Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 8"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 49 страниц)

Глава XVII. Которая?

Перед рассветом Ви вышел из пещеры, чтобы посмотреть при солнечном свете на новый облик местности. Кроме того, он хотел побыть один и поразмыслить о случившемся. Следом за ним вышла Лалила и окликнула его.

– Странные вещи случились, Лалила, – сказал Ви – и сердце мое сжимается от мысли, что из моего народа никого не осталось в живых. Я охотно предложил себя в жертву. Но я жив, а они мертвы, и скорбь душит меня.

И в первый раз с тех пор, как умерла Фоя, Ви заплакал. Лалила взяла его за руку, стала утешать, обтирая ему слезы своими волосами.

– Я причинила тебе много бед, Ви. Я сама охотно послужила бы жертвой, но я верила в то, что ты победишь, и предчувствовала еще большие беды.

– Очевидно, у всех у нас было это предчувствие, Лалила. Смерть висела в воздухе. Но что бы ты подумала обо мне, если бы я сказал: «Возьмите эту женщину, Лалилу, которую вы считаете колдуньей, и принесите ее в жертву»?

– Сочла бы более мудрым, чем ты являешься в действительности, – грустно улыбнулась она. – Но поверь, я благодарна тебе и никогда не забуду твоего благородства.

Рассвело.

Была странная и чудесная ярко-красная заря. Казалось, природа платила пережившим ужасную ночь тем, что выставляла все чудеса своей красоты.

Но что увидали они при дневном свете!

На месте, где стояло селение, лед сгрудился так высоко, что переваливался за окружающие холмы. Горы были обнажены. Лес, в котором Ви убил зубра, был вырван с корнем.

И впереди, так далеко, как хватал глаз, лежал толстый слой льда. Лед на море был покрыт валунами и свалившимися с берега ледяными глыбами и казался неподвижным, как скала. Окрестность производила такое впечатление, будто весь мир превратился в ледяную пустыню.

– Что же произошло? Земля умирает? – спросил Ви, озираясь.

– Не думаю. По-моему, лед движется к югу и здесь больше жить нельзя.

– Значит, мы должны погибнуть, Лалила?

– Вовсе нет. Моя лодка цела и может выдержать нас всех. И у нас есть запас пищи.

– Но лодка ведь не поплывет по льду?

– Нет. Но мы можем толкать ее перед собой, покуда не доберемся до воды, и тогда мы поплывем.

– Куда?

– Ко мне на родину. Там зимой бывает тепло. Туда, бывало, доплывали льдины, но они таяли у самых берегов. Мой народ дружелюбен и миролюбив.

– Но ведь ты бежала от него!

– Да. Но думаю, что, если вернусь, меня встретят с почтением и не тронут моих спутников. Но как хочешь. Мы можем остаться.

– Это невозможно! Берег, леса и море покрыты льдом. Нам негде жить, и, когда кончатся запасы еды и топлива, мы умрем от голода и холода. Впрочем, давай посоветуемся с другими.

У входа в пещеру стояла Аака.

– Наговорились? – спросила она. – Быть может, владетельница этих запасов разрешит нам притронуться к пище, которую она здесь собрала, в то время как наше племя умирало с голоду?

Услыхав эти слова, Ви закусил губу.

– Аака, здесь все принадлежит тебе, а не мне, а запасы собраны из той пищи, которую давали мне. Я сложила их еще давно, когда собиралась покинуть этот край, – грустно и спокойно сказала Лалила.

Паг ухмыльнулся, но Ви сказал:

– Бросьте глупые толки и давайте есть.

Они наелись, затем Ви обратился ко всем со следующими словами:

– Наша родина похоронена подо льдом. Что нам делать? Запасов у нас мало. Медведи и волки скоро разыщут нас здесь. По-моему, нужно идти к югу, таща с собой лодку Лалилы. Когда мы доберемся до открытой воды, мы сядем в лодку и поплывем. Туда, куда лед не добрался.

– Ты вождь, – сказала Аака, – и мы должны подчиняться тебе. Но думаю, что путешествие в лодке Лалилы кончится бедой для нас.

Не давая разгореться ссоре, вмешался Паг:

– Нет ничего хуже худшего. Здесь мы умрем. Там мы, может быть, выживем, и в конце концов хуже смерти ничего не будет.

– Я согласен с Пагом, – сказал Моананга.

Тана молчала. Она еще не оправилась от потрясений. Фо топнул ногой и закричал:

– Мой отец вождь, и он приказал. Кто может спорить с ним? Никто не отвечал.

Все поднялись, нагрузили лодку запасенной пищей и накрыли ее шкурами убитых вчера тюленей. Поверх шкур они положили весла и куски дерева, которые смогут заменить весла. По просьбе Лалилы они положили в лодку также и ствол, из которого можно будет сделать мачту. Впрочем, что такое мачта, никто, кроме Лалилы, не знал. В заспинные мешки они наложили топлива, водорослей и шкуры, лежавшие в пещере.

Таща за собой лодку по снегу и толкая ее по льду, они пустились в путь. Впереди шла Лалила с шестом в руках и проверяла крепость льда.

Так Ви, Аака, Фо, Моананга, Тана и Паг покинули родину.

Несколько часов волокли лодку, продвигаясь очень медленно. С берега лед казался сплошным и ровным, в действительности же он был весь перерыт. Они присели отдохнуть и подкрепиться. Поев, они встали, чтобы тронуться в путь, хотя уже считали свой труд бесцельным, а замыслы – неосуществимыми.

– Отец, лед движется! – неожиданно закричал Фо. – Когда мы остановились, вот эти скалы были впереди нас, а теперь они сзади.

– Кажется, это так, но я не уверен, – сказал Ви.

Они заспорили.

В это время Паг куда-то исчез. Через некоторое время он вернулся и сказал:

– Лед движется. Я ходил назад. Лед разломился позади нас, и трещина полна льдинами. К берегу нет возврата.

Они поняли, что морское течение несет их к югу. Кое-кто испугался.

– Можно только радоваться. Так мы быстрее доберемся до цели, – сказал Ви.

Они продолжали тащить и толкать лодку по льду. Делали они это / главным образом для того, чтобы согреться. Они трудились целый день и к вечеру пришли к такому месту, где лежал глубокий снег. Поднялась метель. Они были вынуждены остановиться, так как сквозь хлопья не было видно дороги. Соорудили себе хижину из снега и заползли в нее на ночь.

Утром снег больше не шел. Выйдя из хижины, путешественники обнаружили, что только в отдалении, на востоке, видны снежные вершины гор, окружавших родимый залив.

Они вышли из хижины и потащили лодку дальше. Снег окончательно затвердел, и острый киль лодки легко скользил по нему, так что двигались они быстро.

Так шли они целый день, время от времени отдыхая. К вечеру они добрели до мягкого снега. Устав за день, они остановились, построили себе опять хижину из снега, развели перед нею костер, приготовили пищу и поели.

Утром оказалось, что снег еще мягче, чем накануне, и стоит ступить на него, как проваливаешься по щиколотку. Лодку волочить по этому снегу невозможно.

– Мы не можем двинуться ни вперед, ни назад, – сказал Ви. – Значит, нам остается только одно: не сходить с места. Но где мы находимся – я сказать не могу, и гор не видно.

Тана заплакала, Моананга смотрел с грустью.

– Да, будем сидеть на месте, пока не умрем. Ничего хорошего и не могло выйти из этого путешествия. Разве только Лалила научит нас летать, подобно птицам, – сказала Аака.

– Этого я не могу сделать, – сказала Лалила. – И мы все единогласно решили рискнуть на это путешествие. Смерть от нас еще далека. От холода мы можем укрыться в этой снеговой хижине, тюленьего мяса нам хватит надолго, а для питья нам сгодится талый снег. Я надеюсь, что лед несет нас к югу, и мне кажется, что сегодня теплее, чем вчера.

– Разумно сказано, – заметил Паг. – Нужно увеличить хижину и ждать, что произойдет.

Так они и поступили.

* * *

После того как работа была окончена, Паг и Моананга принялись выспрашивать у Лалилы все подробности ее поездки на север и допытываться о том, где ее родина и каково там живется. Она отвечала на их вопросы как умела. Но Ви с ней почти не разговаривал, потому что Аака следила за ними ревнивым взглядом.

Так прошло четыре дня и четыре ночи.

За все это время произошло только одно изменение: воздух с каждым часом становился все теплее и теплее. Это им не только казалось: снег таял, и со стен их хижины капало. К концу четвертого дня они заметили позади, на западе, огромную ледяную гору.

Айсберг все увеличивался и приближался. Казалось, что его гонит на них или их гонит к айсбергу. Из этого они заключили, что лед по-прежнему движется, хотя движение его они ощутить не могли. Всю ночь раздавались ужасающие шумы, а лед под ними трещал и колебался. Правда, таяло, но никто не решался выйти из хижины и посмотреть, откуда несется шум. К тому же с севера дул сильный ветер, который совсем застлал луну густыми тучами.

К утру ветер стих, и солнце встало на чистом безоблачном небе. Паг отодвинул закрывавшую вход снежную глыбу и вышел. Он немедленно возвратился, молча взял Ви за руку, вытащил его наружу и закрыл выход.

– Смотри, – сказал он, указывая на север.

Ви взглянул, зашатался и упал бы, если бы Паг его не подхватил.

Не дальше чем в ста шагах от их хижины, возвышался тот самый айсберг, за которым они вчера следили. То был высокий ледяной шпиль. Наверху его, сжатый ледяными глыбами и огромными валунами, вздымался Великий Спящий! Сомнений не было.

Солнце ярко освещало чудовище. Спящий стоял такой же, каким Ви видел его всю жизнь, только левая передняя лапа его была обломлена под самым коленом. Но Спящий был не один: вокруг него, между ледяными и каменными глыбами, лежали засыпанные снегом тела.

– Взгляни, вот старые друзья, – сказал Паг. – Узнаешь? Нгая здесь нет. Нгая Спящий растер в порошок. Но вот, видишь: Урк Престарелый, рядом с ним Пито-Кити, а там Хотоа и Уока. Как тебе нравится?

– Отвратительно!

Позади него раздался голос Ааки:

– Вы думали, что ушли от старых богов, но они гонятся за вами. Я думаю, о муж мой, что эта ледяная гора не сулит нам ничего доброго.

– Меня мало интересует, что означает появление этой ледяной горы, – спокойно отвечал ей Ви. – Вид, во всяком случае, омерзительный.

В это время и остальные вышли из пещеры. Моананга молчал, Тана закричала и торопливо закрыла лицо руками. Лалила медленно произнесла:

– Гора эта грозит нам. Грозит тем, что обрушится. Но, кажется, мы плывем быстрее, чем она.

– Это еще вопрос, – сказал Паг.

В это мгновение ледяной пик, на который они смотрели, подтаявший, очевидно, в теплой воде, задрожал и стал склоняться к ним. Трижды наклонился шпиль и наконец медленно и плавно перевернулся. Он скрылся под водой, и с ним вместе Спящий и все люди племени. На месте же, где поднимался шпиль, показалось его подножие – лед, усеянный громадными черными валунами.

– Прощайте, Ледяные боги! – улыбнулась им Лалила.

Вдруг Ви крикнул:

– Назад! Назад! Волна!

Он схватил Ааку за руку и отбежал. Остальные бросились за ним.

Они только успели отскочить, как место, на котором они стояли, залила волна льда и воды, всколыхнувшаяся перевернувшимся айсбергом. Волна нахлынула до самой хижины и стала отступать. Но весь лед, на котором они безмолвно стояли, затрясся, задрожал.

Фо, убегая от волны, проскочил дальше остальных и вернулся с криком:

– Льда впереди нет, и вдалеке видна земля. Отец, смотри, там берег.

Все побежали за Фо, пробираясь по снегу, и увидели: между двумя ледяными берегами извивался поток воды. Он стремительно несся, подгоняя большие глыбы льда. Поток впадал в большое открытое синее море, на котором льда не было.

И в отдалении за этим морем видна была земля, о которой говорил Фо. Между зелеными холмами змеилась впадающая в море река. Лесистые долины поднимались к холмам. Эту чудесную землю они все видели несколько мгновений, затем ветер нагнал туман с того места, где затонул преследовавший их айсберг, и видение скрылось.

– Это моя родина. Эта река и эти холмы мне знакомы, – сказала Лалила.

– В таком случае нам нужно добираться туда по возможности скорее, – заметил Паг. – Лед верой и правдой служил нам достаточно долго. Он уже трещит и тает.

Лед действительно таял.

Его со всех сторон подмывало теплое море, на берегу которого родилась Лалила. Лед таял на глазах. Уже появились трещины.

Внезапно льдина треснула посередине, и вся хижина нырнула в воду.

– В лодку! – крикнул Ви.

Они бросились к лодке и подтащили ее к самому краю льдины, где лед уже расходился. Женщины и Фо сели в лодку, затем Моананга, затем Паг. Ви держал корму, направляя нос по течению, а Лалила и Моананга доставали весла.

Ви взглянул на лодку. Она была перегружена. Вода почти перехлестывала через борта. Ви понял, что, если еще один человек сядет в лодку и ветер хоть немного усилится или какая-нибудь льдина заденет челнок, лодка неминуемо перевернется, и все потонут.

– Прыгай скорее, Ви! – крикнула Аака.

– Прыгаю! – отвечал Ви и изо всех сил толкнул корму, так, что лодка соскользнула с подводного льда. Быстрое течение подхватило ее, и она понеслась.

Ви отступил на несколько шагов и уселся на льдине, следя за челноком.

Внезапно раздался плеск воды. Он опустил глаза и увидел, что Паг подплывает к нему.

Ви помог карлику выбраться на лед и спросил:

– Почему ты вернулся?

– А там слишком много женщин. Их болтовня мне надоедает.

Ви взглянул на Пага, Паг на него, и оба больше не проронили ни слова. Они сидели на льду, плывя вслед за лодкой, и следили, как челнок уносится по течению. Туман начал закрывать его.

Но прежде чем туман окончательно сгустился, они успели заметить, что высокая женщина выпрямилась в лодке и прыгнула в воду.

– Кто это? Аака или Лалила? – простонал Ви.

– Это мы скоро узнаем, – спокойно ответил ему Паг.

Он улегся на льду и закрыл глаза, точно собираясь заснуть.

БРАТЬЯ
ПРОЛОГ

Салах ад-Дин, повелитель верных, султан, сильный в помощи, властитель Востока, сидел ночью в своем дамасском дворце и размышлял о чудесных путях Господа, Который вознес его на высоту. Султан вспомнил, как в те дни, когда он был еще малым в глазах людей, Hyp ад-Дин, властитель Сирии, приказал ему сопровождать своего дядю, Ширкуха, в Египет, куда он и двинулся, как бы ведомый на смерть, и как, против собственной воли, он достиг там величия. Он подумал о своем отце, мудром Айюбе, о сверстниках-братьях, из которых умерли все, за исключением одного, и о любимой сестре. Больше всего он думал о ней, Зобейде, сестре, увезенной рыцарем, которого она полюбила, полюбила до готовности погубить свою душу; да, о сестре, украденной англичанином, другом его юности, пленником его отца, сэром Эндрью д'Арси. Увлеченный любовью, этот франк нанес тяжкое оскорбление ему и его дому. Салах ад-Дин тогда поклялся вернуть Зобейду из Англии, он составил план убить ее мужа и захватить ее, но, подготовив все, узнал, что она умерла. После нее осталась малютка – по крайней мере, так ему донесли его шпионы, и он счел, что если дочь Зобейды был жива, она теперь стала взрослой девушкой. Со странной настойчивостью его мысль все время возвращалась к незнакомой племяннице, своей ближайшей родственнице, хотя в жилах ее и текла наполовину английская кровь.

От далеких, полузабытых воспоминаний мысли султана перенеслись к бедствиям, к потокам крови, среди которых протекли его дни, к последней борьбе между последователями пророков Иисуса и Магомета, к будущему Джихаду – священной войне, к которой готовился он. Тут Салах ад-Дин вздохнул, потому что был милосерден и не любил кровопролитий, хотя жестокая религия вовлекала его то в одну, то в другую войну.

Салах ад-Дин заснул и увидел во сне мир. В грезах какая-то девушка подошла к нему и подняла свое покрывало; перед ним стояла красавица, с чертами лица, походившими на его собственные, только более красивыми, и он узнал в ней дочь своей сестры, бежавшей с английским рыцарем. Он удивился, почему она явилась к нему, и во сне попросил Аллаха объяснить ему это. Тогда он вдруг увидел, что та же самая девушка стоит в долине в Сирии, а по обе стороны от нее виднеются бесчисленные орды сарацин и франков, и он знает, что тысячи и десятки тысяч этих людей обречены на смерть. Что это? Он, Салах ад-Дин, с обнаженной саблей выезжает перед войском, но красавица подняла руку и остановила его.

– Что ты делаешь здесь, племянница? – спросил он.

– Я пришла, чтобы с твоей помощью спасти многие жизни, – ответила она, – для этого я была рождена от твоей крови, для этого я и послана к тебе. Опусти оружие, султан, и пощади их.

– Скажи же, девушка, какой выкуп ты дашь за спасение этой толпы? Какой выкуп и какой дар?

– Выкуп – моя собственная кровь, которую добровольно отдаю, дар Божий – мир твоей грешной душе, о султан!

И, протянув руку, она наклонила его наточенную саблю, и острие оружия дотронулось до ее груди.

Салах ад-Дин проснулся; странный сон изумил его, но он ни словом не обмолвился об этом. На следующую ночь повторились те же грезы, и воспоминание о сновидении не оставляло его целый день, но он опять никому ничего не сказал.

Когда же в третью ночь тот же сон приснился ему еще живее, он решил, что сам Бог послал ему это видение, потребовал к себе своих мулл и снотолкователей и стал держать с ними совет. Выслушав его, помолившись и поговорив между собой, они ответствовали:

– О султан, вызвав тени, Аллах предупредил тебя, что девушка, твоя племянница, живущая далеко в Англии, благородством души и самопожертвованием в неопределенном будущем избавит тебя от пролития целого моря крови и принесет стране покой. Поэтому привлеки ее к своему двору, постоянно держи при себе, так как, если она покинет тебя, мир уйдет вместе с ней.

Салах ад-Дин признал это толкование сна мудрым и истинным, потому что он и сам так понял свои грезы. Потом потребовал к себе одного предателя-рыцаря, носившего на груди крест, но втайне принявшего Коран, своего франкского шпиона, приехавшего из той страны, в которой жила дочь Зобейды, и расспросил его о ней самой, о ее отце и о доме. С ним, а также с другим своим разведчиком, считавшимся христианским пилигримом, и с принцем Хасаном, одним из величайших и самых доверенных его эмиров, Салах ад-Дин составил хитрый план захватить девушку в плен, если бы она не согласилась добровольно приехать в Сирию.

Кроме того, желая, чтобы положение дочери его сестры было достойно ее высокого происхождения и судьбы, он указом возвел никогда не виденную им племянницу в сан принцессы Баальбекской, сделав ее владелицей обширных земель, которыми ранее правили ее дед Айюб и ее дядя Изеддин. Он снарядил могучую военную галеру, посадил на нее отряд опытных моряков и отборных воинов, отдав их под команду принца Хасана, написал письмо английскому лорду сэру Эндрью д'Арси и его дочери и приготовил для нее королевский подарок. Он приказал своим посланцам постараться уговорить девушку уехать в Сирию, а если это не удастся, – захватить ее силой или хитростью, но прибавил, что без нее никто не может осмелиться снова взглянуть ему в лицо. В Англию он послал также двоих франкских шпионов, знавших место, где жила знатная девушка; один из них, предатель-рыцарь, был опытным моряком и капитаном корабля.

Вот что сделал Салах ад-Дин и стал терпеливо ждать, чтобы Аллах пожелал исполнить видение, которым Он во сне заполнил его душу.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I . В волнах бухты Смерти

С гребня старинной стены на эссекском берегу Розамунда, обратив лицо к востоку, смотрела на океан. Справа и слева, но немного позади нее, точно стражи при своей госпоже, стояли ее двоюродные братья-близнецы Годвин и Вульф, высокие статные молодые люди. Красивы были они, полным расцветом молодости и здоровья сияли все трое: царственная Розамунда с темными волосами и глазами, со смуглой кожей, с тонким станом, державшая в руке букет желтых луговых цветов; бледный стройный Годвин с задумчивым лицом и воинственный Вульф с мужественным челом и с синими глазами – саксонец до кончиков ногтей, несмотря на нормандскую кровь своего отца. Слегка опирающийся на рукоятку длинного, спрятанного в ножны меча Годвин был неподвижен, как статуя. Брат же его, Вульф, заметно томился бездействием и наконец громко зевнул.

Услышав неприкрытый зевок, Розамунда с медлительной грацией, которой отличались все ее движения, повернула голову.

– Неужели вы уже хотите спать, Вульф, хотя солнце еще не зашло? – спросила она своим бархатным низким голосом, который благодаря чужеземному акценту казался непохожим на все остальные женские голоса.

– Кажется, да, Розамунда, – ответил он. – Сон помог бы скоротать время. Ведь теперь, когда вы перестали собирать желтые цветы, за которыми мы приехали издалека, оно тянется слишком долго.

– Стыдитесь, Вульф, – улыбнулась она. – Посмотрите на море и на небо, на эту чудную пелену, сверкающую золотом и пурпуром.

– Я пристально смотрел на нее с полчаса, кузина Розамунда, а также на вашу спину, на левую руку Годвина и на его профиль, смотрел так долго, что мне, право, представилось, будто я стою на коленях в аббатстве Стоунгейт и рассматриваю каменное изображение своего отца, в то время как приор Джон служит мессу. Если поставить статую на ноги, увидишь Годвина: та же поза рыцаря, опирающегося на рукоятку меча, то же холодное молчаливое лицо с глазами, поднятыми к небу.

– Да, это Годвин, каким он будет когда-нибудь, если святые позволят ему совершить такие же деяния, какие были предопределены нашему отцу, – прервал его брат.

Вульф посмотрел на него, и странное вдохновение вдруг блеснуло в его синих глазах.

– Нет, я думаю, ты будешь не таким, – произнес он. – Может быть, ты совершишь не меньшие подвиги и даже более великие, но, конечно, в последний раз ты ляжешь облаченный не в кольчугу, а в монашескую рясу, если только женщина не помешает тебе пойти по этой кратчайшей дороге к небесам. Скажите же мне, о чем думаете вы оба. Я спрашивал себя об этом, и мне любопытно узнать, насколько далеко я был от истины. Говорите первая вы, Розамунда. Ну, конечно, не всю правду – мысли девушки принадлежат только ей; поделитесь лишь тем, что считаете возможным открыть.

Розамунда вздохнула:

– Я… я думала о Востоке, где вечно светит солнце, где небо голубое, как камни на моем поясе, а умы людей полны странной ученостью.

– И где женщины – рабыни мужчин, – как бы продолжил ее слова Вульф. – Однако естественно, что вы думали о Востоке, ведь в ваших жилах течет отчасти восточная кровь, и кровь очень благородная, если рассказывают правду. Скажите, принцесса… – и он с легкой иронией преклонил перед ней колено, хотя эта насмешка не могла скрыть его глубокого почтения. – Скажите, принцесса, моя кузина, внучка Айюба и племянница могучего монарха Салах ад-Дина, не желаете ли вы покинуть нашу бедную страну и осмотреть свои владения в Египте и Сирии?

Она выслушала его, и ее глаза загорелись пламенем, статная фигура выпрямилась, грудь высоко поднялась от волнения, а тонкие ноздри расширились, точно вдыхая знакомый сладкий аромат. В эту минуту Розамунда казалась еще большей красавицей, чем всегда. На вопрос кузена она ответила вопросом:

– А как, Вульф, встретят там меня, нормандку д'Арси и христианку…

– Первое они вам простят, потому что ваша нормандская кровь совсем уж не так дурна, что же касается до второго… Ну, ведь веру можно и переменить.

Теперь в разговор впервые вступил Годвин.

– Вульф, Вульф, – сурово произнес он, – следи за тем, что болтает твой язык, потому что некоторых вещей нельзя говорить даже в виде глупой шутки. Видишь ли, я люблю нашу двоюродную сестру больше, чем кого бы то ни было на земле…

– По крайней мере, в этом отношении мы сходимся, – перебил его Вульф.

– Больше, чем кого бы то ни было на земле, – повторил Годвин, – но, клянусь святой кровью и святым Петром, близ церкви которого мы стоим, я убил бы ее собственной рукой раньше, чем ее губы коснулись бы книги ложного пророка.

– Вы понимаете, Розамунда, – насмешливо обратился к ней Вульф, – что вам нужно быть осторожней, Годвин всегда держит данное слово, а такая смерть была бы жалким концом для существа высокого рождения, одаренного большой красотой и умом.

– О, перестаньте насмехаться, Вульф, – заметила молодая девушка, касаясь его туники, под которой скрывалась кольчуга. – Перестаньте смеяться и попросите святого Чеда, строителя этой церкви, чтобы ни мне, ни вашему любимому брату, который действительно хорошо поступил бы, убив меня в подобном случае, не представилось такого ужасного выбора.

– Ну, если бы это случилось, – воскликнул Вульф, и его красивое лицо вспыхнуло, – я думаю, мы знали бы, как поступать. Впрочем, разве уж так трудно сделать выбор между смертью и долгом?

– Не знаю, – ответила она, – часто жертва кажется легкой, пока смотришь на нее издали… А потом ведь иногда теряешь именно то, что дороже жизни…

– Что именно? Вы говорите о землях, богатстве или… любви?

– Скажите, – изменила тон Розамунда, – что там за лодка идет в устье реки? Некоторое время тому назад она не двигалась, весла были подняты, казалось, пловцы наблюдали за нами.

– Рыбаки, – беспечно отмахнулся Вульф. – Я видел их сети.

– Да, но под сетями что-то ярко блестело, точно мечи.

И хотя Розамунда не казалась успокоенной, он продолжал:

– Ну, а о чем думал Годвин?

– Если тебе угодно знать это, брат, я тоже думал о Востоке и о восточных войнах.

– Они не принесли нам большого счастья, – промолвил Вульф.

– Ведь наш отец был убит там, и сюда вернулось только его сердце, которое лежит в Стоунгейте.

– Разве он мог бы умереть лучшей смертью, – спросил Годвин,

– нежели сражаясь за крест Христов? Разве о его кончине не рассказывают до сих пор? Клянусь Богоматерью, я молю Бога, чтобы Он послал мне хотя бы вполовину такой же славный конец!

– Да, он умер хорошо, – согласился Вульф, и его синие глаза блеснули, а рука потянулась к мечу. – Но, брат, в Иерусалиме такой же мир, как и в Эссексе.

– Мир? Да, но вскоре на Востоке снова вспыхнет война. Монах Петр, тот, которого мы видели в прошедшую субботу в Стоунгейте и который покинул Сирию шесть месяцев тому назад, сказал мне, что дело быстро движется к этому. Уже и теперь султан Салах ад-Дин, засевший в своем Дамаске, отовсюду созывает войска, а его муллы и имамы призывают племена Востока и восточных баронов к войне. И неужели, брат, если начнется борьба за крест, мы не примем в ней участия, как наши деды, отцы, дядя и столько членов нашего рода? Неужели останемся прозябать здесь, в этой тусклой стране, как прозябали по желанию нашего дяди многие годы, со дня возвращения из Шотландии, неужели будем считать наш скот, возделывать пахотные поля, как крестьяне, зная, что в это время развеваются знамена, люди, равные нам, бьются с язычниками и алая кровь орошает святые пески Палестины!

Душа Вульфа тотчас же отозвалась на эти слова.

– Клянусь Богоматерью на небе и нашей дамой на земле, – произнес он, взглянув на Розамунду, которая смотрела на братьев спокойным задумчивым взглядом, – иди на войну, когда тебе вздумается, Годвин, я тоже пойду с тобой, и, как мы родились в один и тот же час, так пусть и умрем в одну и ту же минуту.

Его рука, игравшая мечом, быстро обнажила длинное тонкое лезвие и высоко подняла его, сталь вспыхнула в луче солнца, и Вульф голосом, который заставил диких птиц тучей подняться с воды, повторил старинный боевой клич д'Арси, звучавший на стольких полях битв: «Д'Арси, д'Арси! Против д'Арси – против смерти!» Потом он спрятал меч в ножны и прибавил смущенным тоном:

– Разве мы дети, что бьемся там, где нет врагов? А все же, брат, хотелось бы поскорее встретиться с неприятелем!

Годвин мрачно улыбнулся, но ничего не ответил, зато Розамунда сказала:

– Значит, кузены, вы хотели бы уехать, чтобы, может быть, не вернуться больше? И разлучиться со мной! Но, – ее голос вдруг зазвучал немного тише, – таков удел женщины, мужчина любит обнаженный меч больше всего. Впрочем, будь иначе, я думала бы о вас хуже. А между тем, не знаю почему, – и она слегка вздрогнула, – я сердцем чувствую, что Небо часто исполняет такие молитвы. О, Вульф, сейчас в свете заката ваш меч казался окровавленным. Я говорю, что он казался очень красным. Мне страшно, я сама не знаю от чего. Ну, поедем, ведь до Стипля девять миль, а скоро стемнеет. Только прежде, братья, пойдем в церковь и помолимся святому Петру и святому Чеду, чтобы они охраняли нас в пути.

– В пути? – удивился Вульф. – Чего вы можете бояться во время девятимильной поездки по берегу Черной реки?

– Я говорила о пути, Вульф, который окончится не в Стипле, а там. – И она подняла руку, указывая на темневшее небо.

– Прекрасный ответ, – с одобрением произнес Годвин, – особенно хорошо звучит он здесь, в этом старинном месте, откуда столько людей отправилось на покой: множество римлян, которые умерли, когда эти стены были их крепостью, саксонцев, явившихся после них, и еще многих, многих… без счета.

Они вошли в старинную церковь, – один из первых храмов, выстроенных в Британии, – сложенную из римских глыб руками Чеда, саксонского святого, который жил более чем за сто лет до дней Розамунды и ее двоюродных братьев. Все трое опустились на колени перед простым алтарем, молодые люди и Розамунда помолились каждый о своем, потом перекрестились и пошли к лошадям, привязанным под соседним навесом.

В Стипль шли две дороги, вернее, две тропинки: одна уходила на милю в глубь страны и вела через деревню Бредуэл, другая, более короткая, бежала по берегу Сальтингса в полосе воды, известной под именем бухты Смерти; ехавшему в Стипль этой дорогой приходилось повернуть от залива, оставить справа аббатство Стоунгейт. Братья-близнецы и Розамунда выбрали последний путь, потому что во время отлива он был удобен для лошадей. Им также хотелось вернуться домой к ужину, чтобы старый рыцарь сэр Эндрью д'Арси, отец Розамунды и дядя близнецов, не имевших ни отца, ни матери, не стал тревожиться и, чего доброго, не выехал бы отыскивать их.

Молодая девушка и ее двоюродные братья ехали на отличных лошадях. Большой серый конь Розамунды, подарок ее отца, славился в окрестностях быстротой, силой и таким послушанием, что любой ребенок мог ездить на нем; тяжелые, прекрасно выезженные боевые кони Годвина и Вульфа были приучены стоять там, где их оставили, бросаться вперед, когда этого требовали их седоки, не страшась ни криков людских, ни сверкающей стали. С полчаса или больше они двигались по берегу Сальтингса, почти не разговаривая, тишина прерывалась только криками морских птиц да плеском волн. Нигде не виднелось ни одного человеческого существа: это было унылое место, и только рыбаки время от времени наведывались сюда. Как раз в ту минуту, когда солнце уже стало погружаться в море, трое д'Арси подъехали к берегу бухты Смерти; вдававшаяся в сушу во время прилива мили на две, она постепенно сужалась, но в основании достигала приблизительно трех ярдов ширины.

Примерно в семидесяти ярдах от берега бухты Смерти и параллельно ему тянулась коса земли, покрытая кустами и немногими редкими дубами. Она выходила в Сальтингс, и ее мыс кончался тропинкой, по которой ехали д'Арси. В промежутке между косой и берегом бухты Смерти дорога сворачивала к холмам. Этот старинный путь был проложен римлянами или другими давно умершими строителями и подводил к возведенному ими узкому молу длиной ярдов в пятьдесят и сложенному из неотесанного камня в воде бухты, вероятно, для удобства рыбачьих лодок, которые могли стоять вдоль этой насыпи даже во время отлива. Мол сильно пострадал, в течение столетий волны размывали его, и теперь конец насыпи лежал под водой, часть же, примыкавшая к суше, хорошо сохранилась и была достаточно высока. Когда всадники проезжали через маленькую возвышенность в конце покрытой лесом косы, быстрые глаза Вульфа, который двигался впереди всех (здесь тропинка шла по болоту и была так узка, что пришлось ехать гуськом), заметили большую пустую рыбачью лодку, привязанную к железному кольцу в стенке мола.