Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 1"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 50 страниц)

XIX. Подлинный Священный Цветок

Проснувшись на следующий день, я увидел, что проспал не менее шестнадцати часов, так как солнце поднялось уже довольно высоко. Я лежал под небольшим навесом, устроенным у подножия холма, на котором развевался флаг, указывавший нам путь через озеро Кируа.

Недалеко от меня сидел Ханс, уничтожавший изрядную порцию мяса, изжаренного им на соседнем костре. Около него я, к своему удовольствию, увидел Мавово, хотя и с перевязанной головой.

В стороне были разбиты две палатки, которые мы взяли с собой, когда отправлялись к озеру. Ханс, ожидавший моего пробуждения, подошел ко мне с большой чашкой горячего кофе, приготовленного Самми. Они знали, что я сплю здоровым сном. Я выпил кофе до последней капли. Потом, съев несколько кусков жареного мяса, я спросил Ханса, что произошло после того, как я потерял сознание.

– Ничего особенного, баас, – ответил он, – если не считать того, что мы живы, хотя должны были погибнуть. Леди спит в палатке, а мисс помогает своему отцу Догите ухаживать за баасом Стивеном, который тяжело ранен.

Умывшись (купаться мне больше не хотелось) и одев высушенное на солнце белье, в котором я переплывал ночью залив, и куртку, я отправился навестить Стивена. У входа в палатку я встретил брата Джона, у которого болело плечо, натертое шестом при переноске тяжелой орхидеи, и руки – от продолжительной гребли. Но во всех других отношениях он чувствовал себя превосходно.

Он сказал мне, что промыл и перевязал рану Стивена, который, по-видимому, скоро поправится; копье пронзило ему насквозь правое плечо, но, к счастью, не повредило ни одной артерии.

Я вошел в палатку и нашел больного довольно веселым, но несколько слабым от переутомления и потери крови. Мисс Хоуп кормила его бульоном из туземной деревянной ложки. Я пробыл у него недолго, главным образом потому, что он начал говорить об утраченной орхидее, проявляя при этом признаки возбуждения.

Я успокаивал его как мог и сказал, что сохранил семенной плод. Это известие сильно обрадовало его.

– Каково! – сказал он. – Вы, Аллан, приняли эту меру предосторожности, в то время как я, орхидист, даже не подумал об этом!

– Эх, мой мальчик! – ответил я. – Я достаточно прожил для того, чтобы научиться быть предусмотрительным. Хотя я и не орхидист, но я вспомнил, что растение можно разводить не только путем пересадки отростков, которые не всегда можно спрятать в карман.

Вскоре после этого мы устроили совет, на котором решили немедленно вернуться в город Безу, так как место, где мы расположились лагерем, было лихорадочным и, кроме того, здесь всегда можно было снова подвергнуться нападению понго.

Для Стивена были сделаны удобные носилки, так как, к счастью, в нашем распоряжении было много носильщиков.

Все другие несложные приготовления к путешествию были скоро закончены.

Миссис Эверсли и Хоуп ехали на двух ослах, брат Джон, у которого снова заболела нога, ехал верхом на своем белом быке; раненого Стивена, как я уже сказал, несли на носилках; я шел пешком, разговаривая со старым Бабембой о нравах и обычаях понго.

Старому воину было очень интересно услышать от меня о священной пещере, о заливе, населенном крокодилами, о лесе на горе и жившем в нем ужасном боге. О смерти последнего и Мотомбо он заставил меня рассказать три раза подряд и в заключение сказал спокойно:

– Мой господин Макумазан! Ты великий человек, и я был бы рад жить лишь для того, чтобы быть знакомым с тобою.

Это, конечно, очень польстило мне, но я счел долгом указать на то, что успехом нашего предприятия мы в значительной степени обязаны Хансу.

– Да, да, – ответил он, – план Пятнистой Змеи был очень мудр, но осуществить его мог только ты. А что толку, если есть ум, чтобы составить план, но нет рук, чтобы привести его в исполнение? То и другое редко сходится вместе. Если бы змея имела силу слона и храбрость буйвола, то на земле скоро осталась бы только она одна. Но творец всего живущего знал это и отделил их друг от друга, мой господин Макумазан!

В этом простом замечании я нашел много мудрости. Право, многие из этих презираемых белыми дикарей – неглупые люди.

Пройдя некоторое расстояние, мы расположились лагерем до восхода луны, которая появилась в десять часов вечера, после чего снова шли почти до самой зари, так как я находил, что для Стивена лучше всего быть в пути во время ночной прохлады. Я помню, что наша кавалькада, эскортируемая спереди, сзади и по бокам воинами мазиту, вооруженными длинными копьями, имела очень живописный и даже внушительный вид, когда извивалась по широким песчаным дюнам при мирном свете луны.

В ночь после нашего прибытия в город Безу у Стивена открылась сильная африканская лихорадка, которая при его слабом состоянии едва не стоила ему жизни. Она, без сомнения, была подхвачена им на нездоровом берегу залива, омывавшего вход в пещеру.

В городе Безу мы были встречены чрезвычайно торжественно. Все население его, во главе со старым Бауси, вышло к нам навстречу, приветствуя нас громкими радостными криками, от которых мы попросили мазиту воздержаться, чтобы не тревожить больного Стивена.

Так в конце концов мы с радостью возвратились в свои хижины. В этот день мы чувствовали бы себя очень счастливыми, если бы не испытывали беспокойства относительно Стивена.

В общем, Стивен прохворал почти целый месяц. На десятый день после нашего прибытия в город Безу мы думали, что он умрет. Даже брат Джон, прилагавший все свое умение, чтобы помочь ему, потерял всякую надежду. День и ночь бедный Стивен беспрестанно бредил проклятой орхидеей, потеря которой сильно потрясла его.

Я убежден, что своим спасением он исключительно обязан изобретательности мисс Хоуп.

Однажды вечером, когда ему было особенно худо и он, как безумный, беспрестанно говорил об утраченной орхидее – при нем были мисс Хоуп и я, – она взяла его руку, и указав на совершенно пустое место на полу, сказала:

– Смотрите, Стивен, цветок принесли обратно.

Он долго всматривался в указанное место и, к моему изумлению, ответил:

– Да, он в самом деле здесь! Но эти негодяи оборвали все цветки, кроме одного.

– Да, – согласилась она, – остался только один цветок, но зато самый красивый!

После этого Стивен уснул и спал в течение двенадцати часов, потом проснулся, немного поел и снова уснул. За это время температура у него понизилась почти до нормальной. Когда он в конце концов проснулся, я и мисс Хоуп случайно снова были в хижине.

Девушка стояла на том самом месте, на которое она накануне указывала Стивену как на занятое орхидеей. Он пристально смотрел на это место и на нее – меня он не мог увидеть, так я стоял позади него – потом спросил слабым голосом:

– Не говорили ли вы мне, мисс Хоуп, что на том месте, где вы стоите, была орхидея и что на ней остался самый красивый цветок?

– Он здесь, – нежно ответила она, – ибо не я ли его дитя – (в Стране Понго, если читатель помнит, ее называли «Дитя Цветка»). – О Стивен! Не думайте об утраченном цветке, семян которого у вас достаточное количество, но радуйтесь тому, что вы остались живы и, благодаря вам, живы моя мать и я. Если бы вы умерли, мы бы выплакали бы все глаза…

– Благодаря мне? – сказал он. – Вы хотите сказать, благодаря Аллану и Хансу. Кроме того, вы спасли мне жизнь, когда мы были в воде. Да, я теперь все припоминаю. Вы правы, Хоуп. Вы подлинный живой Священный Цветок!

Она подошла к нему и, став около него на колени, протянула ему руку, которую он приложил к своим бледным губам.

Я потихоньку вышел из хижины, предоставив им говорить наедине об утраченном цветке, который был снова найден.

После этого Стивен поправился довольно скоро, ибо любовь – лучшее лекарство.

Я не знаю, что произошло между этой парой и братом Джоном с его женой, но с этого дня последние стали относиться к Стивену как к сыну. Я заметил, что новые отношения между Стивеном и их дочерью были приняты ими просто, путем молчаливого согласия.

Мы прожили в краале Бауси еще целый месяц, пока Стивен поправлял свое здоровье. Мне, равно как Мавово и остальным зулусам, весьма наскучило это место, но брату Джону и его жене, по-видимому, было совершенно безразлично, где жить. Зулусские охотники, живя в праздности и занимаясь только едой, питьем туземного пива и курением одурманивающей дакки[121]  [121] Дакка – род конопли.


[Закрыть], совершенно отбились от рук.

Наконец я объявил, что нам пора отправляться дальше, так как Стивен теперь вполне может перенести путешествие.

– Совершенно верно, – мягко сказал брат Джон, – а на чем порешили вы, Аллан?

Я ответил с некоторым раздражением, что еще ничего не решил, но так как всех их этот вопрос, по-видимому, нисколько не интересует, то я пойду и посоветуюсь обо всем с Хансом и Мавово, что я и сделал.

Нет нужды говорить о результатах этого совещания, так как произошли новые события, связанные с тем, о чем я уже рассказывал.

Все произошло с такой внезапностью, с какой иногда происходят крупные события в жизни отдельных людей и народов.

Хотя мазиту были родственны зулусам, однако их военное устройство не отличалось такой основательностью, как военное устройство последних. Например, когда я указал Бауси и старому Бабембе на то, что у них плохо поставлена караульная служба, они рассмеялись и ответили, что им нечего бояться нападения, так как понго получили хороший урок.

Между прочим, я еще не упомянул о том, что по требованию брата Джона воины понго, взятые в плен в битве среди камышей, были отведены на берег озера, где им дали одну из захваченных лодок и сказали, что они могут возвратиться в свою землю. К нашему удивлению, они спустя три недели возвратились в город Безу и рассказали следующее.

Они прошли по всей стране и даже посетили пещеру Мотомбо. Там они нашли только останки последнего, лежащие на деревянной платформе, но ничего больше. В одной из хижин отдаленной деревни они нашли умирающую старуху, которая сообщила им, что понго, испугавшись труб, изрыгающих смерть, и повинуясь древнему пророчеству, «ушли в страну, из которой пришли», взяв с собой отнятый у нас Священный Цветок. Они оставили ей запас пищи, так как она была слишком слаба для путешествия.

Бывшие пленные, не имея теперь пристанища и не зная, где их народ (они знали только то, что он ушел на север), попросили позволения поселиться среди мазиту. Их просьба была удовлетворена.

Это известие подкрепляло мое предположение, что Земля Понго не остров, но связана с материком либо горным хребтом, либо болотистой местностью.

На следующий день после разговора о возвращении в Дурбан мы завтракали очень рано, так как нам предстояло много дел. В это утро кругом стоял такой густой туман, что предметы можно было различать не дальше чем на расстоянии нескольких ярдов. После завтрака я приказал одному из зулусов пойти посмотреть, достаточно ли дано корма нашим двум ослам и белому быку. Потом я отправился осмотреть наши ружья и запасы зарядов, вынутых Хансом из ящиков для проверки. В этот момент я услышал далекий непривычный звук и спросил Ханса, что бы это могло быть.

– Ружейный выстрел, баас, – встревоженно ответил он.

Мы оба знали, что во всей окрестности не могло быть ни одного ружья, за исключением наших, которые в данный момент были все налицо. Правда, мы обещали Бауси подарить большую часть ружей, отобранных у работорговцев, и уже научили некоторых из лучших воинов мазиту обращаться с ними, но до сих пор им не было передано ни одного ружья.

Я вышел за ворота и приказал часовому сбегать к Бауси и Бабембе и разузнать, в чем дело, а также попросить их собрать всех воинов, которых в этот момент было в городе не более трехсот. Остальным, ввиду продолжительного затишья, было позволено, согласно обычаю, разойтись по деревням и заняться сбором хлеба.

Потом, будучи охвачен тревожным предчувствием, я приказал зулусам вооружиться и приготовиться ко всяким непредвиденным случайностям. Сделав это, я сел и задумался о том, что надо будет предпринять, если мы подвергнемся чьему-либо нападению. Придя к определенному заключению, я спросил Ханса и Мавово, что думают они, и нашел, что наши мнения совпадают. Единственное удобное для защиты место находилось вне города – там, где дорога спускалась к южным воротам со скалистого горного кряжа, поросшего лесом и имевшего почти отвесные склоны. Если читатель помнит, именно с этой стороны появился брат Джон на своем белом быке, когда мы едва не были расстреляны из луков на рыночной площади.

Во время нашего разговора появились двое бегущих вождей мазиту, которые вели пастуха с простреленной рукой. Он и двое других мальчиков пасли королевское стадо в полумиле от города, как вдруг появилось множество людей, одетых в белые одежды и вооруженных ружьями. Эти люди (их было сотни три – четыре) захватили весь скот. Увидев пастухов, они начали стрелять по ним, причем ранили этого мальчика и убили двух остальных. Ему удалось бежать. Предводитель этой банды крикнул ему вслед, чтобы он передал белым людям, что все они будут перебиты вместе со своими друзьями мазиту.

Это были Хассан-бен-Магомет и работорговцы!

В этот момент появился Бабемба с некоторым числом воинов.

– В нашу страну пришли работорговцы, мой господин Макумазан! Они незаметно подкрались к нам под покровом тумана. У северных ворот стоит их посланец, требующий, чтобы мы выдали им вас, белых людей, и ваших слуг. Кроме того, он требует, чтобы мы дали им сотню юношей и сотню девушек для продажи в рабство. Он говорит, что если мы не исполним этого, то будем все убиты, за исключением юношей и девушек, и что вы, белые люди, будете преданы смерти через сожжение. Этот посланец говорит от имени какого-то Хассана.

– Вот как! – спокойно ответил я. – И Бауси намерен выдать нас?

– Разве может Бауси выдать своего кровного брата Догиту и его друзей? – с негодованием воскликнул старик. – Бауси посылает меня к своему брату Догите за приказаниями, исходящими от мудрости белых людей, которая говорит твоими устами, мой господин Макумазан!

– В таком случае, – сказал я, – вот приказание Догиты, высказанное моими устами: пойди к посланцу Хассана и скажи ему, чтобы он спросил своего господина, помнит ли он содержание письма, оставленного двумя белыми людьми в расщепленной палке около своего лагеря? Пусть он передаст ему, что для белых людей настало время исполнить свое обещание и что не позже завтрашнего дня он будет висеть на дереве. Потом, Бабемба, собери своих воинов и постарайся как можно дольше удерживать за собой северные ворота, защищая их стрелами. После этого отступи через город и присоединись к нам. Мы укрепимся на скалистом склоне горы, лежащей против южных ворот. Прикажи нескольким воинам увести из города всех стариков, женщин и детей. Пусть они пройдут через южные ворота и укроются в лесистой местности, лежащей за горой. Пусть они не медлят и идут туда сейчас же.

Он побежал, отдавая на ходу приказания.

– Теперь нам надо уходить, – сказал я.

Мы забрали все ружья, заряды и кое-какие вещи и вместе с оставшимися при нас несколькими воинами Бабембы направились через город к южным воротам, ведя с собой двух ослов и белого быка. По дороге я приказал Самми, имевшему весьма испуганный вид, вернуться в наши хижины и взять оттуда несколько одеял и пару котелков для варки пищи, в которых могла встретиться надобность.

– О, мистер Квотермейн, – сказал он, – я повинуюсь вам, хотя весь дрожу от страха!

Он ушел, и когда я спустя несколько часов вспомнил о нем, то оказалось, что он не возвратился. Я понял, что он погиб, и тяжело вздохнул, так как был к нему очень привязан.

Вероятно, он, будучи охвачен страхом, побежал с одеялами и котелками не туда, куда следовало, и был убит.

Вначале идти через город было сравнительно легко; но когда мы пересекли рыночную площадь и пошли узкой улицей, ведущей к южным воротам города, то продвигаться вперед стало очень трудно, так как вся улица была запружена толпой испуганных беглецов: стариков, женщин и детей. Однако мы в конце концов выбрались из города и, взойдя на гору, заняли удобную позицию почти на самом ее гребне, где деревья и камни представляли надежное прикрытие от пуль. Кроме того, мы построили из камней небольшую стену. Сопровождавшие нас беглецы не остановились здесь, а последовали по дороге дальше и исчезли в лежавшей позади нас лесистой местности.

Я предложил брату Джону взять наших животных и вместе с женой и дочерью последовать за беглецами. Он, по-видимому, был склонен согласиться на это – не ради себя, конечно, так как он был бесстрашным человеком. Но обе леди наотрез отказались от этого. Мисс Хоуп заявила, что она останется со Стивеном, а ее мать сказала, что вполне полагается на меня и предпочитает остаться здесь. Тогда я предложил Стивену бежать вместе с ними, но он так рассердился, что я вынужден был прекратить разговор об этом.

Итак, они остались. Мы поместили их в небольшой пещере около источника, на самой вершине горы, где они были в полной безопасности от пуль. Кроме того, мы дали им по двуствольному ружью и заряженный пистолет.

XX. Битва у ворот

Вскоре у северных ворот города началась сильная пальба, сопровождавшаяся громкими криками. Вначале все было скрыто от нас густым туманом. Но вскоре после начала стрельбы теплый ветер, всегда следующий за такими туманами, поднял и постепенно рассеял его. Тогда Ханс, взобравшись на одно из деревьев, растущих на гребне горы, сообщил нам, что арабы приближаются к северным воротам, стреляя на ходу, в ответ на что мазиту пускают в них стрелы из-за окружающего город палисада.

Я должен сказать, что этот палисад стоял на небольшой земляной насыпи, и многие из составлявших его бревен, попав на плодородную почву, пустили ростки, так что он стал похож на живую изгородь. С внутренней и наружной стороны он оброс густыми зарослями колючей дикой груши и высокими кактусами.

Спустя некоторое время Ханс сообщил, что мазиту отступают. И действительно, через несколько минут они начали проходить через южные ворота, неся с собой раненых. Их начальник сообщил нам, что они не могли устоять против ружейного огня и решили покинуть город и приложить все старания, чтобы удержаться на горе. Немного спустя пришел еще один отряд воинов, который привел с собой остальных местных жителей, замешкавшихся в городе. С ними был король Бауси, находившийся в состоянии крайнего возбуждения.

– Не был ли я прав, Макумазан, – сказал он, – боясь работорговцев и их ружей? Теперь они пришли сюда, чтобы перебить стариков и забрать в рабство молодых.

– Да, Бауси, – ответил я, – ты был прав. Но если бы ты послушался меня и держал бдительную стражу, Хассан не смог бы подкрасться к нам, как леопард к козе.

– Это правда, – простонал он. – Но кто узнает вкус плода раньше, чем отведает его?

После этого он отправился осматривать позиции, занятые его воинами. По моему совету он поместил большую часть последних по концам линии на случай попытки неприятеля обойти нас с флангов. Мы, со своей стороны, занялись раздачей лишних ружей тем тридцати или сорока воинам, которых мы научили обращаться с огнестрельным оружием.

Спустя десять минут пришел Бабемба с пятьюдесятью воинами, остававшимися в городе. Он сообщил, что, пока мог, удерживал северные ворота с целью выиграть время и что арабы уже ворвались в город. Я попросил его приказать воинам устроить из камней прикрытие и лечь за него. Это было немедленно сделано.

Потом, после некоторой паузы, мы увидели большой отряд арабов, шедший центральной улицей по направлению к нам. Некоторые из них имели, кроме ружей, копья, на которых несли головы убитых мазиту.

Как раз в это время я заметил отсутствие Ханса и спросил, куда он ушел. Кто-то сказал, что видел, как он убегал.

– Ага! Пятнистая Змея нашла себе нору! – воскликнул Мавово. – Змеи шипят, но не нападают!

– Иногда они кусаются, – ответил я, так как мне не хотелось верить, что Ханс струсил.

Мы надеялись, что разгоряченные победой работорговцы будут проходить по рыночной площади, которая была удобной для обстрела с наших позиций.

Так и случилось. Но мазиту, которым мы раздали ружья, к моему великому отчаянию, открыли по собственной инициативе беспорядочный огонь с расстояния около четырехсот ярдов и, расстреляв напрасно огромное число зарядов, в конце концов убили или ранили всего двух-трех арабов.

Увидев опасность, последние отступили и, после некоторой паузы, снова двинулись вперед, разделившись на два отряда. Однако на этот раз они шли боковыми улицами, тесно застроенными хижинами. Эти улицы проходили между палисадом и рыночной площадью, которая, как я уже упоминал, в случае надобности служила местом для загона скота и была обнесена довольно прочной деревянной оградой. Я должен сказать, что в это время мазиту, которым и не снилась возможность нападения с чьей бы то ни было стороны, держали весь свой скот на отдаленных пастбищах. Между двумя упомянутыми оградами находилось несколько сотен хижин, построенных из сухих веток и травы и по большей части крытых пальмовыми листьями, так как здесь жило большинство населения Безу, между тем как северная часть города была занята королем, старейшинами и военачальниками.

Это кольцо хижин, окружавшее рыночную площадь, имело около ста двадцати ярдов в ширину.

Арабы, числом около четырехсот человек, приближались к южным воротам с восточной и западной стороны, прячась за хижины. Все они были вооружены ружьями и, без сомнения, умели хорошо стрелять. Страшно было встретиться с такой силой, ибо, хотя нас было столько же, сколько и арабов, но мы располагали всего пятьюдесятью ружьями, большая часть которых была в руках людей, почти совсем не умевших стрелять.

Вскоре арабы снова открыли огонь, результатом которого было то, что у нас оказалось несколько убитых и раненых, несмотря на построенные нами каменные прикрытия. Хуже всего было то, что мы не могли успешно отвечать на эти выстрелы, так как арабы прятались за хижины. Хотя я и старался сохранить бодрость, тем не менее, сознаюсь, я ждал самого худшего.

Я уговорил Бабембу послать около пятидесяти воинов забаррикадировать южные ворота, что было сделано с помощью бревен, земли и камней, лежавших поблизости в большом количестве. Когда эта работа подходила к концу – мазиту работали, как демоны, и, будучи защищены палисадом, почти не подвергались опасности – я вдруг увидел четыре или пять струек дыма, быстро поднимавшихся вверх над северной частью города. Вслед за ними показалось большое пламя, которое, будучи раздуваемо сильным ветром, быстро распространялось по направлению к нам.

Кто-то поджег город Безу!

В первый момент я подумал, что это сделали арабы. Потом, заметив новые струйки дыма, появляющиеся в разных местах города, я понял, что тут работают не арабы, а наш друг, у которого явилась мысль истребить арабов огнем.

Я вспомнил о Самми. Без сомнения, он остался в городе с тем, чтобы привести в исполнение ужасный и в то же время блестящий план, который ни в коем случае не мог быть задуман никем из мазиту, так как он вел за собой полное уничтожение их жилищ и имущества.

Самми, над которым мы всегда смеялись, был героем, готовым погибнуть в пламени, чтобы спасти своих друзей.

Бабемба вскочил на ноги и указал копьем на разгорающийся огонь. Тут у меня явилась одна мысль.

– Возьми всех своих людей, – сказал я, – за исключением тех, у кого есть ружья, раздели их на отряды, окружи город и охраняй северные ворота, хотя, я думаю, никто из арабов не сможет прорваться к ним через огонь. Убивай всех, кому удастся перелезть через палисад.

Через три минуты мазиту, разделившись на два отряда, побежали окружать город. Когда они спускались с горы, некоторые из них были убиты, но остальные благополучно достигли палисада, который укрывал их от пуль.

Теперь на склоне горы оставались только мы, белые люди, двенадцать наших зулусов под командой Мавово и около тридцати мазиту, вооруженных ружьями.

Вначале арабы, по-видимому, не понимали, что происходит, так как все они были увлечены стрельбой по мазиту, думая, что последние обратились в бегство. Но вскоре им все стало ясно.

Ох, какое смятение охватило их! Все подняли ужасный крик. Некоторые из них подбегали к палисаду и взбирались на него, но, достигнув вершины, падали, пронзенные стрелами. Те, кому удавалось перелезть через палисад, запутывались в окружавших его колючих зарослях и падали под ударами копий.

Видя бесполезность этого, арабы бросились назад, намереваясь выйти из города через северные ворота. Но, добежав до конца рыночной площади, они увидели, что путь к северным воротам прегражден бушующим пламенем. Тогда они после короткого совещания бросились беспорядочной толпой обратно, рассчитывая прорваться через южные ворота. Тут настал наш черед. Наши ружья наносили им большие потери, когда они пробегали по открытому месту, служа для нас превосходными мишенями.

Однако наша стрельба не могла остановить обезумевших от страха арабов. Понеся большие потери убитыми и ранеными, они все-таки достигли южных ворот.

– Отец мой! – сказал мне на ухо Мавово. – Теперь должна начаться настоящая битва. Ворота скоро падут. Мы должны удержать их.

Я утвердительно кивнул головой, так как понимал, что если арабам удастся прорваться через ворота, то мы погибли. До этого времени, я полагаю, они потеряли не более сорока человек. В нескольких словах я обрисовал положение Стивену и брату Джону, убедив последнего остаться на горе вместе с женой и дочерью. Мазиту получили от меня приказание бросить ружья и сопровождать нас только с копьями. Потом мы поспешно спустились с горы и заняли позицию на открытом месте перед воротами, сотрясавшимися под ударами арабов. Мы расположились перед самыми воротами. Впереди стояли зулусы, Стивен и я, позади – тридцать отборных воинов мазиту под предводительством самого короля Бауси.

Ждать нам пришлось недолго. Вскоре ворота пали, и на вершине насыпи, которую мы построили перед ними из земли и камней, появилась толпа людей в белых одеждах и тюрбанах. Я скомандовал, и мы выстрелили в самую гущу этой толпы, нанеся ей большие потери. Потом, по команде Мавово, зулусы, оставив ружья, бросились в атаку со своими широкими копьями.

Стивен, где-то доставший себе ассегай, бросился вперед вместе с ними, стреляя на ходу из пистолета. За ними последовал Бауси со своими тридцатью рослыми мазиту.

Признаться, я не присоединился к ним. Я чувствовал, что не гожусь для рукопашного боя. Я мог быть гораздо полезнее, стоя в стороне, подобно полузащитнику в футболе, и оказывая поддержку тем из своих, кто попадал в затруднительное положение.

Зулусы сражались превосходно. Теснимые воющей толпой арабов, они долго удерживали за собой узкий проход в воротах. Они испускали воинственные вопли, нанося направо и налево удары и падая один за другим.

Наконец они не выдержали и несколько отступили назад; потом, подкрепленные тридцатью мазиту, они снова бросились вперед под предводительством Мавово, Стивена и Бауси. Теперь огненные языки были почти над ними. Живая изгородь из колючей дикой груши и кактусов вянула, сохла и трещала, а они все сражались и сражались под огненной аркой у ворот.

Однако, как следовало ждать, арабы бросились на нас. Теперь мы находились в маленьком кругу, в центре которого стоял я. Арабы нападали на нас со всех сторон. Стивен получил удар прикладом в голову и, упав на меня, едва не сбил меня с ног.

Оправившись, я в отчаянии оглянулся и увидел долгожданного Ханса – да, пропавшего Ханса в своей грязной шляпе с тлеющими полями. Он молча бежал к нам с открытым ртом, ведя за собой около полутора сотен мазиту.

Эти мазиту скоро решили дело. С криком бросились они на арабов и погнали их обратно в бушующее пламя. Немного спустя явился Бабемба с остальными мазиту и закончил их работу. Прорваться удалось только немногим арабам, которые были взяты в плен, после того как сложили оружие. Остальные отступили к центру рыночной площади, куда за ними последовали наши люди.

Битва окончилась, и мы начали считать свои потери. Четверо зулусов было убито и двое – нет, трое, включая Мавово – тяжело ранены. Бабемба и другой вождь мазиту подвели ко мне Мавово. Он был прострелен в трех местах и весь покрыт ранами. Некоторое время он смотрел на меня, тяжело дыша, потом сказал:

– Это была, отец мой, очень хорошая битва, лучше всех, какие я помню, хотя я участвовал во многих великих битвах. Я знал наперед, что она будет для меня последней, хотя и не говорил тебе об этом, ибо первый жребий смерти во время гадания в Дурбане пал на меня. Возьми обратно, отец мой, ружье, которое ты подарил мне. Ты, как я уже тебе сказал, только одолжил его мне на некоторое время. Теперь я отправлюсь в другой мир, где присоединюсь к духам своих предков и тех, кто пал, сражаясь рядом со мной, а также к духам женщин, родивших моих детей. Я расскажу им обо всем, отец мой, и мы вместе будем ждать тебя – до тех пор, пока ты тоже не падешь в битве!

Потом он снял свою руку с шеи Бабембы и приветствовал меня с громким возгласом: Баба! Инкоози! – дав мне при этом несколько почетных прозвищ. Сделав это, он опустился на землю.

Я послал одного из мазиту за братом Джоном, который вскоре пришел вместе с женой и дочерью. Он осмотрел Мавово и прямо сказал, что ему теперь ничто не может помочь, кроме молитвы.

– Не молись за меня, Догита! – сказал старый язычник. – Я последую за своей звездой и готов съесть плод того, что посадил. Отстранив брата Джона, он подозвал к себе Стивена.

– О Вацела! – сказал он. – Ты хорошо сражался в этой битве. Если ты будешь продолжать так, как начал, то со временем из тебя выйдет великий воин, и Дочь Цветка со своими детьми будет слагать в честь тебя песни, когда ты присоединишься ко мне, своему другу. А пока прощай! Возьми себе этот ассегай, но не чисть его. Пусть оставшаяся на нем красная ржавчина напоминает тебе о Мавово, зулусском колдуне и вожде, с которым ты стоял рядом в «Битве У Ворот», когда огонь сжигал гнусных похитителей людей, которые не могли миновать наших копий!

Он снова махнул рукою, и Стивен отступил в сторону, пробормотав что-то прерывающимся от волнения голосом, так как он очень любил Мавово. Теперь горящий взгляд старого зулуса упал на Ханса, который все время вертелся на месте, по-видимому ожидая своей очереди проститься с Мавово.

– А, Пятнистая Змея! – вскричал последний. – Теперь, когда все окончилось, ты выполз из своей норы, чтобы пожрать сгоревших в золе лягушек. Жаль, что ты такой трус, несмотря на свой ум. Если бы ты не покинул нашего господина Макумазана и заряжал для него ружья во время битвы, он истребил бы значительно большее число этих гиен.