Текст книги "Во власти ночи"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

На следующий вечер, узнав у Моники адрес, Ван Ас прошел через площадь Сен Сюльпис и поднялся по узенькой улочке Сервандони до самой вершины холма, где находился покосившийся старый дом. Ван Ас уже стоял на площадке четвертого этажа, возле двери студии, но в последний миг мужество изменило ему, и он спустился вниз, так и не постучав. Затем он стал прогуливаться вдоль обветшалых домов, надеясь, что Дьюб спустится из своей квартиры и они смогут продолжить случайное знакомство. Но свет в окнах студии не гас; Дьюб так и не вышел. Обитатели этой узенькой улочки стали поглядывать на Ван Аса с подозрением, и ему пришлось ретироваться… И вот теперь художник Ричард Дьюб превратился в Ричарда Нкози – члена подпольной организации, которого разыскивает полиция.

Ван Ас поборол прилив усталости, встал и снова направился через темный коридорчик к кабинету доктора Снеля. На полпути он остановился, застыл в глубокой задумчивости, затем резко повернулся и пошел обратно к себе.

Ричард Дьюб – художник, Ричард Дьюб – подпольщик. Деньги, которые неожиданно стали находить у арестованных, – свидетельство того, что подпольная организация располагает теперь достаточными средствами, – все это могло означать лишь одно: Дьюб привез в страну деньги. И прибыл он, несомненно, со стороны моря.

Ван Ас снял трубку и позвонил начальнику натальской политической полиции.

– Джепи? Это Карл Ван Ас… Да. Пришлите ко мне этих двоих парней, которые видели Кэтце-Вестхьюзена… Да. Я полагаю, что нашел ключ… Нет. Пришлите их немедленно. Этот туземец, вероятно, привез деньги; он высадился с моря. Я хочу поехать туда вместе с ними… Да… превосходно. До свидания.

Не успел он положить трубку, как его осенила догадка: если Дьюб привез деньги, а Кэтце-Вестхьюзен его сопровождал, стало быть, Кэтце-Вестхьюзен тоже агент подпольщиков. Ведь он белый человек, а его объявили цветным – вот он и отомстил, поступил на службу к подпольщикам. В свое время, в самый разгар скандала с Вестхьюзеном, доктор Снель предположил такую возможность. Он, Ван Ас, подумал тогда, что старик хватил через край, в конце концов это лишь личная трагедия одного человека, но, оказывается, старик прав. Вестхьюзен стал Кэтце, а Кэтце-Вестхьюзен был проводником человека, который высадился с моря.

Он снова наврал номер начальника натальской полиции.

– Это опять я. Мне нужна подробная информация обо всех, с кем Кэтце-Вестхьюзен встречался за последние три месяца. Повторяю: обо всех – без исключения… Да… Кем бы они ни были… Да… Старик как в воду смотрел… Хорошо! Считайте это своей первоочередной задачей… Нет, нет, пока еще не могу сказать. Но если вы дадите мне сведения обо всех, с кем только он имел дело, среди них непременно окажется человек, через которого он был связан с подпольем. Главное в том, чтобы опознать и найти этого связного… Да, у меня нет никаких сомнений в том, что он был их сообщником… Этого я пока еще не знаю: по-моему, пока нет никакого смысла убивать агента подпольщиков, во всяком случае – явного смысла. Но в этом, безусловно, что-то кроется… Да… Да… Как можно скорее и сразу же по мере поступления. Не пренебрегайте никакими подробностями. Счастливо.

Он по привычке навел порядок на столе, запер ящик с секретными документами и принял ванну. О том, где он будет, он предупредил секретаря.

После обеда он заехал домой и сменил безукоризненно сшитый городской костюм на походную одежду цвета хаки и прочные башмаки, какие носят буры. В тот миг, когда он застегивал патронташ, ему позвонила Анна де Вет и сказала, что в его распоряжение прибыли двое патрульных. Он велел передать им, чтобы они обождали.

Через пять минут он был уже в управлении. До его прихода Анна де Вет, видимо, флиртовала с патрульными. Когда он пожимал им руки, они все еще никак не могли освободиться от власти ее чар. Это его покоробило, он невольно сравнил их с кобелями, а ее с сукой. На какой-то миг жизнь в этой комнате свелась к непреодолимому, примитивному половому инстинкту – и в таком убогом виде она была невыразимо отвратительна. По лицу его скользнула тень отвращения.

Анна де Вет уловила это выражение, но истолковала его превратно. Ревнует! – обрадовалась она. Наконец-то ревнует. Пусть хоть чуть-чуть – этого достаточно! Вполне достаточно для начала!.. В походной одежде он выглядит сущим африканером. Вот он, истинный Карл Ван Ас, истинный потомок Поля Ван Act и его жены Эльзи, которые в рядах небольшого, но славного отряда отправились на покорение дикой страны и своим самопожертвованием и кровью освятили рождение этого народа. В тот день, когда он откроет себя заново и повернется спиной ко всему, чем сейчас дорожит, она будет рядом с ним и в миг спокойствия и душевной гармонии, может быть, после любовных ласк, расскажет ему о его прапрадеде Поле Ван Асе и Эльзи Безюйденхут; один из ее предков оставил дневник, рассказывающий о встрече Поля Ван Аса и Эльзи в дни Великого похода, о том. как расцвела их любовь, как они поженились и как Поль погиб в битве при Вегкопе… Когда-нибудь она покажет ему этот дневник. Но не сейчас, только после того, как – благодаря ей – он вернется в лоно родного народа. Эту тайну она скрывала уже давно, почти три года, которые минули с тех пор, как он вернулся на родину и она стала работать его секретарем. Все это время она только наблюдала и ждала…

Она машинально запомнила его распоряжения и на прощанье наградила патрульных еще одной ласковой улыбкой. Затем она осталась одна.

Зазвонил телефон, и мисс Анна де Вет стала отвечать сугубо деловым тоном, быстро и четко.

█

– Вот это самое место, – проговорил Лоув, первый патрульный. Он вел машину и отвечал на все вопросы, но за время их долгой поездки Ван Ас убедился, что среди этих двоих полицейских верховодит не он, а его товарищ, невысокий молчаливый человек. Старшим по должности был Лоув, но во всех важных случаях он оглядывался на товарища, ожидая от него молчаливого подтверждения. И когда он промолвил: «Вот это самое место», – он тоже обернулся в ожидании утвердительного кивка.

Ни на самой дороге, ни на ее обочине Ван Ас не увидел никаких следов встречи двоих патрульных с Кэтце-Вестхьюзеном и Нкози-Дьюбом. Я не имею права скрывать от Снеля то, что знаю о Дьюбе, – неожиданно мелькнуло у него в голове. Он поймал на себе любопытный взгляд полицейских: они смотрели на него так, словно ждали какого-то чуда. Как живучи предрассудки! – подумал он, мысленно усмехаясь.

– Расскажите мне снова, как это было, – велел он.

Пока они ехали в автомобиле, Лоув уже рассказал ему обо всем; теперь то же самое, только более связно, ясно и точно, с упоминанием подробностей, отсутствовавших в рассказе Лоува, повторил второй полицейский. Выслушав его, Карл Ван Ас составил себе полное представление о происшедшем. Дьюб превосходно сыграл свою роль, чего нельзя сказать о Кэтце-Вестхьюзене.

– Что вас насторожило?

– Поведение Кэтце – теперь, правда, мы знаем, что он вовсе не Кэтце. Он вел себя как-то странно…

– Помнишь, у тебя были подозрения, – вмешался Лоув.

– Это уже потом.

– А как выглядел туземец-кафр? – спросил Карл Ван Ас.

– Как вам сказать? Конечно, он был напуган и растерян, когда его разбудили. Но в нем не было ничего подозрительного.

– А вы обыскали машину?

– Быстро осмотрели ее еще до того, как туземец проснулся. Там не было ничего, кроме старого мешка с его барахлом.

– Заглянули в мешок?

– Нет. Много вонючих мешков видел я у кафров, но от этого несло так, что хоть нос затыкай, сэр!

Ну вот, теперь ты можешь совершить свое чудо, подумал Ван Ас. И спокойно, стараясь произвести наибольшее впечатление, он сказал:

– Этот мешок был набит деньгами. Думаю, что мы все трое не видели столько денег за всю свою жизнь.

– Allejesus![3]3
  Боже (африкаанс).


[Закрыть] – воскликнул Лоув.

Второй полицейский был расстроен и мрачен.

– И я их упустил, – с горечью проронил он.

– Вы тут не виноваты, – успокоил его Ван Ас. – Такая вещь могла случиться с каждым из нас. Со мной, например. Откуда вам было знать?

– Ну, с вами бы этого не случилось, сэр, – сказал второй патрульный. – А этот туземец – крупная рыба?

– Да. Он высадился с моря: Кэтце-Вестхьюзен как раз и сопровождал его на случай встречи с патрулем.

– И я их упустил, – повторил полицейский с глубочайшим сожалением.

– Целый мешок денег, – пробормотал Лоув.

Вокруг них простиралась плоская, поросшая щетиной травы земля; странно было видеть этот клочок выжженной глины среди тропической растительности Наталя.

– А где дорога, которая ведет к берегу? – спросил Ван Ас. – Та самая, про которую вы рассказывали?

– Около мили отсюда, – ответил второй полицейский. – Только это скорее тропа, чем дорога. – Он опустил глаза и сжал кулаки.

Попадись тебе Ричард Дьюб, ты бы сейчас спустил с него шкуру! – подумал Карл Ван Ас. И сказал вслух:

– Должно быть, вы его рассмотрели как следует?

– Туземца? Полагаю, что да.

Неразговорчивый полицейский взорвался и выпустил заряд грязных, непристойных ругательств, не щадивших чи самого туземца, ни его мать, ни мать его матери, ни его отца, ни отца его отца. Тело у него вздрагивало, лицо исказила гримаса. И только излив свое дурное настроение, он немного успокоился.

– Извините! Я должен, был отвести душу, – невнятно проговорил он, избегая взгляда Ван Аса.

Карл Ван Ас подавил растущее отвращение. Он знал, что этот полицейский – куда более характерный представитель его народа, чем он сам, и Анна де Вет, и Лоув, и человечек из отдела картотек, и миллионы других. Но в этом не было ничего утешительного. Обычно загородные поездки помогали ему развеять тоску, но на этот раз все было иначе. Скоро действительность, олицетворяемая его народом, отнимет утешение, которое он черпает в открытом вельде[4]4
  Вельд (африкаанс) – поле, поросшее травой, холмистое плато в Южной Африке.


[Закрыть]. Круг сужается, мелькнула тревожная мысль.

– Поехали, я хочу осмотреть эту дорогу.

Они снова забрались в машину и проехали по шоссе еще около мили. Затем они свернули налево, и машина запрыгала по ухабам, воспроизводя путь, проделанный Кэтце-Вестхьюзеном, когда он вез своего подопечного с деньгами. В одиноком домике, на расстоянии мили от берега, они нашли двух стариков, которые доживали здесь свой век вдали от всего мира. Старики встретили их неприязненно, но патрульные заверили Ван Аса, что они вполне лояльны. И дорога и берег были усыпаны камнями, которые мешали проследить путь Нкози-Дьюба, но, стоя возле моря, Карл Ван Ас составил себе поразительно точное представление о происшедшем. Сейчас самое важное, спокойно подумал он, – найти недостающее звено – того, кому передали Дьюба. И зашагал прочь от берега, избрав направление, которое, по его догадке, должны были избрать Кэтце-Вестхьюзен и Нкози-Дьюб.

Лоув хотел последовать за ним, но второй полицейский остановил его жестом.

– Мы ему сейчас не нужны. Он уже нашел то, что искал.

– Но ведь он только стоял и смотрел… – удивился Лоув.

– Ты что, слепой? – В голосе второго полицейского проскользнули нотки снисходительного презрения. – Я думаю, нам надо выехать на шоссе,

– Но…

– Он выйдет туда же.

– Если ты так считаешь… – с сомнением процедил Лоув.

– Поехали.

Прошел целый час, прежде чем полицейские увидели Ван Аса: он шагал по бесплодной, выжженной земле, направляясь к шоссе. Даже издали было заметно, какой он худой и высокий. Двигался он легким, проворным шагом, словно африканский леопард, и, казалось, чувствовал себя в этих диких, безлюдных местах как дома.

Когда он подошел к автомобилю, второй патрульный тронул руку Лоува, советуя ему помолчать. Ван Ас оглянулся назад – в ту сторону, откуда он только что пришел. Затем уселся в машину и бросил холодным, безучастным тоном:

– Поехали.

Всякий раз, когда от шоссе ответвлялась дорога или просто достаточно широкая тропа, он приказывал сворачивать на нее. Так они колесили весь день, пока уже под самый вечер, когда солнце висело над самым краем земли, не достигли, наконец, тропы, по которой ехал Кэтце-Вестхьюзен. Карл Ван Ас вылез из машины. Перед ним была стена сахарного тростника, которая поднималась выше машины. Карл Ван Ас прошелся взад и вперед, внимательно осматривая почву под ногами, и неожиданно увидел межу, футов в десять шириной, по которой мог бы проехать небольшой трактор, косилка или погрузчик. Он сделал несколько шагов вдоль межи, шаря вокруг себя глазами. Но хотя он не увидел и не нашел ничего подозрительного, его нервы, как тогда на берегу, напряглись, и какое-то древнее, необъяснимое чутье – может быть, инстинкт, сохранившийся с тех времен, когда человек был еще животным, – подсказало ему, что он отыскал место, где состоялась встреча Кэтце-Вестхыозена с подпольщиками. Он пристально осмотрелся кругом, как бы ожидая от земли и высоких побегов подтверждения своей догадке.

Как раз в это время, в машине, Лоув поглядел на часы и проворчал:

– Мы тут из-за него проторчим всю ночь.

– Ну и что?

– Я хочу домой.

– А ты знаешь, кто он?

– Конечно. Парень из безопасности. Зовут его Ван Ас.

Второй полицейский сокрушенно покачал головой.

– Ты бы хоть иногда заглядывал в газеты или слушал, что говорят люди. Этот «парень из безопасности», как ты выражаешься, пользуется большим влиянием, #ем любой другой человек в Натале и многие лидеры страны. Он был секретарем президента еще до того, как президент стал президентом; и он работал вместе с премьер-министром еще до того, как тот стал премьер-министром. Говорят, он любимец обоих. В последнее время министр иностранных дел несколько раз брал его с собой старшим консультантом, когда выезжал за границу.

– Тогда почему же он работает в этом учреждении?

– Так подготавливают людей для высоких постов. Перебрасывают их с места на место – и всякий раз с повышением.

– И все же я хочу домой.

– Неужели у тебя нет других желаний, кроме как спать со своей женой? Когда ты вернешься, она будет дома – и только теплее от ожидания. И зачем ты работаешь – ума не приложу… Так вот, знай: когда устраивают какой-нибудь важный прием или в страну приезжает высокопоставленный гость, его непременно приглашают в президентский дворец.

– Стало быть, он важная птица. Ну и что? Почему мы должны торчать здесь всю ночь?

– Неужели тебе хочется всю жизнь служить вшивым патрульным и каждые две недели отправляться в ночной наряд?

– Н-нет…

– Тогда пойми же, наконец, что одно его слово стоит дороже, чем двадцать представлений, которые напишет сержант.

– Смотри, он машет нам рукой.

– Поезжай. Только успокойся и не проявляй излишнего рвения. Говорят, что он дьявольски умен, – и я сам теперь в этом убедился. Так что помалкивай и слушай!

– Хорошо, – угрюмо согласился Лоув.

Ван Ас сел в машину и приказал ехать вдоль межи, разделявшей две плантации тростника. Через несколько миль, за небольшой водокачкой, они увидели развилку: одна тропа вела к большому дому, другая – плавно поднималась обратно к шоссе.

Ван Ас был в недоумении. Он не сомневался, что передача Дьюба-Нкози состоялась на краю сахарной плантации. Но почему именно там!

– Ну что ж, – сказал он, – на сегодня, кажется, все. Теперь можно ехать назад. Спасибо вам обоим за помощь.

К этому времени солнце уже скрылось за натальскими холмами, и земля купалась в тусклых отблесках света, в котором было что-то нереальное. Здесь сумерки наступают сразу, без той медлительной ласковости, с какой они разливаются по трансваальскому плато, где ночь, как и весна, наступает с мягкой постепенностью. Кажется, будто кто-то повернул выключатель. Солнце село, но его лучи все еще золотят землю, и вдруг – щелк: сиянье погасло, все погрузилось в мрак.

Лоув включил фары. Автомобиль сделал несколько рывков и помчался со скоростью шестьдесят миль в час. Мотор перешел на ровное, негромкое урчание. Ван Ас вылез около управления безопасности.

– Я бы хотел, джентльмены, – сказал он, – чтобы завтра вы выполнили одно мое поручение. Оставьте все другие дела, переоденьтесь с утра в штатское и поезжайте туда, где мы были сегодня. Я уверен, что кто-нибудь видел, как Кэтце-Вестхьюзен ехал на встречу с туземцем, и я уверен, что кто-нибудь видел и вторую машину в ту ночь. Расспрашивайте до тех пор, пока не выясните. Потратьте на это столько времени, сколько понадобится: день, два или три. Но, сами понимаете, что промедление уменьшает наши шансы на успех.

– Понимаем, сэр, – сказал второй патрульный. – Сколько раз вам докладывать? Дважды в день?

– Докладывайте только тогда, когда есть, что докладывать. Звоните мне в управление в любое время дня и ночи.

– Есть, сэр. Но наш сержант…

– Я все улажу. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, сэр!

Когда машина тронулась, Лоув бросил быстрый взгляд на своего напарника и с трепетом в голосе сказал:

– Ты был прав.

█

В канцелярии один из дежурных вручил Ван Асу запечатанное письмо от секретарши. Ван Ас прочитал его в кабинете. Там содержался длинный список телефонных номеров с указанием точного времени, когда звонить по каждому. Он взглянул на часы, набрал один из номеров и вызвал телефонистку. Она тотчас же узнала его голос.

– Я ждала вашего звонка, сэр.

– У вас есть список номеров?

– Да, сэр.

– Превосходно. Через два часа я буду у своего личного телефона.

– Звонить по девять-пятнадцать?

– Да; и позаботьтесь, чтобы линия была абсолютно свободна.

– Хорошо, сэр. Я вас вызову.

У нас работают прекрасно подготовленные люди, подумал он. Дай бог, чтобы подпольщики, наконец, уразумели это.

Оборвав нить своих размышлений, он вынул бумагу и ручку и сел писать доклад, где подробно изложил все, что ему удалось установить за это время, а также высказал свои соображения по поводу дальнейшего ведения дела. Единственное, о чем он не написал, о чем даже не упомянул, было его личное знакомство с человеком, известным под именем Ричарда Нкози.

Было уже без двадцати девять, когда Ван Ас окончил доклад. Он запер его в потайное отделение стола и вышел из управления. Он был голоден, измучен и чувствовал себя безнадежно одиноким – болев одиноким, чем когда бы то ни было за два года, которые прошли с тех пор, как они виделись в последний раз, и он знал, что в этот день ее гордость восторжествует над его гордостью.

Без трех минут девять он был в своей квартире. Десять минут ушло на то, чтобы принять душ и переодеться, и он как раз усаживался, чтобы выпить вина, когда под рукой у него зазвонил телефон. При мысли о своей точности он почувствовал невольную гордость. Послышался знакомый голос – так же отчетливо, как если бы говорили по соседству, а не из далекого Кейптауна.

– Карл…

– Да, сэр. Рад вас слышать.

– И я тебя тоже, мой мальчик. Послушай… Это дело… Насколько я понимаю, оно поручено тебе…

– Да, сэр. И я выяснил, что убитый, тот самый, что называл себя Кэтце, сопровождал связного, который был высажен на берег.

– Так вот откуда у них деньги!.. Этого человека надо найти, Карл. Во что бы то ни стало!.. Послушай! Утром ты получишь донесения. Начинает создаваться легенда, а это всегда опасно. На тайных сборищах в Претории, Иоганнесбурге и во всех районах, где добывают алмазы и золото, уже поговаривают о новом герое-подпольщике, неуловимом и бессмертном, ибо он-де воплощает дух свободы и поэтому неуязвим. И этот слух распространяется все шире и шире, мой мальчик! Зовут его Ричард Нкози, и он привез деньги для подпольщиков, говорят они, а потом уехал назад. И он может приезжать и уезжать, когда захочет, потому что мы бессильны перед ним. Ну, ты знаешь, что болтают в таких случаях?

– Да, сэр.

– Так вот, мой мальчик, я не хочу распространения этой заразы. Не то дело может принять серьезный оборот. Мы должны уничтожить этот миф прежде, чем он успеет пустить корни.

– А для этого мы должны арестовать человека, которого возвели в герои мифа, и предать его открытому суду.

– Да, и покарать его на виду у всех, мой мальчик. Я хочу, чтобы ты совершил это ради меня, ради нашего народа. Не отступай ни перед чем! И помни, что в нашем распоряжении не так уж много времени. Мы бы не хотели, чтобы иностранные журналисты и бабуины из Организации Объединенных Наций раздували эту историю. Теперь все в твоих руках. Если что-нибудь понадобится, позвони. Ясно?

– Ясно, сэр.

– Ну, вот и хорошо. У меня тут посетители, так что о личных делах поговорим потом. Спокойной ночи, Карл! Постарайся развеять легенду.

– Спокойной ночи, сэр.

Карл Ван Ас положил трубку, откинулся назад и закрыл глаза. Немного погодя телефон зазвонил снова. Он снял трубку, заранее зная, что это звонит телефонистка со станции.

– Слышимость была отличная. Благодарю вас, – сказал он.

– Спасибо. Доброй ночи, сэр, – сказала она и разъединила линию, которая нарушила телефонную связь по всей стране.

3

Допив вино, Карл Ван Ас снова потянулся к телефону. Память тотчас же подсказала ему номер, который он не набирал вот уже два года и, казалось, окончательно забыл. Он крутил диск быстро и уверенно. Один за другим послышались шесть длинных гудков – и он почувствовал, как у него напряглись нервы. Что, если ее нет? Что, если она куда-нибудь уехала? Два года – не шутка. Он сделал глубокий вдох… Еще через четыре гудка раздался щелчок. Ван Ас закрыл глаза в ожидании.

Ее голос совсем не изменился, Ван Асу казалось, будто ее прохладные пальцы гладят ему лоб.

– Хелло, Милдред, – сказал он.

В ее молчании Ван Ас угадал растерянность.

– Хелло, Карл, – наконец произнесла она. – Что тебе нужно?

– Как поживаешь, Милдред?

– Не все ли тебе равно?

– Я заслужил этот упрек. Но мне далеко не все равно.

– Тебе наскучило одиночество?

Теперь ее холодный голос вонзался в него, как нож, причиняя дикую боль. Он встал, чтобы легче было переносить это нестерпимое мучение.

– Да, – спокойно проговорил он. – Но ты права, я в самом деле страдаю от одиночества. Хотя и не скучаю. Разреши мне заехать к тебе.

– Вот так, просто?

– Да.

Все время, пока продолжалось ее молчание, он слегка покачивался.

– Я думала, ты оставишь меня в покое.

– И я тоже так думал. Но я не могу.

– Не можешь? Такой человек, как ты?

– Хорошо, пусть будет «не хочу». И все-таки самое верное «не могу». Даже такой человек, как я, может далеко не все… Милдред?

– Да.

– Ну, пожалуйста…

– Чего ты добиваешься, Карл?

– А сама ты чего добиваешься?

– Мне не надо ничего, кроме душевного спокойствия и работы.

– И все это у тебя было в течение двух лет?

– Ты с каждым днем становишься все искуснее в своем ремесле, Карл.

– Если ты хотела сделать мне больно, ты достигла своей цели, – обронил он спокойно, как бы невзначай, но женщина хорошо знала его и знала, чего стоят ему эти слова.

Когда она заговорила снова, в ее голосе уже не было прежней резкости.

– Это не приведет ни к чему хорошему, Карл.

– Так ты обрела душевное спокойствие?

– Нет.

– И я тоже – нет… Ну, пожалуйста…

– Зачем? Ты же знаешь, нас могут притянуть к суду. Подумай о карьере.

– Пожалуйста, Милдред.

Наступила долгая пауза, затем женщина промолвила голосом несчастного заблудившегося ребенка:

– Хорошо, Карл… Но…

– Я готов взять всю ответственность на себя, – предупредил он ее возражение. И только тогда в его голосе прорвалась долго сдерживаемая нежность – Жди меня через десять минут.

█

Небольшой дом, где жила Милдред, стоял на самом краю квартала цветных.

Улица, проходящая мимо дома, служит своего рода демаркационной линией между белыми и цветными. По неписаному закону тут селятся самые респектабельные цветные – те, кто ближе всего к белым своей внешностью, манерами, образованием, богатством. Ведут они себя как люди, подвергающиеся постоянному испытанию, хотя и не признаются в этом даже самим себе. Их дети никогда не играют на улице; сами они стараются не шуметь; и если у них бывают вечеринки или ссоры и драки – все это происходит тихо, за плотно закрытыми дверьми. По другую сторону демаркационной линии живут самые бедные белые рабочие; как только представляется возможность, они тотчас же переезжают на другое место. По субботам и воскресеньям белые обычно буянят: устраивают драки и поливают друг друга отборными ругательствами; но там, где живут цветные, стоит неизменная тишина.

Почти все дома цветных обнесены высокими заборами или же густыми и высокими живыми изгородями; ворота – всегда на запоре. Небольшой дом на углу огражден и забором и живой изгородью. Забор поднимается на добрых восемь футов – в него вмазаны осколки бутылочного стекла, а сверху в два ряда тянется колючая проволока. Во дворе теснятся храмовые, папоротниковые, огненные деревья, окружающие дом наподобие высокой, пропитанной благовоньями ширмы; они осыпают и сад, и тротуар за оградой белыми, красными и лиловыми цветами. Бетонные стены дома затканы вьющимися розами. А под ногами стелется ковер из густой, ровно подстриженной травы с широкими побегами.

Дом принадлежит мисс Милдред Скотт, незамужней тридцатипятилетней женщине, директрисе самой большой школы для цветных девочек в Натале. Живет она там одна, если не считать старухи гриквы[5]5
  Гриква – цветные, люди смешанной крови.


[Закрыть]. Старуха эта составляет «наследственную собственность» мисс Скотт; она нянчила Милдред, когда та была еще ребенком, а затем стала ее гувернанткой и служанкой. Когда же Милдред Скотт покинула ферму, расположенную в восточном Грикваленде, где жили ее родители, и поступила в Кейптаунский университет, старуха поехала вместе с ней.

Старуха гриква была единственной свидетельницей того, как Ван Ас впервые посетил двухкомнатную квартирку Милдред Скотт в тихом кейптаунском предместье. В тот вечер она накормила их ужином. И прислуживала им во все последующие вечера. Разумеется, когда они разговаривали, смеялись или готовились к лекциям, она уходила в другую комнату. Часто в лунные ночи они ездили на морское побережье, и она собирала им корзинку с едой. В те времена в Кейптауне, особенно среди университетской молодежи, допускались еще многие послабления. Само собой понятно, надо было соблюдать осторожность. В некоторых частных домах устраивали смешанные вечеринки, и можно было найти не слишком ярко освещенные рестораны, где администрация не выказывала особой придирчивости – лишь бы молодые люди были из приличных семей. Старуха гриква видела, как зародилась и расцвела их любовь, – естественно, она ничуть не удивилась, обнаружив однажды утром, что молодой человек ночевал у них дома. Она приготовилась к наступлению дня свадьбы и даже стала строить кое-какие тайные планы. Когда этот – казалось бы, неминуемый – день так и не наступил, она приняла это как закономерное следствие установленного порядка вещей – может быть, и не наилучшего, но, увы, независящего от ее воли.

Первым закончил университет молодой человек. Он уехал и возвратился, еще раз уехал и еще раз возвратился. От него приходили письма со всех концов света. Он уезжал и возвращался, уезжал и возвращался.

Потом получила университетский диплом и Милдред Скотт. Сначала она работала в Свободной республике[6]6
  Подразумевается Оранжевое Свободное государство – провинция ЮАР.


[Закрыть], затем в Трансваале и, наконец, в Капской провинции. И все это время он присылал письма, и все это время Милдред Скотт продолжала жить уединенно – так, чтобы иметь возможность принять его в любую минуту. Именно поэтому она не заводила подруг, поддерживала только деловые знакомства и каждый свой новый дом превращала в прекрасный, но недоступный для посторонних глаз остров, который становился все больше и великолепнее, по мере того как росло ее жалованье. Вначале многие влиятельные люди из тех мест, где она работала, пытались преодолеть ее замкнутость. Женщины настойчиво приглашали ее на собрания и в клубы. Молодые люди ухаживали за ней. Но со временем и женщины и молодые люди отказались от своих бесплодных попыток, и мисс Милдред Скотт осталась в обществе старухи гриквы, что, по-видимому, вполне соответствовало ее желаниям. Несколько любопытных пожилых дам пробовали подступать к старухе с расспросами, но так ничего и не добились. Всегда сдержанная и уравновешенная, Милдред Скотт держалась с достоинством, вызывавшим всеобщее уважение; она прекрасно руководила школой, но, вне круга своих служебных обязанностей, отделяла свою судьбу от судьбы окружающих людей и от судьбы всей страны. Так, по крайней мере, думали все, кому казалось, что они знают Милдред Скотт.

█

Круто повернув, машина въехала в ворота, распахнутые старухой гриквой. Через несколько мгновений машина стояла в гараже, рядом с крошечным старым автомобилем английской марки, который принадлежал Милдред. Старуха закрыла ворота на засов и поспешила в дом, чтобы быть наготове, если понадобятся ее услуги. Карл Ван Ас встретился с ней на первой ступеньке лестницы, которая вела к веранде.

– Хелло, Лена, – приветствовал он ее таким тоном, как будто они виделись только вчера.

– Хелло, мистер Карл, – ответила она с невозмутимостью, предполагавшей естественность долгих отлучек. Он поднял глаза вверх, на веранду, и где-то в глубине его души закопошилось возмущение: почему она не вышла навстречу! Но он тут же подавил это чувство. Он медленно пересчитал все шесть ступенек лестницы и вошел в открытую стеклянную дверь гостиной. Его обоняние защекотал густой запах роз. И когда, чуть погодя, она вышла из другой двери, у него было такое ощущение, будто он вот-вот упадет: он стоял робкий, неловкий, встревоженный – как в тот далекий день, когда он впервые осмелился заговорить с ней… Это единственная женщина, которую я хотел бы видеть своей женой!.. В следующий же миг робость, неловкость, тревога отпали. В душе разлился покой: с нее как будто свалилось тяжкое бремя. Здесь, по крайней мере, он не одинок; здесь, рядом с ней, еще возможно успокоение… Но успокоение – опасная слабость в этом осажденном мире… Он пытался смотреть на нее зоркими глазами рассудка, но чувство притупляло его зрение, а воспоминания о волнующих мгновениях близости дробили ее образ: он видел перед собой целую вереницу лиц, принадлежавших этой женщине, которую он знал много лет, заполненных краткими тайными свиданиями… Только женщина способна на такое постоянство.

По лицу Милдред Скотт пробежала тень, выдававшая некоторое волнение, но затем на губах появилась ничего не выражающая вежливая улыбка, которой она обычно прикрывала свое смущение:

– Ты похудел, Карл, но это тебе идет.

– А что мне сказать?..

– Много воды утекло за эти два года. Неудивительно, что ты в растерянности.

– Не надо так говорить, Милдред.

– Ладно, не буду. Но что я должна делать, по-твоему? Броситься тебе на шею за то, что ты осчастливил меня своим посещением? Уж не заразился ли ты сам болезнью, которую, по твоим словам, ненавидишь?

Она повернулась и села. В этот миг он снова почувствовал, как сильно пахнут розы. Во всех углах гостиной стояли большие вазы с цветами.

– Я же написал тебе, Милдред. И все объяснил.

– И ты думаешь, объяснениями можно залечить всякую боль? Стоит все объяснить – и слепой прозреет, хромой начнет ходить, а горбатый выпрямится?.. Пожалуйста, не вынуждай меня говорить то, чего я не хочу. Я поймала тебя на слове. Мы договорились, что будем честны друг перед другом и признаемся, когда у кого-нибудь не хватит сил. Ты написал – и я поймала тебя на слове. Ты сам выбрал разрыв со мной. Вот в чем вся суть. А объяснения не имеют никакого значения – в конце концов это лишь способы подкреплять и оправдывать принятые решения. Ты решил не возвращаться – и я примирилась с этим. А теперь…