Текст книги "Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер"

Автор книги: Генри Лайон Олди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 69 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]

В сущности, не так уж он пьян, подумал Лючано. Три часа выдержим.

И четыре выдержим.

И получим сверхурочные.

Потом, спустя неделю – тяжелейшую неделю, полную самых разнообразных переживаний! – когда Лючано признался директору «Filando» в тайных мыслях, маэстро Карл пригрозил выдрать ученика ремнем: за дурной глаз. Ремень, правда, остался пустым обещанием, зато Лючано выслушал длиннейшую лекцию о профессиональных суевериях невропастов. И ни разу больше не загадывал наперед, воображая удачный исход работы и радуясь несбывшемуся.

Все – потом, когда успех или провал станут действительностью.

Судьба, Большой Невропаст, не жалует торопыг.

А во время помолвки Розалинды Берсаль и Нобата Ром Талелы, денег и титула, случилось вот что. Одна из матрон, в восхищении от анекдотов «милейшего Шарля», решила ни мало ни много облобызать остроумного рассказчика. Сказано – сделано. Губы матроны, днем изволившей посетить косметорий, поверх суспензии, стимулирующей естественный синтез коллагена, были обработаны помадой «Repulp Botticelli». А у Карла Эмериха оказалась довольно редкая аллергическая реакция на сочетание пчелиного воска, масла каритэ и гомогенизированных водорослей агарь-агарь, которые входили в состав косметики.

В итоге поцелуй затянулся, а маэстро потерял сознание.

– Ах! – вскричали матроны хором. Они были уверены, что очаровательный собеседник упал в обморок от восторгов любви. – Это так прелестно!

– Ы-ы? – спросил Жан-Пьер Берсаль, лишенный поддерживающих нитей вербала-наемника. – Доча! Доча м-мы… м-моя сладкая!.. Тост! Хочу!

Лючано понял, что все пропало.

Первым порывом юноши было вскочить и броситься к бесчувственному маэстро, оставив куклу на произвол судьбы. Но он не встал из шезлонга. «Сидеть!» – велел Карл Эмерих, человек, вытащивший неотесанного сопляка в огромный мир Ойкумены. Этот человек дал сопляку профессию и в случае провинностей угрожал ремнем, как грозил бы отец, которого Лючано был лишен. Не играло роли, что Карл Эмерих сейчас молчал и ничего не приказывал.

Упади небо на землю, это тоже не сыграло бы особой роли.

«Работать! Работать, я сказал! Шоу должно продолжаться!»

– Н-но… Н-нобат! – распинался меж тем будущий тесть, заикаясь и всхрапывая. – Н-нодик!

Продолжая корректировать моторику пьяницы, благодаря чему окружающие не успели сообразить, в каком свинском состоянии находится верфевладелец, Лючано потянулся к ниточкам вербальных связей. Тонким-тонким, шелковистым, еле заметным ниточкам. Невропаст – не вполне телепат, а тем более не телепат-подавитель: он не мог говорить за Берсаля, перехватив управление целиком. Он мог лишь поправлять, подсказывать, чистить, доводить до блеска…

Ничего он не мог.

Ничего не получалось.

Пьяница, двигаясь, как трезвый, нес околесицу.

В одиночку Лючано Борготта не справлялся с двумя комплектами разнородных нитей. Не справлялся, и баста. Он готов был отказаться, закрыть глаза, принять позор и провал. В конце концов, ничего особенного. Гонорар пролетит мимо кассы. Маэстро Карл будет зол. Никто не обвинит Лючано в саботаже – он сделал свою работу, сделал хорошо, а идиотские случайности еще никто не отменял. Все забудется, уйдет в прошлое…

Плохо понимая, что делает, он снова зацепил вербальные нити, сохраняя под контролем и главный пучок моторики. «Это не я. Я делаю то, что мне поручено. А с речью куклы работает маэстро Карл. Маэстро Карл – он такой. Он и лежа, и в обмороке… Маэстро – гений, я знаю. Маэстро сумеет. Конечно, сумеет. Что тут сложного: убрать лишние паузы, восстановить ритм, подбросить шаблон, насытить голос обертонами…»

– Нодик! – с чувством сказал верфевладелец Берсаль, беря салфетку и тщательно вытирая мокрый рот. – Я люблю тебя как сына. Надеюсь, ты простишь старику эту фамильярность…

«Это не я. Это маэстро Карл. Я делаю свое дело. Он делает свое дело. Обычное, не слишком сложное дело. Пьяный дурак – чепуха для двоих невропастов. Легче легкого».

– Я всю жизнь мечтал назвать Нобата Ром Талелу просто Нодиком. Сегодня мечта сбылась. У нас, деловых людей, бывают странные мечты. Как и у аристократов.

«Вот работаю я. А вот работает маэстро Карл. Нас двое. Все в порядке. Сейчас пьяница скажет то, что хотел, без заикания, гладкими, накатанными пассажами…»

– О чем мечтаешь ты, Нобат? Не отвечай, я вижу. Дочь моя, подойди к отцу…

«Этот алкоголик действительно мечтал о том, о чем сейчас говорит вслух. Маэстро Карл просто помог ему высказаться связно. Скоро все закончится, и мы уйдем. Получим гонорар, через три недели улетим на Борго, в отпуск. Маэстро Карл обещал, что мы отправимся в гости к тетушке Фелиции. Она станет рассказывать о марионетках, маэстро Карл будет слушать и улыбаться, потом он купит для коллекции новую куклу, а я побегу хвастаться друзьям детства своими приключениями… Скоро все закончится. Надо только следить, чтобы Берсаль не качался и не падал. А маэстро Карл приглядит за его речью. Это ведь не я – вербал. Я – моторик. Вербал – маэстро Карл. И все в порядке».

Левой рукой Лючано приобнял за плечи задремавшую Со-Со. Пусть гости думают, что юнец соблазнился пышной красоткой и наслаждается «общей губочкой». Пусть думают что угодно. Кукла идет легко и свободно, корректируемая в четыре руки. Мы с маэстро Карлом бесподобны.

Аплодисменты, дамы и господа!

Почему я не слышу оваций?

В дальнейшем, выслушав от маэстро скупую похвалу и выяснив, что он – универсал, редкий природный талант, способный работать куклу в одиночку, Лючано не признался Карлу Эмериху в главном. Совмещая функции вербала и моторика, он всегда представлял себе одно и то же. Год за годом – неизменно одно и то же.

Это не я корректирую речь куклы.

Это маэстро Карл.

Маэстро здесь, рядом. Маэстро, как всегда, на высоте.

И все получалось.

Глава третья
Злодей и рабовладелец

I

…Утро вползало в окно тихим шорохом прибоя, криками чаек, соленым дыханием бриза и золотистым лучиком солнца, который наконец пробился сквозь жалюзи…

Ах, если бы!

Так утро могло вползать в окошко частного бунгало на берегу океана, стоимостью как минимум семьсот экю в сутки. А здесь, в Синем краале, в дешевом отеле «Макумба» – добрых сорок миль от знаменитых пляжей Шин-Бунга! – такого чудесного утра просто не могло быть. Снаружи, вместо чаек и бриза, гудела, громыхая мусорными баками, допотопная «помойка» на воздушной подушке. Не требовалось выглядывать в окно, чтобы это определить. Сей звук будил Лючано сотни раз во время бесконечных гастролей «Filando», где он начинал карьеру невропаста.

«На любой обитаемой планете, – размышлял он, зная, что сон удрал без возврата, – есть гостиницы типа „Макумбы“. А на задах этих отелей высятся горы дюралевых баков для отходов. И ранним утром их неизбежно опустошает водитель шумного драндулета, гордости местной службы ассенизации. Терпи, кукольник. Это судьба в облике вездесущей „помойки“…»

В ответ судьба за окном издала отчаянный скрежет.

– М’гомба с-суанх калела! Калела н’ча! Чхака…

Лючано не понял ни слова, но интонации сомнений не оставляли. Любопытство пересилило: отбросив легкое покрывало, директор «Вертепа» босиком прошлепал к окну. Жалюзи с шелестом раздвинулись, в глаза ударил знакомый поток ослепительно голубого света. Проклятье! Он и забыл, где находится. Разумеется, в здешнем полулюксе прозрачность окон не регулировалась. Нашарив очки, Тарталья разглядел водителя «помойки» – тот сражался с мятежным чудом техники. Левый захват заклинило, машина вцепилась в контейнер мертвой хваткой. Мусороприемник тоже расстроился, обиженно скрежеща жвалами в ожидании порции жвачки.

Водитель, подключившись через шлем к тому, что заменяло старой развалине «мозги», спешно гнал диагностику. Но результатов пока не наблюдалось.

– Чхака!.. н’ча…

Лючано закрыл жалюзи и пожалел, что сэкономил на режиме звукоизоляции номера. Пять часов утра по местному времени, чтоб они сдохли со своими отбросами…

Душ, на удивление, работал исправно. Выбрав на панели ароматический тонизант – «баальский гибискус», – Тарталья с удовольствием подставил лицо под тугие струн. Из душа он вернулся свежим, приободрившимся и тут же сунулся к терминалу. До завтрака время есть. Интересно, не появилось ли новостей на «пятачке» «Вертепа»?

Он не особо рассчитывал на заказ: труппа на Китте меньше суток. И «пятачок» у них крошечный, таких в вирте – тьма. С робкими усиками ассоциатив-линков, ползущими к общедоступникам, где не надо платить за «прописку». Если специально не искать по названию, профилю или ключевым семант-связям, разрешив полуосознанным стремлениям самим выбирать желаемое, – найти «Вертеп» практически нереально. То ли дело жирные спруты корпораций и полулегальные амебы рекламщиков, не гнушающихся ничем!

На их щупальца и ложноножки натыкаешься всюду.

Терминал представлял собой реликт давно минувших исторических эпох. Лючано подозревал, что устройство сохранилось в «Макумбе» со времен колонизации Китты. Выставь его хозяин отеля на аукцион антиквариата, мог бы неплохо заработать. Ни голоскважины, ни нейропорта, ни эмитора сферы. Имелся разъем для подключения шлема, но сам шлем отсутствовал. Хорошо хоть, голосовое управление в наличии.

Тарталья не удивился бы, найдись в комплекте к терминалу доска с кнопками, которую он видел в музее. Как она называлась? Клавиатура?

Натянув сенсорные перчатки, он щелчком запустил «руину», как любил выражаться в таких случаях маэстро Карл. Отрегулировал глубину рабочей голоформы, выплюнутой дисплеем, запустил в нее руки едва ли не по локоть, разгребая входной буфер; нащупал канал, ведущий к знакомому ресурсу. Можно было войти напрямую, с голосового кода, но очень не хотелось озвучивать код в «Макумбе». Пускай «пятачок» «Вертепа» никому даром не нужен, чтобы его взламывать и опутывать коконом мимикрантов-перехватчиков, падких на чужие запросы…

Ага, вот и канал.

– Ресурс «Мельпомена», раздел «линки»!

Белковый процессор дико застрекотал в недрах корпуса, покрытого морщинистым биопластом. Навстречу ринулись, ритмично пульсируя, стены канала. Распахнулись ворота из слоновой кости, открывая холл «Мельпомены».

– Мы рады приве… на нашем…

Голос стих за спиной. Лючано молнией пересек холл, его буквально втянуло в крайнюю слева дверь, волоча по коридору-лабиринту. Открылась еще одна дверь, с надписью «Линки».

– Каталог «Частные театры».

Дверцы одного из металлических шкафов-гигантов, занимавших комнату, разошлись в стороны. Выдвинулся ряд ящиков.

– Планета Сечень, бета Архиерея.

Все ящики, кроме верхнего, скользнули обратно.

– Театр контактной имперсонации «Вертеп» графа Мальцова!

Из ящика выпорхнул голубоватый шарик. Он завис в воздухе, мерцая и вращаясь. На поверхности объявилась лимонно-желтая надпись: «Вертеп». Лючано ткнул в шарик пальцем, шар лопнул и директор «Вертепа» провалился в недра сферы.

Уютный зальчик, стены обшиты резным дубом. Трещат поленья в камине, стреляя искрами. На стенах – костюмы, маски… куклы. Марионетки. Вирт-копия обширной коллекции маэстро Карла. Многим нравится. Они не подозревают, как невропасты называют своих клиентов. И правильно. Ни к чему им это знать.

Журнальный столик, рядом – два кресла. Диван обит скрипучей кожей.

– Добро пожаловать в гостиную театра! – шепнул над ухом мягкий баритон. – К вашим услугам – тончайшее, виртуозное искусство, чьи корни уходят в глубины…

– Тарталья! – рявкнул Лючано.

Услышав пароль, баритон сменился колоратурным сопрано:

– Здравствуйте, синьор директор!

– Есть новости?

– Да, синьор директор. Ознакомьтесь, прошу вас.

На столике возникла, раскрываясь, старинная книга: переплет из тисненой кожи, желтоватые страницы. Последняя запись сразу бросилась в глаза: летящий почерк клиента прожег бумагу насквозь. Внизу, в глубине, рдели угли костра, играя алыми сполохами.

«Виконт Асканте дель-Торья желает воспользоваться услугами „Вертепа“. Свяжитесь с секретарем его светлости без промедления».

И номер для связи.

Лючано чиркнул ногтем указательного пальца по строчке с номером. Вспомнив, что сидит перед терминалом голый, он скосил глаза на панель видеокоммуникатора и дал приказ театральному гардеробу подобрать накладку. Теперь собеседник видел синьора директора в парадном сюртуке и все такое.

Абонент отреагировал мгновенно.

«Не спит?» – удивился Тарталья. Впрочем, к причудам заказчиков он давно привык.

В кресле за столиком возник пожилой мужчина с холеным, гладко выбритым лицом. Благородная седина на висках, маникюр, осанка лорда. Лицо выкрашено светло-серой краской в тон остывшего пепла. «А костюмчик-то не дешевый, – отметил Лючано, разглядывая гостя. – Не накладка, реал-костюмчик, от-кутюр. Бен-Хазри или Миши-мото, клянусь черной дырой…»

– Доброе утро. Извините за ранний вызов, но его светлость виконт дель-Торья настаивал на немедленной связи. Лючано Борготта, директор театра контактной имперсонации, к вашим услугам.

– Не стоит извиняться, мэтр Борготта. Ваш поступок делает вам честь. Меня зовут Эмиль Сандерсон, я – гарант-секретарь его светлости. Мне поручено уточнить с вами условия разового контракта. С общей формой я уже ознакомился. Цены меня устраивают. Вы берете надбавку за срочность?

– Это зависит от степени срочности.

– Вы понадобитесь его светлости сегодня. Начиная с шестнадцати часов.

Лючано на миг задумался.

– Десять процентов надбавки. Скажи вы «через час» – было бы сорок.

– Мне нравится ваша откровенность, – едва заметно улыбнулся секретарь. – В развлечении пожелают принять участие от пятнадцати до двадцати человек. Ваша труппа справится?

– Какова поставленная задача? Шоу? Карнавал? Частное увеселение?

– Костюмированный маскарад. Вы должны обеспечить соответствие заявленным маскам. Манеры, походка, интонации…

– Я понял. Значит, до двух десятков масок… Это максимум наших возможностей.

– Вы торгуетесь или просто уведомляете?

– Я не торгуюсь. Вы должны понимать, что если на маскарад к его светлости внезапно приедет барон фон Дейрель и захочет присоединиться к компании наших клиентов – мы не сможем обслужить барона без ущерба для остальных.

– Нет, барон не приедет. Думаю, в действительности будет шестнадцать человек, не больше. Двадцать – это для перестраховки. Его светлость желает, чтобы остальные участники маскарада померкли рядом с его друзьями. Как полагаете, мэтр? Померкнут?

– И умрут от зависти. Мне потребуются характеристики масок. И подробное описание.

– Сейчас вышлю.

– Еще нужны троекратные подписи всех участников под контрактом.

– Я в курсе. До начала выступления подписи будут.

– Хорошо. Транспорт?

– Транспорт предоставляет его светлость. В оба конца.

– Очень любезно со стороны его светлости.

– Судя по номеру, вы остановились в отеле «Макумба». Ждите, за вами прибудут.

Определитель номеров у Сандерсона стоял выдающийся: Тарталья связывался с гарант-секретарем из вирта, а не напрямую с гостиничного терминала! Лючано всегда с опаской относился к людям, которые снабжают свою технику системами удаленной слежки. Но не отказываться же из-за этого от выгодного контракта, который сам плывет в руки?

– Если возникнут вопросы – свяжитесь со мной еще раз.

Секретарь вежливо кивнул, прощаясь, и растаял в воздухе.

Наверняка виконт или кто-то из знакомых дель-Торья побывал на вечеринке у Шармаля-младшего. Возможно, даже «веселился» на эстраде. Что ж, гастроли начинаются удачно…

– Новое сообщение, синьор директор.

На странице гостевой книги зажглась свежая запись:

«Гай Октавиан Тумидус. Гард-легат ВКС Великой Помпилианской Империи. Персональный заказ. Срочно».

Тарталья скривился, словно по ошибке раскусил зернышко хинного лайма. Едкая горечь пополам с кислятиной, сводящей зубы, – сочетание не из приятных. Ничуть не больше приятности таило в себе воспоминание о давнем опыте работы с одним помпилианцем. Опыт этот стоил молодому невропасту трех лет заключения в Мей-Гиле. Правда, срок ему с «шестерни» скостили вдвое, и наказание он отбывал не обычным сидельцем, а подручным тюремного экзекутора. Но это дела не меняло. Лючано не любил вспоминать годы, проведенные за решеткой. Иногда он думал, что лучше было бы отсидеть в колонии от звонка до звонка, чем…

Хватит!

Усилием воли он воздвиг барьер на пути тяжелых воспоминаний. Глупо бередить душу. Прошлое не подправишь, как неловкий жест куклы. В одну и ту же реку нельзя войти дважды…

Зато можно дважды наступить на одни и те же грабли.

Проигнорировать заказ? Труппа занята, у нас аншлаг, ничем не могу быть полезен. Но, с другой стороны… Если время заказов виконта и легата не совпадет? Если удастся вписаться, выделив помпилианцу пару невропастов? Персональный заказ – это хорошие деньги. А с гард-легата мы три шкуры сдерем! Деньги нужны. Ты ведь знаешь, Тарталья, зачем тебе нужны большие деньги?

Знаешь.

Так чего привередничаешь?

Доводы «за» выглядели разумными и убедительными. Доводы «против»… Их не существовало, кроме дурацкой мнительности и личной антипатии. Для Человека-без-Сердца такие чувства – непозволительная роскошь.

«А может, ты боишься?» – спросил издалека маэстро Карл.

II

– Доброе утро, Тарталья!

– Это кулеш? Кулеш, да?

– Ой, оно шевелится! Я боюсь!

– Мамочки…

– Нет, это не кулеш… никакой это, братцы, не кулеш…

– Не буду я его есть. Оно само кого хочешь слопает!..

В трапезной на первом этаже завтракал «Вертеп». Кроме невропастов, за столиком в углу сидела четверка нагих брамайнов, с отрешенным видом поглощая рис из общего блюда. Аскеты поддевали рис деревянными лопаточками строго по очереди. Со стороны их завтрак производил впечатление религиозного ритуала.

Возможно, так оно и было.

Лючано сел за стол во главе труппы, придвинул ближе миску, содержимое которой отчетливо шевелилось, и запустил в еду узкую двузубую вилку. Выудив упругое тельце, он обмакнул его в острый соус…

Вся труппа завороженно глядела герою в рот.

– Пальмовые улитки в сыре, – сообщил он, распробовав. – Деликатес.

– Живые, да?!

Очень хотелось ответить утвердительно. Но Лючано сдержался: того и гляди, труппа голодной останется.

– Нет, дохлые.

– А почему шевелятся? – не унимался Никита. – Врете вы, Тарталья, смерти нашей хотите…

– Потому что миска с самоподогревом. На дне сырная масса кипит, наверх пузыри поднимаются. Думаете, стал бы я живой деликатес есть?

Последний довод показался невропастам убедительным. Степашка храбро ткнул вилкой в булькающую миску, с третьего раза подцепил-таки улитку и, зажмурившись, сунул в рот. Вскоре лицо его приобрело восторженно-обалделое выражение.

– Класс! Братцы, оно навроде ухи из ершей! Только с кислинкой и в нос шибает…

– А это что?

– Яйца с мозгами и сметаной.

– Чьи мозги-то?

– Твои, дурила…

– А это?

– Ебаб.

– Тарталья! Анюта, заткни уши…

– Ебаб – это хлебный суп. С изюмом и медом.

– Васька, гад! Сам затыкай уши! Тарталья, передайте мне капельку ебабу…

Глядя на директора и расхрабрившегося Степашку, навалившего себе гору всякой всячины, невропасты оживились, зазвенели посудой, переговариваясь с набитыми ртами. В итоге за двадцать минут они смели со стола все подчистую. Включая жареную саранчу с зеленой фасолью. О составе этого блюда Тарталью спросить забыли, а сам он благоразумно промолчал.

– Ну что, бездельники… – Лючано откинулся на спинку стула, махнув толстому лентяю-официанту, чтоб нес кофе. – Считайте, вам повезло. Есть заказ. Вот, смотрите.

Он выложил на стол интерактивные голограммы, полученные от Сандерсона.

Вернувшись в номер, он присел на кровать и сидел минут пять, собираясь с мыслями. А вернее, не решаясь выйти на связь.

Ладно, поехали.

Объемное изображение клиента возникло в комнате рывком, словно помпилианец хотел застать директора врасплох. В следующую секунду Лючано пожалел, что связался с этим хамом.

– Вы заставляете себя ждать!

Не терпящий возражений тон человека, привыкшего повелевать. Лицо под стать голосу, орлиный нос, жесткие складки вокруг губ, квадратный волевой подбородок. Льдистые глазки буравят собеседника, сверкая из-под сросшихся на переносице бровей. Косой шрам на левой скуле. Помпилианец был наголо брит; бронзовый, нездешний оттенок загара придавал ему сходство с ожившей статуей эпохи Третьих Октуберанских войн.

– Я обещал связаться с вами в какое-то конкретное время?

Раз легат счел излишним здороваться, Тарталья тоже опустил приветствие.

– Вам было указано: срочно!

– Простите, господин Тумидус. Тут явное недоразумение. Я не ваш подчиненный, мы даже не деловые партнеры. Поэтому не надо мне указывать. Договорились?

– Ваш тон возмутителен! Вы знаете, с кем разговариваете?!

– Знаю. Но при этом совершенно не понимаю, почему вас возмущает простая констатация факта? Кажется, я не произнес ни одного оскорбительного слова. Если я ошибаюсь, поправьте меня, и я принесу вам самые искренние извинения.

Видя, что Тумидуса это бесит, он избегал именовать клиента легатом.

– Прекратим словоблудие. – Помпилианец явственно скрипнул зубами. – Перейдем к делу.

Лючано обезоруживающе улыбнулся:

– Вот это совсем другой разговор! Я вас внимательно слушаю.

«Первый раунд за нами», – отметил он.

– Мне нужны услуги работников вашего профиля.

– Если можно, конкретнее, пожалуйста. Услуги нужны лично вам? Услуги какого рода? Вам требуется помощь?

От невинного словосочетания «требуется помощь» легата едва не хватил удар.

– Услуги нужны лично мне. – Прежде чем ответить, он долго молчал, сдерживая гнев. – Сегодня я произношу торжественную речь перед выпускниками Имперской военно-космической школы на Китте. Речь должна воодушевить молодых офицеров, зажечь их сердца, пробудить волну патриотизма и подвигнуть…

«Это уже речь началась или как? Да, хороший невропаст ему будет очень кстати. Ибо не воодушевляет, не зажигает и не подвигает. А на Китте, выходит, есть помпилианская военно-космическая школа? Никогда бы не подумал…»

Лючано смутно припомнил, что система альфы Паука сложна для навигации и по-своему уникальна. Может быть, помпилианцы обучают будущих «львов космоса» полетам в особых условиях?

– …имперских традиций!

«Беда с этими имперцами. Нос до неба дерут, а сами все кусок пожирнее урвать норовят. Собственную ничтожность не прикроешь величием государства. Пузырь, он и в свадебной гирлянде пузырь…»

– В котором часу намечена речь?

– В семнадцать ноль-ноль по местному времени.

«Не повезло вам, господин Тумидус. С шестнадцати часов вся труппа занята, согласно контракту, у виконта Асканте дель-Торья. Мои извинения. Приятно было пообщаться».

Именно так следовало ответить, после чего прервать связь. И успокоить нервы злорадством, представляя себе взбешенного легата. Но вместо понятного и простого решения Лючано на два внутренних голоса занялся самоедством.

«Вся труппа, говоришь, занята? Так-таки вся? А ты, малыш? Универсал Тарталья в одиночку легко сделает хаму-гвардейцу зажигательную речугу. Труппа отработает виконта и без присмотра: маскарад – чепуха…»

«Но я больше не работаю! Особенно – с помпилианцами!»

«Не облезешь. Личные пристрастия и антипатии – это для богатеньких господ вроде Шармаля-старшего. Для таких, как ты, есть другое правило: не отказываться от выгодных предложений».

«Из каждого правила есть исключения! Кроме того, неизвестно, сколько предложит легат…»

«Вот и выясни. И тогда решай, стоит ли груз жара, как говорят брамайны».

«Да, но… Может случиться срыв! Из-за срывов я сломал карьеру, ушел от маэстро Карла, стал директором, администратором…»

«Срыв? Может. Вероятность – десять-двадцать процентов. А в действительности еще меньше. Ты много лет не работал в качестве невропаста, у тебя не копилась критическая пси-масса. В конце концов, честно предупреди клиента».

«Предупредить?!»

«Да. Ты ведь честный злодей, Тарталья? И если он откажется…»

«А если не откажется?»

– Почему вы молчите? Я жду! – с раздражением поторопил легат.

«Ну же! Пусть, если что, Тумидус пеняет на себя! Или ты боишься? Ты смог поставить его на место – так вперед! Доведи дело до конца. Иначе до конца жизни будешь терзаться воспоминаниями. От скелетов в шкафах надо избавляться. Выполни заказ. Лично. И прошлое канет в небытие, исчезнет, развеется по ветру. Тебя оставят призраки, которых ты сам выдумал. Решайся!»

– Моя труппа сегодня занята, господин Тумидус. Я не собираюсь нарушать обязательства по контракту. Но, помимо труппы, есть еще один человек, способный выполнить ваш заказ.

– Кто он?

– Я.

III

Внизу проплывал город.

Курорт-исполин, Хунгакампа, утопал в зелени. Сверкали и переливались на солнце разноцветные купола, башни и пирамиды зданий. Золото и бирюза, охра и малахит, аквамарин и дымчатый топаз. Город казался россыпью драгоценных камней на берегу лазурного залива. По воде скользили легкие яхты и раскоряки-катамараны, прогулочные катера-всестихийники и крылатые парусники – словом, все, что могло плавать, летать и нырять.

На пару секунд Лючано снял очки. Мир затопило голубое сияние, рождая сонмы бликов и ореолов. Гладь залива превратилась в расплавленное зеркало, на поверхности которого уже ничего нельзя было рассмотреть. Лучи альфы обладали странным свойством: даря загар и не вызывая ожогов, они шутили со зрением злые шутки.

Молчун-раб, сидевший в кресле пилота, крутанул штурвал и приналег на педали. «Стрекоза» затрещала крыльями, делая вираж. Увеличив скорость, она понеслась в сторону гор Кингури, круто обрывавшихся в океан за краалями северной окраины. «Стрекозу» с рабом прислал Гай Октавиан Тумидус. Условия контракта они согласовали на удивление быстро. В ответ на предупреждение Тартальи о том, что он – «имперсонатор с частичным дефектом» и существует вероятность, что в процессе контакта клиент испытает сильную боль, легат с презрением отмахнулся:

– Вы боитесь причинить боль мне?! Не переоценивайте свои жалкие способности! Это я могу причинять боль. Я! И никак не наоборот.

Прав был Тумидус или нет – в любом случае директор «Вертепа» не стал развивать скользкую тему. Клиент предупрежден и дал согласие. Значит, профессиональная совесть чиста. Цена, названная легатом, оказалась выше, чем рассчитывал Лючано. Для виду он поторговался, заломив надбавку за срочность.

– Вы получите свои деньги! – без споров кивнул легат.

Камнем преткновения неожиданно стало одно, казалось бы, совершенно невинное условие: Тарталья потребовал, чтобы перед выступлением помпилианец ознакомился с текстом заготовленной для него речи.

– У меня нет времени на подобные глупости! – отрезал Тумидус.

Лючано пожал плечами: хотите, не хотите, а придется выкроить часок. И не бегло ознакомиться с текстом, а трижды прочитать речь от начала до конца.

– Вслух? – язвительно спросил легат. Его сросшиеся брови превратились в грозовую тучу, готовую метать молнии. – С выражением? На табурет встать не надо?!

Идею с табуретом Лючано проигнорировал. Хотя в ней таился великий соблазн.

– Можно – про себя.

– Огромное вам спасибо!

– Не за что. Напоминаю: трижды.

В этот момент чувство юмора у Гая Октавиана Тумидуса, и без того небогатое, закончилось совсем. Его сменили гордыня и ярость.

– У меня есть более важные дела! Зачем я тогда вообще нанимаю контактного имперсонатора?! Для издевательств?!

И так далее, вплоть до финального пассажа: как смеет жалкий актеришка, разовый наемник, ставить условия ему, гард-легату, кавалеру ордена Цепи и малому триумфатору?!

Пришлось объяснять в доступной для легатских мозгов форме.

– Невропаст, он же контактный имперсонатор, отнюдь не телепат-транслятор. – Лючано изо всех сил скрывал неприязнь к упрямому клиенту. – Элемент телепатии в нашем искусстве есть, но в очень малой степени. Если в памяти клиента отсутствует исходный материал, то имперсонатору не с чем работать. Мы можем улучшить походку неуклюжему разине, но не можем поднять мертвеца и заставить плясать вприсядку. Я готов подкинуть вам «на язык» одну-две чужеродные реплики, перекроить исходный монолог, ухватить смутное желание. Чтобы дергать за ниточки, надо, чтобы нити к чему-то вели…

Он снова вспомнил свой давний и печальный опыт работы с помпилианцем. Там речь не требовалась. Там были именно реплики, достаточно короткие – их Лючано подбрасывал клиенту, не требуя учить текст заранее. Тот клиент, чтоб его черви съели, и не сумел бы ничего выучить загодя – специфика заказа.

Импровизация, в финале которой были арест и тюрьма Мей-Гиле.

– Но транслировать целую речь, если вы не знаете ее в принципе…

– При чем тут текст моей речи?! – перебил легат, не вникая.

– Во время прочтения текста его содержание откладывается в архивах памяти. Пусть даже на сознательном уровне вы не запомните ни слова, в слоях, закрытых для обыденного сознания, речь сохранится целиком. И я, Лючано Борготта, до этих слоев доберусь, уж будьте уверены. Речь вы произнесете в лучшем виде, не прибегая к помощи табурета. Зал будет рукоплескать. По окончании выпускники стройными колоннами, в едином порыве…

Единый порыв Тумидусу понравился. И грядущие овации.

Ему по-прежнему не нравилась самая малость: что речь необходимо сперва прочесть.

– Трижды? А с одного раза текст не отложится в этих ваших слоях?

– Нет, с одного раза – никак.

Легат еще повозмущался для порядка – «За что я вам деньги плачу?!» – и дал согласие.

В следующие часы дел у директора «Вертепа» было, что называется, по горло. Он связался с секретарем виконта, уведомил, что труппа работает заказ в самостоятельном режиме – не сомневайтесь, они профессионалы и не нуждаются в няньке! – после чего затребовал транспорт для отправки на место бутафора, гримера и костюмерши. Дважды строжайшим образом проинструктировал кукольников, заставив каждого повторить инструкции слово в слово. Особо уделил внимание Степашке: ему поручалось забрать перед началом маскарада контракт и удостовериться, что все подписи на месте. Затем Лючано дал на сегодня «отбой» Г’Ханге, выслушав от пигмея массу упреков в адрес «лживого бваны».

Он успел все. Даже пообедал вместе с труппой и проводил «Вертеп», за которым прислали роскошный аэрокатер.

Через пятнадцать минут за ним прибыла «стрекоза» помпилианца.

– Мы подлетаем, – обернулся через плечо раб. – Здание Имперской военно-космической школы прямо по курсу.

Голос раба звучал неестественно. Не так, как у мар Шармаля-старшего или у голема, – иначе. Все вроде бы на месте: интонации, легкая шепелявость, усталость, сквозящая в каждом слове. И тем не менее… Словно за штурвалом сидела выгоревшая изнутри оболочка, исполнитель ряда строго очерченных функций, безропотно повинуясь чужой воле.

Кукла.

Не оригинальная марионетка, произведение искусства, созданное руками мастера, глядя на которую забываешь о нитях и ведущем куклу невропасте – настолько чертовка жива и самобытна. Не перчаточный Кюхель, тряпичный потешник, древний и вечно юный задира. Тетушка Фелиция делала марионетке глаза в последнюю очередь, говоря, что с глазами кукла «получает душу» и больше ничего переделывать нельзя, чтобы не причинять лишней боли. А Кюхеля с силой бросала на стол – в зависимости от того, как кукла ляжет, тетушка определяла, живет создание своей жизнью или его надо отправить в корзинку для отходов…