьезно обсудив положение дел, пришли к определенному решению, о котором я скажу дальше.

Если память не изменяет мне, как раз по возвращении Харута со Священной Горы произошел весьма интересный случай.

Наш дом был разделен на две комнаты перегородкой, идущей почти до самой крыши. В левой комнате спали Регнолл с Сэвиджем, в правой Ханс и я.

На рассвете меня разбудил возбужденный разговор Сэвиджа и его господина. Через минуту они вошли в мою комнату.

При слабом освещении я увидел, что лорд Регнолл был сильно взволнован, а Сэвидж крайне перепуган.

– В чем дело? – спросил я.

– Мы видели мою жену, – отвечал лорд Регнолл.

Я удивленно посмотрел на него.

– Сэвидж разбудил меня и сказал, что в нашей комнате есть еще кто-то, – продолжал он, – я приподнялся и увидел (это верно, Квотермейн, как то, что я живу) мою жену, освещенную светом, падающим из окна. Она была в белом одеянии, волосы ее были распущены. На ее груди висело ожерелье из красных камней, подарок этих негодяев, который она постоянно носила на себе. В ее руках было что-то похожее на закрытое покрывалом дитя; я думаю, что оно было не живое. Я был так потрясен, что не мог говорить. Она стояла, глядя на меня широко открытыми глазами, и не двигалась. Но я могу поклясться, что губы ее шевелились. Мы оба слышали, как она говорила: «Не покидай меня, Джордж! Ищи меня на горе». Я вскочил, и она исчезла.

– А что видел и слышал Сэвидж? – спросил я.

– То же самое, что и Его Светлость, мистер Квотермейн. Не больше и не меньше. Я видел, как она прошла через дверь.

– Через дверь? Разве она была открыта?

– Нет, сэр! Но она прошла, как будто двери вовсе не было.

– Это верно была не женщина, а привидение, баас. Я проснулся за полчаса до рассвета и лежал, глядя на эту дверь, которую сам запер вчера вечером. Ее никто не открывал. За ночь паук сплел на ней паутину, и она до сих пор цела. Пусть баас сам посмотрит, если не верит мне.

Я поднялся и осмотрел дверь (боль в ноге начала утихать, и я уже мог немного ходить). Ханс говорил правду. Дверь была затянута паутиной, посреди которой сидел большой паук.

Только два объяснения можно было дать этому странному случаю: либо все было простой галлюцинацией, либо лорд Регнолл и Сэвидж на самом деле видели нечто сверхъестественное. В последнем случае мне хотелось бы пережить то же, что пережили они, так как увидеть настоящий призрак – было моим всегдашним желанием.

Я еще не говорил, что мы пришли к заключению о бесполезности наших поисков и вообще пребывания в этих местах. Мы решили попытаться уйти отсюда, прежде чем будем вовлечены в губительную войну между двумя ветвями загадочного племени, из которых одна была совершенно дикой, а другая – наполовину.

Лорд Регнолл предложил такой план: я должен был попробовать в обмен на ружья приобрести верблюдов. Потом, под предлогом охотничьей экспедиции на Джану, мы думали попытаться уехать из этой страны. Но, быть может, видение было послано нам с целью разрушить наш план.

Размышляя об этом, я улегся спать и проспал до самого завтрака.

– Я долго думал о случившемся вчера ночью, – сказал лорд Регнолл, оставшись в это утро наедине со мной, – я человек не суеверный, но убежден, что мы с Сэвиджем видели и слышали душу или тень моей жены. У меня появилась вера, что она в плену на этой горе и приходила звать меня освободить ее. Поэтому я считаю своим долгом не покидать этой страны и попытаться добиться истины.

– А как это сделать? – спросил я.

– Я сам пойду на гору.

– Это невозможно, Регнолл. Я сильно хромаю и не смогу пройти и полумили.

– Я знаю, и это одна из причин, по которой я не хочу, чтобы вы сопровождали меня. Кроме того, я хочу сделать это, будучи один и не подвергая риску других. Но Сэвидж говорит, что пойдет туда, куда пойду я, оставив вас с Хансом здесь продолжать дальнейшие попытки в случае, если мы не вернемся. Мы хотим выйти из города в белых плащах, какие носят кенда. Мне удалось выменять их на табак. Когда наступит заря, мы попытаемся найти дорогу через пропасть, а остальное предоставим Провидению.

Я сделал все зависящее от меня, чтобы отговорить лорда Регнолла от этого безумного намерения, но безуспешно. Я никогда не знал человека бесстрашнее и решительнее его.

Потом я говорил с Сэвиджем и указывал ему на все опасности, сопряженные с этой попыткой, но и здесь потерпел неудачу.

Сэвидж объявил, что куда пойдет его господин, туда пойдет и он и что он предпочитает умереть вместе с ним, нежели один.

Итак, со стесненным сердцем я помогал им делать необходимые приготовления к этому безумному предприятию.

Они открыто ушли днем под предлогом охоты на куропаток и коз в нижней части горы, где нам была предоставлена в этом полная свобода. Наше прощание вышло очень печальным.

Сэвидж передал мне письмо к своей старой матери в Англии и просил меня отправить его, если я когда-либо попаду в цивилизованную страну.

Я приложил все старания, чтобы ободрить его, но безуспешно.

Он горячо пожал мою руку, говоря, что для него было большим удовольствием знать такого «настоящего джентльмена», как я, и выражая надежду, что я вернусь из этого ада и проведу остаток своей жизни среди христиан. Потом, утерев рукавом слезу, он притронулся к своей шляпе и удалился.

Их снаряжение было весьма простым: немного пищи, фляга со спиртом, два двуствольных ружья, из которых можно было стрелять дробью и пулями, потайной фонарь, спички и пистолеты. Ханс проводил их до конца города.

– Отчего ты так печален, Ханс? – спросил я, когда он вернулся.

– Потому что я очень полюбил Бену, – ответил он, вертя свою шляпу в руках, – он всегда был добр ко мне и так хорошо умел стряпать. Теперь эту работу придется делать мне, а я не люблю этого.

– Но ведь он еще жив, Ханс!

– Это верно, баас, но он скоро умрет, потому что тень смерти была видна в его глазах.

– А лорд Регнолл?

– Я думаю, что он останется жив, баас, у него не было этой тени.

Всю следующую ночь я не смыкал глаз и лежал полный тягостных опасений.

На рассвете я услышал стук в нашу дверь и шепот лорда Регнолла, просившего открыть ее. Я зажег свечу, которых у нас был большой запас.

Ханс открыл дверь.

В комнату вошел лорд Регнолл. По его лицу я сразу увидел, что произошло что-то ужасное. Он подошел к кувшину с водой и выпил три чашки одну за другой.

– Сэвидж погиб, – сказал он и остановился, как бы припоминая что-то страшное.

– Слушайте, – продолжал он, – мы поднимались по склону горы и не стреляли, хотя видели много куропаток и козу. К наступлению сумерек мы подошли к отвесной каменной стене, на которую не было никакой возможности взобраться.

Здесь мы увидели тропинку, ведущую к отверстию пещеры или туннеля. Пока мы раздумывали, что предпринять, появилось восемь или десять одетых в белое людей, которые схватили нас прежде, чем мы успели оказать какое-либо сопротивление. Потом, после некоторого совещания, их предводитель знаками объяснил нам, что мы свободны. Они ушли, унося с собой наши ружья и пистолеты и, уходя, смеялись так странно, что их смех встревожил меня. Мы стояли в нерешительности. Уже становилось темно. Я спросил Сэвиджа, что теперь делать, ожидая, что он предложит вернуться в город. К моему удивлению, он ответил: «Конечно, идти дальше, Ваша Светлость. Не надо позволять думать этим скотам, что мы, белые люди, ни шага не смеем ступить без наших ружей».

С этими словами он зажег потайной фонарь.

Я смотрел на него с изумлением.

– Меня что-то тянет в эту пещеру, – продолжал он, – вероятно, это смерть. Но что бы там ни было, я должен идти.

Я думал, что он потерял рассудок и хотел удержать его. Но он быстро побежал к пещере. Я последовал за ним и когда достиг ее, Сэвидж уже пробежал ярдов восемь по туннелю. В это время я услышал ужасный шипящий звук и восклицание Сэвиджа: «О Боже!» Фонарь выпал из его рук, но не потух. Я бросился вперед и поднял его; между тем Сэвидж побежал дальше в глубь пещеры. Я поднял фонарь над головой и вот что я увидел.

Шагах в десяти от меня, протянув руки, плясал – да, именно плясал Сэвидж под звуки ужасной, шипящей музыки. Я поднял фонарь выше и увидел футах в девяти за Сэвиджем, почти у самого потолка туннеля, голову неслыханно огромной змеи. Эта голова, которая едва уместилась бы в тачку, помещалась на шее, имевшей толщину моей талии. В темноте обрисовывалось огромное покачивающееся тело серо-зеленого цвета, отливавшее золотом и серебром. Змея шипела, раскачивая своей огромной головой, и вдруг откинула ее назад и застыла на несколько секунд. Сэвидж остановился, наклонившись немного вперед, как бы кланяясь гадине. В следующее мгновение она бросилась на Сэвиджа… Послышался ужасный треск костей… Я отшатнулся к стене пещеры и на минуту закрыл глаза, так как почувствовал слабость. Открыв их снова, я увидел на полу нечто бесформенное (то были останки Сэвиджа), а над ним огромную змею, смотревшую на меня своими стальными глазами. Я бежал из этой ужасной пещеры. Заблудившись на склоне горы, я бродил в продолжение нескольких часов, пока не вышел к окраине города.

После этого мы долгое время сидели молча. Наконец Ханс сказал невозмутимым тоном:

– Уже рассвело, баас. Я потушу свечу, зачем ей даром гореть. Теперь мне надо готовить завтрак. Эта дьявольская змея позавтракала Беной, но я надеюсь позавтракать ею. Змеи бывают вкусны, баас, если их умело приготовить по готтентотскому способу.

Глава XVI. Ханс ворует ключи

Немного спустя в наш дом пришло несколько белых кенда, вежливо передавших нам ружья и пистолеты Регнолла и бедного Сэвиджа. Они говорили, что нашли эти предметы на склоне горы. Я взял их, не сказав ни слова.

В этот вечер нас посетил Харут. Поздоровавшись с нами, он осведомился, где Бена.

– Ах ты, седобородый отец лжецов, – с негодованием сказал я, – ты великолепно знаешь, что Бена уже в желудке змеи, живущей в пещере на горе.

– Как, господин! – воскликнул Харут. – Разве вы пытались подняться на гору? Впрочем, Бена всегда любил змей, и они любили его.

– Это ты, негодяй, его убийца! – закричал лорд Регнолл. – Я сейчас же убью тебя за это.

– Ты хочешь убить меня за то, что змея задушила вашего человека? Если пойдешь туда, где живет лев, лев умертвит тебя; если пойдешь туда, где живет змея, змея умертвит тебя. Я вас предупреждал, но вы не послушались меня. Теперь я вам скажу: можете идти туда, если хотите; никто не остановит вас. Но помните: в Дом Дитяти ведет совсем другая дорога, которой вы никогда не найдете.

– Слушай, – сказал лорд Регнолл, – что толку во всей этой болтовне? Ты хорошо знаешь, зачем мы в вашей дьявольской стране. Я убежден, что вы похитили мою жену, чтобы сделать ее своей жрицей. Я хочу получить ее обратно.

– Это большое заблуждение, – кротко ответил Харут, – мы не похищали прекрасной леди. И Макумазан здесь не для того, чтобы искать ее, а для того, чтобы убить слона Джану и получить за это слоновую кость. Ты, господин, пришел с ним как друг, хотя мы и не звали тебя. Ты пытался найти храм нашего бога, и змея, охраняющая двери его, умертвила твоего слугу. Но почему мы не убили тебя?

– Потому что вы боитесь сделать это, – смело ответил Регнолл, – убейте меня, я готов, но вы увидите последствия этого.

– Ты очень храбрый человек, – сказал Харут, не без восхищения глядя на лорда Регнолла, – мы не хотим убивать тебя; может быть, все окончится хорошо. Одно Дитя знает об этом. Ты поможешь нам победить черных кенда. Только не ходи к змее, потому что она скоро снова будет голодной. Слушай и ты, Свет Во Мраке, – прибавил он, обращаясь к сидящему на корточках Хансу, – это очень голодная змея, а ты лакомое для нее блюдо!

Ханс, не поворачивая головы, скосил свои глаза на Харута и ответил на наречии банту:

– Я слышу, белобородый лжец, но что мне до этого? Мой враг Джана, хотевший убить моего господина Макумазана, не то, что твоя грязная змея. Если она такая страшная, почему она не убьет Джану, которого вы ненавидите? Вот что для меня ваша змея, – прибавил он, энергично плюнув на землю, – если хочешь, я убью ее, только заплати мне за это.

– Ты хочешь убить змею, – сказал Харут, – что же, убей, если тебе это нравится. Тогда мы дадим тебе новое имя. Мы назовем тебя «Господином змей». Как твоя нога, Макумазан? – продолжал он, обращаясь ко мне. – Я принес тебе мазь, которая излечит ее. Это священная мазь от Дитяти. Мой господин, – переменил он вдруг свой ломаный английский язык на банту, – война близка. Черные кенда собирают силы, чтобы напасть на нас. Нам нужна твоя помощь. Мне надо сейчас ехать к реке Таве. Через неделю я вернусь; тогда снова поговорим об этом. За это время мазь излечит тебя. Натри ею больную ногу и, смешав кусочек ее, величиной с хлебное зерно, с водой, прими это на ночь. Это не яд, – прибавил он, положив немного мази на язык и проглотив ее.

Потом он поднялся и удалился с обычными поклонами.

Надо сказать, что лекарство Харута произвело на меня превосходное действие. На следующее утро боль исчезла и, за исключением небольшой слабости, я чувствовал себя вполне хорошо.

Остаток мази сохранялся у меня в продолжение многих лет и хорошо помогал при ломоте в бедрах и при ревматизме.

Последующие дни прошли без приключений.

Оправившись после болезни, я начал посещать город, походивший на разбросанные деревни, какие можно видеть на восточном берегу Африки. Почти все мужчины отсутствовали, будучи, вероятно, заняты приготовлениями к жатве. Женщины запирались в домах по восточному обычаю.

Сказать правду, это был крайне неинтересный небольшой городок, населенный необщительными людьми, живущими, как мне казалось, под сенью страха, препятствовавшего всякому веселью.

Даже дети ходили как-то уныло и разговаривали пониженным голосом. Я никогда не видел их играющими или смеющимися подобно детям почти всего света.

Жили мы довольно комфортабельно. Пища доставлялась нам в изобилии. Для меня (я все еще хромал) был предоставлен выносливый, спокойный пони.

На этом пони я раза два ездил по южному склону горы под старым предлогом охоты.

В таких случаях меня сопровождал Ханс. Я заметил, что он был теперь молчалив и задумчив.

Однажды мы совсем близко подъехали к входу в пещеру или туннель, где бедный Сэвидж нашел такой ужасный конец.

В то время как мы рассматривали это место, появился одетый в белое человек с бритой головой (должно быть, жрец) и насмешливо спросил, почему мы не войдем в туннель и не посмотрим, что находится по ту сторону его.

Я только улыбнулся в ответ и спросил его о назначении прекрасных коз с длинной шелковистой шерстью, которых он, по-видимому, пас.

Жрец ответил мне, что эти козы предназначены в пищу «тому, кто живет на горе и ест только тогда, когда меняется луна». На мой вопрос, кто эта особа, он с неприятной улыбкой предложил мне пройти через туннель и самому взглянуть на нее. Я, конечно, не принял этого приглашения.

В этот вечер неожиданно появился Харут, имевший весьма встревоженный вид.

– Господин, – сказал он, – я иду на Гору, чтобы присутствовать на празднестве Первых Плодов, которое будет на восходе солнца в день новой луны. После жертвоприношения будет говорить оракул, и мы узнаем, когда будет война с Джаной и, быть может, другие вещи.

– Можем ли мы присутствовать на этом празднестве, Харут? Мы уже соскучились здесь.

– Конечно, – с поклоном ответил он, – вы можете прийти, но только без оружия. Ибо тот умрет, кто появится перед Дитятей вооруженным. Вы знаете дорогу, идущую через пещеру и лес, лежащий за ней.

– А если мы пройдем через пещеру, нас хорошо примут на празднестве?

– Да, вы встретите самый радушный прием. Клянусь вам в этом Дитятей. О Макумазан, – прибавил он, улыбаясь, – почему ты говоришь так безрассудно, зная, кто живет в той пещере? Или вы думаете пройти, убив ее обитателя своим оружием? Бросьте эту мечту. Те, кто охраняет вас, получили приказание следить, чтобы никто из вас не выходил из дому, имея при себе какое бы то ни было оружие. Если вы не дадите мне обещания поступать согласно этому, никто из вас не будет выпущен даже в сад до тех пор, пока я не вернусь.

Регнолл вначале хотел отказаться дать такое обещание, но Ханс сказал:

– Лучше, баас, остаться на свободе без ружей и ножей, чем сделаться настоящими пленниками. Часто от тюрьмы бывает недалеко до могилы.

Мы признали силу этого аргумента и в конце концов дали требуемое обещание.

– Хорошо, – сказал Харут, – но знайте, что у нас, белых кенда, тот, кто нарушит клятву, без оружия остается по ту сторону реки Тавы, чтобы дать отчет в своему поступке Джане, отцу всех лжецов. Теперь прощайте. Если мы не встретимся на празднестве Первых Плодов, куда я вас еще раз приглашаю, мы поговорим здесь, после того как я выслушаю голос оракула.

Потом он сел на верблюда, ожидавшего его снаружи, и уехал в сопровождении эскорта из двадцати человек, тоже сидевших верхом на верблюдах.

– Существует другая дорога, ведущая на гору, Квотермейн, – сказал Регнолл, – верблюд скорей пройдет через ушко иголки, нежели через ту пещеру, даже если бы она была пуста.

– Это верно, – согласился я, – но мы не знаем, где она, и я думаю, что она проходит за много миль отсюда. Для нас существует только один путь через пещеру, что равносильно отсутствию всякого пути.

В этот вечер за ужином мы заметили исчезновение Ханса. Он похитил мои ключи и забрался в ящик, где хранились спиртные напитки.

– Он ушел, чтобы напиться, – сказал я Регноллу, – и неудивительно, потому что и я способен последовать его примеру.

Мы улеглись спать. На следующее утро, когда я уже собрался идти в хижину, где помещалась кухня, варить к завтраку яйца, к нашему удивлению, появился Ханс с котелком кофе.

– Ты вор, Ханс, – сказал я.

– Да, баас, – ответил Ханс.

– Ты забрался в ящик с джином и взял яд?

– Да, баас, я взял яд. Но теперь все обстоит хорошо. Баас не должен сердиться на меня за это, здесь так скучно без дела. Баасы будут есть похлебку?

Бранить Ханса было бесполезно. Кроме того, у меня явилось некоторое сомнение, так как он не было похож на пьяного человека.

Когда мы покончили с завтраком, Ханс уселся передо мной на корточки и, закурив свою трубку, вдруг спросил:

– Не хотят ли баасы сегодня вечером пройти через ту пещеру? Теперь это очень легко сделать.

– Что ты этим хочешь сказать? – спросил я, думая, что Ханс пьян.

– Я хочу сказать, баас, что житель пещеры спит очень крепким сном и никогда уже не проснется. Не угодно ли баасам пройти через пещеру?

– Прежде всего я должен убедиться, трезв ли ты, – ответил я. – Если ты сейчас же не расскажешь нам всего, я поколочу тебя, Ханс!

– Тут не много рассказывать, баас, – ответил Ханс, посасывая трубку, – дело вышло очень легкое. Баас помнит, что говорил человек в ночной рубахе с бритой головой? Он говорил, что козы предназначены в пищу для кого-то, живущего на горе. Но кто другой живет на горе, кроме Отца Змей в пещере? Тот человек, если баас помнит, прибавил, что на горе едят только при новой луне, а сегодня как раз день новой луны. Следовательно, за день до новой луны, т.е. вчера, змея была голодна.

– Все это так, Ханс, но как ты мог убить змею, накормив ее?

– Ох, баас, люди иногда едят вещи, от которых им бывает худо; точно так же и змеи. В одном из ящиков бааса есть несколько фунтов чего-то, похожего на сахар, которое, смешав с водой, употребляют для сохранения кож и черепов.

– Ты говоришь о кристаллах мышьяка?

– Я не знаю, как это называется, баас. Я раньше думал, что это сахар и хотел положить его в кофе…

– Господи! – воскликнул я. – Почему же мы живы до сих пор?

– Потому что в последний момент, баас, у меня появилось сомнение. Я положил немного этого сахара в молоко и дал его собаке, укусившей меня за ногу. Это была очень жадная собака. Она сразу выпила молоко. Потом она завыла, повертелась с пеной у рта и издохла. После этого я решил лучше не класть в кофе этого сахара. Потом Бена сказал мне, что это смертельный яд. Тогда мне пришло в голову, что если заставить змею проглотить этого яда, она наверное издохнет. Я украл ключи, как делал это часто, потому что баас бросает их где попало, и нарочно оставил открытым ящик с виски, чтобы баас подумал, что я напился пьяным. Я взял полфунта ядовитого сахара, убившего собаку, распустил его в воде вместе с настоящим сахаром и вылил смесь в бутылку. Остальные полтора фунта я разложил в двенадцать маленьких бумажных мешочков и спрятал все это в карман. Потом я пошел на гору в то место, где паслись козы. Их никто не стерег. Я вошел в крааль, выбрал молодого козленка, связал ему ноги и облил его смесью из бутылки. Потом привязал в разных местах его тела все двенадцать мешочков с ядовитым сахаром. После этого я развязал козленка и подвел его ко входу в пещеру. Я не знал, как заставить его войти в нее, а идти вместе с ним мне не хотелось. Но он сам побежал в пещеру, как будто его влекла туда какая-то сила. Перед тем как войти в нее, он обернулся и посмотрел на меня. При свете звезд я видел, что его глаза полны ужаса.