Текст книги "Циклоп"

Автор книги: Генри Лайон Олди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 48 страниц)

6.

– Стоять!

Палец Циклопа копейным жалом нацелился в грудь Натана. Миг назад мальчик пятился к обрыву, и вот – замер на месте.

– Молодец, – похвалил Циклоп. – Отойди от края.

Ноги послушались раньше, чем разум уяснил суть приказа.

– Когда я велю, тогда и прыгнешь вниз. А пока стой, где стоишь…

Утратив к изменнику всякий интерес, Циклоп склонился над сугробом – верней, над слабо шевелящейся тварью. Симон вновь потрогал ее палкой, и существо раскрылось, как лигурийская головоломка. Только что оно лежало, свернувшись клубком, в снеговой скорлупе – и вдруг сделалось втрое больше, словно в животе сработала тайная пружина. Циклоп отшатнулся. Однако тварь лишь натужно, с хрипом дышала, да вздрагивала всем телом.

Подошел Вульм. Указал с брезгливостью:

– Руки человеческие…

– По крайней мере, верхние.

– Перепонки… Это крылья? Как думаешь, Симон?

– Разумеется, крылья. Ты что, сам не видишь?

– Оно может летать?

– Полагаю, оно даже ползать толком не может. Изменения произошли хаотически, и слишком быстро. Его жизненные силы на исходе. Кстати, это он. Мужчина.

– Хочешь сказать: это был мужчина?

– Он все еще мужчина, – Симон без стеснения указал на соответствующий орган. – Но вряд ли это служит ему утешением.

Тварь услышала. Кожистые веки дрогнули, на людей уставились глаза существа. Яичные желтки с щелями змеиных зрачков, и еще один – карий, человеческий. Во взгляде плескалась боль. Существо задышало чаще, пытаясь что-то сказать. Из зубастого бутона, служившего твари пастью, исторглось жалобное шипение.

– Надо его добить…

Симон распрямился, повел плечами. Спина мага хрустнула.

– Живучий, – возразил Циклоп. – Столько времени в снегу… Без еды, огня и одежды. Тебе не хочется выяснить, что сделал с ним грот?

– Он умирает, – старец отвернулся. Лоб мага усеяли бисеринки пота. – Если тебя интересуют его потроха – убей, а потом займись вскрытием. Хотя я думал, что мы идем в Янтарный грот.

– Ты правильно думал, – Циклоп задержался над бывшим человеком. По асимметричному лицу Циклопа трудно было определить, что он испытывает. – Это погромщик. Ты видел пепелище на месте госпиталя?

– Твоя жизнь была сказкой?

– Честный Симон. Беспощадный Симон. Помнишь Красотку? Я видел, как она менялась. Кормил бульоном, выносил ночной горшок. День за днем, год за годом… Ладно, ты прав. Что бы ни натворил этот бедняга, с него довольно. Вульм, прошу тебя…

Свиное Шило покинуло ножны. Узкий меч с хрустом пронзил грудь твари. Существо дернулось, обмякло на снегу. Мертвое, оно сразу усохло. Вульм воткнул клинок в сугроб; убедившись, что сталь чиста, вернул оружие на прежнее место.

– По крайней мере, – подвел Циклоп итог, – сердце у него есть.

Пони идти в грот отказался наотрез. Уперся всеми четырьмя копытами – осел бы обзавидовался! Упрямца привязали снаружи. Натан очень надеялся, что о нем забудут, или позволят остаться с Тугодумом. Но куда там!

– Тебе что, особое приглашение нужно?

Вздохнув, мальчик заковылял к гроту.

* * *

Янтарные наплывы на стенах потемнели, словно впитав кровь и пепел. Охра с киноварью рождала у гостей подспудную тревогу. Первый вмурованный обнаружился в дюжине шагов от входа. Тело ушло в янтарь. Над полом возвышалась голова и часть перекошенного торса. Рука вскинулась к потолку, грозя невесть кому зазубренными когтями. Когда Циклоп с Натаном подошли ближе, голова открыла глаза. Сполох грота отразился в них масляным пламенем. Мальчик шарахнулся к стене, ощутил упругую податливость – войди! останься со мной навсегда… – и с воплем отшатнулся.

– Стена! Она живая!

Осторожно, готовый в любой миг отпрянуть, Циклоп коснулся ладонью теплой поверхности. Кивнул, топнул ногой, проверяя пол на прочность. Пол едва заметно содрогнулся – это оступился, чуть не упав, Симон.

Чиркнуло кресало. В руках Вульма разгорелся факел.

– Живой свет, – пояснил Вульм. – Вылезет какая-нибудь пакость…

Циклоп двинулся вглубь пещеры. Он часто останавливался и тер висок пальцами, сложенными в щепоть. Свербит, подумал мальчик. Лишай, наверное. Мама лечила заразу луковым соком… В следующий миг у Натана тоже зачесался висок, как у Циклопа. Зуд нарастал, стал невыносимым – и сгинул. Теперь, но гораздо слабее, зудели темя и переносица. И спина между лопаток, куда в тулупе не доберешься. В носу поселилась гадкая щекотка. Словно перышком тыркают… Мальчик терпел-терпел, и не выдержал – оглушительно чихнул. Эхо раскатилось под сводами, намекая, что в гроте спряталась целая простуженная армия. Циклоп оглянулся на изменника, но ругаться не стал.

Только поморщился: от досады, или от головной боли, не поймешь.

В темноте, надолго воцарившейся между двумя сполохами, факел высветил пару сталактитов-близнецов. При ближайшем рассмотрении это оказались человеческие ноги в грубых башмаках, покрытые темно-желтой пленкой. Колеблющееся пламя играло со зрением злые шутки. Убеждало: ноги вздрагивают, пытаясь идти по воздуху. Натан поспешил обойти жуткие «сосульки» по широкой дуге. Вскоре грот полыхнул зарницей, явив взорам настоящие сталактиты: копья с золотыми искорками. Часть копий была сломана и оплавлена. Грот залечивал раны: свежие потеки янтаря на сколах восстанавливали прежнюю форму. Медовая слеза текла по ближайшему сталактиту, быстро твердея, как свечной воск.

– Куда дальше? – спросил Циклоп.

Натан догнал его:

– Госпожа Эльза велела мне сесть вон туда. А сама села тут.

– Что она делала?

– Разожгла жаровню. Бросила травы на угли. Зажмурилась.

– А потом?

– Потом я заснул.

У мальчика забурчало в животе, и он умолк, багровый от смущения. Стой спокойно, дурак, велел он себе. И тут же с ожесточением поскреб щеку, затем лоб и макушку. Отрезанные пальцы, гады этакие, напомнили о себе. Вновь, до рези в паху, захотелось по нужде. Миг, и Натан забыл обо всем. Ослепший глаз снова видел! Мутно, как под водой. А теперь – чернота. Нет, опять что-то появилось…

Наблюдая за мальчишкой, который ерзал, как червяк на сковородке, Циклоп вспомнил королевскую аудиенцию. В ответ на просьбу сохранить Натану жизнь его величество соизволил приподнять левую бровь:

«У вас есть живой изменник?»

«Именно так, сир.»

«Что ж, господа маги… Вы оказались предусмотрительны.»

Циклоп был уверен – с губ монарха едва не сорвалось: «Предусмотрительнее, чем я». Но молодой король отлично владел собой. Он лишь наклонился вперед, изучая людей, осмелившихся хоть в чем-то превзойти Ринальдо III. Королевские губы дрогнули в улыбке:

«Похвально, и весьма! Мы оставляем изменника в вашей власти. Распоряжайтесь им по своему усмотрению. И не забывайте докладывать нашему возлюбленному Амброзу о результатах опытов. Вы свободны, господа маги…»

Смывая воспоминания, накатил приступ головной боли. Это началось еще у входа, но Циклоп полагал, что стерпит. Терпел же Симон? Каменная болезнь – бич старого мага, последствия давней битвы с отродьем Сатт-Шеола – терзала Пламенного, как дракон – льва. Циклоп полагал себя равным старику – хотя бы в способности переносить мучения. Он входил в Янтарный грот, одержим безумным подозрением, что и грот входит в него. Око Митры пульсировало, грозя сжечь повязку дотла. Над вмурованным Циклопу стало легче. Сейчас же приступ вернулся с удвоенной мощью. Боль силилась взломать виски, как бурная вода – весенний лед. Я переоценил себя, понял Циклоп. Он не выдержал – застонал сквозь зубы, выронил посох Симона, сжал голову руками. В глазах потемнело, и сын Черной Вдовы не сразу догадался, что Янтарный грот вновь погрузился во мрак. Сперва Циклоп решил, что ослеп. «Темное зрение», дар подземелий Шаннурана, все эти годы верно служило ему, позволяя видеть в самом кромешном мраке. Во рту возник привкус млечного сока. В ушах – шелест и скрежет когтей по камню…

«Муха, – подумал он, прежде чем сдаться. – Я – муха в янтаре.»

* * *

Вульм поднял факел над головой.

Пламя лизнуло потолок, низкий в этом месте. В глубине грота вспыхнули два алых уголька. Отражения факела? Угли мигнули, исчезли; возникли ближе. Переложив факел в левую руку, Вульм взялся за меч. За углями проступила матовая тень – в отличие от стен пещеры, она не отражала свет. Ближе; еще ближе… Тень двигалась рывками, но Вульм не терял ее из поля зрения.

Влажный шлепок – словно уронили мокрую тряпку.

Миг тишины.

Тень размазалась в прыжке, стремительно вырастая в размерах. Легко, как в молодости, Вульм скользнул в сторону. Хищно свистнул меч: наискось, снизу вверх, и еще раз, вдогон. Дважды Свиное Шило рассекло чужую плоть. Тень оказалась вполне материальной, а судя по визгу – уязвимой. Достигнув высшей ноты, визг сменился безумной какофонией. Хриплый клекот, утиный кряк; кваканье жабы. Вульм взмахнул факелом, заставив темноту отшатнуться. Два круглых глаза пялились на него. Ниже зевала огромная, в локоть шириной, безгубая пасть. Складки бородавчатой кожи, шестипалые лапы с когтями-кинжалами, «воротник» из гибких щупальцев… Над ожившим кошмаром, вырастая из загривка, торчала рука. Мускулистая, вполне человеческая рука – если, конечно, бывают люди с кожей пурпурного цвета.

Рука сжимала плотницкий топор.

Подыхать от ран тварь не собиралась. Факел метнулся левее, правее – так дикий кот, гневаясь, хлещет себя хвостом по бокам. Прыжок чудовища Вульм скорее почуял, чем увидел. От топора он увернулся, но тело, некстати вспомнив свой истинный возраст, предало хозяина. Хруст в колене превратил ногу в тряпку. Утратив равновесие, Вульм покатился по полу. Когти вспороли плащ и куртку, украсили ребра кровоточащими царапинами. Вслепую Вульм отмахнулся Свиным Шилом; схватился за стену, пытаясь встать. Подлое колено стреляло искрами боли. Нога держала плохо, вынуждая Вульма сделаться цаплей на болоте. Клюв-меч искал добычу. Тварь истошно квакала в трех шагах. Нападать жаба не спешила – ей тоже досталось.

Стены грота полыхнули охрой.

Вульм зажмурился. И проклял себя за миг слабости – из пасти твари выстрелил язык. Скользкий и упругий, с влажной присоской на конце, он обвился вокруг больной ноги. Рывок, еще один, и Вульм с криком полетел наземь. Жаба уперлась лапами в пол, оставляя в янтаре глубокие борозды от когтей. С отменным хладнокровием она подтягивала добычу под удар топора. Лишь рука на загривке тряслась от нетерпения, выдавая истинные желания. Жабе хотелось скорее покончить с упрямой жертвой – и приступить к трапезе.

В каких глубинах нашел Янтарный грот свою защитницу? Как разбудил едва живое существо? Насквозь промерзшей ледышкой жаба дремала на берегу подземной реки в ожидании тепла. И вот – восстала к изменениям, присвоив заодно часть неудачливого погромщика. Вульм представил, как жаба встречает следующего гостя. Две руки маячат над холкой: в одной – топор, в другой – Свиное Шило… Паника рухнула девятым валом. Он зарычал, уперся в пол здоровой ногой. Сапог скользил, зацепиться не удавалось. Стараясь вырваться, Вульм трепыхался рыбешкой на крючке. Тварь подалась вперед, распахивая пасть пошире – и жертва ринулась навстречу мерзкому отродью. Факел ткнулся в язык, натянувшийся струной; крепко прижал его к янтарю. Смрад паленой плоти наполнил воздух. Меч Вульма уподобился молнии. За его движениями трудно было уследить. Брызнула черная кровь. Шлепнулась на пол отрубленная рука, продолжая сжимать бесполезный топор. Лопнул, взорвавшись фонтаном желто-зеленой жижи, правый глаз чудовища. На шее жабы, как по волшебству, возник глубокий разрез. Отсечены, посыпались щупальца «воротника»…

Хрипя, Вульм откатился прочь. С заметным усилием поднялся, держась за ближайший сталагмит. Нога-предательница, как ни странно, решила еще послужить. Лишь время от времени подламывалась в колене. Тварь, искалеченная Свиным Шилом, была еще жива. Она дрожала всем телом, но рана на шее затягивалась, смыкая края. На месте вытекшего глаза вспучивался новый – мелкий, мутный. Из культяпки, украшавшей загривок, с шипением ползли черно-багровые отростки, похожие на слепых змей. Разевали влажные пасти, усаженные рядами острых зубов. Лишь самоубийца усомнился бы, что их укус – смертелен.

– Сталь начинает, – услышал Вульм. – Огонь завершает.

Свечение грота померкло в сиянии ослепительно-белого пламени. Жаба окуталась коконом маленькой преисподней. Почти сразу кокон погас. В луже расплавленного янтаря дымилась груда обугленных костей.

– Ты первым лезешь под удар, – усмехнулся Симон. – И вынуждаешь меня подводить итоги…

Маг стоял на коленях. Левой рукой он пытался удержать правую, тянувшую старца к земле. Это отнимало у Остихароса последние силы.

Вульм оскалился по-волчьи:

– Сегодня все было иначе. Верно, Симон?

– Верно, – кивнул маг.

– Надеюсь, в следующий раз я завершу дело сам.

– Я надеюсь не дожить до следующего раза.

За их спинами раздалось рычание, похожее на стон. С прытью, несвойственной измученным старикам, Симон с Вульмом обернулись. И увидели, как исказилось лицо Циклопа, налившись дурной кровью. На шее сына Черной Вдовы вздулись мышцы. Пальцы вцепились в повязку из кожи, сорвали ее со лба. Жилы, оплетающие Око Митры – если камень во лбу Циклопа был Оком Митры – пульсировали, словно в агонии.

«Третий глаз» был черней угля.

Глава шестая
Янтарное яйцо и каменная рука

1.

В городе метель улеглась к полуночи.

Небо прояснилось. В искрящейся купели плавал челн месяца. Свет, исходящий от него, походил на снег: мягкое, пушистое серебро. Ветки дубов и кленов пытались ухватить хоть горсточку, промахивались и стряхивали наземь снег подлинный, дарованный вьюгой. Так бывает: погнавшись за барышом, теряешь последнее. Поземка змеилась от сугроба к сугробу. Черный кот вывернулся из-за ограды кладбища, махнул лапой, ловя невесть что – и сгинул в тенях. Кота спугнули люди. Двое тащили третьего, бранясь вполголоса.

– Долго еще?

– Рядом… считай, пришли…

– Плечо ломит! А на вид – перышко…

– Дохляки всегда тяжелые…

И впрямь, при ближайшем рассмотрении делалось ясно: третий – не жилец. Двое волокли его, как груду тряпья, закинув руки покойника себе на плечи. Из-под дерюги, в которую было замотано тело, высовывались ноги – босые, с изящными щиколотками. Мелкие ступни, синие от мороза – или от трупного окоченения – скользили по снегу, оставляя извилистый след. Поблескивали ногти, крашеные хной. Стража, окажись она ночью близ кладбища, наверняка заинтересовалась бы такой странной компанией. Но стражники храпели в караулке, а кто не спал, тот радовал брюхо горячим пивом.

– Вон, видишь? Дом Вазака…

– А башня? У колдунов – башни…

– Ну ты и пень! Весь Тер-Тесет знает: у Вазака нет башни…

– Я не здешний… осенью приехал…

– У Вазака башня наизнанку…

– Ври больше!

– Точно говорю! Подземная, аж до пекла…

Дом, на который указал знаток чародейской архитектуры, напоминал пряничный домик из сказки. Такому стоять бы в глухом лесу, подманивая заблудившихся ребятишек лакомствами: медовыми ставенками и дверными ручками из марципана. Даже зимней ночью дом радовал глаз. Красный кирпич с вставками из белого тесовика, двускатная крыша обложена глянцево-сиреневой черепицей; треугольник фронтона над стрельчатыми окнами. Пилястры, гротески, завитки… Впрочем, трупоносы оказались глухи к голосу красоты. А может, знали, чем заканчиваются чудеса пряничных домиков. Сбросив труп на крыльцо, они трижды стукнули в дверь молотком, висящим на медной цепочке.

Дверь открылась сразу.

– Молодая? – спросил толстый Вазак, стоя на пороге.

Он не спешил впускать поздних гостей.

– Семнадцать лет, – ответил местный носильщик. – Самый сок.

– Любовники?

– Трое. Первый взял ее силой.

– Это хорошо. Час смерти?

– Вечером. На закате.

– Кто ее убил?

– Третий любовник.

Приезжий носильщик подбоченился. Крутанул ус, намекая: о ком речь.

– Нож? Я велел, чтоб без крови…

– Удавка, – буркнул приезжий. – Обижаешь, некромант…

– Имя покойницы?

– На кой тебе имя? Куцый Хряп не велел насчет имени…

– И то верно, – согласился Вазак. – Зачем мне знать имя Терезы Вильфро? Для эпитафии? Так ей не лежать в честной могиле. Вносите, олухи. Да не забудьте ноги вытереть! Наследите мне…

В доме царила невозможная, противоестественная чистота. Один вид прихожей заставил бы самую аккуратную хозяйку Тер-Тесета повеситься от зависти. Гости долго топтались на веревочном коврике у двери, вскинув покойницу-Терезу повыше – чтоб ноги не касались пола. Затем, понимая, что коврик не спасет, разулись. Это оказалось делом сложным. Приезжему пришлось держать тело на руках, пока местный, сев на задницу, стаскивал сапоги. Позже трупоносы поменялись ролями. Кислый запах обмоток заставил Вазака сморщить нос. Вид ублюдков Куцего Хряпа оскорблял толстяка, но ему мало улыбалась перспектива тащить Терезу самому.

– Вниз, – велел он. – Вот дверь. За ней – лестница…

– В пекло не пойду, – заявил местный. – Так не подряжались.

– Все там будем, – философски заметил Вазак.

И успокоил:

– Неси, а то кровь выпью…

Они спустились неглубоко. По прикидкам местного, считавшего ступеньки вслух – этажа на два. Здесь располагалась зала, круглая как монета. Стены ее драпировались черно-багровыми портьерами с бахромой по нижнему краю. Бахрома неприятно шевелилась, словно от сквозняка. Мебели в зале не было. Дощатый, нарочито грубый пол в центре украшала трехлучевая звезда. В семи канделябрах горели свечи: дешевые, сальные. Как ни странно, свечи не коптили.

– Разденьте ее, – приказал Вазак.

– Уже, – обиделся местный. – Чтоб мы без тебя делали…

Под дерюгой женщина была голой. Приезжий ногой пнул твердую, как камень, Терезу Вильфро в живот, в грудь. «Хороша! – читалось на его лице, красивом, но испорченном страстями. – Уж я-то знаю…» Так купец расхваливает товар, надеясь на повышение цены. Дураку не повезло: сверкнув глазами, Вазак сдвинул брови на переносице. Стало ясно: еще один пинок, и кое-кто пойдет по лестнице все ниже и ниже, прямиком в ад.

– Уложите ее на звезду.

– Ага…

– Ноги раздвиньте. Руки сведите над головой…

– Закоченела вся…

– Ноги по лучам. Руки стрелой по третьему лучу…

– Мерзлая, говорю!

Вазак плюнул в ладонь – и стряхнул слюну на покойницу. На его пальце вспыхнул черно-багровый гранат, оправленный в золото. Цветом драгоценность была схожа с портьерами. Носильщики охнули: покойница сделалась мягкой, податливой. Заговори она сейчас со своим убийцей – у того разорвалось бы сердце. Но Тереза молчала, и ее легко удалось расположить на звезде нужным образом.

– Вон отсюда, – бросил Вазак. – Дорогу найдете сами.

– А деньги? – заикнулся приезжий.

– Возьмешь у Куцего. Я с ним рассчитался сполна.

– Дверь… запереть бы!..

– Просто захлопните. Убирайтесь!

Выждав время, достаточное, чтобы носильщики убрались из дома босыми, прихватив сапоги с собой, Вазак присел на корточки между женских ног. С минуту разглядывал лоно, опушенное рыжим волосом. Положил ладонь на курчавый лобок – и задергался, затрясся, как больной лихорадкой. Гранат в перстне пылал адским пламенем.

– О, Талел! Зову тебя…

Дрожь передалась покойнице. Пальцы Вазака сжимались, скребли когтями. Казалось, толстяк ласкает мертвую, желая добиться взаимности чувств. Звезда под Терезой засветилась тусклым, мерцающим огнем. Ритм мерцания совпадал с дрожью тела убитой и ознобом мага.

– О, Талел! Талел Черный…

Покойница открыла глаза: чистый белок без зрачка.

– …зову тебя…

– Хватит, – велела мертвая низким, мужским голосом.

– …Талел, мастер мой…

– Хватит, говорю. Я здесь. Убери руку, глупец!

Вазак отдернул руку, словно от костра. Покойница села, трогая себя: грудь, плечи, лицо. Мутная белизна взгляда стала радужной. Полные губы налились кровью: не рот, спелые вишни. Толстяк молчал, боясь помешать Талелу изучать душу той, в чье тело вселился жрец Сета. Этот способ связи Черный сам предложил ученику. Пока маги разговаривали, Талел наслаждался пикантными воспоминаниями жертв, переживая их во всей полноте.

– Вранье, – наконец сказал Талел. – Любовников – двое. Дрянь, неумехи. Силой ее не брали. Жаль… Душили скверно, она мало запомнила. Спроси меня: гневаюсь ли я?

– Гневаешься ли ты на меня, о Талел?

– Нет. Зачем ты звал меня, Вазак?

– Амброз Держидерево брал меня к башне Красотки…

Запинаясь, Вазак пересказал историю похода на могилу Инес ди Сальваре. Драка в «Лысом осле», найм старого проходимца… Понять, слушает ли его Талел, было невозможно. Покойница сидела без движения, опустив руки на бедра. Когда толстяк замолчал, радуга в глазах Терезы на миг погасла.

– Я понял, – без выражения сказал Талел. – Ты хочешь о чем-то спросить меня?

– Да, мастер! Амброз знал заранее, что я свяжусь с тобой…

– Амброз хитер. Будь с ним осторожен.

– Но почему? Почему Амброз хотел, чтобы я предал его?

– Амброз хитер, а ты глуп. Сам того не ведая, ты передал мне целое послание от Амброза Держидерево.

– Я глуп, мастер! Посвяти и меня в послание Амброза…

Свечи, моргнув, погасли. В зале воцарилась тьма. Ее озарял лишь гранат в перстне Вазака – и млечный огонь в глазницах покойницы.

– Амброз говорит: Красотка умерла чудовищем и была похоронена сразу после визита Симона Остихароса. Возможно, на ней ставили опыты. Возможно, ее убили. Виновны ли в этом Симон Пламенный и служка Циклоп? Я допускаю это, говорит Амброз.

– О, Талел!

– Амброз говорит: Симон Остихарос и служка Циклоп интересуются Янтарным гротом. Я тоже интересуюсь им, говорит Амброз. Но мой интерес – открытый. Они же действуют тайно от собратьев по Высокому Искусству. Хотят ли они возвыситься над остальными? Я допускаю это, говорит Амброз.

– О, Талел!

– Амброз говорит: Янтарный грот – пристанище магии, неведомой нам. Сивиллы не управляли ею. Но сивиллы пользовались возможностями грота. Они знали: как. И знали, что случится потом. Обычные женщины творили чудеса. Такое может повториться, и не раз. Сегодня – вещуньи, завтра – кухарки. Опасно ли это для нас, адептов Высокого Искусства? Я допускаю это, говорит Амброз.

– О-о, Талел…

– И наконец, говорит Амброз, я честен со всеми сторонами дела. Разрешив соглядатаю не прятаться от Симона, я показываю Пламенному свой интерес. Так же ясно, как показываю его Талелу Черному. Я подозреваю тебя, говорит Амброз Симону, в намерении узурпировать тайну Янтарного грота. Я подозреваю тебя в убийстве Красотки. Но я же и даю тебе возможность оправдаться. Захочешь ли ты оправдываться? Я допускаю это, говорит Амброз.

– О-о…

– А теперь уходи. Позже предашь тело костру…

Шаги. Тихий шорох: за Вазаком закрылась дверь.

Стон наслаждения.

Тишина.