Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 1"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 50 страниц)

– Да, Пятнистая Змея, это верно! – эхом отозвались негодующие голоса остальных зулусов, между тем как я, Стивен и кроткий брат Джон посмотрели на Ханса с упреком.

Тут Ханс, бывший вообще чрезвычайно терпеливым человеком, сразу вышел из себя. Он бросил на землю свою шляпу и истоптал ее. Он плюнул по направлению к зулусским охотникам и даже обругал умирающего Мавово.

– О сын глупца! – воскликнул он. – Ты утверждаешь, что можешь видеть скрытое от других людей, но я говорю, что в твоих устах лживый дух! Ты назвал меня трусом за то, что я не такой большой и сильный, как ты, и не могу удержать быка за рога. Но в моем желудке больше ума, чем у тебя в голове. Где были бы теперь все вы, если бы не «трусливая Пятнистая Змея», которая сегодня дважды спасла жизнь всем вам.

Мы все с удивлением посмотрели на Ханса, не понимая, каким образом он дважды спас нам жизнь.

– Говори скорее, Пятнистая Змея, – сказал Мавово, – иначе я не услышу конца твоей истории. Как мог ты помочь нам, сидя в своей норе?

Ханс начал шарить в своих карманах и в конце концов извлек из них спичечную коробку, в которой оставалась всего одна спичка.

– Вот этим, – ответил он. – Разве никто из вас не понимает, что люди Хассана попали в западню? В то время как вы сидели на горе, повесив головы, словно овцы перед тем, как их зарежут, я пробрался через кусты и принялся за работу. Огонь – удивительная вещь. Сначала вы делаете его маленьким, потом он растет, как ребенок, делаясь все больше и больше. Он бежит с быстротой лошади, никогда не уставая, и всегда голоден. Я сделал шесть маленьких огней. Последнюю спичку я сберег, так как у нас их осталось очень мало. После этого я ушел через северные ворота, прежде чем огонь успел пожрать меня, своего отца, Сеятеля Красного Семени!

Мы с восхищением смотрели на старого готтентота. Даже умирающий Мавово поднял голову и пристально смотрел на него. Ханс, у которого теперь прошла досада, продолжал спокойным голосом:

– Когда я шел обратно к баасу, жар от разгорающегося огня заставил взойти меня на высокое место около западной части ограды. Оттуда я увидел, что происходит у южных ворот. Я понял, что арабы неизбежно прорвутся через них, так как наших там было очень мало, Поэтому я немедленно побежал к Бабембе и другим вождям и сказал им, что охранять ограду больше нет надобности и что они должны поспешить на помощь к сражающимся у южных ворот, иначе все погибнет. Бабемба послушался меня, и мы пришли сюда как раз вовремя.

Мавово снова заговорил медленным, прерывающимся голосом.

– Никогда больше, – сказал он, обращаясь к Хансу, – не будешь ты называться Пятнистой Змеей, о маленький желтый человек, который так велик и чист сердцем! Смотри! Я даю тебе новые почетные имена, под которыми ты будешь известен от поколения до поколения. Эти имена: «Свет Во Мраке» и «Господин Огня»!

После этого он закрыл глаза и потерял сознание. Через несколько минут его не стало. Но почетные имена, данные им перед смертью Хансу, навсегда остались за старым готтентотом. С этого дня ни один туземец не осмеливался назвать его каким-нибудь другим именем.

Бушующее пламя постепенно становилось все меньше и меньше, пока, наконец, совсем не погасло. Мазиту возвратились с последней битвы на рыночной площади (если только это можно было назвать битвой), неся в руках большие охапки ружей, отнятых ими у арабов, большинство которых бросило свое оружие, пытаясь спастись бегством. Но можно ли было рассчитывать на спасение, находясь между разъяренными дикарями с одной стороны и бушующим пламенем с другой?

Мазиту привели к нам пленных. Среди них я узнал отталкивающее, изуродованное оспой лицо Хассана-бен-Магомета.

– Не так давно я получил твое письмо, в котором ты обещал сжечь нас живыми на костре, – сказал я. – Сегодня утром я снова получил от тебя известие, принесенное мальчиком, товарищей которого ты убил. На то и другое я послал тебе свой ответ. Если ты не получил его, то оглянись и прочти его, ибо он написан здесь на понятном для всех языке.

Этот изверг бросился на землю и молил о пощаде. Увидев миссис Эверсли, он подполз к ней и, схватив ее за платье, стал просить ее заступиться за него.

– Ты сделал меня своей рабыней, после того как я ходила за тобой во время болезни, – ответила она, – и без всякой причины хотел убить моего мужа. Благодаря тебе, Хассан, я провела лучшие годы своей жизни среди дикарей, в одиночестве и отчаянии. Однако я прощаю тебя. Но чтобы я больше никогда не видела твоего лица!

Она освободилась от него и ушла со своей дочерью.

– Я также прощаю тебя, хотя ты перебил моих людей и заставил меня мучиться в течение двадцати лет, – сказал брат Джон, бывший одним из самых истинных христиан, каких я когда-либо знал.

Он последовал за своей женой и дочерью.

Тогда заговорил старый король Бауси, легко раненный в сражении.

– Я рад, Красный Вор, что эти белые люди простили тебя, ибо их великодушный поступок заставит меня и мой народ считать их более еще благородными, чем мы считали их до сих пор. Но знай, о убийца и мучитель людей, что судья здесь я, а не белые люди! Посмотри на свою работу! – Он указал сперва на ряды мертвых зулусов и мазиту, потом на горящий город. – Посмотри и вспомни, какую участь готовил ты нам, не сделавшим тебе никакого зла! Смотри! Смотри! О гиена в образе человека!

Тут я тоже ушел и никогда не пытался узнать, что сталось с Хассаном и остальными пленными. Кроме того, всякий раз, когда Ханс или кто-нибудь из туземцев начинали рассказывать мне об этом, я приказывал им удержать свой язык.

Эпилог

Мы остались победителями и должны были благодарить за это свою судьбу.

Однако ночь, наступившая после «Битвы У Ворот», была очень печальной, по крайней мере для меня, ибо я сильно скорбел об утрате своего друга Мавово, преданного Самми и нескольких храбрых зулусских охотников. Кроме того, меня волновало предсказание старого зулуса относительно того, что я также найду себе смерть в битве. После всего пережитого за последние дни у меня появилось желание жить более спокойной жизнью.

Далее, изменившаяся к вечеру погода не располагала к веселости, так как вскоре после заката солнца пошел сильный дождь, продолжавшийся почти всю ночь. Укрыться от него нам было негде, и мы, равно как и сотни лишенных крова мазиту, испытывали от него крайние неудобства.

Однако дождь в конце концов перестал, и взошедшее на следующий день солнце приветливо засияло на небе.

Когда мы обсушились и обогрелись, кто-то подал мысль посетить сгоревший город, в котором пожар был окончательно потушен проливным дождем. Я согласился скорее из любопытства, нежели по какой-либо другой причине, и все мы (за исключением брата Джона, оставшегося при раненых), в сопровождении Бауси, Бабембы и многих мазиту, перебрались через развалины южных ворот и направились по усеянной трупами рыночной площади к тому месту, где стояли наши хижины. От них остались только дымящиеся кучи пепла.

Я чуть не плакал, глядя на них и думая о нашем сгоревшем багаже, без которого обратный путь представлял большие затруднения. Но делать было нечего, и мы отправились дальше через обгоревшие развалины королевских хижин к северным воротам. Ханс, внимательно осматривавший, по своему обыкновению, все, что попадалось на пути, шел вместе со мною позади всех. Вдруг он положил мне руку на плечо и сказал:

– Баас! Я слышу голос духа. Вероятно, это дух Самми просит нас, чтобы мы похоронили его.

– Вздор! – сказал я, но все-таки прислушался.

Теперь мне тоже показалось, что я слышу исходящие неизвестно откуда слова:

– О мистер Квотермейн! Будьте добры открыть двери этой печи. В первый момент мне показалось, что я схожу с ума. Однако я вернул обратно остальных, и все мы прислушались. Вдруг Ханс бросился вперед, словно такса, почуявшая крота, и начал разгребать щепкой кучу пепла, который был еще слишком горяч для того, чтобы его можно было брать голыми руками. Мы снова прислушались и на этот раз ясно услышали голос, исходивший из-под земли.

– Баас, – сказал Ханс, – это Самми, сидящий в яме для зерна.

Тут я вспомнил, что почти перед каждой хижиной были вырыты такие ямы, служившие хранилищами для зерна. В описываемый мною момент они были пустыми.

Вскоре мы расчистили это место и подняли камень, снабженный отверстиями для вентиляции. Под ним оказалась яма в десять футов глубиной и в восемь шириной. Вслед за этим из нее показалась голова Самми, рот которого был открыт, словно у рыбы, дышащей воздухом. Мы вытащили его из ямы.

– Ох, мистер Квотермейн, – сказал он, – я жертва слишком верной службы. Оставить все наше ценное имущество на разграбление врагу было свыше моих сил. Поэтому я сложил все в эту яму и уже собрался уходить. Вдруг мне показалось, что сюда кто-то идет. Я влез в яму, прикрыв ее над собою камнем. Вскоре началось сражение. Кто-то поджег город, и все кругом запылало. Я слышал, как надо мной бушевало пламя. Потом пепел засыпал выход, и я не мог поднять камня, который так накалился, что к нему нельзя было притронуться. Здесь я просидел всю ночь, задыхаясь от жары и все время боясь, как бы не взорвались лежавшие около меня два бочонка с порохом. Наконец я потерял всякую надежду и уже приготовился умереть, подобно черепахе, живьем зажаренной бушменом[122]  [122] Бушмены – негритянский народ, обитающий в Южной и Восточной Африке.


[Закрыть], как вдруг услышал ваш приветливый голос. Я буду очень благодарен вам, мистер Квотермейн, если вы дадите мне какой-нибудь успокоительной мази, так как я весь обожжен.

– Ах, Самми, Самми! – сказал я. – Вот до чего доводит трусость! Если бы не острый слух Ханса, тебе, наверное, пришлось бы погибнуть в этой яме.

– Это верно, мистер Квотермейн. Я признаю себя виновным. Но на горе меня могли застрелить, а это еще хуже, чем быть освобожденным. Кроме того, вы поручили мне свое имущество, и я решил сохранить его, жертвуя своими собственными удобствами. В конце концов мой ангел-хранитель привел вас сюда. Все хорошо, что хорошо кончается, мистер Квотермейн, но кровавых сражений с меня довольно. Когда я возвращусь в цивилизованные места, я впредь буду заниматься исключительно искусством приготовления пищи в безопасной кухне отеля, конечно, в том случае, если мне не удастся найти место преподавателя английского языка.

– Да, Самми, – ответил я, – все хорошо, что хорошо кончается. По крайней мере, ты спас наш багаж, за что мы должны быть очень признательны тебе. Ступай с мистером Стивеном за медицинской помощью, а мы тем временем извлечем из этой ямы наш багаж.

Спустя три дня мы простились со старым Бауси, который чуть не плакал, расставаясь с нами, и с мазиту, уже занявшимися восстановлением своего города.

Мавово и другие зулусы, павшие в битве у южных ворот, были похоронены на горе. Над их могилой был насыпан высокий холм, чтобы грядущие поколения могли вспоминать о них. Тут же были похоронены все павшие мазиту.

После продолжительного совещания мы решили возвратиться в Наталь сухим путем, во-первых, потому, что работорговцы, узнав о своих ужасных потерях, могли снова напасть на нас на побережье и, во-вторых, нам, вероятно, пришлось бы просидеть в Килве несколько месяцев, прежде чем туда заглянуло бы какое-нибудь судно, которое могло бы доставить нас в какой-либо цивилизованный порт. В те времена Килва пользовалась весьма дурной репутацией. Кроме того, брат Джон хорошо знал выбранную нами дорогу и находился в дружеских отношениях с племенами, земли которых лежали на пути к границам Земли Зулу, где я всегда мог рассчитывать на самый лучший прием. А так как мазиту для первой части пути снабдили нас конвоем и большим числом носильщиков и благодаря заботливости Самми у нас осталось достаточное количество различных вещей для найма в дальнейшем новых людей, то мы могли рассчитывать, что наше путешествие не продлится слишком долго. Затянувшись на целых четыре месяца, оно, тем не менее, окончилось благополучно, если не считать легкой лихорадки, которой я и мисс Хоуп прихварывали некоторое время.

Дорогой мы много охотились. Я очень жалею, что изменение плана путешествия не позволило нам взять с собой слоновую кость, захваченную нами у работорговцев и зарытую в таком месте, где найти ее могли только мы сами.

В Дурбане нас ждал сюрприз. При въезде в город мы встретили сэра Александра Соммерса, который, узнав о прибытии из Земли Зулу купцов, вышел к ним навстречу в надежде услышать что-нибудь о нас. Очевидно, этот старый раздражительный джентльмен так беспокоился о судьбе своего сына, что в конце концов решил отправиться в Африку на розыски последнего. Их встреча была трогательной, но носила несколько странный характер.

– Отец! – воскликнул Стивен. – Кто мог бы подумать, что я встречу тебя здесь?

– Стивен! – воскликнул старик. – Кто мог бы ждать, что я найду тебя живым и здоровым? Это больше, чем ты заслуживаешь, молодой осел, но я надеюсь, что ты больше не станешь делать глупостей.

С этими словами сэр Александр взял Стивена за волосы и торжественно поцеловал его в лоб.

– Да, отец, – ответил Стивен, – я больше не намерен повторять этого. Только благодаря Аллану все окончилось благополучно. А теперь позволь мне представить тебе леди, на которой я собираюсь жениться, и ее родителей.

Остальное легко себе представить. Через две недели они обвенчались в Дурбане. Сэр Александр, кстати сказать поступивший со мной в деловом отношении весьма благородно, пригласил на свадьбу буквально весь город. Вскоре после этого новобрачные уехали в Англию вместе с своими родителями. Мы с Хансом с грустью расстались с ними. Ханс получил в подарок пятьсот фунтов, обещанных ему Стивеном. На эти деньги он купил себе ферму. Самми также сделался владельцем маленького отеля, в баре которого он проводил большую часть времени, рассказывая посетителям его о своих «военных подвигах» среди диких мазиту и людоедов понго.

* * *

Прошло много лет. Брат Джон и его жена умерли, и их странная история почти забыта. Стивен, отец которого тоже умер, теперь отец многочисленного семейства.

В одно из моих посещений сэра Стивена его славный садовник Вудден, теперь уже глубокий старик, показал мне в роскошной оранжерее три благородных растения с продолговатыми листьями, выросшие из семян Священного Цветка, плод которого я сберег у себя в кармане и передал Стивену при расставании.

Но эти растения еще не цвели. Я очень хотел бы знать, что произойдет, когда они зацветут. Мне кажется, что в тот момент, когда золотистый цветок снова предстанет перед глазами людей, вокруг него будут незримо реять духи ужасного лесного бога, таинственного Мотомбо, и, быть может, самой Матери Цветка.

ДИТЯ ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ
Глава I. Аллан дает урок стрельбы

Я хочу рассказать об одном из самых необыкновенных приключений в своей жизни, которую вряд ли можно назвать бесцветной.

Начало его относится к тому времени, когда я приехал в Англию с молодым джентльменом по имени Скруп, отчасти для того, чтобы проводить его домой после одного случая на охоте, отчасти по другим делам.

Там я прожил некоторое время у Скрупа, или, вернее, у родных его невесты в их красивом доме в Эссексе.

Во время своего пребывания в этих краях я имел случай видеть великолепный старинный замок с башенными воротами, искусно отреставрированный и превращенный в современный жилой дом. Будем называть этот замок «Регнолл-Кастлом», по имени его владельца.

Я многое слышал о лорде Регнолле. Говорили, что он удивительно красив, обладает большими научными познаниями, хороший спортсмен – был капитаном в оксфордских лодочных гонках, – блестящий оратор, уже отмеченный в Палате Лордов, смелый охотник, застреливший много тигров и других крупных зверей в Индии, поэт, издавший под псевдонимом том своих стихотворений, имевших значительный успех, хороший офицер в бытность на военной службе и, наконец, обладатель колоссального состояния: сверх огромных поместий он владел несколькими каменноугольными копями и целым городом на севере Англии.

– Господи! – воскликнул я, когда этот длинный перечень был наконец окончен. – Должно быть, этот человек родился в рубашке. Но, по всей вероятности, он несчастлив в любви?

– В этом-то именно он счастливее всего, – ответила мисс Маннерс, невеста Скрупа, с которой я разговаривал, – мне говорили, что он помолвлен с самой милой, красивой и умной девушкой во всей Англии и что они обожают друг друга.

– Господи! – повторил я. – Удивительно, почему судьба так щедра по отношению к лорду Регноллу и его возлюбленной?

Впоследствии мне суждено было узнать это…

Когда на следующее утро мне предложили отправиться посмотреть редкости Регнолл-Кастла, я охотно согласился.

Однако мне интереснее всего было взглянуть, если представится случай, на самого лорда Регнолла, так как все перечисленные достоинства его произвели на меня, бедного колониста, весьма сильное впечатление.

Часто сталкиваясь в жизни с демонами в человеческом образе, я никогда не встречал ангелов, по крайней мере мужского пола.

Кроме того, мог представиться случай увидеть невесту лорда, которую, как я узнал, звали мисс Холмс.

Итак, ничто не могло доставить мне большего удовольствия, чем посещение этого замка.

Был уже декабрь; стояла тихая морозная погода.

По приезду в Регнолл-Кастл Скрупу сообщили, что лорд Регнолл (с которым он был хорошо знаком) занимается стрельбой где-то в парке, но что мистер Скруп может показать своему другу замок.

Мы вошли втроем, так как с нами была мисс Маннерс, которая привезла нас в своей коляске, запряженной пони. Привратник передал нас у главного входа мужчине, которого он назвал мистером Сэвиджем, шепнув мне, что это личный слуга Его Светлости.

Это имя совершенно не соответствовало внешности его владельца[123]  [123] Savage (англ.) – дикий.


[Закрыть]. Он показался мне переодетым герцогом, насколько я представлял себе герцогов, никогда не видев ни одного.

Его платье – на нем был черный утренний костюм – было безукоризненно; манеры изысканны, учтивость – граничила с иронией с оттенком скрытой надменности. Он был красив со своим тонким носом и смелыми ястребиными глазами. Лет ему было, вероятно, тридцать пять – сорок, и манера, с которой он отобрал у меня палку и шляпу, обнаруживала решительный характер. По всей вероятности, он считал меня способным повредить палкой картины и другие произведения искусства, находившиеся в замке.

Впоследствии мистер Сэмюэль Сэвидж признался мне, что я не ошибся в своем предположении. Судя обо мне по наружности, он принял меня за анархиста, о которых он читал в газетах.

Этот человек, столь безукоризненный в других отношениях, удивительно коверкал некоторые слова.

Показывая нам картины, он говорил о них языком хорошего художественного критика, но вдруг так коверкал какое-нибудь слово, что получалось впечатление, как от ушата холодной воды, опрокину того на голову.

Он водил нас по парадным комнатам замка, показывая нам множество редких дорогих вещей и по крайней мере сотни две картин лучших старых мастеров.

При этом ему представился случай обнаружить свое особенное, вернее, превратное понимание истории. Сказать правду, мне скоро надоело выслушивать бесконечные подробности, тем более, что в парадных комнатах было очень холодно.

По пути из большой галереи в меньшую мы проходили через небольшую комнату, довольно уютную и хорошо натопленную.

То была студия лорда Регнолла.

Задержавшись на минуту у огня, я заметил на стене картину, покрытую полотном, и спросил Сэвиджа, что она изображает.

– Это, сэр, – ответил он с гордой скромностью, – портрет будущей супруги Его Светлости; портрет, так сказать, только для глаз Его Светлости.

Мисс Маннерс сдержала улыбку, а у меня мелькнула мысль, что скрывать портрет таким образом – совсем дурная примета.

Потом, увидев в открытую дверь переднюю, где осталась моя шляпа и палка, я замедлил шаги и, когда мои спутники скрылись в галерее, забрал свои пожитки и вышел в парк, рассчитывая согреться ходьбой взад и вперед по террасе до возвращения Скрупа и его невесты.

Я слышал несколько выстрелов, доносившихся из небольшой дубовой рощи, ярдах в пятистах от меня. Стреляли, очевидно, из маленького не дробового ружья.

Стрельба – моя профессия; я не мог сдержать своего любопытства и направился к роще окружным путем через кустарник. Скоро я очутился у одного конца полянки и из-за прикрытия огромного старого вяза увидел недалеко от себя двух мужчин.

Одним из них был молодой егерь, державший и заряжавший запасное ружье, в другом я сразу признал лорда Регнолла. Это был действительно очень красивый, широкоплечий мужчина высокого роста, с острой бородкой, приветливым лицом и большими темными глазами. На его плечи был накинут плащ, и во всем, за исключением Ружья в руках, он походил на своих предков времен Карла I, портрет которого, писанный Ван-Дейком, я видел в большой галерее замка.

Стоя за дубом, я видел, как он тщетно пытался подстрелить одного из лесных голубей, спускавшихся покормиться желудями.

Когда перед спуском на землю они как бы задерживались в воздухе, охотник стрелял, и они улетали.

Бах! Бах! – снова раздались два выстрела из двуствольного ружья. Голубь улетел цел и невредим.

– Черт возьми! – весело воскликнул охотник. – Ведь это двенадцатый промах, Чарльз!

– Ваша Светлость попали в хвост. Я видел, как полетело перо. Но разве может кто-нибудь, да еще при ветре, попасть в голубя пулей, даже когда тот собирается сесть на землю?

– Я слышал об одном таком человеке, Чарльз. У мистера Скрупа гостит его друг из Африки, который из шести раз попадает четыре.

– В таком случае, друг мистера Скрупа – лжец, – возразил Чарльз, подавая новое ружье.

Это было слишком. Я выступил вперед, вежливо приподнял шляпу и сказал:

– Извините, сэр, что я прерываю вас, но вы совершенно неправильно стреляете по голубям. То, что они как бы задерживаются в воздухе, – только кажется нам. В действительности они очень быстро опускаются на землю. Ваш егерь ошибается, утверждая, что вы попали в хвост последней птице, в которую вы стреляли из обоих стволов. В том и другом случае ваша пуля пролетела по крайней мере на фут выше цели, и упал дубовый лист, а не перо голубя.

На минуту воцарилось молчание. Лорд Регнолл, вначале сердито посмотревший на меня, улыбнулся и сказал:

– Сэр, благодарю вас за совет, который мне весьма полезен, так как я все время делал промахи, стреляя по голубям из этих маленьких ружей. Но, быть может, вы сами на практике покажете, как это делается, что, без сомнения, еще более увеличит цену вашего совета.

Это было сказано не без легкой иронии.

– Дайте мне ружье, – сказал я, снимая пальто.

Лорд Регнолл с поклоном передал мне свою двустволку.

Чарльз презрительно фыркнул.

Я смерил его глазами, но он продолжал дерзко смотреть на меня. Никогда в жизни меня так не раздражала лакейская наглость.

Вдруг сомнение охватило меня. А вдруг я промахнусь? Ведь это легко может случиться, так как я плохо знаю полет английских лесных голубей. Как тогда снести лакейское презрение Чарльза и учтивую насмешливость его знатного хозяина?

Я молил Бога, чтобы голуби больше не прилетали, но напрасно: вскоре они снова начали слетаться на поиски лакомых желудей.

Я слышал, как Чарльз пробормотал:

– Ну вот, теперь этому учителю представляется случай показать свое искусство. Его Светлость – лучший стрелок в наших краях!

Пока он говорил, появились два голубя, летевшие один за другим. Первый из них начал снижаться ярдах в пятидесяти от меня, второй – приблизительно в семидесяти. Я выбрал первого, тщательно прицелился и выстрелил. Пуля попала ему в зоб, откуда дождем посыпались съеденные им желуди.

Птица камнем упала на землю. Второй голубь, почуяв опасность, начал быстро подниматься вверх почти по вертикальной линии. Я выстрелил: пуля отбила ему голову. Потом я взял из рук Чарльза заряженное им второе ружье и снова увидел двух приближающихся голубей. Я рискнул сделать трудный выстрел и на лету попал одному из них в хвост. Однако он быстро спустился и забился на земле. Прицелившись вторично, я нажал гашетку; курок щелкнул, но выстрела не последовало. Тут мне представился случай проучить Чарльза.

– Молодой человек, – сказал я, в то время как он, разинув рот, смотрел на меня, – вам следует научиться внимательней обращаться с оружием. Если вы подали стрелку незаряженное ружье, вы способны сделать и более опасную оплошность.

Потом, повернувшись к лорду Регноллу, я прибавил:

– Я должен просить извинения за свой третий выстрел, который осрамил меня, так как взявши слишком мало вперед, я сделал ошибку, от которой предостерегал вас. Однако этот выстрел может показать вашему слуге разницу между голубиным хвостом и листом дуба.

Перья бедной птицы все еще кружились в воздухе.

– Это сам черт! – пробормотал Чарльз.

Но его хозяин строго взглянул на него и, приподняв шляпу, обратился ко мне.

– Сэр! Ваша практика далеко превосходит теорию. Я поздравляю вас с таким удивительным искусством, почти граничащим с чудом, если только не случайность…

Тут он запнулся.

– Вполне естественно, что вы так думаете, – ответил я, – но, если мы подождем еще голубей и мистер Чарльз будет аккуратно заряжать ружья, я надеюсь переубедить вас.

Однако последовавший в этот момент громкий возглас Скрупа, искавшего меня, разогнал всех голубей по крайней мере на полмили. Впрочем, об этом я не очень сожалел.

– Я должен пожелать вам доброго утра, – сказал я, – меня зовут мои друзья.

– Одну минуту, – воскликнул охотник, – могу я просить вас назвать свое имя? Меня зовут Регнолл – лорд Регнолл.

– А меня Аллан Квотермейн, – сказал я.

– О! – воскликнул лорд Регнолл. – Это объясняет дело. Чарльз! Этот джентльмен друг мистера Скрупа. Вы позволили себе сказать, что он… преувеличивает. Вам следует извиниться.

Но Чарльза уже и след простыл.

В это время показались Скруп и его невеста, слышавшие наши голоса.

Последовало объяснение.

– Мистер Квотермейн показывал мне, как надо стрелять по лесным голубям из малокалиберных ружей, – сказал лорд Регнолл.

– О, он весьма компетентен в этом, – заметил Скруп.

– Это единственное, что я умею делать, – скромно возразил я, – но, без сомнения, Его Светлость гораздо искуснее меня в стрельбе из дробовых ружей, в которой я имел очень мало практики.

– Да, – сказал Скруп, – я не советую вам состязаться с ним, так как лорд один из лучших стрелков Англии.

– Вы преувеличиваете, – смеясь, заметил лорд Регнолл, – но знаете, у меня появилась идея. Завтра мы собираемся устроить большую охоту в роще, где до сих пор никто не охотился. Быть может, мистер Квотермейн не откажется присоединиться к нам?

– К сожалению, это невозможно, – ответил я, – так как у меня нет с собой ружья.

– Это ничего не значит; у меня есть пара лишних централок, и прошу вас располагать ими.

Делать было нечего – оставалось принять приглашение.

– Очень жаль, мистер Скруп, – продолжал лорд Регнолл, – что я не могу пригласить вас, так как в охоте может участвовать только семь стрелков. Но, быть может, вы и мисс Маннерс не откажетесь завтра пообедать и провести день в Регнолле. Я познакомлю вас с моей будущей женой, – прибавил он, слегка краснея.

Мисс Маннерс, снедаемая любопытством, сразу приняла приглашение, прежде чем ее жених успел открыть рот.

Скруп предложил заряжать для меня во время охоты ружья, что весьма обрадовало меня, так как я боялся какого-нибудь подвоха со стороны Чарльза.

На обратном пути из замка мы заехали в оружейную лавку заказать патронов. Хозяин спросил, сколько мне их надо, и получив ответ «сто», посмотрел на меня с удивлением.

– Насколько я мог заключить, сэр, – сказал он, – вы принимаете участие в завтрашней охоте в Регнолле. По-моему, вам надо по крайней мере триста пятьдесят патронов.

– Хорошо, – ответил я, опасаясь обнаружить свое незнание местных условий охоты, – приготовьте мне их пораньше и снарядите их тремя драхмами пороху.

– Да, сэр; и унций[124]  [124] Унция – старинная мера аптекарского веса, равная 29,8 грамма.


[Закрыть] с восемь дроби номер пять?

– Нет, – возразил я, – возьмите номер третий. До свиданья.

Оружейник снова с удивлением посмотрел на меня, и, уходя, я услышал, как он сказал своему помощнику:

– Этот африканец, вероятно, собирается стрелять страусов!